На следующий день атака вновь повторилась, и вновь героически русская армия ее отбила. После этого немцы прекратили попытки быстрого захвата позиций. Началась очередная томительная позиционка, затянувшаяся на двадцать дней.
Все это время Никита со своими товарищами, в рядах десятой, ежедневно проливали кровь, защищая свой клочок убитой земли.
Однажды, во время редкой передышки, в холодном блиндаже, Евгений, повидавшей за время войны столько ужасных и противных любому человеку вещей, задал своим друзьям до боли сложный вопрос.
Затянувшись папироской, Женя нарушил привычную тишину.
– Что будет с этой землей?
– Повтори еще раз.
– Я спросил, что будет с этой землей.
– В каком плане?
– В прямом. Вот сейчас она вся изрыта, разбомблена и залита кровью. Но война же когда-нибудь закончится и сюда вернуться крестьяне. Они придут и увидят это, что они будут делать?
– Во дает! Мы каждый день здесь свои шеи подставляем, а он о такой мелочи думает.
– Да нет Иван, не мелочь это. – Ответил на возгласы Ивана, Кузьмич.
– Самая мелочевая мелочь, о которой только можно было подумать сейчас!
– А что ты Кузьмич думаешь? Ты ж вроде деревенский, да? – Обратился к сослуживцу Евгений.
– Думаю я, уж больше не вернуться сюда хозяева. Все на войне сгинут, если уже не зарезаны или пристрелены, где-нибудь на фронте. А земля так и останется ничейной и брошенной, медленно залечивая свои раны.
– Что бы раны можно было залечить, нужно, что бы этот ад закончился!
– Ты думаешь, что война продлится вечно? – Обратился Никита к Ивану.
– Если все так и продолжиться, то да. Бестолковые царьки со своей безумной сворой генералов будут и дальше придумывать бессмысленные наступления и прорывы, пока тысячи солдат таких же как мы, будут бесцельно умирать по их приказу. И кончится все это только тогда, когда все мы будем мертвы, а этим дуракам, просто не кем будет командовать. Тогда-то они заключат мир, лицемерно улыбаясь во все свои 32 белоснежных зуба друг другу, собравшись в шикарном дворце, который будет где-то далеко далеко от всего этого кошмара. И на эту землю им будет плевать, плевать сколько людей здесь сгинуло, плевать что здесь больше не взойдет новый урожай, им будет плевать!
– Парень верно говорит!
– И ты Кузьмич уже жаждешь крови генералов?
– Я в принципе не жажду ни чей крови! Я уже полгода убиваю людей, которые ничего мне не сделали, по прихоти напыщенного царя и его своры. И если вопрос встает ребром, то я выбираю малую жертву. Вот чего я хочу.
– В какой момент вы оба стали трендеть как социалисты?
– С тех пор как вы Кирилл Евгеньич с Никиткой, окончательно разочаровались в этих идеях!
И эта была правда. Если Никита отринул свои взгляды еще до того, как записался в армию, то Кирилл отказался от них постепенно, с каждым днем все больше погрязая в войне. Насмотревшись жестокости, впитав ее разрушительность, он отринул призывы и идеологию коммунистов, жаждавших кровавой революции.
Обратные же процессы настигли не только Ивана с Кузьмой. Во всей армии, ранее не придававшие никакого значения левым идеям, солдаты обратили свои мысли к ним. Постепенно в умах начала укореняться мысль о бесполезности этой войны. Как не парадоксально, но люди, ежедневно видевшие и творившие жестокость, хотят не прекратить ее, а обернуть в другую сторону, пожертвовав малой кровью, как бы выразился Кузьмич.
– Опять вы все сводите к идеологическим спорам и революциям! Сколько можно? Вам не надоело все это?
– Ты сам задал вопрос Женя!
– Да, но вы его исказили. Вы вновь начали спорить о мире, о судьбе страны! Но страна состоит из таких маленьких клочков земли, а теперь, когда их даже нельзя будет засеять, что будет тогда? Какая к черту разница, кто виноват и как будет лучше при других, если сама родина постепенно умирает?
–ты называешь жалкие несколько десятков гектар всей родиной? Рассуждения настоящего мальчишки, не способного вникнуть в суть!
– Да ну вас к черту!
Больше никто не произнес ни слова. Евгений не мог доказать четверым свою простую мысль, а остальным просто не хотелось вновь ссорится из-за мелочи, которая от них не зависит.
Через час они все вновь бросились в бой, забыв обо всём и защищая друг друга, ведь только так можно было выжить в этой паскудной войне.
Через три недели боев, в середине марта, истощенная десятая дождалась обещанного подкрепления. Первая и двенадцатая армии прибыли и совместными усилиями смогли разбить немцев. Линия фронта вновь изменилась. На сей раз русские наступали, а гансы отступали.
И вновь солдат погнали на штурм, потерянных совсем недавно, Суваловских окопов. Три месяца долгой обороны, поражение, чуть не уничтожавшее десятую, все ради того, чтобы бойцы вновь оказались в этих окопах. Тысячи жизней были отданы, ради такого маневра.
Ни разу, на всем пути им не было легко. Немцы не сдавали свои позиции без боя.
Когда Никита очутился в знакомых местах, то не испытал ровным счетом ничего. Победа оставалась пустым и даже непонятным словом. Он уже видел наступления, слышал, как офицеры ликовали и уверяли, что война практически выиграна, а в итоге они вновь и вновь оказывались на тех же самых местах, сражаясь за жалкие метры, которые каждый день переходили от одних к другим.
Он уже не верил, что когда-нибудь выберется из замкнутой цепочки двух линей фронта, на которых успел провоевать полгода. Он не верил, что новое «победоносное» наступление, хоть как-то изменит всю картину. Сегодня они вернули эти территории, но завтра враги соберут большие силы и вновь выбьют их обратно, где они, русские солдаты, будут вновь героически проливать свою кровь.
Так же думали и его товарищи, хоть некоторые и пытались обрести новую жизнь в идеях.
Это было их право, ведь, пожалуй, только вера, любая вера, способна сохранить хоть какую-то надежду и окончательно не потеряться в вони и грязи траншей и окопов.
Но Никита утратил и ее, постепенно начиная походить на свое ружье, становясь бездумным механизмом, которым руководят непререкаемые инстинкты самосохранения.
Его навыки отточились до идеала. Никита порой ловил себя на мысли, что кроме как убивать, он уже и ничего и не может. А вечная усталость окончательно отучила мыслить вне контекста войны. Он позабыл о мирной жизни, о том, что может быть кроме войны и смерти. Даже мысли об ужасные поступки уже не истязали его. Он просто, как он думал, пожинал их плоды, следуя за «судьбой», лишь изредка вспоминая былую жизнь из случайных разговоров с товарищами.
Единственное, что за долгое время, смогло вырвать его из этого состояния, стала смерть Евгения.
Когда наступление достигло границ Восточной Пруссии, завязалось сражение. В бою, товарищи по обыкновению, выученному в предыдущих битвах, держались вместе. Во время штыковой, Евгения оттеснили, и он затерялся в гуще битвы. Только по ее окончании, четверо смогли найти его тело на поле. Три пулевые раны и одна резанная.
Потеря столь близкого друга подкосила всех. Их сердца наполнились болью и ненавистью ко всему миру. Они не могли простить себя, за то, что позволили такому случиться. Даже Норыжкин, потерявшей за время войны не мало подчиненных, был сам не свой. Правда в этот момент он будто бы вернулся к своему прежнему состоянию, до позорного отступления.
Какие бы они не были разные, роднее друг друга у них никого не было, ведь они прошли вместе, через огонь и воду, не бросая и сражаясь до последнего за ближнего как за себя.
Со смертью Жени образовалась пустота, выжигающая Никиту изнутри. Похожее он чувствовал лишь однажды, в церкви, но на этот раз боль была сильнее.
Неделю, после случившегося, они не разговаривали между собой, пытаясь пережить очередной удар судьбы. Каждый в себе усмирял боль, пока война наконец не сделала свое дело и не вернула их к прежнему состоянию, оставив еще один незаживающий шрам в душе.
А меж тем контрнаступление вновь застопорилось, остановившись у границы восточной Пруссии.
Солдаты вновь вернулись в окопы, истошна отбивая вражеские атаки. Десятая заняла позиции в районе Вильно, окончательно увязнув в обороне отвоеванных территорий.
Четверо выживших товарищей, оказались в уже привычных для себя условиях.
К этому времени холодные снега сменили теплые летние дни. Уже практически год, они сражаются на полях войны.
За это время их тела избороздили десятки шрамов, полученных от разнообразных видов ранений. За год они потеряли десятки друзей и сами лишили немало семей их отцов и сыновей. Их души исказились, зачерствели в бесконечной жестокости и ненависти.
Но к июлю ситуация на фронте снова начала меняться.
– Парни. – С криком, в окоп спустился Кузьмич.
– Что случилось?
– Опять атака? Только утром отбились!
– Нет, хуже.
– Не томи ты хрыщ старый. Выкладывай.
– Осовец пал.
– И что? Крепость то не сильно важная, да и гарнизон там, по- моему, не большой.
– Да нет, Иван. Если уже ее взяли, то видать и по всему северу прорвутся! – Сказал сведущий в военной обстановке Кирилл.
– Ее еще не взяли! –
– Ты чего это Кузьмич, пошутить решил? Сам же только что сказал, что Осовец пал.
– Правда пал, но немцы не захватили его.
– Как же это?
– А вот так. Слухайте братцы. Пруссак Осовец, сами знаете, уже с месяц точно кошмарит, но все взять не мог. И порешали, бестии, газом наших вытравить. Распылили и стоят ждут, когда на готовенькое прийти можно будет. Все, настало время выступать, мол все померли. Так сдвинулись первые линии, видят перед собой, как навстречу им полк русских бежит, в штыковую. Те перепугались, ведь все в крепости помереть должны были, подумали трупы восстали. А наши за ними, прям на рожон лезут.
– Дьявольщину не пори, коль газ в дело пустили, то и выжить там никто не мог.
– Вот те крест, сейчас только от офицеров слышал. Мертвецы за нас воевали.
– Да быть такого не может. Их хлором травили?
– Вроде как да. Ну про хлор вроде один из офицеров точно что-то сказал.
– Ежели он, то все помереть должны были точно.
– Оно конечно так. Но вот нет, действительно наши отбили наступление. Говорят, теперь немцы бояться сунуться туда и свой прорыв в образовавшейся бреши, минуя Осовец, идут.
– Сказка! Ежели и в правду бы отбили, то уж прусак не смог бы обойти без боя.
– Слушай дальше. Через дня три чтоль, наконец решились проверить. Подходят аккуратно и сплошь трупы на пути. Все мертвы. Крепость полностью пустая.
– А как такое может быть?
– Никто не знает. Может враг уж и понял как, но наши только про сам факт знают.
– Атака мертвецов получается?
– Похоже на то Никита.
– Вот тебе и на! А в целом что по северу?
– Пока еще непонятно. Из-за этой задержки, как дальше немцы действовать будут. Но похоже все-таки вновь погонят нас взашей.
Никита с трудом поверил в историю Кузьмича. За все время он уже не мало подобных сказок услышал от солдат. Как чуть ли не ангелы в бою помогали. Но позднее, когда Норыжкин добрался до своих, то подтвердил эту информацию и тут уже ничего другого не осталось. Видать действительно с мертвецами дрались немцы.
Но все же прорыв случился. А это означало, что в скором времени и на их участке начнется массированное наступление.
Солдатов готовили к тяжелейшей обороне. Всем раздали новые комплекты формы, бывшие в большом дефиците, увеличили на время размер пайка, а самое главное укомплектовали каждого оружием.
Со снабжением все оставалось так же худо. В некоторых отрядах на двадцать человек приходилось пятнадцать стволов. Солдатам приходилось по очереди управляться с огнестрельным оружием. Патронов так же не хватало. Иной раз, русские подпускали немцев практически к самым окопам, после чего шли в штыковую, из-за банальной не хватки снарядов.
Только перед грядущим наступлением, командование армии, наконец, услышала мольбы своих подчиненных и снабдило их всем необходимым.
Как-то в начале лета, десятая с наскоку взяла одну из защитных линий, что перегораживала путь к дальнейшим продвижению.
Когда немцы дрогнули и побросали свои позиции, Никита в первые увидел, как их враг, в абсолютно тех же, что и они, условиях, по-настоящему жировал. У немцев имелись солидные запасы провизии, новые винтовки и полным-полно патронов и снарядов. А ведь в памяти еще были свежи те долгие три месяца, когда русские голодали и мерзли, пока их враг ел хорошую пищу и ни в чем не нуждался.
Тогда Иван вновь рассвирепел и на протяжении двух последующих дней проклинал все русское командование, постепенно втягивая в бессмысленные споры и Кузьмича, и Кирилла.
Фактически, в первые за год, русские сравнялись в плане снабжения с немцами, дав наконец своим солдатом необходимое количество пищи и орудий.
И к концу августа немцы действительно начали свое наступление.
Никиту разбудили очередные залпы артиллерии. Он заснул прямо в окопе, во время редкой передышки. Рядом стоял Кирилл.
– Опять атакуют?
– Хуже, сам посмотри.
Никита устало поднялся на ноги. За последние два дня он спал всего шесть часов. Взяв бинокль из рук товарища, он навел его на позиции немцев, где кишмя кишили стони людей.
– Вот черт. Откуда их столько взялось?
– Видать за ночь подошли. Тут будут прорываться.
В окопы начинали сбегаться солдаты со всей линии. Сюда же пришли Иван, Кузьмич и Норыжкин.
– Готовьтесь. – Обратился офицер к своим подчиненным. – Немцы решились наступать.
– Сколько их там?
– Подошла еще одна армия, точного количества нет!
Канонадный обстрел нещадно изничтожал русские позиции. Ответам немцем были лишь редкие артиллерийские выстрелы, которые не наносили им абсолютно никакого урона.
– Чертовы гансы! Что же им не сидится?
– Меньше треплись, лучше целься!
– Приготовится, целься, огонь. – Звучным голосом, прорезающимся сквозь звуки обстрела, скомандовал Норыжкин.
– Перезаряжая и стреляй по готовности. Не подпускать этих гадов слишком близко!
Пустое отметил про себя Никита. Все равно доберутся.
Он успел сделать шесть. – Семь выстрелов, прежде чем враг подошел слишком близко. Дальше свое слово взяли штыки.
Четверо держась вместе, постепенно сражали все новых и новых немцев, оказывающихся в окопе, но постепенно их становилось все больше и больше. Товарищей медленно оттесняли к переходу, связывающему вторую окопную линию.
За долгое время обороны, окопы стали простираться на километры не только в длину, но и в ширину. Они стали подобно городам, со своими мелкими улочками, где постоянно курсировали угрюмые солдатские лица.
В переходе к ним присоединились еще пятеро братьев по оружию, в итоге сформировав затор. Они были в том же положении, что и триста спартанцев, сдерживающие огромную орду персов, в узком как горлышко бутылки проходе.
Шестеро встали стеной, обнажив штыки и выставив их вперед, будто копья, остальные отстреливали бегущего на них врага.
Немцы навалились толпой, совершенно забыв о том, что их ружья способны стрелять. Они пытались прорваться, вырезав неуступчивого врага, что было русским на пользу.
Постепенно к отряду, героически сдерживающему врага, стягивались солдаты. Первая линия была уже сдана, и немцы получили над ней контроль, но прорваться во вторую за весь день не смогли.
Никита с друзьями смогли выбраться из этого затора лишь к вечеру, четыре часа, сменяя друг друга, сдерживая врага. Только когда наконец были возведены хиленькие баррикады, резня в заторе прекратилась и обе измотанные стороны наконец взяли отдых, располагаясь друг от друга буквально в десяти метрах.
Бой возобновился лишь через восемь часов, но все это время выстрелы не смолкали. Немцы вновь повалили сквозь узкие проходы, соединяющие первую и вторую линию, пытаясь снести баррикады с наскока. Но за второй день боя так и не смогли этого сделать.
На этот раз битва затянулась и на всю ночь. Никита измотанный боем и отсутствием сна, превозмогая все что можно, сдерживал с остальными напор врага. Он расположился во второй линии и подобно древнегреческой фаланги, своим штыком искал тело врага, с плеча впереди стоящего. Только к утру пруссаки успокоились.
Так русские держали вторую линию еще два дня, но в итоге допустили прорывы, и были вынуждены отойти назад.
Никита вместе со всеми остатками своего отряда, был в гуще событий, из последних сил сражаясь с немцами. Все его тело покрыли царапины и порезы, когда они с боем, чуть не попав в окружение, прорвались к третьей линии, где уже была более серьезная защита, сколоченная за три предыдущих дня, им наконец дали по-настоящему отдохнуть. Всех четверых отправили в лазарет, где раны были обработаны, и они наконец смогли поспать.
Двенадцать часов мертвого, иступленного сна, сопровождаемого ужасной болью от полученных повреждений, для обычного человека стали бы наказанием, но не для солдата, три дня проведшего в нескончаемом бою, рубясь на смерть, с врагом.
На пятый день их вновь вернули на передовую, где только благодаря истинно героическим усилиям русских солдат, до сих пор удавалось держать немцев на третьей линии, не допустив их прорыва к последней, четвертой.
Силы были на исходе у обоих сторон. Изможденные, деморализованные солдаты отчаянно стояли на своем. Даже с условием предыдущих сражений, Никита в первой попал в столь сложную передрягу, из которой выбраться живым уже мало кто надеялся.
В десятой, ветеранов, прошедших свой долгий путь, наполненный лишениями, страданиями и болью, менее опытные бойцы прозвали хранимые богом. Но даже для таких закаленных вояк, развернувшаяся битва, грозила смертельным исходом.
Шестой, седьмой и восьмой день продолжались бои на стыках второй и третьей линии. Окопы заполнились трупами, их просто не успевали хоронить. Порой доходило до того, что рукопашные схватки гремели на телах убитых товарищей.
Начавшиеся дожди лишь усугубили ситуацию. Долгие, проливные, они размывали почву, превращая ее в болото, в котором солдаты вязли прямо во время битвы. Стены тут и там ползли, не позволяя сформировать нормальную линию обороны. Ко всему прочему добавились болезни.
К десятому дню, сражение достигло своего апогея.
Глава
3
Никита вместе с товарищами и батальоном из двенадцатой армии, сдерживали очередную атаку немцев, в самом центре окопных линий.
Они нещадно рубили и расстреливали своих врагов, получая в ответ ту же жестокость, на которую только были способны солдаты.
Кровавое месиво длилось уже четыре часа, но не те не другие не собирались отступать: русским было просто некуда, а немцы, подобно хищнику, чуяли скорую победу, от чего настойчиво продолжали волнами лезть под пули и штыки.
Никита вместе с Кузьмой оказались в середине резни, из последних сил орудуя своими штыками. Кирилл и Иван, были чуть позади, на позиции застрельщиков.
Тяжелые, наполненные усталостью мышцы рук, с трудом совершали резкие выпады в сторону врага. Уставшие ноги еле держали тело на весу. Еще не много и Никита рухнет от бессилия прямо на землю, он чувствовал это. Вложив последние силы в отчаянный крик, он обратился к ближайшим товарищам.
– Сменяйте, сменяйте нас черт побери!
Один из группки застрельщиков, нырнул в еще удерживаемый русскими окоп и через пару минут вернулся на свое место. Никита умудрился краем глаза заметить это и почувствовал легкое облегчение. Сейчас они выберутся от сюда.
Сзади послышалось оживление. Вперед начали продираться новые, отдохнувшие солдаты, готовые сменить своих уставших товарищей. Постепенно линия полностью сменилась и Никита, одним из последних, выбрался из гущи человеческих тел, в более свободное пространство, за спинами обороняющихся.
Сил практически не осталось. Буквально сделав два шага в сторону, он облокотился на стенку окопа, ноги невольно подкосились, неспособные более удерживать его. Он беспомощно рухнул вниз. Рядом оказался Кузьмич.
– Не ранен? – Задыхаясь, спросил он.
– Нет. Ты?
–тоже, бог миловал.
– Продержимся еще хотяб несколько часов?
– Пес его знает. Уроды прут нещадно, да и я уже ни черта не соображаю.
– Тогда можно поспать. Даже если прорвутся, толку от нас не будет.
– Точно.
Кузьма прикрыл глаза, а через мгновение заснул, полусидя, облокотившись так же, как и Никита на стенку.
Стояла теплая ночь. Дождь, шедший без остановки два дня, наконец прекратился и земля успела с легка подсохнуть. Обычные для уха солдата, звуки боя, разрезали ночную тишину, но уже не вызывали никакого волнения. Лишь изредка его мог отвлечь залп артиллерии, упавшей где-то неподалеку. Они стали настолько будничными, точно такими же как шелест листвы, пенье птиц или разговоры людей. Никита перестал их замечать.
Невольно он поднял голову к небу. Он уже готов был забыться в коротком сне, но почему-то ему так захотелось посмотреть на звезды.
И звезды были на месте, на небосводе, освещая его своим теплым, далеким светом. Они будто дарили покой. Смотря на них, Никита, умудрился забыть, на короткое время, обо всем что происходит вокруг, они успокаивали своей вечностью. Ведь где бы он ни был, в каких местах не сражался, звезды оставались на месте, их всегда можно было разглядеть в ночи, далеких союзников, что никогда его не бросят.
Он смотрел на них завороженным взглядом, впервые за эти дни, откинув ад происходящей подле него. Они были так красивы, так далеки и так спокойны. На них не было войны, они даже не знали, что это, они не видели разрушений, крови, бесконечных убийств, они были совершенно чисты и непорочны.
Как бы он всем сердцем хотел бы сейчас оказаться на их месте, хотя бы на жалкие минуты. Так же, как и они безмятежно наблюдать за всем, что творится здесь, за сотнями тысяч километров от сюда, не придавая абсолютно никакого значения всему творившемуся здесь. Но он был человеком. Он мог лишь поднять голову к небу, чтобы встретить таинственных наблюдателей взглядом и вновь продолжить свою жизнь.
С поднятой к светящемуся звездному небу головой, Никита уснул, измотанный и истощенный, подле своего друга, на твердой земле, вдоволь напитавшейся кровью тысяч погибших на ней солдат.
Тяжелый сон не продлился долго. Уже через час, он почувствовал чьи-то руки, твердым хватом сжимавшие его плечи. С трудом открыв глаза он увидел знакомое лицо своего товарища.
– Подъем, немцы вот- вот прорвутся, отступаем! – Прокричал прямо в лицо Иван.
Не дожидаясь каких-то действий, Иван сразу перекинулся на рядом сидящего Кузьмича.
Никита поднялся на высоту своего роста. Солдаты вокруг спешно оттаскивали раненных, перетаскивали ящики. Линия, державшая оборону, практически вошла в окоп. Еще немного и враг прорвется. В противоположных проходах уже заняли свои позиции новые защитники.
Придя в себя, после сна, он только успел подобрать свое оружие, как прусски ворвались в пространство окопа. Завязался бой.
Никита с Кузьмичом и Иваном поспешили к переходу, но дорогу им отрезали несколько немцев. Им пришлось ввязаться в бой, хоть никто из них не был к этому готов.
На удивление резким ударом прямиком в грудь, Кузьмич сразил первого из числа напавших, но получил штыковой удар прямиком в бедро от второго. На счастье, удар прошел по касательной, оставив лишь царапину. Никита прикладом врезал в лицо обидчику друга, от чего тот без сознания рухнул под ноги.
– Идти можешь? – Крикнул Никита Кузьме.
– Да! Впереди!
На Никиту выбежал очередной враг, выставив дуло со штыком на конце вперед. Едва успев вынырнуть из- Под штыка, Никита всадили кулаком со всей силы по спине обидчика. Тот рухнул на землю, потеряв баланс, рядом с Иваном, который и добил нападающего.
– Быстрее бежим от сюда!
Трое рванули к узкому проходу, на которой еще не успели насесть немцы. Их отделяло буквально пятнадцать шагов, но за них им пришлось убить четверых. Только благодаря удачи, товарищи все-таки успели заскочить в проём, на который через пару минут обрушились гансы, полностью захватив третью линию.
Оказавшись в безопасности, на какое-то время, запыхавшиеся друзья смогли перевести дух.
– Еще чуть-чуть и остались бы там.
– Спасибо Иван, что не бросил!
– Да не за что! Без вас бы все равно тут долго не продержался.
– Ты как Кузьмич?
– Царапина.
– Бинт есть?
– Есть, даже спирт завалялся!
Кузьмич достал маленькую флягу и протянул товарищам. Оба сделали маленькие глоточки.
– Где ты его берёшь?
– Места знать надо. Мы ж еще не должны лезть в горло?
– Нет еще. Час два можем отдохнуть!
– Отлично.
– А где Кирилл?
– Где-то здесь. Он помогал раненному доковылять до сюда. Глядишь скоро и объявится.
Но Кирилл объявился лишь в середине дня, когда вновь пришла их очередь держать оборону. Он появился внезапно, встав в первую «рукопашную» линию. Оборона продолжалась.