Нина Левина
Кровавая заутреня
Дизайнер обложки Олеся Брежняк
Корректор Светлана Цыганкова
© Нина Левина, 2023
© Олеся Брежняк, дизайн обложки, 2023
ISBN 978-5-0059-7953-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Основой для написания романа послужило событие, вошедшее в историю как Варшавская заутреня 1794 года, и последовавший за этим штурм Праги, предместья Варшавы, войсками Суворова. Все главные персонажи романа выдуманы, а реальные исторические личности либо находятся на второстепенных ролях, либо просто упоминаются в контексте сюжета.
О Варшавской заутрене вам не рассказывали на уроках истории в советской школе, и сейчас об этом событии почти не вспоминают. Я сама узнала о нём случайно, работая над повествованием о генерале Дмитрии Неверовском. В его биографии мельком упоминается штурм Праги, которым я заинтересовалась. Начала изучать, потянула клубочек событий за ниточку, и передо мной развернулась целая картина жестокой резни в конце восемнадцатого века.
Даты в романе указаны по старому стилю.
Часть первая. Влюблённые
Глава 1. Кайсаровы
Варшава, 1794 год
Март наступал на пятки уходящему февралю, солнце с каждым днём поднималось всё выше и выше, но зима не собиралась сдавать свои позиции. Под серыми тяжёлыми тучами она прятала дневное светило, рассыпала щедрыми горстями колючую снежную крошку, по ночам выла от отчаяния в печных трубах. Только стоящей у порога весне всё было нипочём. Её лёгкая поступь слышалась в дневной капели с крыш, когда солнцу удавалось раздвинуть тучи и засиять в ярко-голубом небе, в нетерпеливом щебете птиц и радостном фырканье лошадей. Казалось, даже величественная Висла сговорилась с весной. Река проснулась от зимней спячки, лениво потянулась и пошла тёмными полыньями и трещинами по сковавшему её льду. И люди, продолжая кутаться в тёплые накидки и жупаны, поглядывали веселей друг на друга. Всё вокруг оживилось в преддверии скорого наступления тепла. Только ночь оставалась надёжной союзницей зимы и позволяла ей схватывать ледяной коркой рыхлый, подтаявший за день снег и превращать в каток лужицы после капели. Потому спешащие утром по делам горожане то и дело оскальзывались, кляня ночные заморозки, а заодно и городской магистрат.
Восемнадцатилетняя Кати Кайсарова тоже чувствовала приближение весны и радовалась каждому лучику, каждой птичьей трели. Да она сама была словно весна! Круглое румяное личико с тёмными, цвета перезревшей вишни глазами под длинными ресницами и удивлённо приподнятыми чёрными бровями не портил даже серый утеплённый чепец. Оно сияло молодостью и свежестью, пухлые розовые губки улыбались, открывая ровные жемчужные зубы. Из-под чепца выбивались несколько шелковистых каштановых прядок, придавая особую живость лицу Кати. Она вполуха слушала привычное сетование матери, Ульяны Назаровны, и с интересом поглядывала по сторонам, ловя на себе восхищённые взгляды проезжавших мимо польских драгунов и русских бравых кавалеристов.
Последний день февраля выдался замечательным, солнечным, поэтому Ульяна Назаровна впервые решилась на столь долгую прогулку с дочерью. Выйдя из Праги, Варшавского предместья, где подполковник Кайсаров снимал этаж с мансардой для своего семейства, они перешли по мосту через Вислу и отправились бродить по Старому и Новому городу. Подивились крепостным стенам Барбакана, прошлись по Замковой площади мимо Королевского замка, взглянули на костёлы, коих в центре Варшавы было несколько, и медленно пошли по улочкам. Ульяна Назаровна и Кати ещё и не видели толком Варшаву. Как прибыли в декабре на новое место службы главы семейства, так дальше Праги и не бывали, занимаясь в основном рукоделием и благоустройством своего временного жилища. По воскресеньям ходили в маленькую церквушку, в которой служба проходила по греческим обрядам, а по средам и субботам – на местный рынок.
– Нет, душенька, что не говори, а на лето надо будет вернуться к себе в Тополиное, – тяжело дыша, проговорила Ульяна Назаровна. Она в основном смотрела не по сторонам, а под ноги, боясь оступиться в смеси крошева из льда и рыхлого снега. – Не нравится мне здесь – серо, мрачно. Церкви эти местные, костёлы, значит, к небу острыми шпилями рвутся. Тёмные какие-то. Страх, а не благолепие от них. А у нас маковки круглые, как шапочки на куличах пасхальных. Глядишь – и душа сама петь начинает. И солнце тут редко бывает. У нас, чай, в Полтавской губернии, уже теплынь вовсю.
– Матушка, да откуда же у нас теплынь в конце февраля? – возразила Кати. – Тоже в снегах всё и во льду. Разве что чуть-чуть теплее.
– Не спорь с матерью, лучше дай-ка я тебя под руку возьму. Ох ты ж, Господи! —Ульяна Назаровна поскользнулась, но Кати быстро пришла матери на помощь, схватив её под локоть. – Фух, умаялась совсем. Тяжело идти, на обратный путь надо бы извозчика нанять.
– Незачем, матушка. И так всю зиму сиднем просидели, прогуляемся лучше пешком. Тем более, что моцион вам полезен, – Кати улыбнулась.
– Вот непоседливая егоза, – мать с нежностью взглянула на дочь. – Понимаю, чего тебе гулять охота. Думаешь, не вижу, как на тебя кавалеры поглядывают? И в кого ты такой красавицей уродилась?
– В вас, конечно! Вы у меня краше любой местной знатной дамы выглядите!
– Эк ты загнула, душенька! Приятно, конечно, но только в тебе больше от батюшки твоего, Панкрата Васильевича. Ты не смотри, что сейчас он лысоват, да седину в усах отрастил. А двадцать лет назад он знаешь, какой красавец был! Черноокий молодой поручик, разбивший все сердца в нашем уезде. – Ульяна Назаровна мечтательно подняла глаза к небу. – Всем разбил, а достался мне одной.
– То-то я смотрю, что вы следом за батюшкой везде ездите! – смеясь, ответила Кати. – Переживаете, как бы снова кому сердце не разбил.
– Эх, Катерина Панкратовна, ничего-то вы в жизни ещё не понимаете. Мы ж с Панкратушкой уже давно как иголочка с ниточкой. Куда он – туда и я. Знаешь, как важно человеку, состоящему на службе у государыни, быть в уверенности, что везде его ждёт домашнее тепло и любовь близких. Тогда и служба не в тягость, – мать вздохнула и с хитринкой взглянула на притихшую дочь. – Но вообще-то, да. За мужьями глаз да глаз нужен, чтобы шею ненароком не свернули на красоток глядючи. Вот замуж скоро выйдешь – сама и поймёшь всё.
– С чего бы это мне замуж скоро выходить, – фыркнула девушка. – У меня и женихов-то нет.
– Будут, душенька, будут. Я ж про отъезд на лето в Тополиное не зря разговор завела. Мы с батюшкой твоим уж про всё поговорили. Сосед у нас там вдовый, а ещё совсем молодой мужчина. К тому же хозяйственный. Потом к Наталье Григорьевне сын должен приехать с двоюродным братцем, и у Лукиных сынок подрос. Может, ещё кто найдётся. Мы, как приедем, обеды званые дадим. Пора твою жизнь устраивать, да как у всех нормальных людей, а не гарнизонную.
– Так вы замуж меня решили выдать и закрыть где-нибудь на хуторе, – с огорчением произнесла Кати. – А как же вы с батюшкой? Ведь любите же друг друга, заботами окружаете. Разве не гарнизонная жизнь у вас? Неужто так плоха?
– Так-то оно так, душенька. Но маета это одна. Хлопот с переездами не оберёшься, лучшие годы на чужбине проходят. Вот идём с тобой сейчас по Варшаве. И вроде город велик, красив по-своему, а душа родных просторов просит. Не палат этих каменных друг к дружке прилепленных, а избёнок деревянных, покосившихся. Мужичков своих, бородатых да хмурых видеть хочу. Как по мне, так они приветливее, чем вот эти, длинноусые. Вроде как улыбаются, а в кармане дулю держат.
– Это вам кажется с непривычки, – смеясь, ответила Кати.
Мать с дочерью вышли на Королевский тракт и медленно брели, пропуская спешащих прохожих и поглядывая на проезжающие кареты и пустые повозки возвращающихся со столичного рынка селян. Дома здесь были сплошь двух и трёхэтажные, украшенные вывесками лавочек и питейных заведений. Идти по тракту стало намного проще, почти весь снег был растоптан, под ногами чавкала лишь грязная каша вперемешку с мутными лужицами. Ульяна Назаровна раскраснелась и немного приспустила ленты чепца. За зиму она снова поправилась и выглядела старше своих сорока двух лет. С гордостью она поглядывала на хорошенькую дочь и радовалась, что та удалась в отца, продолжавшего оставаться в хорошей физической форме к пятидесяти годам. Ульяна Назаровна никогда не была довольна своей внешностью. Ей не нравились её серые глаза, чуть вздёрнутый нос, в молодости покрытый веснушками, и тонкие, словно поджатые губы. И тёмно-русые волосы приходилось всё время накручивать на букли, чтобы укладывать в причёску, а у Кати они вились крупными локонами, как у Панкратушки в молодости.
Женщины проходили мимо двухэтажного здания с корчмой на первом этаже, как вдруг дверь заведения распахнулась, и оттуда вывалился довольно прилично одетый мужчина с чёрными взлохмаченными усами. Не удержав равновесия, он рухнул прямо под ноги Кати и Ульяны Назаровны, заляпав их крошками грязного снега.
– Это что вы себе позволяете, любезный? – гневно вскричала мать Кати. – Поаккуратнее надо!
Что-то бормоча, мужчина приподнялся, окинул мутным взглядом пьяного человека отряхивающуюся Ульяну Назаровну, но вместо извинений вдруг громко и грязно выругался по-польски. Кати побледнела и отшатнулась, а у побагровевшей Ульяны Назаровны от возмущения взыграла кровь. Жизнь в гарнизонах научила её не давать спуску наглецам и хамам.
– Как вы смеете, сударь, так изъясняться в присутствии дам? – с грозным видом женщина двинулась на поднимающегося пьянчугу. – Я – жена подполковника русской армии! Немедленно принесите извинения за свои слова, иначе…
Что будет «иначе» Ульяна Назаровна не договорила, так как мужчина поднялся, пошатываясь, и вдруг прорычал, обдав её запахом кислого вина:
– Естеш стара руска курва! Винош си стод! (Ты старая русская курва! Убирайся отсюда!)
Эти слова, сказанные громко, на всю улицу, услышал капрал драгунского полка Алексей Громов, неспешно прогуливающийся по другой стороне тракта после выполненного поручения и раздумывающий в какую корчму заглянуть. Под вывеской хорошо знакомого «Весо́лека» он заметил двух остановившихся дам о чём-то спорящих с пьяным шляхтичем, и тут до него донеслись слова, заставившие его перебежать на ту сторону и схватить наглеца за грудки.
– А ну, повтори это теперь мне, – прошипел он, заслонив собой онемевшую от прозвучавшей дерзости Ульяну Назаровну. – Давай-давай! Или пан смелый на язык только перед беззащитными женщинами?
– Вкротче чекаш, – поляк попытался оттолкнуть Алексея, но тот держал его крепко. – Руски курвы…
– Скоро дождусь? Чего именно? – Алексей встряхнул пьяницу, и тот замычал что-то невразумительное.
В это время из корчмы выскочил молодой мужчина в подпоясанной кушаком телогрейке. Увидев неприглядную сцену, он всплеснул руками и воскликнул:
– Радзимиш! Что ты успел натворить?
– Ты его знаешь, Чеслав? – спросил у мужчины Алексей. – Он негодяй, оскорбивший этих дам.
– Вот болван! Это дальний родич моей матери. Утром приехал из Кракова, устал с дороги и нажрался как швиня. Отпусти его, Алекси, сами разберёмся и накажем.
Алексей разжал руки, и Чеслав быстро подхватил Радзимиша, втолкнул его в дверь и повернулся с подобострастной улыбкой к застывшим Ульяне Назаровне и Кати.
– Вельмишановна пани, прекрасная панянка, – Чеслав церемонно поклонился по очереди матери и дочери. – Прошу прощения за Радзимиша. Это говорил не он, а вино, ударившее ему в голову. Он доброй души человек и, как у вас говорят, комара не обидит.
– Муху, – проговорила Ульяна Назаровна и покачала головой. – Ещё у нас говорят: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». На доброго ваш приятель совсем не похож, вёл он себя довольно дерзко. Кати, да не стой там! Не бойся уже, – с этими словами она подтащила за руку дочь, прятавшуюся за её спиной.
– А я и не боюсь, – проговорила Кати, становясь рядом с матерью, и покраснела, бросив быстрый взгляд на Алексея и не обратив внимания на пожирающего её глазами Чеслава.
«Ох, и хороша панянка, – думал в это время молодой корчмарь. – От такой красы голова кругом идёт. А глаза-то какие горячие! Сгореть бы в них дотла! У нас таких нет красоток, всё больше бледные и светлые. Кому как нравится, а мне до вподобы черноокие, с южным румянцем на щеках».
– Прошу вас зайти к нам в «Весо́лека», – пригласил он мать и дочь, желая задержать их, чтобы насладиться созерцанием Кати, – выпить филижанку чая. Моя матушка Ивона печёт славные пляцеки. Алекси может подтвердить, – он кивнул в сторону молодого человека, пришедшего женщинам на помощь.
– Ну уж нет, увольте, – покачала головой Ульяна Назаровна. – Чтобы ещё раз послушать «доброго» Радзимиша. Да и устала я уже.
– Радзимиша мы запрём в комнате для гостей, – поспешил уточнить Чеслав. – Пусть проспится. Заходите, тем более раз устали, в самый раз отдохнуть.
– Нет. Мы, пожалуй, домой отправимся. Хватит прогулки на сегодня.
– Позвольте, сударыни, сопроводить вас! Так я буду спокоен, узнав, что вы благополучно вернулись к месту жительства. Боюсь, как бы возница тоже не оказался «добрым» человеком из Кракова и не расстроил вас своими глупостями. – Алексей оттеснил Чеслава и встал перед дамами навытяжку.
– Это очень благородно с вашей стороны, но хотелось бы узнать имя нашего сопровождающего.
Ульяна Назаровна окинула быстрым взглядом молодого человека, отметив ладно сидящий на нём опрятный мундир с блестящими пуговицами, выглядывающий из-под епанчи, не засаленную треуголку и начищенные сапоги, почти не заляпанные весенней грязью. Видом Алексея она осталась довольна. Ульяна Назаровна страшно не любила не только неряшества, но и показного франтовства и считала, что внешний вид любого солдата, от рядового до старшего офицера, многое говорит о его складе характера.
– Простите. Позвольте представиться – капрал Громов Алексей Захарович!
Алексей обращался к Ульяне Назаровне, а сам не сводил восхищённого взгляда с пунцовой от волнения Кати. Он, как и Чеслав, тоже сразу отметил яркую красоту девушки и не просто так напрашивался в провожатые, мечтая познакомиться с ней поближе.
– Ульяна Назаровна, супруга подполковника Кайсарова, а это моя дочь – Катерина Панкратовна.
– Благодарю за честь, – Алексей поклонился, приподняв треуголку. – С подполковником лично не знаком, но имел счастье слышать о нём много хорошего. Так что, сударыни? Вы позволите мне проводить вас?
Не дожидаясь ответа, Алексей бросился к проезжающей мимо коляске:
– Тпрру, стой! – велел он вознице, галантно помог подняться в коляску Ульяне Назаровне, чуть задержал в руке ручку Кати, сквозь перчатки почувствовав теплоту её пальчиков, и устроился напротив неё. – Трогай!
Увлечённый дамами Алексей забыл попрощаться с оставшимся в одиночестве Чеславом. Тот постоял ещё какое-то время у двери, провожая взглядом коляску, увозящую прекрасную Кати, потом нахмурился и решительно шагнул в корчму. Свет, падающий из двух низеньких окошек, хорошо освещал стоящие в шахматном порядке деревянные столы с лавками у стен и приставными, грубо сколоченными стульями и создавал сумрачные тени в дальних углах зала, закрытых от общего пространства плотными ширмами. Стены украшали вышитые рушники, связки лука и высушенные цветы с колосками, перевязанные в обереги. За стойкой, расположенной по центру, находилась дверь, ведущая в кухню, откуда доносились заманчивые запахи готовящейся еды. В это время дня в корчме людей было мало – лишь пару завсегдатаев потягивали грушевую настойку да какие-то заезжие селяне пили пиво в ожидании обеда. За стойкой по обыкновению царствовала пани Ивона Ярошевская, мать Чеслава, сухопарая, жилистая женщина пятидесяти пяти лет с бесцветными холодными глазами и забранными кверху волосами цвета спелой ржи. Гостей пани Ивона всегда встречала обворожительной улыбкой и самым приятным обхождением, но завсегдатаев «Весолека» манеры хозяйки трактира не вводили в заблуждение. Стоило лишь перебравшим спиртного посетителям затеять драку, как пани с суровым выражением лица сама могла вышвырнуть разгулявшихся буянов за дверь. Рука у Ивоны была крепкая и тяжёлая. Хозяйка любила свой трактир, а пьяные погромы терпеть в нём была не намерена. При этом кормили в «Весо́леке» сытно и за небольшую плату. Поэтому тут так любили собираться по вечерам солдаты польской и русской армии, в основном рядовой состав и низшие офицерские чины. Алексей был одним из завсегдатаев «Весо́лека» и с Чеславом находился в приятельских отношениях. Тот помогал матери в корчме, взяв на себя поставку продуктов и обслуживание посетителей в многолюдные вечера. Его все считали славным малым за весёлый лёгкий характер, часто приглашали за стол, чтобы поболтать о пустяках и посплетничать о местных красотках-панянках.
Сейчас Чеслав с озабоченным видом подошёл к матери, протирающей посуду, оглянулся на дверь и сказал:
– Этому идиоту Радзимишу нельзя позволять пить. Где он?
– Я отвела его наверх, пусть проспится.
– Его длинный язык может нам дорого стоить, – продолжал Радзимиш. – Русские не должны ни о чём подозревать…
– Не волнуйся, я поговорю с ним, – мать взглянула на сына. – Он просто очень взволнован первыми добрыми вестями. Наша борьба набирает силу.
– Из-за таких болтунов, как Радзимиш, она может закончиться, не начавшись!
– Не преувеличивай. Он не за тем так спешил в Варшаву, чтобы всё испортить. Радзимиш – умный шляхтич, но как любой человек имеет слабости. Будь к ним снисходительнее. Главное, чтобы наше поведение не настораживало москалей. Продолжай делать вид, что мы им рады и любим как братьев.
Пани Ивона усмехнулась.
– Само собой. Или как сестёр, – пробормотал Чеслав, а перед глазами снова возникло хорошенькое личико Кати.
Тем временем Алексей ехал в коляске с матерью и дочерью и пытался вести непринуждённый разговор. Сначала, как принято, поговорили о погоде и затянувшейся зиме, затем обсудили цены на местных рынках и фасон шляпок по последней здешней моде. К тому времени как возница начал приближаться к мосту, Кати перестала смущаться присутствия рядом привлекательного молодого человека и весело щебетала, то и дело улыбаясь и с живостью поглядывая на Алексея. Ей нравилось его лицо с крупными, строгими чертами – прямой нос, чётко очерченные губы под тонкими русыми усами, нравились серые глаза с желтоватыми вкраплениями, и даже парик с тонкой косицей, всегда вызывавший у Кати смешки, совсем не портил его, а подчёркивал мужественность.
– Почему же вы, сударыня, живёте на правом берегу Вислы? – спросил Алексей Ульяну Назаровну, когда они направились по мосту к Праге. – И в центре Варшавы сдаются хорошие дома для проживания семей офицеров. Хоть бы в той же Капитульной или Свитоерской.
– Это батюшка так решил, – смеясь, проговорила Кати. – Он не хотел, что мы жили в центре города.
– Но почему?
– Потому что там слишком много молодых военных, а батюшка считает…
– Катерина Панкратовна! – прикрикнула на неё мать. – Не болтайте глупостей! Не слушайте её, Алексей Захарович. Как и все девицы её возраста, Кати иногда бывает слишком легкомысленной в суждениях. Лучше скажите, судя по форме, вы кавалерист, а где же ваша лошадь?
– Вы очень наблюдательны, сударыня. Моя лошадь захромала два дня назад из-за треснувшей подковы. Сегодня ею занимается полковой кузнец. Но кавалеристы не всегда скачут верхом, иногда они совершают пешие прогулки.
– Например, в корчму? – с улыбкой вставила Кати. – Место, где мы встретились. Вы знакомы с её хозяином?
– Вы о «Весо́леке»? Да, мы там бываем частенько с друзьями, – Алексей заметил, как нахмурилась Ульяна Назаровна, и поспешил добавить: – Но не подумайте, всё очень чинно и благородно. Хозяйка корчмы – женщина строгая и не терпит безобразия в своём заведении. А Чеслав – её сын, он славный малый, всегда приветлив и очень обходителен.
– «Весо́лек» – интересное название. Что оно значит?
– Это «весельчак» по-русски.
– Вот мы и приехали. Стой, любезный! – велела Ульяна Назаровна вознице, и коляска остановилась возле аккуратного двухэтажного дома с мансардой под красной черепичной крышей. Перед входом был разбит крохотный палисадник, переходящий за домом в скромный сад и огород. В огороде копошились около десятка кур. Рядом с низеньким сараем темнел пустой навес – лошадиное стойло. Крылечко и входную дверь украшали кованые завитульки, а на второй этаж вела отдельная боковая лестница с крепкими перилами. Ульяна Назаровна хотела расплатиться с возницей, но Алексей не позволил ей, заявив, что сделает это сам на обратном пути.
– Значит, здесь вы живёте? – он помог дамам выбраться из коляски и окинул взглядом узкую улочку с уходящими вдаль ровными рядами строений. – Очень мило. И тихо, не то что в самой Варшаве.
– Да, тут спокойно. Мы снимаем весь верхний этаж у пани Катаржины, весьма достойной особы.
В это время входная дверь распахнулась, и на крыльцо выпорхнула миловидная девушка лет двадцати с корзиной в руках. Из-под тёмно-коричневого чепца выглядывали несколько белокурых локонов. Голубые глаза быстро скользнули по Кати и Ульяне Назаровне, остановились на Алексее, и лицо девушки озарилось улыбкой.
– А вот и Ясечка, – проговорила Ульяна Назаровна, кивнув в сторону девушки, – дочь пани Катаржины. Милейшее и добрейшее существо, беззаветно любит мать и помогает ей держать хозяйство.
– Ну что вы, пани Ульяна, не смущайте похвалой скромную панянку.
Голос у Яси оказался под стать её внешности – нежный и слегка тягучий как патока. И хоть она и говорила о скромности, в глазах её в это время плясали бесенята, а в уголках тонких губ застыла усмешка. Алексей незаметно поморщился и взглянул на Кати, деланно поправляющую отвороты на рукавах пальто. Появление привлекательной Яси и переключение внимания на неё заметно расстроило девушку. Так бывает среди юных особ, чувствующих невольное соперничество.
– Ты снова собралась по делам, Ясечка? – поинтересовалась Ульяна Назаровна, не замечая смущения дочери.
– Мама просила зайти до кравца и заглянуть на рынок в Новом городе. А ещё в лавки, куда мы отдаём на продажу вышивку и плетение. Вы же знаете, как нелегко приходится после смерти папы. Рукоделие хоть и мало приносит дохода, но всё же… – Яся печально вздохнула.
– Да-да, вы с мамой труженицы. Чисто пчёлки. Как хорошо, что мы не разминулись с тобой. Алексей как раз возвращается на тот берег. Он тебя подвезёт! – обрадовалась Ульяна Назаровна. – Правда же? – Она обернулась к молодому человеку.
– Само собой, – Алексей кивнул и заметил, как помрачнела Кати. Это его обрадовало и придало уверенности, что он нравится девушке. – Что ж, позвольте откланяться. Сударыня, – он быстро приложился губами к руке Ульяны Назаровны, – Катерина Панкратовна, – произнёс он тихо, задерживаясь губами на перчатке Кати и подняв на девушку глаза. Взгляд Алексея был настолько красноречив, что Кати вспыхнула от радости, а сердечко у неё забилось часто-часто.
– Матушка, может вы бы пригласили Алексея Захаровича к нам на ужин, – робко сказала она, – всё-таки он так любезно вступился за нас там у корчмы.
– И то верно! Спасибо, душенька, за подсказку! – всплеснула руками Ульяна Назаровна. – Приходите к нам завтра, Алексей Захарович, часиков эдак к восьми. Познакомитесь с моим супругом, Панкратом Васильевичем, он будет рад, не сомневаюсь.
– Премного благодарен за приглашение! – воскликнул Алексей, приложив руку к груди. – Буду непременно!
Больше не задерживаясь, чтобы не показаться навязчивым, он вскочил в коляску и приказал вознице трогать. Яся уже устроилась на сиденье напротив и с любопытством наблюдала за возбуждённым раскрасневшимся капралом. Безусловно, он был очень красив – высокий, широкоплечий. К тому же военный, а к мужчинам в форме Яся испытывала особую симпатию. Жаль, что не польский, но русские молодцы нравились ей не меньше, пожалуй, даже больше. Была в них какая-то настоящая, не показушная бравада, и чувствовалась особая внутренняя сила. К тому же Ясе очень хотелось выйти замуж и уехать как можно дальше от дома, где они с матерью перебивались доходами от сдачи верхнего этажа и небольшими выручками от продажи фруктов, овощей и вышивки. А про Россию ходило много слухов, что страна это большая и богатая, вон даже король Станислав перед императрицей Российской заигрывает, угодить старается, боится разгневать. Яся точно не хуже Станислава, уехала бы в Россию с радостью. Уж она бы мужу угождала, особенно если бы такой красавчик попался, как сидящий рядом Алекси. Завтра он обещал прибыть к жильцам, так надобно сейчас обратить на себя его внимание.
– А что произошло у корчмы? – спросила она со своей самой очаровательной улыбкой. Яся знала, что улыбаясь, становится похожа на ангелочка, и умело пользовалась этим.
– Так, ерунда, – рассеянно ответил Алексей, лишь мельком взглянув на девушку. – Остановил перепившего шляхтича. Он вёл себя дерзко.
– Как благородно! – воскликнула Яся и как бы ненароком переставила ногу, упёршись в колено капрала.
– Ничего необычного, любой бы так поступил.
– Ну, не скажите, – возразила Яся. – Я вот часто хожу одна за покупками и по разным делам, порой и пьяные цепляются, и просто ветреные шалопаи проходу не дают, – она покосилась на задумавшегося Алексея, – но редко кто приходит на помощь. Вот если бы ясный пан…
Она продолжала говорить, старательно улыбаясь и играя глазами, но капрал её совсем не слушал. Он погрузился в приятные грёзы о завтрашней встрече и мечтал, как проведёт целый вечер рядом с прелестной Кати. Голос Яси мешал ему думать и раздражал, поэтому, как только возница съехал с моста возле Старого города, Алексей соскочил с коляски, заплатил за дорогу, велев доставить девушку, куда она скажет, а сам пошагал в казарму пешком, взволнованный и окрылённый.
