Солдаты бежали до утра. Измученные, раненные они не останавливались бежали по лютому морозу, не оглядываясь. Немцы бросили на преследование малые силы, а через два километра и вовсе остановились.
Никита еле тащился по снегу со своей раненной ногой. Измученная армия остановилась лишь когда совсем расцвело и за спиной не слышались звуки погони.
Окровавленные солдаты падали на холодный снег, не способные идти дальше. Люди изнывали от усталости и ран. Офицеры ничего не могли поделать. Поднять бойцов было не в их силах, да и сами они так же устали. Был объявлен сорокаминутный перевал.
– И что нам теперь делать командир? – Подавленный, спросил Евгений у Норыжкина.
– Командование хочет отойти к Ковно или Осовцу. Там уже решится, как быть дальше.
– Мы не сможем дойти до туда, слишком далеко, у нас каждый второй раненный и нет припасов. – Включился в разговор Кузьмич.
– Надо, у нас нет другого выбора. Там есть гарнизон, подкрепление. Если немцы продолжат наступление, то только там у нас есть шанс все исправить, не допустить их прорыва в Россию. Мы обязаны добраться туда и заново дать отпор этим чертовым паскудникам! И мы это сделаем чего бы то не стоило. Слишком много крови пролилось сегодня, и я обещаю она не будет черт побери пролета напрасно.
Норыжкин сорвался. Он больше не мог сохранять привычную сдержанность и холоднокровие. Впервые пятеро товарищей увидели его таким.
Когда Норыжкин смолк, никто не осмелился заговорить.
Молчаливые взгляды пятерых сосредоточились на своем командире. То, что он сказал, в это до боли хотелось верить, но все они были там, на поле боя видели все сами не только сегодня, а на протяжении трех долгих месяцев. Сам факт того, что они были живы, это всего лишь случайность, удача. Благодаря героическим усилиям их самих и их братьев по оружию, десятая армия, хоть и очень поредевшая, смогла выжить. Но эти израненные измотанные осколки уже не способные противопоставить, опьянённой победой немецкой армии, ничего.
Таков расклад сил. Кирилл, Кузьмич, Иван, Никита, Макар даже Евгений понимали это.
Норыжкин, уловивший сочувственный взор подчиненных, не в силах более произнести ни слова, поднялся с заметенной снегом земли и ушел.
Остальные так и остались сидеть, погруженные каждый в свои тяжелые мысли.
Слова тут были бы излишне. Они через слишком многое прошли и понимали друг друга слишком хорошо.
Никите хотелось взвыть. От усталости ломило все тело, свежие раны донимали болью, холод постепенно подмораживал остывающее тело. Три долгих месяца, три месяца ежедневных бессмысленных боев, бессмысленных смертей, ради того, чтобы за один несчастный день все потерять.
Неожиданно Кузьмич достал сверток из залитого кровью тулупа. Тряпочка окрасилась в характерный багровый цвет. Он не спеша развернул ее и положил в середину круга, достал свою трубку, взял горсточку табака с развернутого свертка.
– Огниво есть у кого?
Евгений достал кремень из кармана, протянул Кузьмич. Тот быстрым движением ударил камешком по кремню над трубкой и высек желанную искру. Быстро сунул трубку в рот, раскуривая табачный дым.
Кузьмич сделал первый затяг, вдохнув, а затем выдохнув горький табак из легких. Насладившись, он передал трубку Евгению, тот затянулся и передал дальше по кругу.
– Как жжешь ты умудрился и табак, и трубку спасти? – Спросил Макар.
– Знаешь, перед боем положил по памяти в карманы, думал не брать, что толку все равно помру, но рука сама кинула. И вот в бою, когда на вал отошли, немец со штыком вперед на меня полез, чудом гада прибил. Тот уже мертвый на меня повалился всего кровью вымазал, да с собой на землю уволок. Тут то думаю всё, не поднимусь уже больше, либо затопчут, либо прибьют. А рука как раз у кармана была и нечаянно через одежду трубку ею нащупал, так еще удивился про себя, откуда это она там, вродеж в землянке оставил. И тут мне мысль пришла, что черт подери, может я для себя в голове то и решил, что помру, но бог то еще свое слово не сказал. Может он мне руку то и направил, чтоб трубку в карман положил, может выжить я все-таки должен. Приподнимаю голову, а Норыжкин совсем рядом, я руку тяну, он заметил и помог. Ей богу, спас, сам бы уже не встал, сил совсем не было. А на ногах как оказался, твердо решил, ну уж нет, выживу я сегодня, чего бы там не было, выживу! И пока бежали всю дорогу руку из кармана с трубкой не вытаскивал, будто прилип, а она мне силы давала, без нее бы сгинул наверняка.
– Эх Кузьмич, видать действительно выжить должны были. Не подвела меня чуйка! – Сказал Евгений.
У пятерых появилась улыбка. В этот момент общей скорби, в памяти у всех вспомнились вчерашние слова Евгения, как он про свое чувство говорил. А ведь действительно выжили, вопреки всему выжили! Они смотрели в лицо смерти, дышали с ней одним воздухом и в любой момент могли стать ее добычей. Смирившиеся со своей участью, простые солдаты, смогли избежать предначертанную им судьбой неотвратимую встречу. И ценой этого стали тысячи их братьев по оружию, которые отдали свои жизни защищая друг друга. Только благодаря им, их героизму десятки таких же храбрых солдат остались в живых.
– Подъем! Дальше идем. – Заслышались приказы.
И вновь остатки десятой армии поднялись с холодного снега на уставшие ноги. Им, изможденным, предстояло еще не мало пройти за сегодня, но они пройдут во имя тех товарищей, что навсегда остались в этих полях, во имя своего героического подвига, который они сотворили, они пройдут этот путь ради самой жизни, которую им удалось выкрасть из лап смерти.
В течении следующих двух дней, подгоняемая командами офицеров, десятая отступала к линии Осовец- Ковно. Немцы бросили преследование, что было весьма нехарактерно для всегда точных и педантичных солдат рейха. Командование это тревожило. Если гансы предпочтут сосредоточить силы в центральном направление, а не наступать дальше, то война для России может быть проиграна. Но эти заботы не слишком сочетались с реальностью. Что толку от этих бессмысленных тревог, когда все что осталось от вашей армии горстка израненных, замученных дорогой солдат, не способных никак изменить положение дел.
Реальность была такова: остатки десятый должны были добраться до следующей, предполагаемой, линии обороны и попытаться там вновь организовать сопротивление.
В течение двух дней Никита, как и все солдаты, спал всего часов восемь от силы. Длинная дорога казалось неопределимой бесконечностью, которую они никогда не пройдут. Тяжело раненные медленно и мучительно умирали прямо на руках своих изможденных товарищей. Хоронить их не было времени, так что за десятой буквально оставался след из трупов.
Ситуацию усугубляли сильные морозы, температура порой опускалась до двадцати семи, а то и тридцати градусов, метели не переставали засыпать снегом редкие группки русских солдат.
Легкие ранения постепенно становились тяжелой ношей. У Никиты воспалились полученные раны, они начали гноиться. Большую часть дороги он прибывал в лихорадочном бреду и только при помощи своих товарищей, умудрялся идти.
По правде, никто уже и не надеялся добраться до пункта назначения живым: нехватка припасов и провианта, холода, увечья, ранения и усталость. Казалось с такими условиями просто невозможно выжить. Но благодаря своему мужеству, отваге, везению жалкие остатки смогли добраться до новой линии фронта, где в скором времени предполагалось продолжение той беспощадной битвы.
Первыми их встретили часовые. Именно они помогли ослабшим и обессиленным войнам добраться до лагеря, что расположился в окрестностях Прасныша. Здесь впервые за три дня пути они наконец смогли получить столь необходимый отдых.
Никита же был отправлен в госпиталь. Лихорадка окончательно сломила его, но местным врачам удалось вывести заразу и избавиться от гноя. К следующему утру он уже пришел в сознание.
Никита лежал на своей койке, укутанный в теплые одеяла, от которых разило потом и кровью. В палатке госпиталя было ужасно холодно. Остатки болезни еще терзали измученное тело, но чувствовал он себя гораздо лучше, в физическом плане.
Он лежал и вспоминал три бесконечных месяца обороны, вспоминал битву и отступление. Он не мог думать ни о чем другом. Перед глазами стояла белая пурга, сопровождавшая их всю дорогу, в ушах звенел скрежет металла и выстрелов. Никита с потерянным, бессмысленным взглядом дырявил тканевый потолок.
И вдруг раздался знакомый голос. Крепкие руки обхватили его за плечо и перед глазами появились знакомые лица.
– Смотрите- ка, дышит и глаза открытые!
Никита оторопел, шум в ушах неожиданно притих, разум не много прояснился.
– Эй Никита, скажи хоть слово. Давай очнись, паскудник этакий!
– Это вы? – Слабым и тихим голосом, Никита обратился к товарищам.
– Да мы, родимые! Сильно ты нас напугал!
– Тихо парни. Не спешите, слышали же доктора, у него там какой-то шок.
Никита сумел сконцентрировать зрение на лицах и наконец различил лица своих друзей.
– Что случилось?
– Ничего не помнишь?
– Нет Кирилл. Только помню, как пробирались сквозь снег.
– Ты залихорадил, на ногах устоять не мог. Мы тебя на себе тащили. Еще бы немного и помер. Слава богу успели добраться до лагеря. Фортовый ты брат! – Сказал Евгений.
– Мы уже на новом рубеже?
– Да, мы под Праснышом. Ты после операции чуть ли не день мертвым пролежал.
– Черт побери. Прусаки еще не напали? Мне нужно встать, помогите.
–тише! Ты еще слишком слаб, чтобы встать. Врач сказал тебе до вечера хотя бы полежать, а немца еще даже не видать не переживай.
– Как же так меня болезнь сломила?
– Раны загноились. Прям черным кровь шла. Ей богу думали не доживешь, а нет, выдержал!
– А где Кузьма, Ваня и Макар?
– Спят еще, они со своими ранами намучились, но у них не все так плохо как у тебя. Хочешь воды?
– Да, очень.
Никита окончательно вышел из странного, непонятного для самого себя состояния. Евгений взял откуда-то ковшик и зачерпнул из бочки воды. Никита приподнял голову, Женя прижал ковш к губам, и холодная влага устремилась в горло.
Никита жадно выхлебал первый ковш, Евгений дал еще. Ужасная сухость, которую он еще несколько мгновений назад не чувствовал, сдавливала горло. Только напившись и откашливавшись, он смог вновь заговорить.
– Знаете, пока вы не пришли, я был словно мертв. Перед глазами стояли окопы, битва и заснеженная дорога. Это просто шло по кругу.
– Это из-за утомления и болезни. Врач сказал, что здесь такое у каждого третьего. Шок или как-то это называется. Я честно сказать его умных выражений не совсем то и понимаю. – Сказал Евгений.
– Наверное он прав, но это очень странное состояние, я как будто умер.
– Ничего подобного. Ты жив, как и мы, а это главное! Все что ты сказал скоро пройдет. – Ответил Кирилл. – Раны у тебя не серьезные глядишь к вечеру или к завтрашнему утру будешь уже на ногах!
– А вы сами как?
– Хорошо. Мы проспали с день, в баню нас отвели и накормили. Здесь с провизией дела куда лучше, чем у нас были.
– Да и оборона посолидней, честно признаться. – Вклинился Евгений- Окопы что надо, укрепленные с блиндажами. Подкрепление прибыло, так что здесь уж мы прорыва точно не допустим!
– Хорошо. Спасибо вам за все.
– Не за что брат. Ты бы поступил так же, да и по- Другому на войне никак. Ну отдыхай, поспи. Тебе нужно восстановить силы, а мы пойдем, нам еще Норыжкина найти надо.
– Зачем?
– Мы его еще не видели после того, как зашли в лагерь. Нужно узнать о дальнейших приказах.
– Ладно, идите.
Двое друзей покинули палатку, а Никита спустя несколько минут погрузился в тяжелый сон.
На следующий день болезнь окончательно отступила. Он смог встать на ноги, выпрямить спину. Свежие, зашитые шрамы еще болели, но такая мелочь его не смущала.
В госпитале выдали новый комплект формы, еще не пропитанный потом, и отправили в баню. В первые за три месяца он мог по- Настоящему помыться, смыть с себя всю окопную грязь, отпарить тело от застывшего на нем пота.
После помывки, Никита вернулся к своим товарищам, не без труда найдя их в огромном лагере.
– Ну здравствуйте мои спасители!
– Быстро ты оклемался. Кирилл сказал, что тебя точно еще продержат несколько дней.
– Что ты брешешь? Не слушай старого прохвоста. Кузьмич видать больно хорошо отоспался и вновь вернулась его ехидность.
– Ну оно и хорошо. Наконец дух перевести хоть не много можем.
–твоя правда.
– А откуда так солдатиков много взялось? Подкрепление никак подошло?
– Подошло. Оказывается, совсем маленько не продержались. Вся эта орава к нам на подмогу шла, да буквально на четыре дня опоздали. Поэтому то нас немец не преследовал, а мы всю дорогу удивлялись.
– Успели бы глядишь там бы вражину и сдержали, а может и вовсе столько наших за зря не полегло.
– От чего же зазря, а Иван?
– Скажи ему Кирилл.
– Слушай Никита. Помнишь мы вчера Норыжкина искали? Так вот нашли на свою голову. Он будто сам не свой после отступления. Даже дух не перевел, все в главной ставке торчал, оказывается. Нашли мы значится его и получили приказ- Готовиться к наступлению.
– Как это? К какому наступлению? Мы еле спаслись, практически вся десятая там осталась, так еще и позиции все немец прибрал и облюбовал.
– Командование требует. Ничего не поделаешь.
– А чем наступать то? Подмога конечно хорошо, но мы таким количеством дай бог эту территорию удержим, а против двух немецких переть, нас же разобьют в пух и прах.
– Это еще что? – Вновь вмешался Иван.– Немцы еще и сами в наступление идут, глядишь скоро до сюда доберутся, а нас им навстречу отправляют, с молодыми.
– Все подкрепление из новобранцев набрано?
– Все зеленые, пороха не нюхавшие. Вот тебе и дела.
– И когда выступать велено?
– Через два дня. – Ответил Кирилл.
–только из огня, да к сразу в полымя. – Вставил свои пять копеек Кузьмич.
– А если враги так близко, то мы вообще успеем сняться?
– Нет конечно! Чертовы генералы, живут в своих сновидениях и ничего кроме них не видят. Попомните мои слова, ни в какое наступление мы даже выйти не успеем. Зажмут нас здесь и опять на месяца в окопы засядем, если вообще за один бой нас не перебьют.
– Брось ты Иван! С нами не только эта подмога. Вроде еще первая и двенадцатая к нам идут.
–толку то? Сам же сражался, все сам видел, как немцы нас смяли. А эти две армии то же прямиком из боев, поредевшие. Слышал я как они там, в центре тоже еле штандарты сохранили. Да и у немцев солдаты только прибывают.
– Все настолько плохо?
– По правде, скорее да, чем нет. – Начал мрачно Евгений- Слухи конечно, но скорее всего правдивые. У немцев с запада огромные силы перебрасываются, к тем что нас разбили еще армия точно подойдёт. А наши до нельзя измотанные. Передышка дело конечно хорошее, но коль их такая орава собирается… Видимо здесь снова и засядем, да только еще всеми правдами и неправдами нас вперед гнать офицеры будут. Ставке кровь из носу нужно позицию вернуть, что б весь план изначальный работал.
– Значит снова в бой. – Никита тяжело опустился на хлипкую деревянную табуретку. – Есть у кого курево?
Кирилл достал сверточек и забил трубку табаком, прикурил и подал Никите.
– Видать не выиграем мы эту войну.
– Ты Евгеша не будь ребёнком. Конечно не выиграем, хоть бы в живых остаться.
– Брось ты Иван смуту наводить! И без тебя тошно.
– Ну а что Кирилл? Тут уж ничего не попишешь. Сам же все знаешь. Наступление полностью провалилась, север отдали, так теперь здесь повязнем.
В палатку вошел Норыжкин. Выглядел он действительно худо, даже Никита со своими ранами на его фоне смотрелся живее.
– Приветствую Никита, рад что выкарабкался.
– Спасибо.
– Не за что. Слушайте, я к вам с новым приказом. Наступление пока отменяется!
– Чего же это? – С тайной ехидной поинтересовался Иван.
– Велено дождаться подкрепление. Первая и двенадцатая до нас доберутся лишь через неделю. Когда объединимся тогда и выступим.
– А что там немцы?
– Вижу тебя уже ввели в курс дела, да Никита? Так вот, еще раз озвучу для всех, по данным разведки враг остался на завоеванных позициях. Ясно?
– Так точно!
– Вот и славно, пока отдыхайте.
Офицер, донеся до своих подчиненных информацию, покинул расположение солдат.
– Брехня это. Разведчики сами рассказывают, что в дне пути от нас сукины дети!
– А от чего же им врать?
– Говорю же. Кровь из носу командованию надо позиции вернуть, не хотят дух солдат деморализовать, перед своим сказочным наступлением. А вот что они будут говорить, когда немец на завтра или послезавтра обстреливать нас начнет, мне интересно их байки послушать будет.
– Ладно, хватит трындеть. Не наше это дело, приказы обсуждать. Мы солдаты и должны выполнять свой долг!
– Ишь как заговорил Кирилл. А в начале я от тебя таких речей не припомню.
– Успокойся Иван.
– А ты не успокаивай меня Женька. Ты то у нас патриот давно известный, но даже ты уж заметить должен был, что генеральщина эта поганая нас всех в могилу сведет.
–тише, еще услышат под трибунал отправят, дурак.
– Не услышат. Они нас за людей не держат и слушать нас не желают. Думают самые умные, стратеги чертовы. Да только все псу под хвост. Мы гибнем как собаки в грязи, а враг даже еще не все силы на нас бросил.
– Прекрати, иначе по зубам получишь!
– А ты попробуй, давай ударь.
– Нет Евгений, не смей.
Кирилл приблизился к Ивану, впился злобным взглядом в его слегка побагровевшее лицо.
– Ты забыл, что я все это время рядом был, сам все видел, как наши умирают, сам вместе со всеми голодал и в грязи этой сидел!
– Но видать плохо по сторонам смотрел.
– Ни черта подобного. Я знаю все то же что и ты, но вот одно ты Ваня забываешь. Мы тут не за генералов сражаемся, а за страну, за родных своих.
– Если бы мы за страну, да родню сражались. Эти самые генералы с царем, которые по-твоему тут неприём, нас в войну втянули, а нам и так хорошо жилось, со всеми в мире хоть с австрияком, хоть с немцем. Из-за них мы тут жизни отдаем, по их вине, по их думам скверным. Ты ж социалист, да и вон Никита то же, по крайне мере был. Сами понимать должны, но почему-то не хотите этого признавать. Не было бы этого, если б одним господам в задницу не стрельнуло с французом спеться и под их наветы убаюкивающие, народ свой на бойню отправлять, по их хотению.
– Заткнитесь оба. Что вы бестолку воздух сотрясаете? У каждого своя правда, только что от этого изменится? Побежишь чтоль Иван, а? – Взорвался Никита.
– Нет- Крикнул он.
– Ну и все, другого выбора у тебя тогда нет! Правда твоя, мы через столько прошли и пройдем еще. Так что нечего собачиться за зря.
Кирилл отошел от Ивана и сел на то место, где сидел. Иван то же не много остыл.
– Иди на воздух, успокойся, покури. Мы все на взводе. Уж больно много на нашу долю выпало, но если сейчас раздеремся, то уж в ближайшем бою по одиночке точно не выживем. Нам всем вместе держаться надо, друг другу спину прикрывать. Только так домой вернемся.
– Истину глаголет. Не зря сквозь метель тащили.
Шуточка Кузьмы вызвала улыбку. Наконец все расслабились.
– А верно говорит, паршивец. Без вас бы и в прямь уже глядишь мое тело черви жрали.
– Да и без тебя бы Иван мы не выжили. Козел ты, но то как спас меня в окопе я во век не забуду- Сказал Евгений.
– Извините, меня братцы. Действительно нечего на вас было орать бестолку.
– Да и мы уж больно погорячились, то же нас прости. – Взял слово Евгений.
– Давайте еще как бабы теперь разрыдаемся.
– Вот тебе Кузьмич по рогам настучать не помешало бы, за язык твой без костей.
Но такая дружеская угроза лишь еще раз рассмешила пятерых солдат.
– Ну вот и славно. Пошлите- Ка вы мне покажете, где тут еду дают, а то я с госпиталя ни крохи во рту не держал.
– Ну пошли, Никита, покажем, как раз дело к обеду идет.
Все кроме Кузьмича, решившего еще часик подремать в тишине, покинули палатку и отправились к кухне.
Хоть ссору удалось успокоить, но слова Ивана запали в душу и Кириллу и Никите и Кузьмичу. Один Евгений сохранял свой патриотический настрой.
Война действительно приобретало критическое положение. Солдаты по всему фронту начали понимать, что эта война, не похожа на остальные и победа в ней с каждым днем становилась все больше похожа на быль. Месячные сидения в окопах могли растянуться на годы, а прорывы на участках фронта будто бы становились редкими исключениями, подтверждающими правило.
Никита шел на войну, будучи приговоренным сами с собой на смерть, но жизнь оказалась сильнее. Он хотел выжить и видел, что все изменилось. Привычные описания сражений и тактик, о которых с детства слышали, хоть краем уха, все мальчишки и росшие с их образом в головах, изменились. На место славным сражениям старины пришли затяжные бои за клочки земли, той огромной ценой за которой армии расплачивались сотнями и тысячами жизней простых солдат.
И понимая это, поминая о совершенным им убийстве бога, Никита ужасался, что начавшаяся война, развязанная, как он думал из-за него, прошла причудливую метаморфозу, сделавшую из и без того ужасного явления, настоящим адом, рискующем стать бесконечным и всеобъемлющем в масштабах человеческой жизни.
Спокойствие, как и предполагалось, продлилось недолго. К ночи немцы добрались всей своей «ордой» до новой оборонительной линии, которую они жаждали взять так же, как и предыдущую.
По новой военной классике, раздались первые артиллерийские выстрелы, глашатаи неминуемого сражения. Но их страшная песнь продлилась не долго. Опьяненный долгожданной победой, уверенные в своем численном и физическом превосходстве, Гансы обрушились на новые, но отчасти такие знакомы оборонительные позиции русских.
Вот только взять окопы с наскока не получилось.
Никита, как и все солдаты был на месте, готовый дать отпор недругу. Его товарищи, уже по обыкновению, стояли рядом, отринув окончательно все дневные распри, сосредоточив всю ненависть на наступающем враге. Первый залп, кровь, дым, запах пороха, ударивший в ноздри, перезарядка.
Ужасно обыденная, отточенная до идеала схема, повторилась несколько раз, позволив смерти прибрать бедные души солдат к своим костяным рукам.
Закаленные в бою солдаты уже просто не могли воспринять и вновь осмыслить, такой отстраненный ритуал. Те новички, только недавно прибывшие в расположение, стоявшие рядом со своими более опытными братьями, еще не прошли через неминуемое крещение. Они боялись, ошибались, в моменты перезарядок путались, но никто им помочь, кроме их самих, не мог. Ветераны хорошо знали цену, которой они могут поплатиться за быструю помощь. Все что было в силах более опытных, обожженных боем солдат, своим хриплым голосом выкрикнуть совет, но под шумом боя он наверняка не будет услышан.
Именно такой юнец, выбрал свою позицию, прямиком между Никитой и Кириллом. За три долгих месяца они отвыкли от неопытности сослуживцев. Забыли, что значит суетиться, паниковать в столь важный момент.
Кирилл пытался докричаться до парня, но он так и не услышал. Юнец расплатился жизнью, славив шальную пулю прямо в щеку. На его место тут же, из второго ряда, расположившегося в более широком окопе, встал еще один смертник.
Бесконечная вереница жизней на войне!
Меж тем немцы подошли в плотную к укреплениям, но из-за более качественно сделанного окопа, прыгнуть вниз, в гущу рукопашной битвы, к которой товарищи привыкли на прошлом рубеже, не получится.
Легкая стенка- насыпь, обсыпанная штыками, стала серьезным препятствием и неожиданностью для самоуверенного врага. Но в конечном итоге, это не задержало их на долго. Когда гансы в больших количествах стянулись к стенке, то малочисленным русским, уже не удавалось держать их и бой вновь перешел в опасную рукопашную. Вот только свободы на этот раз было побольше. Широкий окоп позволил завязаться настоящему сражению, где у русских вновь оказалось преимущество.
Прусаки из-за стен не могли всей своей массой быстро спускаться в окоп. Так, разделяя силы рейха, солдаты десятой постепенно вырезали, поступающих маленькими партиями, врагов, не неся при этом особых потерь.
В конечном счёте прусаки вынужденно отступили, осознав бессмысленность столь самонадеянной атаки. Но это было лишь первое выигранное сражение, в битве, рискующей вновь превратиться в долгое окопное противостояние.
Даже несмотря на потери, гансы по-прежнему оставались в превосходящем большинстве. Русским удалось отбить атаку лишь благодаря хорошо выстроенной оборонительной линии, но повторись такие, более спланированные наскоки еще несколько раз и без собственного подкрепления, позиции вновь будут сданы.
После тяжелой победы, такие мысли могли посетить только генералов. Простым солдатом, особенно прошедшим свое боевое крещение, нужен был простой покой.
Никита с товарищами, выдержав очередное сражение и выйдя из него победителями, абсолютно вымотанные, отправились к своим новым блиндажам, где смогут перевести дух.
Радости, однако, очередная выигранная битва или чувство удовлетворения им не принесла. Суровый и самый важный факт заключался в единственном, что здесь до сих пор ценили солдаты- Они были живы. Сегодня, сейчас или пока, но они были живы!