Оксана Ююкина
Тогда лети
– Очнулся? – шипит Кэллин Лоуэл.
Раздражающий вопрос, в ответ на который больше всего хочется повторно потерять сознание.
– Как видите, – устало огрызается Архейн. – Завалил?
– Ты чуть без руки не остался, а не завалил! Чем ты думал, включая военный режим?! – рычит обычно сдержанная профессор, закатывая четыре пары глаз.
– Я ведь только для себя, Фредер же не пострадал. – Архейн возмущенно смотрит в потолок.
– Не пострадал? А ты думаешь, его не обвинят в том, что он навредил тебе? Думаешь, его диплом – такая же шутка, как и твой?
– Но ведь я все сам сделал! Целый кабинет свидетелей…
– А кто докажет, что вы не были в сговоре?
– У вас же есть видео с камер. Когда я упал возле девятой кабины, то отключил синхронизацию режимов, когда отряхивал сапоги – отключил синхронизацию и безопасный режим шестой кабины. Вы ведь это все и так знаете, верно? – Архейн задумчиво щурится, все же поворачиваясь к преподавательнице.
– Знаю. А теперь у меня еще есть и запись твоих слов, если вдруг ты передумаешь признаваться, – улыбается Кэллин, кивая на ручной коммуникатор.
– Так, может, мне заодно наговорить про то, как мои родители все это время покупали для меня первое место?
– А вот про это не надо, иначе нашу академию совсем закроют, – тихо фыркает Кэллин, отключая запись.
Сейчас строгая профессор Лоуэл кажется на десяток лет старше. Или она всегда такой была, но Архейн просто не замечал?
– Ты настолько хотел завалить экзамен?
– Да. Если я не стану лучшим студентом, то меня не отправят первым пилотом к маршалу.
– Лучшим студентом? Архейн, ты вообще не получишь лицензию пилота. Даже межзвездного.
– Не получу? – Архейн удивленно приподнимает глаза, в которых проблескивает неуверенная, но яркая надежда.
– Шестнадцать переломов, три из них открытых. Останутся длинные полосы шрамов. Ты больше не сможешь летать. Никогда.
– О, – глупо улыбается Архейн, пытаясь пошевелить пальцами левой руки. Проводочки-ниточки возмущенно пищат. Если бы он вспомнил про шрамы раньше, то не пришлось бы так долго выдумывать способы завалить. Разок неудачно упал и все – свобода.
– Похоже, ты действительно рад, – выдыхает ни то с облегчением, ни то с возмущением профессор Лоуэл.
– Ага, – довольно улыбается Архейн, а затем замирает, спрашивая весьма неуверенно: – Родители знают?
– Вылетели из Зоны В.
Архейн мысленно подсчитывает, сколько дней его семье понадобится на дорогу. Выходит что-то около трёх.
– А Фредер? – с опаской задает вопрос Архейн.
– Что Фредер?
– Он ведь сдал, да? Теперь станет первым пилотом маршала? И не умрет, да?
– Сдал, конечно, – фыркает Кэллин Лоуэл. – И пилотом станет, если ты не будешь мешать. А вот умирать-то ему зачем?
– А как же мечта и зороки, которые умирают без нее? – Архейн морщится, вспоминая всевозможные слухи.
– Его мечта исполнилась три месяца назад, но не так, как он того хотел. – Лоуэл печально прикрывает все восемь глаз и отводит взгляд в сторону. – Ты слышал, что он заявлялся на смену номера шаттла на девяносто шестой?
Архейн отрицательно машет головой.
– Его родители… их родители погибли, когда Фредеру было пять. Конечно же, я присматривала за братьями после. Пусть Дрефер и пытался сделать все сам. Двенадцать лет большая разница, но что может дать семнадцатилетний ребенок другому ребенку? Дрефер старался как мог: подрабатывал утром, занимался с Фредером вечером и учился ночами… – Профессор Лоуэл вздыхает и совсем недолго молчит. – Шаттл номер девяносто шесть был уничтожен во время усмирения бунта в Зоне С три месяца назад. Пилотом был Дрефер.
– Значит, первый пилот маршала… – Архейн не может заставить себя произнести имя. Будто бы его молчание способно вернуть мертвых к жизни.
– Был братом Фредера, – безжалостно подтверждает профессор Лоуэл.
– Фредер хочет занять его место? Нет. Не так. Он должен занять это место. – Архейн прищелкивает седьмым и шестым пальцами здоровой руки, начиная ерзать на койке. Ему хочется сорваться, сбросить исцеляющую капсулу и прямо сейчас бежать к директору, маршаллу, отцу, хоть кому-то! Что-нибудь сделать, доказать, что Фредер лучший пилот и…
– Он никогда не хотел места брата, пока тот был жив. И сейчас вряд ли думает, что сможет его заменить, – качает головой Кэллин.
– Скорее прикоснуться к тому, чем жил Дрефер, на чем летал. Быть не вместо, но рядом, – тихо шепчет Архейн, вспоминая свои детские попытки пробраться в шаттл старшего брата. Не пилотировать его, нет. Сделать лучше, найти уязвимость и залатать ее, сделать полет плавнее, быстрее, эффективнее. Почувствовать то же небо, оставаясь на земле.
– Мне казалось, что вы никогда не поймете друг друга. А, оказывается, ты способен понять его быстрее, чем я, – усмехается Лоуэл, покачивая головой. – Он не умрет, если новая мечта не исполнится – ритуал позволяет связать свою жизнь только с одной. Просто Фредер никогда не думал, что она исполнится в двадцать пять лет. Догадаешься?
Архейн отрицательно качает головой.
– Он всегда хотел, чтобы брат гордился им. Больше сотни писем Фредер получил после смерти Дрефера. В каждом письме – прощание и гордость, напутствия и обещание, что он выживет. И только в последнем письме ложь, ведь он не вернулся.
Архейн поджимает губы и отворачивается к стенке. Гордился. Дрефер однозначно гордился Фредером. И разве могло быть иначе? Фредер всегда все делал серьезно: учился, летал, помогал другим. Было бы лучше, если бы Фредер родился в генеральской семье Архейна. Так все бы были счастливы?
Архейн бы тоже хотел, чтобы им кто-нибудь гордился. Не считал идиотом, ни на что не годным. Не думал, что он бесполезная трата времени и ресурсов. Не решал, что он может быть хорош только как картинка, фальшивый образ успешного пилота из успешной семьи. Капсула пищит, втягивает свои омерзительные белые проводочки, отпускает исцеленную руку с тремя продолговатыми шрамами.
– Надеюсь, об этом разговоре ты не станешь трепаться, – цокает профессор Лоуэл, складывая руки на груди.
– Я хочу собирать корабли. Шаттлы, мягкопланы, крейсеры, мехи, дальнолеты. Хочу собрать их все, сделать такие, какие никто не делал. Хочу восстановить девяносто шестой шаттл третьей союзной армии, – шепчет Архейн, сжимая и разжимая пальцы вновь здоровой руки. – Хочу летать не в кресле пилота, а в частичке каждого созданного мной механизма.
