Николай Петрович Сироткин
Последняя афёра
– Логично. – Согласился Генрих. – Однако, сам Новак, никак не мог быть отправителем этих ящиков, под фамилией Фальк, ведь на следующий день он сел на «Королеву Маргариту», уже как пассажир под фамилией Новак. Работники компании «Северная звезда» не могли не заметить такого перевоплощения.
– Это всего лишь говорит о том, что у него был сообщник, может быть даже не один. Не забывай, что получить два ящика в Любеке мог любой, кто предъявит квитанцию.
– Хорошо, есть и другой аргумент. Зачем тогда этому Новаку плыть до Петербурга и убивать Корсакова? В этом нет смысла, свое он уже получил, почему не сойти в Любеке?
– Друзья! – Вмешался в разговор Виктор. – Не об этих ли ящиках вы говорите.
Он достал из папки «бумагу на иностранном языке» и положил ее на стол.
– Это квитанция на получение груза – двух ящиков весом 230 и 240 фунтов в любекском филиале компании «Северная звезда». – Объявила Анна, ознакомившись с документом. – Виктор, как она к тебе попала?
– Нашли в кармане убитого Корсакова. Что вы на это скажите?
– Пока ничего. – Ответил сбитый с толку Генрих. – Предлагаю перенести обсуждение на утро.
Простившись с друзьями, Виктор спустился на первый этаж, решив на сон грядущий пропустить пару бокалов «настоящего» бургундского в качестве снотворного. Вино оказалось не таким божественным, как он себе представлял по рассказам сослуживцев, и мало подходило на роль снотворного, поэтому двумя бокалами дело не ограничилось.
Глава 20. Амстердам, 25 сентября 1798 года (вторник). Штейнберг и Соколов, 6-й день расследования.
Ночью Генрих спал плохо. Ему снился незнакомый город, узкие улочки которого напоминали бесконечный запутанный лабиринт. Блуждая по ним, он постоянно натыкался на всевозможные препятствия в виде глубоких рвов, огромных куч мусора и высоких заборов. Преодолев одно препятствие, он тут же натыкался на следующее, и конца этому не было видно. Проснувшись среди ночи, Генрих встал и, выпив несколько глотков холодного чая и сел на край кровати. Его не пугал сам сон, он не уже раз видел такие, когда сталкивался с какой-то сложной проблемой: разрабатывал новую технологию, решал интересную головоломку, математическую или шахматную задачу. Не справившись с заданием днем, мозг продолжал интенсивно работать ночью. Иногда это помогало. В таких случаях Генрих резко просыпался и лихорадочно записывал решение на подвернувшемся клочке бумаги, но чаще во сне он видел только какие-то намеки, которые еще предстояло понять. Почувствовав, что начинает замерзать, он залез под одеяло и быстро уснул. На этот раз вместо незнакомого города он попал в дремучий лес, и только препятствия – глубокие рвы, огромные горы и высокие заборы остались прежними. Проснулся Генрих рано, не выспавшийся и совершенно разбитый.
В отличие от Штейнберга, Соколову не снилось ничего. Выпитое накануне вечером в достаточном количестве вино оказалось хорошим снотворным. С восходом солнца Виктор проснулся в душном шкафу, в полусидящем положении, липким от пота и с дикой головной болью от выпитого накануне «настоящего» бургундского. Проклиная, на чем свет стоит нерадивых голландцев, которые не могут изготовить нормальные кровати и травят честных постояльцев отвратительным пойлом, вместо настоящего вина, он с трудом выбрался из своей «будки» и уселся на стоявшем рядом ящике. Немного отдышавшись, он с удивлением обнаружил, что спал в своем новом платье, сшитым по последней моде и кожаных туфлях. Во рту стояла сухость, а голова просто раскалывалась с похмелья. В довершение всех бед Виктор вдруг почувствовал сильнейшую жажду. Кое-как добравшись до туалетного столика, он разом осушил половину стоявшего там кувшина. Вода была прохладной, что принесло ему временное облегчение. С трудом раздевшись, Виктор ополоснулся остатками воды в кувшине и растер тело висевшим на вешалке полотенцем. Стало немного лучше, однако голова не проходила. Он уже привел себя в порядок, и даже успел облачиться в чистое платье, когда в дверь постучали, и вошел Генрих.
– Что-то ты неважно выглядишь? – Заявил он с порога, разглядывая друга. – Похоже, что бургундское было превосходным?
– Шутить изволишь? – Огрызнулся Виктор. – Такой гадости даже у нас в провинции не подают.
– Так зачем было пить?
– Друзья много рассказывали о превосходном качестве бургундского вина, вот, дорвался, решил попробовать. – Виктор поморщился, вспоминая кислый привкус. – Генрих, сделай милость, сходи, принеси чего-нибудь приличного, а то у меня голова раскалывается, только, умоляю, бургундского не бери.
Штейнберг спустился в трактир, купил бутылку шампанского и вернулся в номер.
– Давай, лечись, и через полчаса приходи к нам в номер на завтрак.
Через полчаса, за столом, Виктор выглядел почти совершенно здоровым, только опухшие глаза напоминали о вчерашнем «приключении». «Лечение» явно пошло на пользу. Буквально, пятнадцать минут назад он на еду смотреть не мог, а сейчас уписывал за обе щеки яичницу с ветчиной.
– Генрих, а вот эти напитки – кофе и чай, вообще полезны для здоровья? – Спросил он, отставляя пустую сковородку. – Кто-нибудь проводил исследования на этот счет?
– Во всяком случае, – едко заметила Анна, – они намного полезнее «настоящего» бургундского.
– Дядя рассказывал, что такой эксперимент проводил шведский король Густав III. – Быстро влез в разговор Генрих, не давая Виктору ответить на колкость Анны, поскольку их взаимная перепалка могла растянуться надолго. – Он пытался доказать своим подданным, что оба напитка вредны для здоровья очень оригинальным способом. Среди осужденных на смерть выбрали двух братьев-близнецов и заменили им казнь на пожизненное заключение с условием, что один из братьев будет выпивать каждый день несколько чашек кофе, а второй – чая. И так должно было продолжаться до самой смерти узников – по мнению монарха, она была не за горами. К каждому из братьев пристали персонального врача, который ежедневно докладывал королю о здоровье своего подопечного.
– И чем все закончилось? – Спросил явно заинтригованный Виктор, взяв в руки чашку кофе, но, не решаясь сделать глоток.
– Первыми умерли оба врача, наблюдавшие узников, а затем заговорщики убили Густава III.
Звонкий смех, раздавшийся из номера этих «непонятных» русских очередной раз привлек внимание постояльцев гостиницы.
– Выходит, что быть шведским королем, опаснее, чем пить кофе или чай. – Подвела итог Анна, вытирая салфеткой выступившие от смеха слезы. – Можете пить смело, Виктор Алексеевич, кофе никак не повредит вашему здоровью.
– Генрих, а как же узники? – Поинтересовался Виктор.
– После убийства короля прошло шесть лет, насколько я знаю, они живы, сидят, по-прежнему пьют кофе и чай (1).
Насмеявшись, перешли к делам.
– Итак, господа, что вы скажите по поводу этой квитанции? – Повторил свой вопрос Виктор.
– Лишь то, что Корсаков не имеет к ней никакого отношения. – Заявил Генрих. – Не только к данной квитанции, но и вообще к этому преступлению. На сегодняшний день нам точно известно, что человек, заказавший копии в мастерской Гартмана и пассажир судна «Королева Маргарита» по фамилии Новак – одно лицо. Он имеет непосредственное отношение к этой афере с картинами, плыл на одном корабле с Корсаковым и сошел вместе с ним в Петербурге. Логично предположить, что целью его «путешествия» было именно убийство.
– Генрих, ты не назвал мотив.
– Дорогая, сложность в том, что мотив далеко не всегда лежит на поверхности. Возьми хотя бы эту квитанцию. Подложить ее Корсакову мог только убийца, причем 13 июля, когда сдавали ящики, он должен был находиться в Амстердаме. Новак идеально подходит по всем этим пунктам. Единственное, чего мы не можем объяснить – зачем он это сделал? Как только мы это поймем, мы раскроем преступление.
– По-моему, хотели подставить Корсакова и все свалить на него. Следствие пойдет по этому следу и, получив в Любеке по этой квитанции кучу камней, зайдет в тупик. Ложный след, как в Екатеринбурге с домом на Луговой улице.
– Виктор, у Корсакова просто не было времени на то, чтобы провернуть эту комбинацию, это ясно, как дважды два, любой следователь это сразу…
– Генрих, ты рассуждаешь задним числом. – Перебила мужа Анна. – Находясь в Амстердаме, ты знаешь, когда Корсаков прибыл, что делал и когда убыл, а в Петербурге следователь этого знать не будет. Так что Виктор прав, это похоже на ложный след.
– Генрих, я тут кое-что хочу добавить. В воскресенье 19 августа на одной из дач на Аптекарском острове было совершено еще одно убийство. Был убит камердинер маркиза Шуазеля, президента Академии художеств.
– Кто такой маркиз Шуазель?
– Французский иммигрант, приговоренный на родине к смертной казни. Он прибыл в Россию еще при Екатерине, однако карьеру при дворе не сделал и возвысился только с приходом к власти нынешнего императора.
– Какое отношение убийство камердинера имеет к нашему расследованию?
– Способ убийства. Полицейский врач подтвердил, что оба убийства и камердинера и Корсакова, дело рук одного человека. Врач опытный, ошибка исключена.
Соколов открыл свои записи и подробно изложил все, что удалось установить в ходе следствия.
– Шуазель имел отношение к покупке коллекции?
– Нет. Федор мне объяснил, что Шуазель не художник, а должность президента Академии чисто номинальная и предполагает только представительские функции. По поводу покупки коллекции император консультировался исключительно с директором Академии художеств Акимовым. Что ты вообще об этом думаешь?
– Ты про убийство камердинера? – Уточнил Генрих. – Ничего. Возможно, это какие-то личные счеты.
– Генрих, я так понимаю, что моя версия с подменой картин в Любеке с треском провалилась?
– Мне жаль, дорогая Анна, но это так. Версия хорошая, но квитанция у тебя на руках и можешь, хоть завтра получить эти ящики.
– И что там?
– Ничего! Скорее всего, Виктор прав, там просто куча камней.
– Только вчера чуть забрезжило, появился свет в конце туннеля, а сегодня опять тупик. Что будем делать дальше?
Сейчас мы с Виктором отправимся в город, заберем портреты, навестим Беккера и заглянем в порт. Нужно завершать дела в Амстердаме и как можно быстрее выезжать в Любек.
На улице было сыро, но дождь прекратился. По дороге в мастерскую Гартмана друзья зашли в ближайшую лавку и купили Виктору плащ – самая необходимая вещь для осеннего Амстердама.
– Генрих, тебе не кажется, что Анна права, и мы в полном дерьме?
– Это ты еще не знаешь главного. – Вздохнул, шедший рядом с Виктором Генрих. – Коллекция, которую мы сейчас ищем, была куплена Екатериной еще в 1794 году.
– Как это понимать? – Виктор даже остановился от неожиданности. – Получается, императору продали коллекцию картин его матери?
– В определенном смысле именно это и произошло. Местный пивовар, а по совместительству еще и любитель живописи, некий Джонатан Брандерхорст, в конце восьмидесятых годов отправил в сельские районы страны своих агентов, которые за бесценок скупали у крестьян картины. Сколько всего ему их привезли, не знаю, но для своей коллекции он отобрал всего восемьдесят картин. Каталог, который вы прислали, он создавал сам, включая названия картин и определение авторства, так что ошибки в этом плане не исключены, однако, это действительно шедевры мастеров «Золотого века» голландской живописи. Вот эту коллекцию Брандерхорст и предложил в 1794 году купить русской императрице за тридцать тысяч золотых дукатов. Предложение было сделано через поверенного в делах Новикова. Императрицу это предложение заинтересовало, и она обратилась к князю Голицыну, который после выхода в отставку жил тогда в Гааге – подтвердить подлинность картин. Голицын приехал в Амстердам, осмотрел картины, написал заключение и сделка состоялась.
– Екатерина заплатила тридцать тысяч золотых дукатов?
– На самом деле императрица заплатила шестьдесят тысяч золотых дукатов. Тридцать тысяч за картины и столько же за партию бриллиантов.
– Генрих, ты в своем репертуаре, опять раскопал какую-то древнюю тухлятину. Зачем копаться в этой старой истории, нам что, больше делать нечего?
– Виктор, я только наведу справки, это не займет много времени.
Мастер Гартман как всегда был на своем рабочем месте и после беглого осмотра приказал одному из подмастерьев упаковать картины.
– Такие легкие. – Восхищенно заметил Генрих. – И почему «малые голландцы» не писали холстах?
– Холст – слишком дорогое удовольствие для бедного художника в те времена. – Пояснил мастер. – Это сейчас их картины пользуются сумасшедшим спросом и стоят целое состояние, а тогда речь шла лишь о том, чтобы выжить. Продажа картины была рядовым событием и означала, что какое-то время можно прожить в сытости, не вспоминая о долгах и крыше над головой. Алчность ростовщиков разорила великого Рембрандта и раньше времени свела его в могилу. Эркюль Сегхерс спился, Франс Халс, Рейсдаль и Хоббема закончили свои дни в богадельне, Питер Ван Ларсвел счеты с жизнью, а Ян Стен, несмотря на проданные пятьсот картин так и не смог выбраться из нужды. Сейчас мы называем XVII век «Золотым», но основная масса тех художников, что создавали славу голландской живописи, никогда не видела золота. Для большинства из них это было тяжелое время.
Расплатившись с Гартманом, друзья пошли в магазин Ван Дейка. Директор Пауль Беккер уже был знаком с Соколовым, поэтому не удивился, увидев друзей.
– Нам опять требуется ваша помощь, господин Беккер.
– Все, что в моих силах, господа.
– Вы хорошо знаете компанию «Sparkling Diamonds»?
– Я там проработал около десяти лет, пока меня не переманил к себе Ван Дейк.
– Это даже лучше, чем я предполагал. – Произнес Генрих, ни к кому конкретно не обращаясь. – В сентябре 1794 года эта компания продала русскому курьеру коллекцию бриллиантов на сумму тридцать тысяч золотых дукатов. Мне нужно знать размеры и вес камней этой партии, но со мной они разговаривать не станут. Как быть?
– Я могу узнать, чем вызван ваш интерес к этим бриллиантам?
– Сложность в том, господин Баккер, что этого я и сам пока не знаю. Сразу скажу, что к ювелирной компании никаких претензий нет, никто не собирается отменять эту сделку. Может оказаться, что бриллианты здесь вообще не причем.
– Честно говоря, господин Штейнберг, я ничего не понял.
– Я сейчас постараюсь объяснить. В августе этого года, российский император купил в Амстердаме коллекцию картин, но в Петербург доставили обычные подделки. Поскольку волею обстоятельств я оказался в это время в Амстердаме, мне приказано заняться этой аферой.
– Вы государственный служащий?
– Это долго объяснять, господин Беккер.
– У меня нет оснований не доверять вам, господа, но я пока не понял, как связана эта афера с картинами и покупка алмазов четыре года назад?
– Осенью 1794 года императрица Екатерина купила коллекцию картин Джонатана Брандерхорста.
– Я слышал об этой сделке.
– В этом году императору повторно продали эту коллекцию.
– В это трудно поверить, господин Штейнберг.
– Вот поэтому я и сказал, что сам пока ничего не понимаю. Мне удалось выяснить, что в 1794 году курьер доставил в Амстердам не один вексель, а два, и оба на сумму в тридцать тысяч золотых дукатов. Кроме коллекции картин Брандерхорста, была куплена партия бриллиантов на такую же сумму. Отследить деньги я не могу, а вот бриллианты, особенно, если это были крупные экземпляры, можно попытаться найти.
– Вам нужно знать количество камней в партии, их вес и размер?
– Совершенно верно.
– Вы можете назвать точную дату сделки?
– Деньги на счет компании «Sparkling Diamonds» были перечислены 15 сентября 1794 года.
Беккер записал дату на листке бумаг.
– Хорошо, господа, вы немного поскучайте, я скоро вернусь. Контора «Sparkling Diamonds» расположена здесь же, в здании биржи. Только с противоположной стороны.
– И вы можете спокойно придти к своим конкурентам?
– Мы им не конкуренты, господин Штейнберг, пока не начнем заниматься алмазами.
Пауль Беккер вернулся через полчаса, которые друзья провели в торговом зале, наблюдая за слаженной работой продавцов.
– Ваше предположение оказалось верным, господин Штейнберг. Всего в партии было сто камней, причем, все крупные, от 0,5 карата и выше, но главное не в этом. Среди бриллиантов числятся десять экземпляров весом в два карата, имеющие лимонную окраску, а это большая редкость для алмазов. Вот эти камни вы можете отследить.
Беккер передал Штейнбергу список.
– Сколько вы заплатили за эту информацию?
– Небольшая дружеская услуга, правда, мне пришлось клятвенно пообещать, что это никак не отразится на делах компании.
– Это мы вам гарантируем.
Покинув магазин, друзья зашли в посольство, взяли с собой секретаря Волкова и направились к дому, где жил продавец картин Хубер. Служанка, которая прошлый раз показывала им этот дом, сразу узнала среди четырех портретов усатых мужчин, привезенных Соколовым, человека, который часто приходил к Хуберу. Как и ожидал Штейнберг, им оказался Новак. Предположения стали реальностью – продавец картин причастен к этой афере.
На улице потемнело и начал моросить мелкий дождик. Друзья плотнее закутались в плащи и ускорили шаг. Остался последний визит на сегодня – порт. Идти было недалеко, но промокнуть успели. Шведскую компанию «Три короны» они нашли быстро, как и служащего, говорящего по-французски.
– Мы хотели бы получить сведения о рейсе судна «Надежда» Амстердам – Петербург в сентябре 1794 года.
Сказав это, Генрих положил на стойку серебряный талер, желая таким образом избавиться от лишних вопросов. Служащий по достоинству оценил его жест и, оглянувшись вокруг, смахнул монету в карман.
– Вам придется немного подождать, господа. Я только загляну в архив.
Вернулся он довольно быстро, держа в руках потертый журнал, раскрытый на середине.
– Что конкретно вас интересует.
– Не что, а кто. Один из пассажиров, следовавший из Амстердама в Петербург.
– Мне жаль, господа, но «Надежда» не дошла до Петербурга. Корабль попал в шторм и затонул на переходе Кенигсберг – Рига. Все пассажиры погибли, спасти удалось только двух матросов.
Глава 21. Амстердам, 25 – 26 сентября 1798 года (вторник – среда). Штейнберг и Соколов, 6-й день расследования. Последний день в Амстердаме.
Обратный путь друзья проделали в полном молчании. Настроение было хуже некуда, вдобавок еще и дождь усилился, а на подходе к гостинице с неба уже лило как из ведра. Желание было только одно – поскорее сбросить мокрую одежду и выпить горячего кофе, поэтому договорились встретиться за обедом и разошлись по комнатам.
Переодевшись, Соколов с ужасом взирал на два своих новых наряда. Один мятый, словно его кто-то долго и старательно жевал, другой мокрый, как после длительного купания. Нужно было срочно найти горничную, но Виктор ни одной за два дня здесь не видел. Если голландцы додумались отменить титулы, могли и горничных заодно упразднить. С его знанием иностранных языков решить этот бытовой вопрос не представлялось возможным, поэтому он решил переложить проблему на Генриха. Выпив кофе, он разделся, залез в шкаф и сразу погрузился в глубокий сон.
Генрих тоже, переодевшись и выпив горячего кофе, прилег отдохнуть, но в отличие от своего напарника спал беспокойно. Ему снился исчезнувший продавец картин, который красил кистью высокий забор и при этом издавал какие-то жуткие звуки, напоминающие лающий смех. Лица Генрих не видел, поскольку тот стоял боком, но почему-то точно знал, что это именно Хубер. Внезапно проснувшись, Генрих посмотрел на часы – он спал всего час.
Обсуждение ситуации продолжили после обеда.
– Генрих, эта катастрофа объясняет, почему в Петербурге никто не знал о покупке императрицей этой коллекции.
– Но не объясняет, каким образом она опять вернулась в Амстердам и была повторно продана через четыре года.
– А ты уверен, что императору продали именно коллекцию Брандерхорста?
– Абсолютно! Ты забываешь, что Виктор привез оригинал каталога, который тогда, в 1794 году, был у курьера. Если уцелел каталог, могла уцелеть и коллекция.
– Но ведь точно известно, что никто из пассажиров не спасся, тем более груз.
– Адамский мог покинуть корабль вместе с картинами до катастрофы.
– Какой Адамский? – Вдруг встрепенулся молчавший до этого Виктор.
– Курьер, который в 1794 году перевозил коллекцию. Знакомая фамилия?
– Где-то мелькала во время расследования. – Соколов взял свою тетрадь и начал лихорадочно переворачивать листы, бегло просматривая записи. – Помню что-то связанное с этим французским эмигрантом.
Пояснял он, продолжая листать страницы.
– Вот, нашел! Иван Сергеевич Барятинский сообщил, что в 1797 году один из сотрудников Императорской библиотеки обвинил заместителя Шуазеля Яна Адамского в краже редких книг (1).
– Это интересно. – Генрих взял у Виктора тетрадь. – Имя и фамилия совпадают, это не может быть простой случайностью. Получается, что заместитель директора Императорской библиотеки и курьер, сопровождавший коллекцию картин в 1794 году – одно и то же лицо. Обвинения против Адамского подтвердились?
– Темное дело. Списка книг не было и доказать ничего не смог ни тот ни другой. Шуазель встал на сторону Адамского и просто уволил того сотрудника. Черт, мне бы сейчас в Петербург, я бы из этого Шуазеля отбивную сделал. Получается, что он знал о продаже коллекции в 1794 году.
– Ты забыл, что в 1794 году еще правила Екатерина. Ты сам вчера говорил, что при ней Шуазель не занимал никаких постов и не пользовался доверием императрицы, следовательно, он никак не мог быть причастен к покупке этой коллекции.
– Ему мог сказать Адамский.
– А ты уверен, что они тогда уже были знакомы? В каком году Шуазель прибыл в Россию?
– Летом 1793 года, императрица обещала ему место президента Академии наук, но быстро в нем разочаровалась. Генрих, но ведь кто-то послал Адамского в Амстердам?
– Кто-то послал, но точно не Шуазель. Для этого нужно было обладать властью и влиянием, а у француза-эмигранта, только что прибывшего в Россию, не было ни того, ни другого. Странно, что никто в Петербурге не знает о катастрофе 1794 года, тогда как о трагедии шхуны «Фрау Мария» в 1771 году известно всем. Адамский спокойно вернулся в Петербург, и никто не поинтересовался, куда делась коллекция картин?
– Генрих, не забывай, что Адамский вез еще и бриллианты. – Напомнила мужу Анна. – Наверняка его поездка держалась в строжайшей тайне. Знать об этой поездке могли только очень близкие к императрице люди. А кто входит в этот круг «самых близких людей»?
– Платон Зубов! Он не мог не знать об этой сделке. Волков говорил, что Зубов сейчас в Берлине, так что шанс допросить некогда всесильного фаворита покойной императрицы у нас есть.
– Генрих, эта древняя история четырехлетней давности ничем нам сейчас не поможет. Установили, что картины не потонули и, слава богу. Давай ближе к делу, мы и так отстаем от преступников на целый месяц.
– А если эта афера – дело рук Зубова?
– В гвардии ходили разговоры, что во время игры в карты Зубов делал ставки в сотни тысяч рублей. Для него эти тридцать тысяч просто мусор, он с такими суммами и связываться не будет.
– Тогда было время фавора, и он не знал деньгам счету, сейчас все изменилось. Поместья у него император отобрал, а самого выгнал из России в Европу. Возможно, что сегодня эти тридцать тысяч уже не кажутся ему мелочью. Он знал про коллекцию, он был в Амстердаме в то время, когда закрутилась вся эта история, и мог все организовать. У него был мотив, возможность и средства. Хубер и Новак вполне могут работать на Зубова.
– А нам, какая разница на кого они работали, нам нужны картины, а они у них.
– У них был целый месяц форы, картины могли давно продать.
– В таком случае нам уже ничего не светит, можно возвращаться в Петербург.
– Ты ошибаешься. Нам приказано найти не только картины, но и преступников. У нас уже есть их портреты, но мы пока не знаем настоящих имен.
– Если Зубов причастен к этой афере, я из него быстро выбью все сведения. Мне он расскажет даже то, чего не знает. Он трус, это известно всем, поэтому одна только видимость физического воздействия заставит его заговорить.
– Вариант с Зубовым мы пока оставим в резерве. Бывший фаворит Екатерины наверняка знал о сделке. Даже если эта афера не его рук дело, у императора есть законный повод заставить Зубова вернуть в казну тридцать тысяч золотых дукатов.
– И еще тридцать тысяч за бриллианты! – Подсказала Анна.
– Черт, опять забыл про бриллианты. – Выругался про себя Генрих. – Итого, мы можем вернуть в казну шестьдесят тысяч, но это запасной вариант. В Амстердаме нам больше нечего делать, поэтому предлагаю повторить маршрут «Королевы Маргариты»: Любек – Кенигсберг.
– Генрих, не лучше ли сразу направиться в Кенигсберг? Брауншвейг нам вообще не нужен, да и Любек мы уже обсуждали, что там смотреть? Получить по квитанции кучу камней в двух ящиках?
– Виктор, вы с Ростопчиным пришли к выводу, что копии картин были погружены на шхуну в Любеке, а подмена произошла по пути в Кенигсберг, основываясь на двух фактах: квитанции, найденной в кармане у Корсакова и появлении на борту варшавского купца с двумя тяжелыми ящиками. Вы не знали о двух ящиках отправленных из Амстердама в Любек неким Фальком и изменении маршрута судна.
– Верно.
– Мы с Анной предполагали, что копии были погружены на борт судна в Амстердаме, а подмена совершена на пути в Любек, где ящики были сданы на склад. Мы исходили только из того факта, что вес этих ящиков совпадал с весом коллекции. В этом случае на борту должен был, находиться, хотя бы один из преступников, чтобы совершить подмену. Среди пассажиров действительно был один, вызывавший подозрения – Новак. Нас смущало лишь то, что он оплатил путь Петербурга, правда, это не мешало ему сойти в любом порту, в том числе и в Любеке.
– Но не сошел!
– Мы этого не могли знать.
– Квитанция, найденная в кармане у Корсакова, все расставляет на свои места.
– Согласен, но и ваша версия требует уточнения. Во-первых, нужно знать вес ящиков варшавского купца, а это можно выяснить только в Любеке. Во-вторых, чтобы погрузить копии на борт в Любеке, их нужно туда еще доставить из Амстердама.
– Копии могли привезти заранее, ты сам говорил, что их получили еще в июле.
– Но тогда никто не знал, на чем именно и по какому маршруту повезут картины. Напомню, что «Королева Маргарита» не должна была заходить в Любек, маршрут изменили в последний момент, а именно 13 августа. Значит, еще в пятницу копии точно находились в Амстердаме. До Любека около восьмидесяти миль – примерно пять дней пути, а с таким грузом может и все шесть. Путь вкруг Дании с заходом в Копенгаген займет больше недели – времени, чтобы доставить копии в Любек было достаточно.
– И как мы можем это проверить?
– На почтовой станции. Должен быть рейс в Любек 13 или 14 августа.
– А если они наняли частника?
– Тогда в Любеке. Найдем портовый трактир, где жил этот варшавский купец и узнаем дату, когда он там поселился. По нашим расчетам он должен был прибыть в Любек с 18 по 20 июля. Если все совпадает, тогда выезжаем в Копенгаген.
Решили не тратить время зря и прямо сейчас отправиться на почтовую станцию. Виктор для вида немного поупирался, ссылаясь на то, что у него остался последний кафтан, и после очередной прогулки под дождем ему вообще нечего будет надеть. Правда, он сразу согласился, как только Генрих пообещал ему найти портного, который приведет в порядок его одежду.
На улице было сыро и холодно, но дождь прекратился, и это вселяло надежду, что на сей раз, они отделаются лишь промокшими ногами. В ближайшем ателье портной, осмотрев потерявшую вид одежду, оценил работу в четыре гульдена и обещал все сделать к завтрашнему утру. Настроение Виктора явно улучшилось, и, заплатив аванс, он заявил, что теперь готов следовать за Генрихом, хоть на край света.
Таких жертв от него не потребовалось, нужно было пройти лишь до окраины города. Двигаясь быстрым шагом, они уже через двадцать минут были на месте, еще десять пришлось подождать, пока служащий отправит карету до Арнема. Почтовый работник сносно говорил по-немецки, так что проблем с коммуникацией не предвиделось.
– Есть регулярные рейсы на Любек?
– Нет, только по предварительному заказу.
– И как часто заказывают?
– Редко. Вам проще доехать до Бремена, а там уже есть регулярное сообщение с Любеком.
– Спасибо за подсказку. Нам не надо никуда ехать, мы только хотим получить справку. – Генрих достал из кармана два гульдена и показал служащему. – Был ли рейс до Любека 13 или 14 июля?
Голландец окинул взглядом стоявших перед ним мужчин, забрал монеты и жестом предложил пройти в помещение. В конторе он просмотрел журнал и, найдя соответствующую запись, показал Штейнбергу.
– Был такой заказ 13 июля в пятницу.
– Нас интересует заказчик и груз.
– Груз – два ящика, а насчет заказчика ничего не могу сказать, вам лучше поговорить с возчиком, который выполнял этот рейс. Его зовут Нильс Сеймур, он живет неподалеку.
– Он что, не штатный работник?
– Нет, для таких рейсов мы нанимаем частников, у которых есть специальные повозки.
Нильс Сеймур, которого друзья нашли без особого труда благодаря мальчику – сыну почтового работника, оказался довольно приятным собеседником, однако, с немецким языком у него было не лучше чем у Виктора. Поняв, что от него требуется, мешая немецкие слова с голландскими, он описал не только ящики, но и своего пассажира. Правда, чтобы разобраться в этом потоке слов понадобилось не менее получаса. Генрих даже вспотел от напряжения, постоянно переспрашивая и уточняя смысл сказанного. Титаническая работа дала неожиданные результаты – если ящики соответствовали тем, в которых перевозили коллекцию картин, то сам заказчик никак не походил на варшавского купца – ни шляпы, ни бороды, только усы. По росту и комплекции он напоминал продавца картин Хубера, который тоже был усатым. Штейнберг взял у Виктора папку с рисунками художника Семина и разложил их перед Сеймуром, добавив сюда и две картины Гартмана. Тот без колебаний сразу указал на портрет Хубера.
Итак, пасьянс сошелся – продавец картин Якоб Хубер и варшавский купец Моравский один и тот же человек. Версия с подменой картин на пути из Любека в Кенигсберг блестяще подтвердилась.
– Генрих, о чем ты все время думаешь? – Шедший рядом Виктор, был явно в хорошем настроении. – Наша версия блестяще подтвердилась, а ты опять чем-то недоволен.
– В Любеке, ящики обшили парусиной. Зачем их обшивали?
– Чтобы они отличались от тех ящиков, в которых была коллекция.
– Для этого их просто не нужно было красить! Дополнительно обшив ящики парусиной, они только усложнили себе работу. Необходимо не просто открыть ящики, но еще и возиться с обшивкой – распарывать и опять зашивать.
