Николай Петрович Сироткин
Последняя афёра
1. Реноме – установившаяся репутация.
2. Датский фунт XVIII века – 499, 7 грамм.
3. Старогерманский фунт XVIII века – 500 грамм
Глава 18. Амстердам, 23 сентября 1798 года (воскресенье). Штейнберг, 4-й день расследования. Начало.
Ван Дейк выполнил свое обещание и вечером мальчик-посыльный доставил Генриху записку, где было сказано, что Джонатан Брандерхорст примет его завтра в девять часов утра и указан адрес.
«В Амстердаме, наверное, так заведено – принимать непрошеных гостей именно с утра и именно в девять часов» – подумал Генрих, читая адрес. Опять канала Херенграхт, где-то между резиденцией посланника и домом Ван Дейка.
Дом пивовара Брандерхорста представший собой образец архитектуры ренессанса XVII века, был выложен из красного кирпича и занимал целых два участка. Фасад дома, разделённый на шесть пролетов, украшенных декорациями из натурального камня в виде ваз, картушей, морских раковин и гирлянд из фруктов был выполнен по дуге, геометрически точно повторяющей легкий изгиб канала. Последнее обстоятельство произвело неизгладимое впечатление на Штейнберга, который обожал симметрию.
Внутренне убранство комнат поражало невиданной роскошью: полы были выложены мозаикой из ценных пород дерева, а стены украшены дорогостоящими «кожаными обоями» с золотым тиснением, коврами и картинами. В отличие от дома Ван Дейка, где роскошь была завуалирована, здесь все это великолепие выставлено на показ и сразу бросалось в глаза. В правой части дома располагались гостиная, прихожая и зал для приемов, а в левой – столовая, гостиная и кабинет хозяина дома, куда служанка и проводила Штейнберга.
Джонатан Брандерхорст оказался высоким сухопарым мужчиной лет шестидесяти, с орлиным носом и глубоко запавшими черными глазами, пронзительный взгляд которых вызывал у собеседника неприятные ощущения.
– Господин Штейнберг, я согласился встретиться с вами и ответить на ваши вопросы лишь потому, что меня просил об этом мой старый друг Эдвин. Мы с вами люди практичные, поэтому не будем терять время – переходите сразу к существу дела.
– Согласен, господин Брандерхорст. Речь идет о коллекции из восьмидесяти картин «малых голландцев», вот список.
Мельком, как это сделал ранее ванн Дейк, просмотрев список, пивовар отложил его в сторону.
– Да, это список картин моей коллекции, я сам его составлял. Картины были закуплены агентами в разных городах Голландии в 1789 году. Здесь нет громких имен, таких как Ян Вермеер или Питер де Хох, но работы вполне достойные, к тому же и количество картин в коллекции внушительное. Тогда было трудное время, господин Штейнберг, для многих голландцев те двадцать – тридцать гульденов, что они получили, значили гораздо больше, чем бесполезно висевшая на стене картина. Там все законно, у меня сохранились документы на покупку этих картин.
– Вас никто ни в чем не обвиняет, господин Брандерхорст. – Попытался, успокоить своего собеседника Генрих. – Никаких претензий, ни к вам лично, ни к картинам у меня нет. Мне нужно просто, кое-что уточнить относительно этой коллекции. Где она сейчас?
– Я ее продал. Несколько лет назад мне понадобились деньги для биржевых спекуляций, и я решил продать коллекцию. По понятным причинам я не хотел афишировать эту продажу, поэтому обратился к российскому представителю Новикову – он был тогда поверенным в делах. Новиков отписал императрице…
– Подождите, господин Брандерхорст, – перебил голландца Генрих, – о какой императрице вы сейчас говорите?
– О российской императрице Екатерине, именно ей я предложил свою коллекцию.
– Бог мой, когда это произошло?
Штейнберг явно не ожидал такого поворота событий, что читалось на его растерянном лице.
– Четыре года назад.
– Вы продали свою коллекцию императрице Екатерине четыре года назад?
Окончательно сбитый с толку Генрих, не мог поверить в то, что услышал.
– Именно об этом я вам и говорю, господин Штейнберг. – Раздраженно сказал голландец. – К кому мне еще обращаться, как не к русской императрице? Все знали, что Екатерина дала указание своим послам и доверенным лицам скупать самое лучшее из произведений искусств, выставлявшихся на торги в Европе, причем, за ценой никогда не стояла. Естественно, что для меня это был наилучший вариант. Для оценки картин она обратилась к бывшему российскому послу в Голландии Дмитрию Голицыну (1), который не раз привлекался императрицей для подобных сделок. Голицын помог купить библиотеку Дидро (2), коллекции произведений искусства братьев Кроза (3) и Кобенцля (4). Именно с его подачи был приглашен в Россию скульптор Этьен Фальконе (5) для работы над памятником Петру I (6).
– И ваша коллекция ушла в Россию?
– Я оставил картины в посольстве, а куда они делись, господин Штейнберг, я не знаю, ищите у себя. Было это в сентябре1794 года.
Некоторое время Генрих сидел, обдумывая сложившуюся ситуацию, которая еще вчера выглядела странной, а сегодня стала бессмысленной.
– Дело в том, господин Брандерхорст, что проданную вами в 1794 году коллекцию, уже в этом, 1798 году продали еще раз, и опять в Россию. Император заплатил за эти картины те же тридцать тысяч золотых дукатов, но вместо шедевров получил дешевые копии.
Теперь уже голландец некоторое время сидел, задумавшись, очевидно прокручивая в уме сказанное Генрихом. Видимо приняв какое-то решение, он резко встал и, не сказав ни слова, вышел из кабинета. Вернулся Брандерхорст довольно быстро и, подойдя к Штейнбергу, протянул ему пожелтевший лист бумаги.
– Вот, господин Штейнберг, договор купли-продажи картин, подписанный поверенным в делах Новиковым 16 сентября 1794 года и мной. Договор был составлен в двух экземплярах – второй остался у Новикова. К нему он при мне приложил акт экспертизы картин, написанный Дмитрием Голицыным.
– Голицын присутствовал при этом?
– Голицын написал свое заключение в июле, когда осматривал картины у меня дома, вот в этой самой комнате, отдал его Новикову и вернулся обратно в Гаагу. В сентябре из Петербурга прибыл курьер – привез вексель на тридцать тысяч золотых дукатов. Новиков сообщил мне, и мы все официально оформили.
– Кто, кроме вас и Новикова, присутствовал при заключении сделки?
– Со мной приехали четверо носильщиков, они помогли перенести картины, но сразу же ушли. С Новиковым был только прибывший из Петербурга курьер, вот он и занимался картинами. Как только мы все оформили, сразу прошли в Торговый дом «Wiser», где по векселю на мой счет в банке перевели тридцать тысяч золотых дукатов.
– Фамилию курьера вы не помните?
– Он как-то представился, но сейчас я уже не вспомню. Единственное, что могу сказать, это был пожилой человек, лет пятидесяти.
– Почему каталог написан по-французски?
– Даже в Европе всем известно, что Екатерина читала и писала только по-французски. Поэтому, каталог и остальные бумаги по этой сделке, включая экспертизу Голицына, и договор купли-продажи, составлены на французском языке.
– Что за крестики и галочки стоят напротив каждой картины?
– Крестики ставил мы с Голицыным – когда он проводил экспертизу, а насчет галочек ничего сказать не могу.
– Кто упаковывал картины перед отправкой?
– Новиков сразу предупредил меня, что примет картины только в том случае, если они будут соответствующим образом упакованы и готовы к транспортировке по морю. Понять его можно, достаточно вспомнить сделку 1771 года. Тогда на упаковку двадцати восьми шедевров XVII века ушло несколько недель, да плюс к этому еще и мешок денег – под каждую картину заказывали чехол из лосиной кожи и свинцовый футляр. Естественно, Новиков не собирался этим заниматься, и желал переложить все заботы и расходы на меня. Мы несколько дней искали компромиссное решение, пока не остановились на обычных деревянных ящиках и суконных чехлах. Главным аргументом в пользу такого решения была гибель коллекции в 1771 году (7), несмотря на столь тщательные меры предосторожности.
– Можно более подробно описать упаковку?
– Восемьдесят картин были размещены в двух одинаковых ящиках – по сорок штук в каждом. Дополнительно картины помещались в специально сшитые по размерам суконные чехлы.
– В какой цвет были выкрашены ящики?
– Никто их не красил, обычные ящики, сбитые из сосновых досок.
– Дальнейшая судьба картин вам известна?
– Нет. Если честно, меня это не интересовало, тем более через несколько месяцев Новиков умер, а с вашим посланником Колычёвым никто не сможет найти общего языка. Таких людей вообще нельзя держать на дипломатической службе.
– Отчего умер Новиков? – Спросил Генрих, пропустив мимо ушей последнюю тираду голландца.
– Не знаю, я его после той сделки вообще ни разу не видел, даже о том, что он умер, узнал совершенно случайно.
– Голицын все еще проживает с семьей в Гааге?
– Нет. К сожалению, с семьей он расстался – жена забрала детей и уехала в Мюнстер. Что там конкретно произошло, трудно сказать, знаю только, что его жена перешла в католичество и открыла религиозно-мистический салон. Это он мне сам рассказывал, когда проводил экспертизу картин. В 1795 году Голицын переехал в Брауншвейг. Более точные сведения вы можете получить в посольстве, им наверняка известен его адрес.
– Вы хорошо его знали?
– Можно сказать и так. Одно время, когда он занимался изучением электричества, мы много общались, даже ставили совместные опыты, но потом я сосредоточился на торговле и забросил эти научные изыскания. Голицын очень увлекающаяся натура, его интересовало не только электричество, но и минералогия, вулканология, экономика. Его коллекция минералов одна из лучших в Европе. Он одним из первых занялся изучением потухших вулканов Германии. Он член пяти европейских академий, уже одно это говорит о его большом вкладе в развитие науки. К сожалению, его энтузиазм не нашел поддержки в России и он вынужден был заниматься своими изысканиями на собственные скромные средства. Вы собираетесь навестить Голицына?
– Да, если только смогу разыскать.
– Не сочтите за труд, господин Штейнберг, передайте ему от меня низкий поклон. Скажите, что я часто вспоминаю то время, когда мы занимались электричеством.
Покинув роскошный дом пивовара, Генрих вышел на улицу и, закутавшись от моросящего дождя в плащ, быстрым шагом пошел в направлении улицы Дамрак, на которой располагался Торговый Дом «Wiser». Вернер Юнг был на месте и сразу принял Штейнберга.
– Скажите, господин Юнг, вы давно в Амстердаме?
– Около пяти лет.
– У вас ведь остаются документы на оплату тех или иных сделок.
– Это так.
– Можно посмотреть сентябрь 1794 года.
– Вас интересует покупка императрицей коллекции картин или партии бриллиантов?
– Каких бриллиантов?
– В сентябре 1794 года мы оформили два векселя, каждый номиналом в тридцать тысяч золотых дукатов: по первому оплатили бриллианты в фирме «Sparkling Diamonds», по второму коллекцию картин пивовара Джонатана Брандерхорста.
– С Брандерхорстом все понятно, а кто заказывал бриллианты?
– Этого я не знаю. Курьер был один, фамилию я сейчас уже не вспомню. Мне она ни к чему, поскольку я имел дело только с Новиковым. Сначала мы перевели деньги за бриллианты, а на следующий день оплатили картины. Никаких претензий по этим сделкам из Петербурга не поступало.
Управляющий встал, подошел к стоявшему в углу шкафу и достал папку, на корешке которой стоял 1794 год. Вернувшись на место, он раскрыл папку и, пролистав несколько листов, развернул ее к Штейнбергу.
– Вот, господин полковник, оба векселя за личной подписью императрицы. Наш филиал в Петербурге подтвердил их правомочность.
Генрих аккуратно переписал данные к себе в тетрадь.
– Скажите, господин Юнг, а кто платил проценты по всем этим сделкам? Вы ведь работаете не бесплатно?
– К вашему делу это точно не имеет никакого отношения, господин Штейнберг. Просто учтите, что фирма «Sparkling Diamonds» и господин Брандерхорст получил оговоренную сумму полностью.
Дождь не прекратился и, оказавшись на улице, уже основательно промокший Штейнберг, хотел было повернуть в сторону гостиницы, когда вдруг вспомнил про секретаря Волкова. Точнее, он вспомнил про журнал, в котором Волков ежедневно записывал все, что имело непосредственное отношение к работе посольства.
«А ведь в журнале за 1794 год должна быть запись о приезде курьера из Петербурга». – Подумал он про себя, уже направляясь в сторону канала Херенграхт.
– Генрих Карлович, вы насквозь промокли. – Волков суетился вокруг нежданного гостя, принимая его плащ и шляпу. – Какое срочное дело заставило вас покинуть уютный дом в такую погоду?
– Старые журналы посольства, Матвей Иванович. – Штейнберг подошел к полыхающему камину. – Меня интересует сентябрь 1794 года.
– Возьмите, выпейте, а то не дай бог заболеете. – Волков подал Штейнбергу рюмку коньяка. – Вот его превосходительство вчера простудился, а сегодня неважно себя чувствует. Полчаса назад выпил две чарки коньяка, и лег в кровать.
– Пусть отдыхает. Я только посмотрю журнал и уйду.
Волков прошел в заднюю комнату, где вероятно находился архив, а Штейнберг занялся коньяком.
– Какое число вас интересует?
– С десятого по четырнадцатое сентября должна быть запись о приезде в Амстердам курьера из Петербурга.
Волков подошел к столу, раскрыл журнал и, пододвинув ближе шандал с тремя горящими свечами, зашелестел страницами.
– Вот! Нашел! – Радостно объявил он. – Запись от 14 сентября.
– Фамилия курьера?
– Ян Адамский.
– Теперь нужны записи от 15 и 16 сентября. – Штейнберг подошел к столу, поставил пустую рюмку и склонился над журналом.
– Понедельник 15 сентября. По векселю № 125 переведено на счет фирмы «Sparkling Diamonds» тридцать тысяч золотых дукатов за партию бриллиантов. Вторник 16 сентября. По векселю № 126 переведено на счет Джонатана Брандерхорста тридцать тысяч золотых дукатов за коллекцию из восьмидесяти картин XVII века.
Волков оторвал глаза от журнала и посмотрел на Штейнберга.
– Генрих Карлович, это случайно не наши картины?
– Наши, Матвей Иванович, только об этом никому ни слова. Дальше должна быть запись об отъезде курьера. Мне нужно знать дату и название судна.
Волков перевернул лист, внимательно просматривая записи.
– Вот! Четверг 18 сентября Ян Адамский отплыл в Петербург на шведском корабле «Надежда».
Штейнберг достал свою рабочую тетрадь, и сев за стол, стал переписывать данные. Закончив работу, он поблагодарил Волкова и, облачившись в свой мокрый плащ, опять вышел под дождь. Когда он добрался до гостиницы, на нем не было сухого места. Ежась от холода, он быстро переоделся в сухое, закутался в плед и расположился рядом с горящим камином. Анна подала мужу горячий кофе и пристроилась рядом, всем своим видом выражая нетерпение.
– Генрих, ты узнал, кому Брандерхорст продал картины?
– Да. Четыре года назад он продал свою коллекцию императрице Екатерине.
Гнетущая тишина лучше любых слов свидетельствовала о том изумлении, которое испытала Анна. Еще вчера казалось, что они близки к цели, достаточно только узнать, кто стал новым владельцем коллекции. Узнали…
– Генрих, я совсем запуталась.
– Если тебя это утешит, то я тоже ничего не понимаю. Как в Амстердаме появилась коллекция картин, которая четыре года назад уплыла в Петербург и сейчас должна находиться в Эрмитаже?
– А может она никуда и не уезжала, или точнее не уплывала? – Высказала свои соображения Анна. – Может она все эти четыре года находилась в Амстердаме?
– В посольстве есть запись о том, что 18 сентября 1794 года картины, были отправлены в Петербург на шведском судне «Надежда». Груз сопровождал курьер – Ян Адамский. Кроме этих картин он вез еще и партию бриллиантов на такую же сумму. Общая сумма отправленных тогда ценностей составляла шестьдесят тысяч золотых дукатов. Пропали тринадцать пудов золота и никто ничего не знает!
1. Голицын Дмитрий Алексеевич (1734 – 1803 гг.) – русский дипломат, посол в Голландии (1769 – 1782), тайный советник.
2. Дени Дидро (1713 – 1784) – французский писатель, философ-просветитель, основатель «Энциклопедии», почетный член Петербургской академии наук (1773).
3. Братья Антуан и Пьер Кроза – в правление Людовика XIV (король-солнце) были самыми богатыми людьми во Франции – кредитовали королевский двор.
4. Кобенцль, Иоганн Карл Филипп фон (1712 – 1770) – граф, австрийский государственный и политический деятель, дипломат.
5. Фальконе, Этьен Морис (1716 – 1791) – французский скульптор.
6. «Медный всадник» – монументальный памятник Петру I.
7. Шхуна «Фрау Мария», перевозившая коллекцию затонула у берегов Финляндии.
Глава 19. Амстердам, 23 сентября 1798 года (воскресенье). Штейнберг, 4-й день расследования. Окончание.
Как ни прискорбно было сознавать, но следствие четыре дня топталось на месте – никаких реальных зацепок у них не было. Продавец исчез, и шансы отыскать его стремятся к нулю. Удалось найти, мастерскую, где были заказаны копии картин, но это лишь подтверждает, что продажа картин – четко спланированная афера. Из улик у них на руках только два портрета предполагаемых мошенников, которые, в сущности, пока ничего не дают. В довершение всего, эта странная история с покупкой коллекции Брандерхорста в 1794 году императрицей Екатериной, которая окончательно завела следствие в тупик.
Есть от чего впасть в уныние и потерять интерес к делу, но Штейнберг был шахматистом, а эта серьезная игра всегда закаляла характер. Нельзя стать сильным игроком, не научившись делать выводы из поражений. Многие с большим желанием начинают играть в шахматы, но потерпев ряд неудач, быстро теряют интерес – лишь единицы упорно продолжают учиться на собственных ошибках и становятся мастерами. К их числу относился и Штейнберг. В шахматных партиях он не раз оказывался в тяжелом положении, однако это только подстегивало его, и он начинал работать с удвоенной энергией. От тягостных размышлений его оторвал голос жены.
– Генрих, и что нам теперь делать?
– Продолжать расследование. По моему мнению, мы на правильном пути и факт, что коллекцию купила Екатерина, ничего не меняет – становится только интереснее.
– Ты в этом уверен?
– Конечно, чем сложнее задача, тем почетнее победа. Как математик, ты должна это понимать.
– Не каждый математик может стать хорошим следователем. – Возразила Анна. – В расследовании важна логика. Именно логика помогает анализировать и оценивать факты, определять связь между ними и выстраивать последовательность событий.
– Но ведь в математике для доказательства теорем тоже используется логика.
– Правильно, только ты забыл, что в математике все базируется на аксиомах. Вот Евклиду хватило всего пяти постулатов, чтобы написать учебник по геометрии, а жизненные ситуации и поведение людей нельзя уложить в прокрустово ложе жестких математических формул. Возьми ситуацию с этими пропавшими картинами – куча ничего не объясняющих разрозненных фактов.
– Анна, ты слишком категорична. Действительно, сейчас у нас на руках лишь отдельные факты, но задача в том и состоит, чтобы выстроить их в логическую цепочку. Ты когда-нибудь видела, как собирают мозаику? Вначале это просто куча разноцветных камушков, но по мере того, как каждый занимает отведенное ему место, вырисовывается целостная картина. Так и в нашем случае: пока есть только ряд фактов, внешне никак не связанных между собой, но по мере появления новых данных они будут выстраиваться в отдельные фрагменты, которые со временем дадут нам полную картину преступления.
– Генрих, все это только слова, красивые, правильные, но лишь слова, а я хочу услышать конкретный план дальнейшего расследования.
– Начнем с портретов. Нужно показать их сотрудникам датской фирмы «Северная звезда».
– Что тебе это даст?
– Возможно, один из них был пассажиром судна «Королева Маргарита». Это не мог быть «продавец», его Корсаков знал, а вот загадочный покупатель творений Гартмана вполне подходит. Сейчас у меня уже нет сомнений, что подмена картин произошла на корабле во время рейса. Если это так, то мошенник должен быть среди пассажиров.
– Исключая Корсакова там еще пять фамилий. Из них три явно русские: Чиркин, Хворостов и Максимов, а две, с большой долей вероятности, польские: Лозинский и Новак.
– И все пятеро плыли до Петербурга?
– Да. Так указано в документах.
– Тогда с ними разберется Виктор. Что с багажом?
– Там основной груз селитра в бочках – заказ российского военного ведомства. Ящиков мало, из них по весу подходят только те два, что были отправлены в Любек.
– Эти ящики не дают мне покоя. Зачем отправлять ящики из Амстердама в Любек на корабле и доплачивать за изменение маршрута, когда проще было нанять подводу и перевести на лошадях. Это и быстрее и значительно дешевле.
Генрих встал и достал из шкафа карту Балтийского моря, купленную в Петербурге.
– Вот, смотри. – Генрих взял карандаш и стал прокладывать на карте маршрут шхуны. – Покинув Амстердам, «Королева Маргарита» должна обогнуть Данию, зайти в Копенгаген, а затем изменить курс, чтобы попасть в Любек. На это уйдет в самом лучшем случае недели полторы, в то время как по суше из Амстердама в Любек можно попасть дней за пять. Судя по карте, здесь не более восьмидесяти миль.
– Если в ящиках были копии картин, как ты предполагаешь, то кто их подменил? Как ты помнишь, отправитель, остался в Амстердаме.
– А если среди пассажиров был его сообщник?
– Тогда он должен был сойти в Любеке, а все пятеро пассажиров плыли в Петербург.
– По документам это так, но кто может поручиться, что в Любеке один из них не сошел?
– Пожалуй, в этом ты прав, Генрих. Пассажир, человек вольный и может сойти в любом порту, главное, что об этом никто не будет знать. Как я понимаю, судовые документы шхуны «Королева Маргарита» нам ничего не дали.
– Это так, но показать портреты служащим «Северной звезды» нужно в любом случае. Закрыли тему «Королевы Маргариты», двигаемся дальше. А что дальше?
Генрих задумался. Дальше, к сожалению, ничего не получалось. Продавец пропал, и эта линия оборвалась. Нашли банк, куда были переведены деньги, вырученные за картины, но достать их оттуда не представляется возможным, и скорее всего их там уже давно нет. Покупатель подделок известен, точнее, есть его портрет и описание, однако сам он наверняка уже давно покинул Амстердам в неизвестном направлении. Список имен, найденный в камине, если как-то и связан с этой аферой, давно уже отработанный материал. Везде тупик, все концы оборваны, и связать их в единое целое не представляется возможным. Похоже, что в Амстердаме они уже ничего не смогут найти. Нужны дополнительные факты, а где их взять, куда отправляться?
– Ну, так что дальше? – Ехидно спросила Анна.
– Признаю свое поражение. – Генрих шутливо поднял вверх руки. – Ты оказалась права – у нас на руках только разрозненные факты. Оставаться дальше в Амстердаме бесполезно – ничего нового мы здесь уже не найдем.
– И в каком направлении мы будем двигаться дальше?
– Единственный вариант, это повторить путь «Королевы Маргариты». Придется посетить все порты, в которые заходила шхуна, ничего другого я предложить не могу.
– Ты предлагаешь отправиться на корабле обратно в Петербург?
– Нет. Мы проделаем весь путь по суше. Копенгаген нам не нужен, начнем с Любека, а затем Кенигсберг. Судя по карте, расстояние между Амстердамом и Кенигсбергом не более двухсот миль, так что весь путь займет не более двух недель. Учитывая, что в каждом порту придется еще задержаться на два-три дня, то все путешествие продлится максимум месяц.
– Только без меня.
– Почему? – Генрих недоуменно уставился на жену. – Ты же сама настаивала на участии в этом расследовании?
– Кое-что изменилось. В моем положении лучше воздержаться от дальних поездок по раскисшим от дождей, отвратительным осенним дорогам. Ты ведь хочешь получить здоровую наследницу?
Наконец до Генриха стало кое-что доходить. Он кинулся к жене и, заключив ее в объятия, стал осыпать поцелуями. Затем, в страстном порыве подхватил Анну на руки и начал кружиться по комнате. Любовную идиллию прервал резкий стук в дверь.
– Войдите. – Крикнул по-немецки запыхавшийся Генрих, опуская Анну на пол.
Дверь отворилась, и на пороге возник ни кто иной, как Виктор Соколов.
– Пардон. – Растерянно пробормотал он, увидев обнявшихся посреди комнаты супругов. – Я кажется не вовремя?
Его французский был отвратителен, но для Штейнберга он звучал, как ангельское пение.
– Виктор! – Радостно воскликнул Генрих, отпуская жену и бросаясь в объятия к другу. – Как я рад, что ты приехал!
– Но у меня создалось впечатление, что я…
– Виктор Алексеевич, с каких это пор вы стали таким деликатным? – Прервала словоизлияния Соколова Анна, подавая бравому гвардейцу левую руку для поцелуя. – Помниться, раньше вы этим не грешили?
– Серафима Дмитриевна взялась за мое воспитание. – Виктор приложился к изящной ручке. – А вы Анна Германовна все хорошеете.
– Она так и не отучила вас от дешевых комплиментов.
– Времени не хватило. Как уехал из Екатеринбурга в июле, так до сих пор и мотаюсь по свету. Сейчас вот к вам заглянул в Амстердам, а куда дальше и когда все это закончится, одному богу известно.
Соколову с дороги нужно было привести себя в порядок и немного отдохнуть, поэтому решили встретиться через час, тем более что он снял номер напротив. Виктор, отправился к себе, однако, через пару минут вернулся.
– Извини, Генрих, можно тебя на минутку?
Генрих вышел в коридор и вслед за другом проследовал в его номер.
– Это что весь номер? – Развел руками Соколов, стоя посреди маленькой комнатушки. – А где спальня?
Генрих, наконец, понял, в чем дело и, прислонившись к входной двери, громко рассмеялся. Анна, услышав смех мужа, вышла в коридор и встала в проеме.
– Чего вы шумите?
– Виктор спрашивает, где его кровать? – Сквозь смех проговорил Генрих, к которому тут же присоединилась и Анна.
– Чего ржете? – Не выдержал Соколов. – Где кровать, я вас спрашиваю?
Генрих, продолжая смеяться, подошел к встроенному в нишу шкафу, перед которым стоял такого же размера деревянный ящик с подлокотниками и, отодвинув нижнюю створку, рукой показал другу на видневшуюся в глубине подушку. Виктор осторожно заглянул внутрь.
– Это кровать? – Наконец, спросил он, выпрямляясь и окидывая взглядом всю конструкцию. – Но там даже нельзя вытянуться во всю длину.
– Виктор, ты не знал, что в Европе принято спать в шкафах? – Закончив смеяться, спросила Анна.
– Откуда? Я никогда не был Европе. – Кипятился Соколов. – Вы же не спите в шкафу?
– Нет, у нас обычная кровать.
– Где этот прохиндей, что поселил меня в этот номер?
– Виктор, нормальная кровать в этой гостинице всего одна.– Примирительно сказал Генрих. – Думаю, пару дней ты сможешь поспать в таких условиях.
– Хорошо сказать – сможешь поспать! – Продолжал возмущаться Соколов. – Мне придется спать сидя!
– Так и задумано. – Утешал друга Штейнберг. – Врачи считают, что сон, в положении полусидя, снижает риск кровоизлияния в мозг и позволяет легче дышать.
– Чем-то напоминает собачью будку. – Уже более спокойным тоном резюмировал Виктор. – Генрих, вот объясни мне, как я туда залезу? Лезть придется головой вперед, но я не смогу развернуться в этой клетке и мои ноги окажутся на подушке, а лазить жоп.. , пардон, ногами вперед я не умею – гвардия никогда не пятится назад!
– Можно залезть с другой стороны. – Генрих закрыл переднюю створку и открыл заднюю. – Тогда твои ноги окажутся там, где и должны быть.
Явившийся на ужин, отдохнувший, вымытый, бритый, в шикарном костюме, сшитом специально для поездки в Европу у лучшего портного Петербурга, Соколов выглядел настоящим франтом.
– Что это ты вырядился, как на бал в императорский дворец? – Удивился Генрих.
– Портной посоветовал, сказал, что недавно такое же сшил себе известный щеголь Борис Голицын. Откуда мне было знать, – оправдывался Виктор перед друзьями, – что в Амстердаме одеваться скромнее, чем в Петербурге.
– В Голландии вообще все гораздо проще, чем в России. – Пояснила Анна. – Здесь отменены гражданские сословия и привилегии. Никаких тебе князей, герцогов и прочей аристократии, так что некому пускать пыль в глаза. Однако богатых людей ничуть не меньше чем в любой другой стране, а может быть даже и побольше, просто здесь не принято выделяться.
– Мадам, завтра я облачусь в рабочее платье, и тоже ничем не буду выделяться из толпы. – Проголодавшийся Виктор, решил не вступать в полемику на столь щекотливую тему. – Давайте сначала сытно покушаем, а уже потом займемся делами.
Возражений не последовало, и ужин прошел в спокойной дружеской обстановке. К десерту заказали две бутылки шампанского и, выпив по бокалу за встречу, перешли к обсуждению рабочих вопросов.
– Тогда я и начну. – Заявил Соколов. – У меня не так много фактов. Вам известно, что Корсаков был убит возле собственного дома, предположительно в десять часов вечера, в день возвращения в Петербург 15 августа. Версия ограбления отпала сразу, поскольку не взяли ни деньги, ни даже золотые часы, да и сам способ убийства не характерен для грабителей. Мы решили, что убийство Корсакова связано с фальшивыми картинами, а значит, убийца прибыл в Петербург на том же корабле. К счастью пассажиров оказалось всего семь человек, из которых шестеро, включая Корсакова, возвращались из Европы, где находились по служебным делам. Неизвестным оставался только один, поляк Анджей Новак, по словам попутчиков, бывший офицер австрийской армии. Выйдя в отставку, он якобы собирался купить поместье под Москвой, куда и направлялся. Нам удалось выяснить, что в Петербурге он не регистрировался и в Москву на почтовых не уезжал.
– У тебя есть его описание.
– Не только описание, есть даже портрет. – Соколов достал из папки творение художника Семина. – Вот, составили со слов пассажиров.
Сходство было поразительное, Генрих, только взглянув на рисунок, сразу это понял. Художнику удалось запечатлеть наиболее характерные черты лица – выделяющиеся скулы, глубокие складки, протянувшиеся от крыльев носа к уголкам рта, шикарные усы и тяжелый взгляд.
– Это точно он! – Взволнованно произнес Генрих. – Именно этот человек купил в мастерской Гартмана восемьдесят картин, которые вы получили в Петербурге. Завтра мы навестим мастера Гартмана и сравним оба портрета, но это будет пустая формальность.
– Вы нашли мастерскую, где были написаны наши подделки?
– Да. Хозяин подтвердил, что это его работа. По нашей просьбе он написал портрет заказчика, который мы завтра и заберем.
– Генрих, теперь все стало на свои места. – Радостно воскликнула Анна. – Новак купил в мастерской восемьдесят копий, упаковал их в два ящика и погрузил на корабль «Королева Маргарита». Пока судно огибало Данию, он спокойно подменил картины и выгрузил шедевры в Любеке. Вот для чего нужен был этот спектакль с изменением маршрута. Сейчас настоящая коллекция спокойно лежит в двух ящиках на складе в Любеке.
