Олег Колмаков
Злая память
Со своим подразделением Валерий вошёл в центр Грозного пятого января девяносто пятого года. Когда дворцовая площадь была сплошь завалена трупами российских военных. Их было так много, что казалось, невозможно было сделать и шага, чтоб не наступить на чьё-либо мёртвое тело. В те дни столица Ичкерии состояла целиком из руин. Горело всё, что могло гореть. Чёрный смог напалма сравнял день с ночью. Трудно было ориентироваться не только на местности, но и во времени суток. Ощущения, пожалуй, были схожи с теми, если б на землю опустилась бескрайняя ночь ада. Беспрерывная стрельба тяжёлых орудий, перекрёстный пулемётный огонь, чеченские вопли и русский мат – слились в один общий, бесконечный гул. У выживших в той мясорубке бойцов, осталось устойчивое мнение, что они воочию видели самое начало конца света.
Подразделение Князева закрепилось в развалинах одного из жилых домов. Здесь уже не было привычного разделения на роды войск, федералы занимали один общий фронт. И цель была у всех едина – Президентский Дворец. Казалось бы, он был тогда, как на ладони, в каких-то пятистах метрах. Однако шквальная стрельба с обеих сторон полностью блокировала любые попытки прорыва. И только на третий день бесконечных атак, взрывов и бесчисленного множества потерь, совершенно не ориентировавшийся ни в реальности, ни в пространстве, пропитанный потом и въедливым трупным запахом, в потоке одной разночинной и разноголосой «живой лавы», Валерий всё же ворвался на первые этажи злополучных апартаментов генерала Дудаева.
Потом, примерно сутки шёл ожесточённейший бой внутри здания. Боевики сопротивлялись до последнего патрона, до последнего человека, до самого конца рассчитывая на поддержку извне…
И вот она, казалось бы, столь долгожданная победа, достигнутая неимоверными усилиями и несоизмеримым количеством человеческих жертв. Минута триумфа, минута запредельной эйфории. Дворец взят!
Пили; произносили тосты за мир во всем мире; братались; обменивались телефонами и адресами. Абсолютно все были тогда уверены в том, что война окончена. В действительности, в те январские дни, ОНА – многолетняя, жестокая и многострадальная для всей России; не имевшая определённых границ – фактически, только и началась. До настоящей победы была ещё целая вечность…
Иуда
Дождавшись наступления сумерек, прапорщик тихо и незаметно покинул территорию складов. Через четверть часа он уже был у подножья горного массива. Там, в сугробе талого снега он откопал заранее приготовленный баул, скроенный из плотной брезентовой ткани. Кое-как взгромоздив его на свои худые плечи, и изрядно пригнувшись под тяжестью ноши, прапорщик отправился вверх по склону в сторону лесного массива. Короткими передвижениями, периодически сбрасывая со своего горба тяжеленный баул и останавливаясь для того чтобы отдышаться, Михайленко постепенно преодолел почти километровую дистанцию по пересечённой местности. И вот он наконец-то наткнулся на условный знак, свидетельствовавший о том, что с горем пополам, ему таки удалось добраться до необходимого ему места. Тяжело дыша и бегло осматриваясь по сторонам, прапорщик вслушался в тишину ночного леса.
Ожидать «другую сторону» Михайленко пришлось не так уж и долго. Через пару минут, прямо перед ним вдруг появились вооружённые люди. Они словно возникли из воздуха или выросли из-под земли. В мужчине, отошедшем от группы «лесных призраков» и прямиком двинувшемся к прапорщику, угадывалась военная выправка. Осанка; широкие плечи; уверенный чеканный шаг; полевая форма; чёткие фразы и крепкое мужское рукопожатие – без каких-либо дополнительных пояснений свидетельствовали о его армейском прошлом. Тогда как, едва заметный кавказский акцент, да густая чёрная борода – выдавали его нынешнюю принадлежность к одному из чеченских вооружённых бандформирований.
Забегая несколько вперёд, следует отметить, что был этот бывший офицер советской армии отнюдь не рядовым боевиком. Салман Даудов являлся весьма известным и признанным в Чечне полевым командиром.
– Здорово, «кусок»!.. – особо не церемонясь, Даудов приветствовал прапорщика с нескрываемым к тому презрением. – …Как наши дела? Надеюсь, ты пожаловал вовсе не с пустыми руками?
– Притащил то, что заказывал!.. – Михайленко пнул лежавший перед ним брезентовый мешок. Предстоящая процедура передачи оружия в обмен на деньги была ему весьма привычной.
– Молодец, хорошо родиной торгуешь!.. – усмехнулся полевой командир. – …Давай-ка, проверим качество и количество. Если всё будет в порядке, получишь соответствующий расчёт.
– Обижаешь, Салман! По-моему, я ещё ни разу тебя не подводил. Как всегда, всё новое, в заводской смазке!.. – заверил чеченца прапорщик. – …Оружие на десять раз пересчитано. Один гранатомёт даже лишний… Так сказать: в качестве бонуса.
– Доверие доверием, а перепроверить будет вовсе не лишним!.. – копошась в брезентовом бауле, ответил чеченец. – …Как-никак, а мы с тобой по-прежнему, по разные стороны противоборствующих сторон.
– Кстати, Салман!.. – проигнорировав последнюю фразу Даудова, прапорщик предпочёл сменить тему текущего разговора. – …Ты б свои «липовые» документы сперва показал!.. Из-за безграмотности твоего писаря, давеча я едва не спалился!.. Подумать только, в трёх местах: вместо «е», он нацарапал «э». Как сам говорит – так, очевидно, и пишет!
– Не ссы, прапор! На сей раз, нашими бумагами ты точно останешься доволен. Все печати и необходимые реквизиты из ваших, реально существующих подразделений. Причём заполнены реальными штабными крысами!.. – полевой командир протянул Михайленко накладные. – …Про обещанную ёмкость для воды, не забыл?
– Она уже на складе. Ты б только знал, с каким трудом мне удалось выбить тот подвесной авиационный бак. Замордовали, суки, своими вопросами: дескать, зачем мне тот бак и на какие цели?.. Надеюсь, что на следующую встречу, я вам его уже приволоку.
– Мог бы и сегодня подогнать!.. – недовольно поморщился Даудов. – …Пустой авиационный бак, насколь мне известно, вовсе не тяжёлый. Вот-вот лето наступит, снег растает… Учти, если мои бойцы останутся без питьевой воды, я тебя за яйца подвешу.
– Салман, авиационный бак, не автомат и не пистолет!.. Это достаточно приметная вещь. Требуется немного обождать. Пусть о нём слегка подзабудут! – рассовывая по карманам полученную валюту, рассудительно пояснил прапорщик.
– Будь, по-твоему!.. – в знак согласия полевой командир кивнул бородой. – …Делай так, как считаешь нужным и не пались понапрасну. На следующую встречу, вместе с ёмкостью под воду притащишь кое-какие медикаменты!.. – протянув Михайленко листок бумаги, сложенный в четверо, чеченец поспешил с пояснением. – …В списке самое необходимое!.. Хоть из-под земли, но добыть нужно всё!
– Салман, ты ведь знаешь, я работаю только по оружию!.. – не совсем твёрдо заявил прапорщик, словно оставляя себе пути для дальнейшего манёвра в переговорах. – …С лекарствами, всё намного сложней и рискованней. Там, совершенно иная отчётность и более жёсткий контроль. Короче, на медикаменты я не подписываюсь!
– Так ты, помнится, и на оружие когда-то не подписывался!.. – ухмыльнулся Даудов, припомнив Михайленко самую первую их встречу. – …Начинать всегда сложно! Ваши федералы задолбали меня своими бесконечными зачистками, продуха от них нет!.. У меня полно раненых, им нужна скорая и действенная помощь. Принесёшь образцы необходимой документации, мы и эти фальшивки выправим!
– До сего момента, ты и без моей помощи как-то обходился!
– Подвёл нас нынче «Красный крест»! Да, и остальные малость прибздели!..
– А ведь я тебя как-то предупреждал о том, чтоб ты не брал иностранцев в заложники!.. – усмехнулся Михайленко, уже подсчитав в уме свои грядущие дивиденды. Он и ломался-то сейчас перед Салманом, с одной лишь единственной целью, набить себе большую цену.
– Не твое это собачье дело!.. – вскипел Даудов.
– Ладно-ладно! Придется помочь твоим недобиткам. Куда же я денусь? – невзирая на гнев полевого командира Михайленко не упустил случая и для злой иронии в адрес Салмановских боевиков. Прапорщик прекрасно понимал, что в некоторой степени Даудов от него зависим. Потому, собственно, он и наглел. А ещё Михайленко имел чёткое представление о том, что, невзирая на видимую послевоенную разруху, у чеченцев водились деньги. И уж если имелись они у рядовых боевиков, то у полевых командиров их и вовсе было немерено.
Во время взаиморасчётов, Салман практически не торговался. При этом заказывал исключительно новое и эксклюзивное оружие, которое стоило не малых денег. Бывали даже случаи, когда полевой командир приносил на обмен (или, как выражался сам Даудов: на металлолом) вполне приличные, пусть и немного побывавшие в употреблении автоматы, пистолеты и даже пулемёты, из которых ещё стрелять и стрелять. Прапорщику требовалось лишь заменить на оружейных складах новые «стволы» старыми. Потому, собственно, и давила Михайленко «жаба»; потому и стремился он урвать от бандитского денежного пирога, как можно больший кусок. Потому и сейчас, улучив в разговоре с чеченцем благоприятный момент, прапорщик тотчас решил взять быка за рога.
– Конечно, помогу! Мы ведь с тобой, как братья!.. – Михайленко дружески похлопал полевого командира по плечу. – …Однако сразу хотелось бы обговорить кое-какие нюансы. Медикаменты – товар вовсе не дешёвый. Считаю, что будет вполне справедливым, если стоимость моих услуг с сегодняшней ночи увеличится на десять процентов.
– С какого перепуга?.. – возмутился, было, Даудов. – …По мне, так я и без того, едва ли не в золоте тебя купаю!
– Пойми, Салман!.. – быстро сообразив, что слегка перегнул палку, Михайленко предпочёл изыскать из нынешней встречи, несколько иную для себя пользу. – …Дело вовсе не в моей жадности. Изменились условия. Они, положа руку на сердце, значительно ухудшились!.. – тяжело вздохнув, прапорщик продолжил. – …Во-первых, на склады назначен новый командир караула. Во-вторых, всё тот же Побилат… Об этом лейтенанте я говорю тебе при каждой нашей встречи. Он, словно тень, непрерывно следует за мной. Из-за этого урода возникают всевозможные проблемы с выносом оружия и боеприпасов. Тогда как любой дополнительный риск, требует соответствующей оплаты!..
– Лейтенанта твоего, мы очень скоро нейтрализуем! Сделаешь так, чтобы он, под благовидным предлогом покинул объект. Всё остальное я беру на себя. На крайний случай, снайпер «шлёпнет» его прямо на территории. Можешь считать, что с твоей тенью вопрос решён. Теперь о новом командире. Кто он? Откуда?
– Князев!.. Майор Князев!
– Знакомая, вроде фамилия!.. – припоминая что-то, Салман почесал затылок.
– Даудов, да ты и впрямь, чересчур завоевался!.. – от души рассмеялся прапорщик. – …Забыл что ли, своего училищного другана? Даже я, проучившись с вами лишь пару курсов, и то сразу его узнал. Хорошо помню, как он громче всех требовал моего отчисления из училища за ту несчастную и злополучную кражу. Ну, Салман, шевели мозгами!..
– Валерка, что ли? – поморщил лоб полевой командир.
– Он самый!
– Нашёл «другана»!.. – Даудов смачно сплюнул. – …Так ведь он, вроде в спецназе?
– Служил!.. – утвердительно кивнул прапорщик. – …А теперь, почему-то здесь, на наших складах оказался!
– Кусок, ты в этом уверен? Ничего, случаем, не путаешь? – переспросил чеченец, всё ещё сомневаясь в полученной от прапорщика информации.
– Да, говорю тебе: он!.. Сегодня, через складское окно, как тебя, его видел. Весь вечер, на пару с Побилатом по территории рыскал, будто искал что-то. Внешне он такой же, как и прежде. Разве что мышцами немного оброс.
– Выходит, Князь уже майора получил!.. – Салман вдруг задумался о чем-то своём. После чего, встряхнув головой, продолжил. – …Есть у меня один человек, имеющий на твоего нового командира, вот такой зубище!.. – демонстрируя тот зуб, Даудов широко развёл руки в стороны. – …А я-то дурак, поначалу не придал его словам никакого значения… Дело в том, что этот самый «человек», будто заранее знал о том, что Князев объявится именно в нашем районе. Потому и ждёт он Валеру, именно здесь. Уж давно поджидает. Впрочем, и мне самому будет вовсе не лишним поквитаться с Князевым за кое-какие проступки. Перешёл он мне однажды дорогу!.. – сквозь зубы проговаривая последнюю фразу, глаза чеченца налились кровью.
Против подобных угроз Михайленко вовсе не возражал. Уж очень не хотелось ему служить бок о бок с тем, кто знал из его биографии не самые лицеприятные факты. Прапорщик мгновенно уловил, как крепко зацепила Даудова его неожиданное известие. Знал он и о том, что Салман своих слов на ветер не бросает. И коль чеченец заикнулся сейчас о своей мести, то будьте уверены, он своего добьётся.
– Надеюсь, по нашим складам из нашего же оружия палить не станешь? – пошутил Михайленко, уже собравшись распрощаться с бандитами.
– Иди-иди, не опасайся!.. Твои склады приносят мне гораздо больше пользы, чем оставшееся от них пепелище! Пока я жив, ты можешь быть уверен в том, что на твоем объекте не прозвучит ни единого выстрела. Считай свои склады «заповедной территорией», где любая стрельба запрещена. Ну, а меня своей самой надёжной «крышей»!.. – усмехнулся Салман. – …Кусок, может послать с тобой сопровождающего, чтобы в ночном лесу ты не заплутал? Чтоб не подстрелили тебя, твои же караульные?
– Нынче я подкинул караульному наряду канистру спирта. Выглядело это так, будто бы складскую дверь, по неосторожности, я оставил открытой. Клюнули. Наверняка, уж вся охрана пьяная. Потому и проскочу я меж ними абсолютно незамеченным.
Во все времена и во все войны, самым коварным и опасным врагом для любой (пусть и самой сильной) армии, являлась измена. В отличие от регулярных подразделений противника, либо светлых умов главнокомандующих, предатель – враг более коварный, потому как непременно непредсказуем. По своей подлости, измена равносильна удару ниже пояса. И сколько б воюющие стороны не тратили сил и средств на свои контрразведки, сколь бы тщательно не проводилась работа командиров по «выявлению и предупреждению», в тесном строю бойцов-соотечественников обязательно отыщется то самое «слабое звено». То есть тот, кто «сломавшись» под давлением извне, либо исходя из своих личных интересов или всевозможных предубеждений, пойдёт-таки на сделку с собственной совестью.
Можете не сомневаться и в том, что любой из предателей прекрасно осознает масштабы последствий своих подлых деяний, а так же меру своей ответственности. И, тем не менее: корысть, алчность, зависть, страх или иные низменные чувства, закравшиеся в их души, в конечном итоге, берут-таки верх над общечеловеческими моральными устоями. Нет, и не может быть каких-либо сомнений и в том, что у предателя всегда найдётся веское оправдание своей измены. Как вам понравиться следующее. «Именно с этого, то есть, с передачи засекреченной информации о новейших образцах оружии, я и начал борьбу за мир во всем мире»; «Дабы препятствовать возможной экологической катастрофе, смерти прибрежной флоры и фауны, я был вынужден опубликовать в зарубежных средствах массовой информации секретные карты минных полей и военных баз».
В том же ключе происходят предательства и в высших эшелонах власти. «В знак укрепления дружеских взаимоотношений с независимой республикой Х, её официальной делегации, участвующей в подписании договора о взаимном сотрудничестве была передана информация о резидентной сети, работавшей в данной стране под дипломатическим прикрытием». Как же, чёрт побери, честно и благородно по отношению к партнёру. И не важно, что за этой скромной формулировкой могут скрываться сотни арестов, десятки смертных приговоров, тысячи разрушенных судеб людей, до конца преданных твоей Державе. А ты, эти самые судьбы просто взял да и «слил».
Если ж опуститься с небес на грешную землю, то и мотивация измен здесь будет значительно банальней. К примеру, тот же прапорщик Михайленко, свою корыстную связь с чеченским полевым командиром, оправдывал обычным возмездием. Да-да, помогая врагу краденным со своих складов оружием, прапор мстил. Причём мстил он сразу всей российской армии. По мнению прапорщика именно по её вине совсем не сложилась его личная жизнь. Ведь ради армии Михайленко потерял свою молодость, так и оставшись никем непризнанным.
«Подумаешь, разок!.. Всего лишь раз, оступился!.. – нередко утешал себя прапор. – …С кем, по молодости лет, не бывает? Ну, украл кое-какие тряпки?.. А впрочем, если разобраться, то и не брал я их вовсе. Эх, сглупил я тогда. Не хотелось мне более учиться, задолбала меня жёсткая курсантская дисциплина. Вот и взял я на себя (правда, за хорошие отступные) чужой грех. Кабы знал, в свои неполные двадцать два года, чем может обернуться для меня та дружеская услуга, ни за что б на неё не подписался!..»
И действительно, клеймо «крысы», каким-то незримым образом преследовало прапорщика на протяжении всей его последующей армейской службы. После отчисления из училища, вместо благополучного возвращения домой, Михайленко был отправлен на один из дальних полигонов, дослуживать армию в ранге обычного, рядового солдата. Оттуда, за отличную дисциплину и успехи по службе, он и попал в школу прапорщиков. А после, началась его долгая карьера военного. И повсюду, где только не приходилось ему служить, известие о том (казалось бы, давно забытом) проступке, по непонятным каналам армейских баек и слухов, неотрывно следовало вслед за прапорщиком. Новые сослуживцы, как-то ненавязчиво старались избегать с ним, не только тесной дружбы, но и повседневного приятельского общения.
Однако время шло. Более чем за десятилетнюю службу, Михайленко успел сменить несколько войсковых частей. Вместе с новыми назначениями и «чёрный след», тянувшийся за ним из училища, постепенно заносился песком забвения. Именно Чечня и стала для прапорщика по-настоящему новой вехой в его послужном списке. Только здесь, вдали от приевшихся гарнизонов, в круговерти боевых действий и стало возможным начать жизнь, что называется: с чистого листа. Не мудрено, что в Ичкерию, наш прапор напросился сам. Для коллег по службе рапорт Михайленко казался диким, чересчур смелым и, в определённой степени, даже опрометчиво-отчаянным. Однако сам прапорщик, отправляясь на Кавказ, ни о каком героизме вовсе не помышлял.
«На передовую, один хрен, меня не пошлют! Какой из меня, к дьяволу, вояка?.. – прикидывал в уме прапорщик. – …А быть рядом с «кормушкой»; приложить свою руку к бесконтрольно поступающему (ведь это война) и так же бесконтрольно расходуемому арсеналу, какому-либо имуществу или продовольствию, всегда будет полезней, нежели просиживать штаны здесь, в российской глубинке!..»
Уже здесь, на чеченской земле судьба вновь свела Михайленко с его бывшим сокурсником, а ныне полевым командиром Салманом Даудовым. Сейчас, спустя годы, пожалуй, уже и не упомнить, кто из них первым решился реанимировать былую дружбу. Однако тот факт, что они нуждались друг в друге, как одна пара обуви (бесполезная порознь) – было более чем очевидным. Салману требовалось оружие, тогда как прапорщик мечтал о больших деньгах. Собственно в этом и был их общий интерес, основа и залог последующей взаимовыручки. Впервые в жизни, прапорщику помогла-таки его былая «чёрная метка» вора.
Вырученные за похищенные автоматы и гранатомёты деньги, прапорщик не транжирил, не разбрасывался ими направо и налево. Примерно раз в год он выбирался на «большую землю» и уже там, в массовом порядке принимался скупать особо ценные ювелирные изделия, которые бережно упаковывал и прятал в лишь ему известные тайники.
«Золото – самая надёжная, во все времена конвертируемая валюта!»
Михайленко жил далёкой мечтой о том, что когда-нибудь, лет этак в сорок, а то и раньше, будучи военным пенсионером, а по «совместительству» и подпольным миллионером, он вернётся в родной Ульяновск. Туда, где в детстве и юности считали его замкнутым и весьма заурядным мальчишкой. Как гадкий утёнок, чудесным образом перевоплотившийся в лебедя, он вернётся и поставит этот тихий волжский городишко «на уши». Все те, кто когда-то отверг его любовь и дружбу, будут носить Вову на руках. А необузданное воображение, уже вовсю рисовало Михайленко шикарный «Мерседес»; дорогие костюмы, сигары; двухэтажный особняк на берегу Волги, рядом с музеем самого Ленина. А почему бы, собственно, и нет? Ведь Володя Михайленко, точно так же, как и его тёзка (вождь мирового пролетариата), поначалу был вовсе не понят своим окружением. Зато чуть позже, и тот и другой просто обязаны были прославить городок, именовавшийся в начале прошлого века Симбирском. В своём предполагаемом особняке, Михайленко обязательно установит камин. Будет там и кресло-качалка, и непременное изобилие голых женщин, готовых сиюминутно исполнить любой каприз нового хозяина жизни.
До той заветной мечты, оставалось совсем немного – один-два года безупречной службы, на едва переносимом Михайленко, дальнем объекте.
Уходя в горы, Салман полностью погрузился в свои мысли.
Узнав о назначении Князева, о его майорских погонах и, очевидно, благополучной карьере бывшего сокурсника, полевому командиру было по-своему обидно за своё нынешнее положение партизана-контрабандиста. Однако вовсе не это тревожило сейчас Даудова. И уж тем более, не мысли о войне или предстоящих боевых операциях против «федералов». Разговор с Михайленко мысленно вернул чеченца в те золотые годы, когда он был ещё молод, когда служил в Советских вооружённых силах, когда всё было для него до предела понятно и предопределено на несколько лет вперёд.
Ностальгия? В определённой степени, да.
Наиболее острые и самые волнительные воспоминания были у Даудова связаны с началом девяностых. Помниться, осенью девяносто первого, отправляясь в отпуск на родину, Салман на пару деньков задержался в Грозном. Подобного тому, всеобщего восторга и радости за своих земляков, как в сентябре девяносто первого, Даудов видимо уж никогда более не испытает. Ведь в тот период, в буквальном смысле, на его глазах писалась история небольшого горного народа.
События, в некогда спокойном Грозном развивались в том сентябре стремительно. Толпы митингующих требовали немедленной отставки прежнего руководства республики. В чеченскую революцию вливались всё новые и новые силы. Мятежным духом заражалось всё большее и большее количество людей. В их числе оказался и Салман. Именно там, в революционном Грозном, Даудов и стал невольным свидетелем событий, благодаря которым впоследствии, коренным образом изменится и его судьба. Отряд Руслана Лабазанова захватил грозненский следственный изолятор, выпустив на свободу около двух тысяч заключённых. Как-то незаметно будущий полевой командир окончательно и бесповоротно проникся новыми веяниями беззакония и вседозволенности.
«Зачем ждать нищенских подачек государства, когда можно прийти и взять то, что тебе положено!..»
И уже через пару месяцев, последовав примеру генерала Дудаева, капитан Салман Даудов бежал из российской армии, дабы по прибытию в независимую Ичкерию, присоединиться к чеченским сепаратистам…
