Нина Левина
Кровавая заутреня
Глава 4. Влюблённые
Друзья Алексея не могли не заметить изменений в его настроении и добродушно подтрунивали над ним весь вечер, но он прощал любые шутки, если только они не касались чести возлюбленной Кати. Даже рядовые из его отделения, находившиеся у Алексея в подчинении, видели, что глаза командира светятся от счастья, а голос, отдающий приказы, не так строг, как обычно. В карауле всё прошло без происшествий, и в четверг, наскоро позавтракав, Алексей поскакал на правый берег Вислы. Кати показалась спустя полтора часа, когда он успел прошагать по узкой улочке туда и обратно раз двадцать, изучив все ворота и окошки. Даже собаки перестали лаять из-за заборов, привыкнув к его шагам и лошадиному цокоту копыт. С появлением Кати Алексей вдруг с удивлением обнаружил, что светит солнце, а в лёгком дуновении ветерка улавливается запах весны. Чтобы не испытывать терпение жителей этой улицы и не привлекать лишнего внимания, влюблённые отправились бродить по предместью и вскоре обнаружили укромное место, подходящее для свиданий. Между двумя домами вилась тонкая тропинка, выводящая к крохотному, притаившемуся позади глухих стен заброшенному садику. Сад примыкал к дому с закрытыми ставнями, поэтому гулять здесь можно было спокойно, не опасаясь любопытных глаз. За садом когда-то ухаживали. Из-под сгнивших прошлогодних листьев выглядывали выложенные камнями дорожки. Снег на них давно растаял, а грязь подсохла. Две растрескавшиеся лавочки утонули в вишнёвой поросли, а нависшая над ними яблоня протягивала толстую ветку, словно здороваясь. К ней Алексей привязал лошадь и шёл рядом с Кати, опирающейся на его руку. Нет смысла приводить их разговор, ибо все разговоры влюблённых наивны и милы. Словами они говорят о пустяках, а интонациями, улыбками, паузами и взглядами – о главном.
В глазах Алексея Кати видела неподдельное восхищение с лёгким оттенком тоски. Женская интуиция подсказывала ей, что он искренен в чувствах, и это не просто мимолётное увлечение, а что-то гораздо более глубокое, то, что связывает двух людей на долгие годы, если не навсегда. В какой-то степени в словах Алексея проскальзывали горячность и восторженность, присущая молодости, но его нельзя было назвать легкомысленным. Как же он ей нравился! Или не просто нравился? Кати боялась признаться самой себе, что влюблена в молодого капрала. Ей больше хотелось бы думать, что это она вскружила ему голову. Только это было не так, и Алексей, к своим двадцати пяти годам не раз встречавший жеманных кокеток, замирал от счастья, видя ответное чувство.
В этот день он ещё не признался ей в любви и в пятницу тоже, зато сделал это при следующей встрече, состоявшейся аж в понедельник. В субботу Кати сопровождала матушку на рынок, а в воскресенье Алексей мотался по делам службы. Эти два дня перерыва привели его в полную уверенность, что он любит Кати, и жизнь без неё просто невыносима. Он не становился на одно колено, не хватался за грудь и не закатывал томно глаза, не говорил стихами, как представляла себе Кати в мечтах и грёзах, а просто подошёл к ней, предварительно привязав лошадь к яблоне, взял за обе руки и произнёс, глядя в глаза:
– Катенька, я должен сказать тебе что-то важное.
– Что? – прошептала девушка, и сердце у неё забилось громко и часто.
– Думаю, ты и сама всё видишь, – продолжал Алексей. – Я люблю тебя. Всем сердцем, всей душой.
– Вы… ты… Алёша… – Она покраснела и начала запинаться. Вот надо же! Столько раз мечтала об этой минуте и вдруг растерялась, не зная, что сказать.
– Не надо, ничего не говори пока, – пришёл ей на помощь капрал. – Я знаю, что у девушек всё иначе. Это мы, мужчины, быстро теряем головы и не так скромны. Просто кивни, если я тебе нравлюсь, если испытываешь ко мне влечение, пусть даже слабое. Я буду счастлив и этому.
Кати кивнула и в смущении закрыла лицо руками, потом решительным движением убрала их и прошептала, глядя Алексею в глаза:
– Ты мне тоже очень нравишься, Алёша. Только не считай меня легкомысленной…
Она не успела договорить, так как Алексей порывисто сжал её в объятиях, наклонился и поцеловал. Горячая волна захлестнула Кати, голова закружилась, ноги подкосились, и девушка чуть не упала, но сильные руки капрала поддержали её. Пылающим от счастья и смущения лицом Кати уткнулась в грудь Алексею и замерла, вдыхая его запах. Господи! До чего же хорошо ей было в объятиях этого мужчины! Как тепло и надёжно! Так и стояла бы вечность и слушала, как бьётся его сердце совсем рядом. Алексей словно слышал все мысли Кати, он крепко прижимал её к себе и повторял:
– Люблю, люблю, люблю!
***
За день до того дня, когда Кати и Алексей наслаждались любовью и не чувствовали от счастья земли под ногами, произошло важное событие, давшее старт польскому восстанию. После окончания русско-польской войны, согласно решению Гродненского сейма, часть польских войск подлежала сокращению. Приказ о роспуске конной бригады, находившейся в Пултуске, получил бригадный генерал Антоний Мадалинский. В своё время он примыкал к Барской конфедерации, а также принимал участие в русско-польской войне и был сторонником конституции. По договорённости с Костюшко Мадалинский не подчинился приказу и двинулся вдоль прусской границы в сторону Кракова, вступая в стычки с прусскими силами и захватывая казну. С этого момента начался обратный отсчёт, приближающий роковые события в Варшаве.
Весть о демарше Мадалинского быстро достигла ушей главнокомандующего русским гарнизоном в Варшаве генерал-аншефа Осипа Игельстрома. В то время генерал пребывал в самом благодушном настроении. Поражённый стрелами Купидона, он отчаянно ухаживал за польской графиней Гоноратой Залусской и одерживал победу за победой на любовном фронте. Причём его победы были настолько внушительны, что ознаменовались в январе рождением сына. Само собой под фамилией графа Залусского. Графиня быстро восстанавливалась после успешных родов и снова одаривала своего возлюбленного ласками. Неподчинение Мадалинского приказу о роспуске вызвало у генерала большую досаду и раздражение. До него уже доходили слухи о сговоре среди военных и шляхты, недовольных последствиями русско-польской войны, но он не придавал им должного значения. Недовольные? Так они всегда есть. К чему доверять слухам, если генерал вхож в высшее общество Речи Посполитой и видит собственными глазами, как на торжественных обедах поднимаются кубки во здравие короля Станислава и государыни Екатерины. Многие польские магнаты заинтересованы в дружбе с главнокомандующим и ведут с ним активную переписку. И возлюбленная Гонората демонстрирует настоящее, искреннее отношение к русской армии в лице храброго генерал-аншефа. Так стоит ли доверять слухам? А что касается Мадалинского… У прусского короля Фридриха, по землям которого движется взбунтовавшийся бригадный генерал, есть своя армия, которая может дать достойный укорот наглецу. Поэтому к чему придавать большое значение проблеме, которая исчезнет в ближайшие дни? Так рассуждал Осип Игельстром, выслушивая донесения. Главное, что в Варшаве всё спокойно, сынок здоров и упитан, растёт на радость папе и маме. Мир тут надёжно охраняется польской королевской гвардией, подчиняющейся Станиславу, и восемью тысячами русских солдат. А граница с Пруссией не очень-то близко. Да и не такая уж большая бригада у Мадалинского, чтобы опасаться её. Пруссаки должны быстро справиться и разоружить её. Генерал Игельстром очень на это рассчитывал, но не учёл, что по дороге на Краков к Мадалинскому присоединяются всё новые и новые силы.
***
В тот вторник, когда Алексей приезжал с красками и кистями, увидев его скачущим по мосту, Яся подумала, что он снова наносил визит Кайсаровым, но из разговора с матерью поняла, что гостей у них в тот день не было. Это навело её на определённые мысли, а заметив при встрече сияющие глаза Кати, Яся получила косвенное подтверждение своим догадкам. К Кати она с самого начала относилась весьма прохладно, сразу отметив её свежесть и привлекательность. Яся не терпела красивых девушек рядом собой, а тут ещё и молодой кавалерист явно предпочёл ей кареглазую приезжую красавицу. Не только предпочёл, но и пренебрежительно не заметил, поэтому в Ясе взыграл дух соперничества и обиды. Она решила досадить Кати и начала следить за её передвижениями.
В среду Кати с матерью ходили на рынок, а вот в четверг… Яся слышала, как девушка сбежала по ступенькам. Она выскочила за ней следом и увидела, что та сначала направилась в сторону Вислы, а потом свернула на другую улочку. В этот раз Яся потеряла Кати из виду, зато на следующий день она прокралась следом за ней прямо к заброшенному садику и увидела состоявшееся свидание с Алексеем. Так вот оно как! А мать ещё советует ей брать пример с тихой и скромной дочери подполковника! А скромница-то бегает втихаря от родителей обниматься с мужчиной. Ликуя, что знает тайну Кати, Яся поспешила по обыкновению в центр Варшавы. Что делать с этой тайной, она ещё не решила, но при первой же возможности постарается сбить спесь с русской гордячки. Яся так увлеклась идеей унижения Кати, что даже заскучала, когда та в субботу и воскресение выходила только в сопровождении матери. А вот понедельник и порадовал, и заставил заскрипеть зубами от злости. Ясе было очень неприятно наблюдать, как красавец кавалерист держит Кати в объятиях и целует её. «Пся крев, курва», – шептала Яся, медленно возвращаясь домой. Её голубые глаза сверкали, на бледных щеках выступили красные пятна. Зато теперь ей точно стало ясно, что маленький заброшенный сад превратился в место для свиданий.
***
Узнав о том, что Мадалинский движется с войском на Краков, туда же направился и Тадеуш Костюшко. Перед этим он побывал во Франции, содрогающейся от революции, получил одобрение готовящемуся восстанию и обещания помощи. В Кракове на тот момент не было русского гарнизона, поэтому город становился центром мятежа. Вести о приближающемся генерале Костюшко быстрее ветра домчались до Кракова, и в четверг 16 марта горожане провозгласили его диктатором Республики.
Радзимиш в это время находился в Кракове среди таких же как он шляхтичей, жаждущих идти в бой за величие Речи Посполитой. Он с нетерпением ждал, когда можно будет поквитаться с русскими за оставленный в Подольском воеводстве недалеко от Каменца богатый маеток. Во всяком случае так Радзимиш говорил приятелям в Кракове. На самом деле от маетка ничего не осталось ещё при родителе Радзимиша, большого любителя карт и хмельных напитков. Радзимиш был безземельным обедневшим шляхтичем и в восстании видел отличную возможность поправить своё положение. На одолженные у приятелей злотые, он купил себе хорошую саблю, конскую сбрую и готовился выступить в поход вместе со знаменитым генералом.
Тем временем Варшава жила обычной жизнью. Новости из бурлящего Кракова ещё не дошли, и гарнизон лениво нёс службу. Всё так же сменялись караулы, больше для соблюдения формы, так же солдаты и унтер-офицеры веселились в корчмах, а старшие офицеры проводили время либо в кругу семьи, либо в салонах знатных горожан. После двух дней перерыва Кати и Алексей снова встретились в своём укромном садике. Весна уже уверенно вытесняла зиму, радовала солнцем, прогревала землю и пробуждала соки. Почки зеленели и набухали, готовясь выстрелить клейкими крохотными листочками или нежными ароматными цветами. Сияющая Кати подставляла лицо солнечным лучам и поцелуям Алексея.
Надо же такому случиться, что именно в этот день подполковник Кайсаров спешно прискакал домой, чтобы сменить разошедшийся на спине мундир на целый. Главнокомандующий изволит сегодня вечером лично присутствовать на плацу во время построения, а тут такая напасть приключилась. Хвастался подполковник сослуживцам недавно сшитыми на заказ сапогами, нагнулся, чтобы прочность кожи продемонстрировать, да так и замер, услышав громкий треск сукна.
– Это всё твои пироги, Феоктиста, – ворчал Панкрат Васильевич, высвобождаясь из мундира, ставшего ему узким. – То с капустой, то с творогом. А нынче пост, между прочим!
– Дык сами ж просите, батюшка, – оправдывалась служанка. – А поститься будем как положено на Страстной седмице. Ужо я вам спуску не дам. А ноне чего уж там, не так уж и велик грех. Без мяса – и ладно. А то ведь и ослабнуть можно с голодухи. Вдруг враги, а вы на ногах еле стоите.
– Ослабнешь тут с голодухи! Ох, уморила! – из спальни донёсся смех Ульяны Назаровны.
Ей с утра не здоровилось, то в жар бросало, то в холод, то земля из-под ног выскальзывала. Вот она и прилегла подремать, а проснулась, разбуженная приездом мужа. Хотела встать, но стены с потолком такую круговерть принялись отплясывать, что Ульяна Назаровна не рискнула. Надо бы лекаря как-то позвать, кровь пустить или пиявок поставить.
– Где ж тут врагам взяться? – возразил подполковник, придирчиво рассматривая извлечённый из сундука почти новый мундир.
Сшит он был лет пять назад, только с размером тогда не угадали, слишком широк оказался. Зато теперь в самый раз будет. В сундуке залежался немного, присыпанный от моли нафталином. Запах-то ничего, выветрится, чай не к благородным дамам на раут идти. А солдаты и не к таким ароматам привыкшие, их даже смесью запахов конского пота с порохом и кровью не сразить. А тут всего лишь нафталин.
– Да вокруг нас одни враги! – вдруг выпалила Феоктиста, и подполковник с удивлением уставился на неё. – Я-то всё примечаю, глаза и уши для того Богом дадены. Улыбаются, мол, прошу пани, а как спиной повернёшься, так шипеть начинают, аки змеи.
– А-а, вот ты о чём. Так язык у них такой, шипящий, – с облегчением вздохнул Панкрат Васильевич и вернулся к обзору мундира. Придирчивый глаз заметил отпоровшийся угол обшлага и болтающиеся на соплях несколько пуговиц. – Елизар! – крикнул подполковник.
– Так нету Елизара, голубчик! – отозвалась жена. – Ты ж его сам утром с поручением отправил.
– Запамятовал, – проворчал Панкрат Васильевич. – А он и рад, небось. Там делов-то на час, ежели по дороге в корчму не заглядывать. Тогда, голубушка, придётся тебя просить о помощи. Надобно пуговицы покрепче пришить и обшлаг приметать.
– Не гожусь я сегодня в помощницы, – вздохнула жена. – Встать не могу, кругом всё ходит.
– Феоктисту, что ли попросить?
– Я вам, батюшка, сослепу такого нашью. Главнокомандующий вмиг до майора разжалует.
– Голубчик, попроси Кати, – предложила жена.
– А где ж она?
– Да разве ты её не встретил? Она к Висле частенько ходит на прогулку, напротив моста прохаживается.
– Странно, Кати я не видел.
– Может, в саду с пани Катаржиной? Поищи, она где-то рядом должна быть.
Панкрат Васильевич накинул сюртук и быстро спустился по лестнице. Выглянул на улицу, надеясь увидеть дочь, потрепал холку привязанному к изгороди коня. Из сада доносились женские голоса, и подполковник решил, что Кати там. Но возле кустов поречки возились только пани Катаржина и Яся. Они заметили подполковника и приветливо помахали ему руками.
– Вы не видели Кати? – крикнул он.
– Нет, – покачала головой пани Катаржина.
– Я не видела, но, кажется, знаю, где она.
Яся быстро скинула грязные рукавицы, отряхнула подол и, улыбаясь своей самой чарующей улыбкой, подошла к Панкрату Васильевичу.
– Пойдёмте, покажу. Нет-нет, коня не надо, – остановила она подполковника, собирающегося сесть верхом. – Тут совсем близко. Пару шагов.
Яся повела его по тропинке между участками, вывела на узкую улочку и кивнула:
– Там дальше дорожка к заброшенному саду. Я как-то проходила мимо и заметила гуляющую Кати. Там очень хорошо, тихо, не то что у моста. Не удивляюсь, что ей нравится это место.
– Спасибо, Ясечка, – поблагодарил подполковник и зашагал по направлению к дорожке.
Ясе очень хотелось последовать за ним, но она понимала, что тогда рискует выдать себя, поэтому поспешила домой. А ничего не подозревающий Панкрат Васильевич прошёл по дорожке мимо домов и вышел к саду. Первое, что ему бросилось в глаза – это привязанная к яблоне лошадь, мирно жующая удила. «Что здесь делает лошадь? Разве Кати ездит верхом?» – промелькнула удивлённая мысль у подполковника, а потом он заметил влюблённую пару, стоящую между двух старых накренившихся вишен. За широкой спиной мужчины, держащего девушку в объятиях и склонившегося над ней в поцелуе, Панкрат Васильевич не сразу узнал свою дочь. Да он и не мог узнать, посчитав, что случайно стал свидетелем чьего-то свидания. Лишь когда девушка отступила от мужчины на шаг, держа его за руки, подполковник понял, что перед ним Кати.
Сперва он онемел от изумления, потом побледнел от ужаса и, наконец, побагровел от негодования.
– Катерина Панкратовна! – громовым голосом рявкнул подполковник и поспешил к влюблённым.
Услышав его возглас, Кати вскрикнула и отпрянула от мужчины. В обернувшемся кавалере Панкрат Васильевич узнал того самого капрала Алексея Громова, бывшего у них в гостях. От такой наглости подполковник ещё больше вознегодовал и пришёл в ярость.
– Да как вы смеете! Да я вас! Подлец! Мерзавец!
Слова сами извергались изо рта Панкрата Васильевича, глаза наливались кровью. Он хотел было схватиться за саблю, но вспомнил, что оставил её дома, отчего пришёл в ещё большее бешенство.
– Убью негодяя!
Алексей выступил вперёд, расправив плечи и заслонив собой вскрикивающую от страха при каждом слове Кати.
– Сударь, я понимаю ваш гнев… – начал было Алексей.
– Понимает он! Мерзавец! Явился как вор! Мою дочь опозорить! Ух, я тебе!
Подполковник подбежал и замахнулся, но капрал перехватил его руку и спокойно произнёс:
– Выслушайте же меня. Я не вор, а честный человек, и хочу просить руки вашей дочери.
Кати быстро взглянула на него и ахнула.
– Что? – прошипел подполковник. – У тебя хватает наглости…
– Не наглости, а чести. Мы с Катериной Панкратовной любим друг друга.
– Любите? Ты любишь этого наглеца? – опешивший подполковник уставился на дочь, а та кивнула вместо ответа.
– Марш домой, бесстыдница! – крикнул он.
– Но батюшка… – робко попыталась возразить Кати.
– Марш! Кому говорю! – брызгая слюной, проорал оскорблённый отец и топнул ногой. – Живо!
Глаза Кати наполнились слезами, она с испугом взглянула на Алексея, но тот ободряюще улыбнулся:
– Беги, Катенька, не волнуйся. Мы поговорим как мужчина с мужчиной. Обещаю, что всё будет хорошо.
Кати тронула его за руку и стремглав промчалась мимо отца, провожающего её взглядом, метающим молнии.
– Значит, уже Ка-а-тенька, – протянул подполковник, поворачиваясь к Алексею. – Вон уже до чего у вас дошло!
– Сударь, не нужно оскорбительных намёков, – возразил тот. – Катерина Панкратовна – чистый ангел и не сделала ничего, порочащего её девичью честь.
– Молчать! Негодяй! – снова проорал взбешённый подполковник. – Я тебя в порошок сотру, сопляк!
– Позвольте напомнить, – возвышая голос, ответил Алексей, – что я не нахожусь у вас в подчинении, а за беспочвенное обвинение могу бросить вызов! Но я не желаю с вами ссориться, Панкрат Васильевич, – он снова перешёл на спокойный тон, – а лишь прошу не становиться на пути двух влюблённых людей. Я от всего сердца люблю вашу дочь и прошу её руки.
– Шиш тебе, а не рука Кати! Ты обманул доверчивых родителей, творил непотребство за нашими спинами, а теперь, припёртый к стене, решил выкрутиться! – вскипел подполковник.
– Никто не припёр меня к стене! За несколько минут до вашего появления я просил Катерину Панкратовну составить моё счастье. Она ответила согласием, но сказала, что всё в руках ваших и Ульяны Назаровны. Вы можете сами спросить свою дочь, она подтвердит наш разговор.
– Да она сейчас что угодно подтвердит, выгораживая тебя! Вскружил голову дурёхе! В общем так! – Панкрат Васильевич ткнул указательным пальцем в грудь Алексея. Тот едва сдержался, чтобы не ударить отца Кати по руке, и остался стоять не двигаясь, лишь желваки заходили на скулах. – Не смей больше приближаться к моей дочери! Забудь о её существовании!
– В ослеплении гневом вы, вероятно, не поняли меня, господин подполковник. Мы с Катенькой любим друг друга.
– Чушь! Не желаю больше слышать!
– Неужели вы хотите сделать Катерину Панкратовну несчастной? – вскричал Алексей.
– Наоборот! Я желаю своей дочери счастья и не позволю загубить её жизнь! Если я увижу вас ещё хоть раз – изрублю!
Посчитав, что сказал достаточно, Панкрат Васильевич резко развернулся и зашагал прочь из садика домой. Алексей остался стоять, не в силах поверить, что всего несколько минут назад считал себя счастливейшим из людей, а теперь его жизнь вмиг разрушилась. Как же так? Разве сможет он жить без встреч с Кати? При мысли о девушке Алексей застонал и схватился за голову. «Бедная моя Катенька, – думал он, – хватит ли у неё сил выдержать все упрёки и обвинения, которые сейчас обрушатся на её хрупкие плечи. Если бы я только мог…». Но чем помочь в этой ситуации возлюбленной Алексей не знал. Сейчас, когда подполковник разъярён, бесполезно умолять его о чём-то, наоборот, можно сделать только хуже. Надо немного подождать, пока гнев отца Кати уляжется, и броситься в ноги ему и Ульяне Назаровне с просьбой не губить влюблённых и позволить им соединиться в счастливом союзе. Только как дожить до этого момента? Больше не желая оставаться в месте безобразной сцены, Алексей вскочил на лошадь и поскакал на ту сторону Вислы в казармы.
Тем временем Кати вихрем примчалась домой, взбежала по ступеням и, не раздеваясь, с плачем бросилась в свою комнату.
– Душенька, что с тобой? – окликнула её встревоженная Ульяна Назаровна. – Ты виделась с батюшкой?
В ответ она услышала только громкие рыдания, приведшие её в большое смятение.
– Что же это делается? – проворчала мать и решительно поднялась с постели.
Комната тут же стремительно закружилась, и Ульяне Назаровне пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. Медленно переставляя ноги, пошатываясь, она направилась в спальню дочери.
– Что произошло, милая? – Ульяна Назаровна со вздохом опустилась на кровать рядом с Кати, уткнувшейся лицом в подушку. – Да прекрати плакать и ответь по-человечески!
В это время с грохотом хлопнула входная дверь, и в комнаты вбежал Панкрат Васильевич. За ним из кухни примчалась испуганная Феоктиста, но быстро юркнула за дверь, сообразив, что сейчас начнутся семейные выяснения отношений.
– Опозорила! Мерзавка! – Панкрат Васильевич бегал по гостиной из угла в угол, потрясая кулаками. – Завтра же поедете обратно в Тополиное!
– Господи, Боже мой! Да что случилось-то? – Ульяна Назаровна с испугом схватилась за грудь.
– Что случилось? С кавалерами ваша доченька обнимается! Тайно на свидания за поцелуями бегает! – гремел супруг. – Говорил, что не место здесь юной барышне, так нет же, не послушались меня!
– Кати, душенька, неужто правду батюшка говорит?
Девушка подняла опухшее от слёз лицо:
– Матушка, милая, мы с Алексеем Захаровичем любим друг друга! Он у меня просил руку и сердце, а тут батюшка…
– С Алексеем Захаровичем? Так значит, правда? – ахнула мать.
– Вот они, нравы сегодняшней молодёжи! – продолжал отец. – Мать с отцом в грош не ставят, всё за спиной делается.
– Он хотел…
– Молчать! – топнул ногой подполковник.
Ульяна Назаровна побагровела и встала с кровати.
– Ну знаете ли, Панкрат Васильевич, тут вам не казарма, чтобы такие команды отдавать! – произнесла она твёрдым голосом, полным решимости. – Здесь надо спокойно разобраться, без спешки. Ежели Кати виновата – будет наказана.
– Что тут разбираться? – начиная остывать под взглядом супруги, произнёс подполковник. – Я всё видел собственными глазами. Целовались с наглецом капралом и за ручки держались.
За дверью тихо прыснула Феоктиста, а Ульяна Назаровна продолжала наступать:
– Об этом поговорим позже, а сейчас вы, голубчик, можете на построение опоздать. Главнокомандующий будет недоволен.
– Верно! – спохватился подполковник.
– Давайте свой мундир! – велела жена.
– Так у вас же голова кружится.
– Вылечилась голова! – отчеканила Ульяна Назаровна, выхватывая из рук мужа злосчастный мундир и усаживаясь шить у окна. – Спасибо мужу и дочери! И доктор не нужен, чтоб кровопускание делать. Родные сами кровушки выпьют сколько потребуется!
Она быстро наметала обшлаг, укрепила пуговицы и помогла супругу одеться. Всё это время Кати пролежала у себя в комнате, боясь пошевелиться. Лишь когда подполковник покинул жилище, и с улицы послышался удаляющийся топот копыт, она выбежала из спальни и бросилась в ноги матери.
– Ох, Кати, Кати, – прошептала та, гладя её по голове. – Ну, рассказывай всё, да без утайки…
Скандал у Кайсаровых не прошёл незамеченным матерью и дочерью Рапацкими, работавшими в саду. Пани Катаржина впервые слышала, чтобы подполковник так громко кричал. Она всегда считала его очень спокойным и была крайне удивлена доносящимися громовыми раскатами его голоса.
– Что его могло так вывести из себя? – недоумевала женщина. – Яся, ты проводила его к дочери? Он ни с кем не ссорился по дороге?
– Нет, мама, – Яся пожала плечами. – Кати мы не встретили, я только подсказала ему заглянуть на соседние улицы и сразу вернулась к тебе. Сама удивлена. Он был очень приветлив.
На самом деле Яся ликовала. Гнев подполковника означал, что он застал свою дочь в объятиях того красавчика кавалериста. Что ж, маленькая месть за пренебрежение удалась. Никому не позволено безнаказанно не замечать Ясю. Девушка улыбнулась и продолжила обрезать отмершие за зиму ветки поречки.
