Оксана Заугольная
Сердце самой темной чащи
Залюбовалась Василиса. Застеснялась своего застиранного платья. Это если гости у Кощея такие, то как тогда он сам одевается?
– Эй! – чуть оробев, окликнула Василиса красавца. В их деревне самые красивые парни самыми гадкими оказывались. От любой девицы нос воротили, все в город ездили судьбу искать. А как пакость какую учинить – так всегда первыми были. А этот Кощеев гость был так хорош, что даже Драговит рядом с ним смотрелся бы не лучше поросенка. Но как еще к Кощею попасть – Василиса не знала. Руку кольнуло, и она запоздало вспомнила про вежливость. Поклонилась поспешно в пояс и добавила: – Добрый… Доброй ночи, добрый молодец.
И сама на себя рассердилась. Вот уж сказала! Будто язык не той стороной во рту пришили!
Красавец не рассмеялся, даже чуть нахмурился. Свел брови, глянул на нее прямо, и Василиса обомлела. Один глаз его был голубой, а вот другой зеленый, да не как у самой Василисы, а будто кошачий!
– Давно меня добрым молодцом не величали, – медленно произнес он, и сердце Василисы снова понеслось вскачь. Голос красавца был бархатный, словно мамины волосы, словно кошачья шерстка, словно лапа домового. – Ну здравствуй, коли не шутишь, красавица. Зачем так далеко в лес забрела? Заблудилась?
Василиса нахмурилась. С такими красавцами надо держать ухо востро – это ее мама первым-наперво научила.
– Я к Кощею пришла, – буркнула она, потом вспомнила мамины сказки, спохватилась и снова в пояс поклонилась. С нее не убудет, а вдруг красавец этот, волкодлак, превратится и перекусит ее пополам. За грубость. – Меня к нему мачеха прислала. Как пройти – знаешь?
Усмехнулся красавец как-то нехотя, лишь одним уголком губ дернул, а сердце Василисы заныло так, будто он ей целый ворох жарких слов в самое ушко нашептать успел. Пуще прежнего Василиса разозлилась и на себя, и на красавца. Но что теперь делать? В лес сбежать, чтобы назло ему к Кощею не попасть и огня не попросить? Так он и не вспомнит даже, что была здесь такая. Нет уж, пришла к Кощею – с Кощеем и говорить надобно.
– Знаю, – тем временем ответил красавец. – Только безымянным за воротами делать нечего. Как тебя звать, красавица?
– Василиса, – буркнула та, а ответно имя потребовать снова оробела. К тому же красавец уже спешился, птицей слетев с коня, а потом хлопнул вороного по крупу, и тот вдруг рассыпался косточками. Сверху прочих череп лошадиный лег.
Василиса даже испугаться забыла. Только и метались мысли: это конь был мертвым и живым прикидывался или он был живым и за раз мертвым сделался?
– А обратно? – против воли выскочило из ее рта.
Снова дернул уголком рта красавец, а вместе с ним дернулось и сердце Василисы. Щелкнул он пальцами в тяжелых перчатках, и конь снова живой-живехонек рядом с ним стоит, шею лебединую гнет, ноздрями воздух втягивает.
«Такого бы батюшке, он бы…» – подумала Василиса и мыслей своих устыдилась. Потому как батюшка все, что сумел бы с таким конем колдовским сделать, – это продать задорого. И отстроить хоромы. Деревянные, простые. И поселить там мачеху с ее мерзкими дочерями. А потом не заметить даже, что своя родная дочь все так же в клети живет и до терема поднимается только прибраться. Нет, не нужен ее батюшке такой конь.
– Что скажешь, красна девица? – снова красавец шлепнул своего послушного зверя по крупу, и тот вновь рассыпался костями. – О чем думаешь?
– Думаю, что на дворе Кощея собаки могут быть, раз ты коня тут за воротами оставляешь, – не задумываясь ответила Василиса. – Растащат такое чудо по косточке, потом далеко не уедешь. Еще думаю, водятся ли тут волки? Эти тоже могут утянуть пару мослов.
Вот теперь всадник улыбнулся почти по-настоящему – оба уголка губ приподнялись, и только глаза холодными остались, точно ручей студеный.
– Не жадная ты, Василиса, – медленно произнес он. – Себе коня не пожелала. Редкое качество для такой красной девицы.
– Я обычная, – отмахнулась от похвалы Василиса, пристально следя за тем, как уверенно пальцы красавца пробегают по узору на воротах. Третий мизинец, пятый безымянный, обратно, два раза по указательному и снова мизинец. – Просто в доме моего нет ничего после матушкиной смерти, а что было – все со мной. Нечего мне хотеть, некуда сокровища нести, не таю я опасности для Кощея и его сокровищ.
Не успел ничего ответить ее вынужденный спутник, как отворились ворота, без скрипа, словно смазанные маслом.
– Проходи, Василиса, чувствуй себя как дома, – пригласил ее красавец.
Шагнула Василиса во двор и только хотела спросить, кто он таков, что так по-хозяйски двором и хоромами распоряжается, как прямо над ее головой каркнул огромный черный ворон.
Оглянулась Василиса как раз вовремя, чтобы увидеть, как сами собой закрываются ворота – крепко сжимаются костяные пальцы, ни щелочки не остается – и как ворон прямо в руки ее спутника бросает что-то острое, словно венок из длинных черных кинжалов.
А когда тот прижал пальцы с боков этого венка и поднял над головой, водружая его на место, Василиса все поняла. Не кинжалы были это, а зубцы царской короны. Каждый зубец – знак народа, которым царь правит. А корона черная, потому как царствует он в Нави. И Василиса своими ногами в Навь шагнула. Нет теперь ей обратно дороги, если только царь не отпустит.
Глава 3
– Кощей, – прошептала Василиса, глядя прямо в разноцветные глаза навьего царя. Бухнуться бы на колени, поклониться бы до земли, да ноги не держат и спина не гнется! Язык словно все прочие слова забыл, проклятый, только сил и достало прошептать:
– Кощей…
Поморщился навий царь, по короне своей длинным черным ногтем щелкнул.
– Кощей, – согласился он. – Я бы не снимал корону и не вводил в заблуждение девиц всяких, да только вихрем в короне бывает неудобно перемещаться, а просто на коне – долго. Мое царство огромное, все земли умертвий и неживых и за полгода не объедешь.
Выдохнула наконец Василиса и снова вдохнула. Сердце ровно биться начало. Обидно стало, что девицей всякой ее царь назвал. Только-только красавицей величал и, надо же, как быстро повернулся! Но промолчала Василиса. Чай она тут не за расположением царским да словами ласковыми. Вспомнила, как тут оказалась, и ноги свои сбитые пожалела, руки и щеки исцарапанные.
– Прости, что не признала, навий царь, – снова поклонилась до земли Василиса. От нее поклонов не убудет, а Кощею – почтение. Она нет-нет, да глянет на него из-под ресниц. Не стар и не страшен. Чего тогда люди напраслину возводили? Вот и поди разбери! – А послала меня к тебе мачеха Милица, просила дать огня от твоего очага, чтобы дом грел, уют создавал, а двор не сжег и домочадцев до угару не довел.
Снова дрогнул губами Кощей, словно улыбнуться попытался, но в то же мгновение брови свел, точно ласточкин хвост, хмуро, и тучи над его головой потяжелели, того гляди дождем прольются. С глухим карканьем на плечо опустился ворон. Хищно блеснул темными вишнями глаз, махнул крыльями и замер будто изваяние.
– Я и не против пламени язычок дать и угольков не пожалею, – заговорил Кощей и машинально погладил ворона по голове и накостнице клюва. – Да только без службы не приживется огонек – потухнет. Готова ли ты мне три службы сослужить, чтобы домой с огнем вернуться?
Василиса чудом не выпалила, что даже шансу одному уже рада. Вместо этого поклонилась снова до земли и ответила кротко:
– Согласна, Кощей, давай свои службы.
– Ишь какая торопыга, – усмехнулся навий царь. – По одному заданию давать буду. И разве ты не знаешь, что утро вечера мудренее?
Кивнула Василиса. И впрямь на поляне глаза черепов светили так, что было светло как днем. А на самом деле была ночь непроглядная. Да и не спала она с прошлой ночи толком. И не ела тоже!
– Утром первую службу дам. – Похоже, Кощей остался доволен ее кротостью: хоть хмуриться перестал. – Подойди ко мне, Василиса.
Все еще робея, Василиса подошла ближе. И сам навий царь ее пугал, а тут еще ворон сидит на его плече и так смотрит, того и гляди клювом тюкнет! А это не петух соседский – этот голову пробьет не глядя!
Кощей ухватил ее пальцами за подбородок и подтянул повыше, в глаза своими разноцветными гляделками посмотрел, словно в душу проникая.
Василиса дыхание задержала: уж больно близко Бессмертный царь к ее лицу был, ну как изо рта его трупным ядом несет или падалью? А Кощей как издевался будто: наклонился над ее лицом и вглядывался так, словно что-то рассмотреть силился. Не выдержала Василиса, снова полной грудью вдохнула, отчего взгляд Кощея на мгновение скользнул по ее старенькому и оттого уже в груди тесному платью и снова в глаза посмотрел. Синий глаз его словно выцвел до бледно-голубого, а зеленый вспыхнул будто кошачий в темноте.
– Как интересно, Василиса, – почти мурлыкнул своим бархатным голосом Кощей, и от неожиданности у Василисы чуть не отнялись ноги. Она бы и упала, не придержи Кощей ее свободной рукой. – Ты… очень любопытная девушка. Что же, тем лучше. Будь моей гостьей.
И он отвел обе руки и даже шаг назад сделал.
– В сундуках в клети много разной одежды, найди себе по размеру, чтобы не ходить в пыльном да грязном, – потребовал он. – Место для сна выбери тоже себе по вкусу, я ночую в башне, до утра не выйду. Захочешь поесть – сама приготовь.
Василиса со страхом оглянулась на костяные хоромы. Это в них ей предстоит спать, не на сеновале или в овине? А где набрать воды, из чего приготовить еду?
Она коснулась подбородка, где до сих пор чувствовались цепкие пальцы с острыми ногтями, царапавшими нежную кожу. Снова спросить у Кощея? Нет, слишком злоупотреблять его гостеприимством не хотелось. Да и он уже ушел в хоромы. А погонится ежели за ним Василиса, не подумает ли он лишнего? Как прикажет в его опочивальне лечь, что тогда делать, без огня домой возвращаться?
За этими мыслями Василиса не заметила, как в дом вошла. Голову пригнула, хоть дверной проем и не на нее был рассчитан, а на более высокого Кощея, но все же поклонилась. Внутри дом был куда меньше, не приглядишься – так вроде как деревянный. За обычный все равно не сойдет, но если выше горницы не подниматься, то и хорошо будет. Только где хозяин хранит съестное? Ладно сама Василиса – она и потерпеть могла, но куколке с прошлой ночи лишь одна ягодка досталась.
Словно поняв, что о ней речь, шевельнулась куколка в руке, да так неожиданно, что Василиса, всю дорогу ее к сердцу прижимавшая да за пазухой гревшая, ойкнула и выронила.
Упала куколка прямо на стол и лежит не шевелится – куколка и есть! А Василиса подошла поближе и видит, что стол как новенький, а вот скатерть смятая и как попало в рулон свернута. Расстелила Василиса скатерть, разровняла ладонями, разогнала морщинки самые крошечные, села рядом на лавку и вздохнула:
– За таким столом да хоть бы хлеба кусок и каши чугунок.
Глядь! Появились прямо перед ней чугунок каши, небольшой совсем, но ладный и тяжелый, от чугунка пар идет, а в каше кусок маслица тает, и хлеба краюшка рядом лежит. Черная, крупной солью поблескивает. Такой хлеб матушка пекла, пока не заболела.
Удивилась Василиса, но глазами хлопать некогда было. В животе заурчало, не будь она одна тут, стыда бы не обралась!
А так поклонилась только и за ложкой потянулась.
– Благодарствую, хозяин, благодарю и хозяйку, – произнесла она, рассудив, что вряд ли Кощей сам хлеб печет и кашу варит. Хоть и царапнуло от этой мысли в сердце что-то.
Что она возомнила, Василиса и сама не знала. А почему-то привиделось ей, будто службу она в хоромах сослужит: приберет их чисто, вымоет с ключевой водой, отскребет с речным песочком, наготовит снеди разной да накормит Кощея. Смилостивится тогда навий царь и даст ей огонек и дорогу домой укажет.
На деле же хоромы выглядели ухоженными, а хозяева и сами ее накормить сумели. Первую ложку с маслицем Василиса куколке отложила, а потом и сама за еду принялась. Хоть и голодная, а ела неторопливо, оттого и не подавилась, когда голос за спиной раздался, мягкий и басовитый, точно кота матерого мурчание.
– И тебе на добром слове спасибо, красна девица, только нет под этой крышей хозяйки.
Василиса чуть ложку расписную не выронила. Соскочила с лавки, давай головой мотать да озираться. И не видит никого! Даже ворона нет, только она, скатерка да куколка.
– Кто ты? Покажись! – попросила Василиса и торопливо добавила: – Коли страшен – не напугаюсь я, коли хорош собой – не засмущаюсь! Покажись!
Василиса даже язык прикусила до крови. Вот чего у нее про «хорош собой» вылетело? Не может про Кощея перестать думать? И очень зря! Он же бессмертный! Кто его знает, сколько лет он такой молодой и красивый! Может, это вообще морок: ягодки те были не малиной вовсе, вот ей и кажется всякое.
– Я бы показался, красна девица, но не обессудь, запрещено мне без спросу показываться. Зато и помешать тебе не смогу, если ты чего задумаешь!
Удивилась Василиса, даже язык, и без того прикушенный, кашей горячей обожгла.
– Это что же я задумать могу? – С пустым местом говорить было и жутко, и забавно. Чтобы не бояться, Василиса вообразила, что у Кощея тоже куколка есть и под лавкой прячется. Только Кощей ее вопросами расшевеливает, отдыхать не дает.
И до того смешно стало, как представила она Кощея с куколкой, что едва от улыбки удержалась.
– А что обычно девицы задумывают, стоит им к Кощею попасть? – растерялся голос. – Прочь бежать, да так, чтобы не догнал Кощей. Золото, камни самоцветные унести с собой или платья бархатные и сапожки сафьяновые. А некоторые и убить его мечтают.
