Николай Петрович Сироткин
Последняя афёра
– Что тебе дались эти ящики. Нам какая разница, как они выглядели, нам важно содержимое. Погрузили на борт фальшивки, а ночью забрались в трюм и поменяли картины местами. Обшив ящики парусиной, они защитили картины от морской воды (2).
Последнее замечание друга было не лишено смысла. Парусина – далеко не лишняя предосторожность со стороны злоумышленников, учитывая высокую влажность воздуха в трюме. Весь остальной путь друзья проделали в полном молчании, тем более, опять стал накрапывать дождь, и пришлось ускорить шаг – тут не до разговоров. В гостинице Генриха уже ждала записка от Ван Дейка, в которой сообщалось, что деньги – тридцать тысяч золотых дукатов, за вычетом процентов, Якоб Хубер перевел на счет текстильного магната Виктора ванн Богерта.
Весь следующий день был посвящен отъездным хлопотам. Анна разбирала и складывала вещи, а Виктор был занят своим гардеробом. Чтобы не мешаться и не путаться под ногами Генрих сразу после завтрака отравился в город – заказать экипаж и уточнить кое-какие детали. Первым делом он навестил директора Беккера, согласовал свой отъезд и еще целый час обсуждал с ним работу на ближайшие два-три месяца. Покинув ювелирный магазин, Генрих заскочил в порт. В компании «Северная звезда» он выяснил, что ящики, отправленные в Любек на шхуне «Королева Маргарита» были обшиты голландской парусиной грязно-белого цвета. Попутно ему доходчиво объяснили, что производимая в разных странах парусина имеет свой характерный цвет: грязно-белый во Франции и Голландии, грязно-жёлто-зелёный в России, грязно-желто-коричневый в Англии и грязно-желтый в Испании.
Далее в планах значилось посещение посольства, нужно было уточнить некоторые данные. Колычёв был на месте и к удивлению Штейнберга очень тепло встретил незваного гостя – пригласил в кабинет и предложил выпить по стопке коньяка. Полчаса Генрих потратил на пустые разговоры и обмен любезностями. Одной стопкой не ограничились, пришлось повторить. Тут вовремя заглянул секретарь и напомнил посланнику, что через час его ждут в магистрате.
– Что это с ним случилось? – Шепотом спросил Штейнберг у Волкова, когда они вышли в приемную.
– Пришло письмо из Петербурга. Его друг сообщает, что Федор Васильевич Ростопчин вернулся ко двору и скоро займет кресло кабинет-министра по иностранным делам (3). Хочет загладить инцидент с письмом.
Генрих сразу вспомнил грубый ответ Колычёва и возвращенное посланником в нераспечатанном виде личное письмо Ростопчина. Это письмо все еще находилось у Штейнберга, и как он помнил, лежало в материалах дела. Генрих нашел письмо и положил его на край стола.
– Матвей Иванович, у меня нет желания мстить Степану Алексеевичу, можете ему так и передать. В подтверждение своих слов, я возвращаю вам письмо Федора Васильевича. Будем считать это недоразумение исчерпанным.
– Спасибо, Генрих Карлович. – Волков взял письмо и положил его в ящик стола. – Очень благородно с вашей стороны.
– Я к вам по делу, Матвей Иванович. В ваших журналах не отмечено. Когда именно умер поверенный в делах Новиков?
– В конце января, но точная дата неизвестна. Так же неясно, что вообще произошло, и отчего он умер. Думаете, его убили?
– Есть такие подозрения, а вот фактов, доказывающих это нет. – Штейнберг уже собрался уходить, когда вспомнил про бывшего фаворита. – Матвей Иванович, а Зубов все еще в Берлине?
– Точно не знаю, но была депеша с приказом Зубову срочно вернуться в Россию.
Примечания:
1. Исторический факт. При назначении директором библиотеки Огюста де Шуазель-Гуфье началось систематическое расхищение книг одним из служащих, поляком Чацким.
2. Парусина из конопли имеет высокую прочность, отталкивает влагу, не портится от морской воды.
3. Исторический факт.
Глава 22. Брауншвейг, 30сентября (воскресенье). Беседа с Д.А. Голицыным.
На почтовой станции Брауншвейга Виктор, галантно поцеловал руку Анны и вышел из экипажа, предоставив супругам возможность проститься наедине. Через пять минут Генрих присоединился к другу, и они некоторое время стояли на дороге, смотря, вслед быстро удалявшейся на юг карете. Для жителей Брауншвейга проживание в городе русского князя, зятя прусского генерал-фельдмаршала Самуила фон Шметтау (1) было отнюдь не рядовым событием, поэтому друзья без труда узнали у почтальона требуемый адрес и наняли мальчика проводника. Миновав мост, они вошли в город через западные ворота, заплатив стражникам вместо положенных четырех грошей серебряный полуполтинник (2).
Генрих собирался обсудить с Голицыным сделку 1794 года, поэтому Виктор здраво рассудил, что его присутствие будет лишним. Он скептически относился к версии, что события четырехлетней давности как-то связаны с их нынешним расследованием и считал визит к престарелому князю потерянным временем, поэтому остался в ближайшем трактире.
Голицын сразу принял Штейнберга, о котором вообще никогда не слышал, видимо подобные посещения были для князя в порядке вещей. Поприветствовав Генриха и усадив его в старое потертое кресло, он с интересом стал изучать своего гостя. Несмотря на возраст, князь сохранил юношескую подвижность, вкус к жизни и ясность ума.
– Что привело вас в Брауншвейг, господин Штейнберг?
– Служба, ваше сиятельство. – Генрих положил перед князем жетон и удостоверение. – Пытаюсь найти следы картин, которые купила императрица в 1794 году в Амстердаме.
– А что, картины украли? – Удивился Голицын, взглянув на документы и возвратив их Штейнбергу. – Мне ничего об этом неизвестно.
– Картины вообще не прибыли в 1794 году в Петербург. Шведское судно, «Надежда», на котором их перевозили, затонуло на переходе их Кенигсберга в Петербург.
– Бог мой! – Покачав головой, тяжело вздохнул старый граф. – Повторилась история шхуны «Фрау Мария».
– Не все так грустно, ваше сиятельство. – Поспешил успокоить старого князя Штейнберг. – Судя по всему, коллекция из восьмидесяти картин Брандерхорста, которую вы осматривали в 1794 году, избежала подобной участи. В этом году ее очередной раз продали, уже императору Павлу за тридцать тысяч золотых дукатов, вот только вместо шедевров в Петербург привезли современные подделки.
– Но как такое вообще могло произойти?
– Как раз это я и пытаюсь прояснить. Почему никто из высших чиновников не знал о покупке коллекции в 1794 году, даже наследник.
– С наследником как раз все ясно – мать и сын не ладили друг с другом, понятно, что императрица не посвящала его в свои дела. С чиновниками сложнее. Новиков, как дипломат, вел служебную переписку только с коллегией иностранных дел. Официально коллегией в это время руководил Иван Андреевич Остерман (3), а в реальности всеми делами заправлял Александр Андреевич Безбородко (4). Он лично просматривал всю корреспонденцию коллегии, готовясь к докладу, и не мог пропустить письмо Новикова о продаже коллекции. Правда, с приходом к власти Платона Зубова, карьера Безбородко пошла на спад, и он уже не имел прямого доступа к императрице. Со смертью Екатерины и приходом к власти Павла, Безбородко опять обрел былое влияние, тем удивительнее тот факт, что он ничего не сказал императору о покупке 1794 года.
– Может быть, он сам ничего не знал?
– Возможно, однако, Платон Зубов не мог не знать. До меня дошли слухи, что он сейчас в Берлине. Правда или нет, не знаю, поэтому утверждать это не берусь. Если хотите найти следы этой сделки, то покопайтесь в архивах коллегии иностранных дел за 1794 год, наверняка найдете письмо Новикова, да и векселя в Торговом доме «Weiser» можно поднять.
– До архивов мне пока не дотянуться, а векселя в амстердамском филиале Торгового дома «Weiser» я уже видел. Тогда было выписано два векселя, каждый на сумму в тридцать тысяч золотых дукатов. По одному оплатили коллекцию картин Брандерхорста, по второму – партию из шестидесяти пяти бриллиантов весом от одного до трех карат в компании «Sparkling Diamonds».
– Странно, такого раньше никогда не было.
– Что вы имеете в виду, ваше сиятельство?
– Императрица никогда не покупала бриллианты россыпью. Ювелирные изделия – да, но только не отдельные камни. В этом нет смысла! Кто из ювелиров приезжал в Амстердам для покупки камней?
– Судя по записи в посольском журнале, это был Ян Адамский?
– Бред! Извините, господин полковник, это я не в ваш адрес. – Видно было, что князь сильно взволнован. – Польский шляхтич Ян Адамский мелкая сошка, прихвостень взяточника и лихоимца Александра Зубова (5), отца последнего фаворита императрицы. Екатерина никогда бы не поручила этому человеку роль посредника в финансовых делах.
– Но факты говорят об обратном, ваше сиятельство. Два векселя доставил в Амстердам именно Адамский. Это подтверждено записями в посольском журнале.
– Я не знаю, как это объяснить, но поверьте мне на слово – покупка бриллиантов чистой воды афера, как раз в стиле этого проходимца Александра Зубова.
– Но тогда покупка коллекции Брандерхорста тоже афера?
– Я бы согласился с этим утверждением, господин полковник, если бы у меня на руках не было личного письма императрицы. – Голицын выдвинул ящик стола, достал сложенный листок и, развернув, протянул его собеседнику. – Вот, господин полковник, можете убедиться сами – Екатерина действительно собиралась купить эту коллекцию.
Письмо было короткое, императрица обращалась к Голицыну с личной просьбой – выступить экспертом при покупке коллекции картин Джонатана Брандерхорста. За эту услугу ему было обещано вознаграждение – пятьдесят червонцев.
– Адамский разбирался в живописи?
– Как свинья в апельсинах! Извините за грубость. Адамский такой же прохвост, как и его покровитель Александр Зубов. Ни в живописи, ни в бриллиантах он ничего не понимал, тем удивительнее тот факт, что именно его послали в Амстердам.
– И как это объяснить?
– Сопоставлять факты и делать выводы это ваша работа, господин полковник. Я свое мнение высказал, а примите вы его во внимание или нет, решать вам.
– Извините, ваше сиятельство, я немного забылся, привык высказывать свои мысли вслух при обсуждении хода следствия. Для человека, находящегося уже пятнадцать лет в отставке, вы прекрасно осведомлены о том, что творится при дворе в Петербурге.
– Тут нет ничего удивительного. Меня часто навещают друзья, родственники и просто хорошие знакомые. Новости двора: кто в фаворе, кто в опале, когда и с кем будет война, пикантные любовные интрижки – все это излюбленные темы застольных бесед.
– Но покупка императрицей коллекции картин в 1794 году не обсуждалась?
– Никогда. Более того, никто не упомянул и о кораблекрушении «Надежды» в 1794 году, хотя, трагедия 1771 года бурно обсуждалась при дворе не один месяц. Такую новость выложили бы в первую очередь – выходит, не знали. Чем я вам могу помочь, господин Штейнберг?
– Расскажите все, что знаете о сделке 1794 года.
– В 1782 году меня по службе перевели из Гааги в Турин. Мне тогда катило уже под пятьдесят, и никакого желания тащится на другой конец Европы, и менять устоявшийся образ жизни у меня не было. Я написал прошение об отставке и остался в Гааге. Письмо императрицы, которое я получил в мае 1794 года, несколько удивило меня.
– Если не секрет, чем конкретно.
– Собственно говоря, никакого секрета здесь нет. Мой перевод в Турин и последующая отставка – следствие недовольства императрицы моими взглядами и знакомствами. Не будем вдаваться в подробности, они вас вряд ли заинтересуют, да к делу не имеют никакого отношения. Так вот, это было личное послание Екатерины, написанное ее собственной рукой. До этого, все письма, даже те, где речь шла о покупке библиотеки Дидро или коллекций Крозо и Кобенцля, были написаны секретарями. В письме императрица просила оказать ей услугу в качестве эксперта при покупке картин у Джонатана Брандерхорста, которого я знал очень хорошо. Несколько лет мы с ним занимались электричеством и ставили опыты, пытаясь понять сущность этого явления. Джонатан, как и все голландцы очень практичный человек. Когда он понял, что электричество не найдет применения в повседневной жизни, и не принесет прибыли, забросил эти занятия. Вообще он состоятельный человек, но тогда ему зачем-то понадобились деньги, и Джонатан принял решение продать свою уникальную коллекцию картин. Я приехал в Амстердам где-то в июне и два дня провел у него в доме, наслаждаясь созерцанием произведений мастеров XVII века. Это было прекрасное время. Мы обсуждали с ним каждую картину: сюжет, манеру письма конкретного художника, игру света и тени. Джонатан искренне считал, что на этих полотнах запечатлена часть истории его страны. Согласитесь, рассматривая картины «малых голландцев» мы имеем уникальную возможность окунуться в атмосферу того времени: лица, одежда, обстановка, пища, городские улицы и сельские домики – все это написано с натуры, а не является плодом воображения художника.
– Странно, что при такой любви к «малым голландцам», Брандерхорст все же решился продать свою коллекцию.
– Нужно понимать, что он купец и материальное обогащение стоит у него на первом месте, а духовное располагается значительно ниже. Так вот, когда мы закончили осмотр коллекции, то пошли к Новикову, я отдал ему заключение о подлинности картин, получил причитающиеся мне за экспертизу деньги и уехал обратно в Гаагу.
– И больше вы про эту коллекцию ничего не слышали?
– Нет. Вскоре я переехал в Брауншвейг и с тех пор не виделся с Джонатаном.
– Что собой представляла эта коллекция?
– Собрание картин «малых голландцев», правда, там нет работ Вермеера или Халса, но это не умаляет ни художественной, ни материальной стоимости коллекции. В конце 80-х годов Джонатан нанял с десяток торговых агентов, которые прочесали сельские районы страны в поисках картин «Золотого века». Результатом этой титанической работы и стала его великолепная коллекция из восьмидесяти картин.
– Меня смущает, что большинство картин не имели названия и подписи. Неужели так просто определить авторство?
– Список при вас?
Штейнберг достал из кармана копию списка на французском языке и передал ее Голицыну. Нацепив очки, старый князь внимательно изучил весь список.
– Вы ведь уже беседовали с Брандерхорстом?
– Да, я с ним говорил, но этот вопрос мы не затрагивали. Когда он рассказал мне, как возникло это собрание картин, я почему-то решил, что всю эту работу он проделал лично, без привлечения специалистов.
– Он сам является специалистом по «малым голландцам», господин Штейнберг, причем одним из лучших, ему не требовалась ничья помощь. Это список составлен Брандерхорстом и именно эту коллекцию покупала Екатерина II. Что касается названий, то большинство картин их вовсе не имело. Допускаю, что при создании картины мастер как-то и назвал свое творение, вот только никаких подписей на полотнах не осталось. Мне довелось присутствовать на одном аукционе, так вот там особо не заморачивались, и если сюжет был непонятен, объявляли просто: «Картина с фигурами». Не нужно придираться к названиям, господин Штейнберг, название никаким образом не влияет на эстетическое восприятие картины. Что касается авторства работ, то примерно четверть картин были подписаны, а с остальными приходилось разбираться. Как? На самом деле это не так сложно для того, кто знаком с творчеством того или иного художника. У каждого из них своя манера письма, свой мазок, свой подбор цветов, сюжетов и даже поз. Возьмите Яна ванн Эйка – у него все, и мужчины и женщины на одно лицо и его невозможно спутать ни с кем. Джонатан любил шутить на эту тему и даже составил своеобразное руководство.
– А причем здесь шутки?
– Сейчас поймете. Вот как он описывал характерные черты картин известных голландских живописцев. Если все персонажи на картине выглядят как бродяги, освещенные тусклыми фонарями – это Рембрандт. Если на картине куча людей и все выглядит нормально, это Брейгель. Если на картине куча людей и творится какая-то дичь – это Босх. Все я уже не вспомню, но главное в том, что эти, на первый взгляд шуточные характеристики, схватывали самую сущность работ того или иного художника. Возьмите великого Рембрандта. Первое, что бросается в глаза – это фон его работ, как будто в комнате горит только одна тусклая свеча. Его прекрасная картина «Ночной дозор», где он изобразил групповой портрет стрелковой роты, разочаровал заказчика, только потому, что из-за полумрака лица некоторых персонажей вообще практически не различимы.
– Спасибо, ваше сиятельство, с коллекцией мне все понятно. В материалах дела есть один документ, взгляните, пожалуйста, на него. – Штейнберг подал Голицыну оригинал списка, найденный в камине. – Вам знакомы эти имена?
Старый князь надел очки и с минуту изучал список.
– Да, я знаю всех людей, перечисленных здесь, правда, лично знаком только с половиной. Это очень богатые люди, известные собиратели произведений искусства. Откуда у вас эта бумага?
– Нашел в доме, где проживал продавец картин. Вероятно, аферисты искали покупателей среди немецких аристократов, а когда те дружно отказались, предложили коллекцию императору.
– Похоже, – Согласился Голицын, – вот только список несколько устарел, некоторых уже давно нет в живых. Это данные десятилетней давности, к тому же, коллекционеров картин здесь всего трое: барон Георг фон Кнабенау из Кенигсберга и два жителя Берлина – барон Арвид фон Нолькен и граф Карл фон Тресков.
– Они живы?
– Трудно сказать, я уже четыре года, как отошел от дел.
– Сразу после беседы с вами, я еду в Любек, а оттуда в Кенигсберг. Подскажите, как мне попасть на прием к барону Кнабенау?
Голицын немного подумал, затем достал из стола свою визитку, взял перо, расписался на обороте и протянул ее Штейнбергу.
– Передадите барону через дворецкого и Георг примет вас.
– Спасибо, ваше сиятельство, вы мне очень помогли.
– Не стоит благодарности, господин полковник, я хоть давно не живу в России, но остаюсь подданным императора, и помогать соотечественникам моя обязанность.
Покинув гостеприимный дом князя Голицына, Штейнберг вернулся в трактир, где его ожидал Соколов. Рассказывать было нечего, поскольку Генрих еще сам не разобрался в том, что ему поведал старый князь, поэтому обед прошел в непривычной тишине. Решено было не оставаться на ночлег в Брауншвейге, а немедленно выехать в Любек. Памятуя о скудности немецких придорожных трактиров, решили прихватить с собой в дорогу кое-что из еды: заказали несколько буханок хлеба, брауншвейгской колбасы и маленький бочонок пива.
1. Самуэль фон Шметтау (1684 – 1751) – прусский генерал-фельдмаршал, гроссмейстер артиллерии, географ и картограф, куратор Прусской академии наук. Голицын Д.А. был женат на его дочери Амалии (1748 – 1806).
2. Грош – серебряная разменная монета равная 1/24 талера и содержащая 1 грамм чистого серебра (в различных немецких княжествах могла иметь другое значение). Четыре гроша это 4 грамма чистого серебра, а российский полуполтинник (25 копеек) содержал 4, 48 грамма чистого серебра.
3. Остерман, Иван Андреевич (1725 – 1811) – русский дипломат, занимавший с 1775 года пост вице-канцлера, а с ноября 1796 по апрель 1797 года –канцлера Российской Империи.
4. Безбородко, Александр Андреевич (1747 – 1799) – российский государственный деятель, фактически руководивший внешней политикой Российской империи после ухода в отставку в 1781 году Никиты Ивановича Панина.
5. Зубов Александр Николаевич (1727 – 1795) – Отец последнего фаворита Екатерины II Платона Зубова.
Глава 23. Любек, 3 октября 1798 года (среда). Расследование в Любеке.
Из Брауншвейга путь друзей лежал в Любек. На станции, куда они прибыли в полдень, им предложили экстренную почту – двухместную коляску, запряженную парой лошадей по цене один талер за милю. Уточним расстояние до Любека, Генрих заплатил семьдесят талеров за двоих и уже через двадцать минут друзья покинул гостеприимный Брауншвейг, направляясь на запад и поздно вечером прибыли в Ганновер, где заночевали. В трактире им подали скудный холодный ужин и только благодаря предусмотрительно сделанным запасам, они отправились спать сытыми. Разместили их в маленьких коморках под самой крышей, где с трудом помещалась лишь одна узкая кровать, взяв за услуги два талера.
«Хорошо, что Анна вернулась в Дрезден», – засыпая, подумал Генрих, – «такие путешествия не для женщин в ее положении».
Утром, сразу после скромного завтрака, который обошелся им еще в один талер, почтальон объявил, что лошади готовы.
На третий день пути, во вторник 2 октября «путешественники» увидели на горизонте шпили протестантских церквей и соборов Любека (1). К полудню, миновав мост, подъехали к западным воротам (2). Багажа у них не было, поэтому городская стража ими особо не интересовалась и, заплатив служакам гульден, друзья свободно въехали в город. Медленно продвигаясь по улицам к порту и озираясь по сторонам, они поражались тому, что все дома были сложены из красного кирпича, а готический стиль придавал городу сказочный вид (3). Разыскав в порту контору датской компании «Северная звезда», они расплатились с почтальоном и сняли два номера в ближайшей таверне «Бригантина».
Устроившись и плотно пообедав, решили наведаться в «Северную звезду» и получить по найденной в кармане Корсакова квитанции ящики, которые уже больше двух месяцев пылились на складах компании.
– Я вас слушаю, господа. – Стоявший за стойкой работник говорил на чистейшем немецком языке, что явно улучшило настроение Генриха, чего нельзя было сказать о Викторе, который из потока слов понял лишь «herr».
– Нам нужен управляющий.
– Он будет после трех часов. Я могу чем-то помочь?
– Мы хотели получить груз. – Штейнберг подал служащему квитанцию.
– У вас оплаченный срок хранения закончился 7 августа. – Сказал служащий, внимательно изучив квитанцию. – Придется доплатить.
– Мы знаем.
– Пододвинув к себе календарь, клерк углубился в расчеты. Через пару минут он поднял голову и объявил:
– За пятьдесят пять дней хранения двух ящиков с вас причитается еще тридцать три талера. Платите деньги, я завизирую квитанцию, и на складе получите свой груз.
– Сколько эта крыса насчитала? – Спросил по-русски Виктор.
– Тридцать три талера.
– А в гульденах это сколько?
– Один талер равен двум гульденам. – Пояснил Генрих. – Всего шестьдесят шесть гульденов.
– Пошли они знаешь куда! – Начал кипятиться бывший гвардеец. – За два ящика камней платить такие деньги! Генрих, пусть они дальше валяются у них на складе.
– Ростопчин велел получить ящики.
– Но не за такую сумму!
– Чего ты завелся, деньги все равно казенные. Как мы потом докажем, что в ящиках были камни?
– Если мы вернем картины, никто про эти ящики не вспомнит.
Генрих уже не слушал друга, он решил забрать груз позже, поскольку все равно нужно было возвращаться для разговора с управляющим.
– У нас нет с собой такой суммы. – Повернувшись к служащему, сказал Генрих. – До какого часа работает склад?
– До шести часов вечера.
– Спасибо, мы зайдем после обеда. – Генрих забрал квитанцию, и друзья покинули здание конторы.
Портовые таверны, включавшие, как правило, трактир, гостиницу и конюшню, располагались вдоль набережной, вперемежку со складами и ремонтными мастерскими. Здраво рассудив, что мнимый варшавский купец наверняка останавливался в одной из ближайших к «Северной звезде», друзья решили начать именно с них. Всего в зоне прямой видимости они насчитали четыре таверны, но «Бригантину» они уже проверили, значит остается только три.
Лишь в третьей, самой дальней, под названием «Старый боцман» им улыбнулась удача. Забрав выложенный Генрихом на прилавок талер, трактирщик, пролистнул в книге несколько страниц, сплошь заляпанных жирными пятнами, и, ткнув пальцем в какую-то запись, громко произнес:
– Моравский. Заселился в четверг 19 июля, съехал во вторник 24 июля.
– Вы хорошо его запомнили.
– Достаточно хорошо, ведь он жил у нас пять дней.
– Как он выглядел?
– Высокого роста, черный плащ и черная шляпа, густая борода и усы.
– Он приехал на повозке?
– Нет, пришел пешком.
– При нем не было никакого багажа?
– Нет. Багаж привезли позже. Сам купец был болен – простыл в дороге, поэтому сразу лег в кровать, а меня просил организовать доставку груза – двух тяжелых ящиков из трактира «Веселая вдова», где он жил несколько дней.
– Как выглядели ящики?
– А кто их знает? Они были обшиты парусиной.
– Он ждал попутный корабль?
– Он ждал прихода датского судна «Королева Маргарита». На этот счет он дал четкие указания. Как только я сообщил ему, что корабль вошел в порт, он тут же рассчитался и съехал.
– Где находится трактир «Веселая вдова»?
– На рыночной площади, возле церкви Девы Марии.
Поняв, что больше ничего из трактирщика не выжмет, Генрих поблагодарил его и заказал две кружки пива.
– Генрих, он слишком быстро говорил, я почти ничего не понял. – Пожаловался Виктор, усаживаясь за ближайший столик. – Будь добр, растолкуй другу, что к чему.
– Пока все так, как мы и предполагали. В таверне «Старый боцман» он поселился 19 июля, но прибыл в Любек раньше и жил некоторое время в трактире «Веселая вдова». Сложность ситуации в том, что из Амстердама он выехал в образе продавца картин Хубера – без бороды, а на «Королеву Маргариту» должен был сесть уже как варшавский купец Моравский – с бородой, чтобы его не дай бог не узнал Корсаков.
– Он что не мог нацепить бороду в Амстердаме?
– Пять дней трястись в повозке, находясь в гриме очень неудобно. Борода непременно или съедет или вообще отвалится. Поэтому мне было интересно, как произойдет перевоплощение. Так вот, в трактир «Веселая вдова» он въехал бритым, затем пошел пешком в таверну «Старый боцман», где снял номер уже став бородатым. Применив тот же трюк, как и на корабле, он сослался на болезнь, и ящики перевезли без него.
– Хитрый черт!
– Да, противник серьезный. Тем почетнее будет его переиграть!
– Генрих, я бы предпочел кого-нибудь попроще. Что будем делать дальше?
– Время у нас есть, поэтому продолжим собирать факты.
Допив пиво, друзья направились в трактир «Веселая Вдова». Напротив церкви Девы Марии они увидели яркую вывеску с изображением смеющейся толстухи с двумя кружками пива в руках. Генрих сразу вспомнил «бессмертные творения» своего друга Ушакова. Вместо вдовы за стойкой сидел упитанный молодец с румянцем на пухлых щеках и протирал кружки. Увидев в руках Генриха серебряный талер, он тут же бросил свое занятие, вспомнил постояльца, и поведал все, что знал.
Варшавский купец Моравский поселился в трактире 18 июля. При нем были два тяжелых ящика темно-коричневого цвета, которые сгрузили на склад. Сразу по прибытии купец попросил найти портного, чтобы сшить на ящики чехлы из парусины. Портного нашли быстро и уже вечером 19 июля чехлы были готовы, а 20 июля постоялец переехал в таверну «Старый боцман».
– Получается, что ящики не обшивали парусиной, а лишь надели на них чехлы? – Уточнил Штейнберг.
– Да. Это были чехлы, которые просто одели на ящики и снизу стянули веревкой. Если не видишь низ, создается впечатление, что ящики полностью обшиты парусиной.
– Какого цвета была парусина?
– Грязно-желто-зеленого цвета (4).
– Ящики перевозили без него?
– Да, он приболел, и сразу предупредил, что за ящиками пришлет кого-нибудь с запиской.
В четыре часа пополудни друзья направились получать ящики. В помещении конторы находились четыре гвардейца городской стражи во главе с офицером, который о чем-то беседовал за стойкой с высоким, хорошо одетым господином – как Генрих понял, это и был управляющий.
– Господа пришли забрать свой багаж? – Осведомился служащий.
– Да, если вы готовы принять золотые червонцы.
– Никаких проблем, давайте квитанцию, сейчас пересчитаю.
Генрих подал квитанцию, и клерк углубился в расчеты. Офицер вышел из-за стойки и, махнув рукой гвардейцам, направился к выходу.
– С вас господа четырнадцать золотых монет.
Генрих достал из кармана кошель и уже хотел отсчитать деньги, когда почувствовал, что в спину ему уперлось что-то твердое.
– Господа, вы арестованы. – Громко объявил офицер. – Во избежание неприятностей, прошу не делать резких движений.
Гвардейцы окружили опешивших друзей, которым в спину упирались взведенные пистолеты.
– На каком основании? – Спросил пришедший в себя Генрих. – Мы только вчера прибыли в ваш город и еще ничего не успели натворить.
– Вы арестованы за подделку документов. – Это произнес стоявший чуть в стороне высокий господин. – Точнее, за подделку вот этой квитанции.
Он подошел к стойке и, взяв бумагу, помахал ею перед носом у Генриха.
– Квитанция поддельная? – Искренне удивился Генрих. – Но, ведь бланк настоящий?
– Бланк настоящий, даже данные настоящие: номер, дата отправления, пункт назначения и все остальное, вот только это подделка. Настоящая квитанция у нас. Этот груз получили еще 22 сентября.
– Генрих, черт побери, что происходит? – Громко по-русски возмутился Соколов. – Какого хрена им от нас нужно?
Услышав русскую речь, управляющий улыбнулся.
– Господа из России? – обратился он на хорошем русском к Генриху.
– Да. Мы офицеры «Тайной полиции». Скажите им, путь уберут пистолеты, и я предъявлю документы.
– Лейтенант. – Обратился управляющий к офицеру. – Прикажите своим людям опустить пистолеты.
Почувствовав, что в спину уже ничего не упирается, Штейнберг выложил на стойку удостоверение и жетон. Следом за ним, то же самое сделал и Соколов. Управляющий посмотрел документы.
– Что делают в Любеке два полковника «Тайной полиции»?
– Мы расследуем дело, связанное с рейсом одного из кораблей компании «Северная звезда».
– Что за судно?
– «Королева Маргарита», рейс из Амстердама в Петербург в июле – августе этого года.
– Что там произошло?
– В Амстердаме на борт были погружены два ящика с картинами голландских художников XVII века, а Петербург прибыли современные копии. Человек, сопровождавший эти картины, был убит, а у него в кармане нашли вот эту квитанцию. По нашим предположениям подмена произошла в море во время рейса.
Немного подумав, управляющий обратился к офицеру:
– Лейтенант, произошло недоразумение, я снимаю свои обвинения, можете быть свободны. – Сказав это, он подал офицеру два талера. – Это вам за беспокойство.
– Чем я вам могу помочь? – Обратился он к друзьям, когда солдаты покинули помещение конторы. – Не удивляйтесь, я десять лет жил в России и начинал работать в «Северной звезде» простым клерком. Три года назад освободилось место управляющего в Любеке, и я вернулся на родину.
Несмотря на расположение управляющего и его искреннее стремление помочь, удалось лишь выяснить, что за день до отъезда Моравский приобрел на распродаже четыре бочки селедки и сдал их на склад компании. Никто из работников не смог узнать среди предъявленных им портретов человека, получившего эти ящики. Даже самого купца Моравского вспомнили с трудом, лишь после упоминания его шляпы и бороды. По документам поляк оплатил доставку до Кенигсберга четырех бочек сельди и двух ящиков весом 225 фунтов каждый.
