Десятая еще несколько дней провела в Вильно, готовясь продолжить свое победное шествие. Но судьба распорядилась иначе. Немцы смогли дать отпор наступающим, а вскоре и вовсе железным маршем начали вытеснять русских с завоеванных территорий. Несостоявшееся победоносное шествие, быстро переросло в отступление. Город оставили без боя, силы десятой нужны были в тылу.
Так что к осени 1916, солдаты, еще недавно гнавшие немцев в спину штыком, вынуждены были вернуться к привычным пространствам окопов, в те же самые, откуда с боем они прокладывали путь, казалось бы, к неминуемой победе.
До конца года десятая держала линию фронта в неизменности, героически сдерживая атаки пруссаков, что жаждали взять реванш за летнее унижение.
Каждый божий день Никита с товарищами проводили в боях. Из их памяти быстро ушли праздные моменты безделья и пьянства, которые они позволили себе будучи в Вильно. Опять их одежда была в грязи и крови, тело сотрясал озноб и холод, а перед глазами бесконечные пространства мертвого поля, усыпанного трупами павших воинов.
Но им было не в первой проходить через очередной ад, уготованный им самой жизнью. Они знали, что должны делать, они знали, как выжить в нескончаемом бою. Вот только судьба решила все за них.
Тяжелый 1917 год взошел на свой временный престол. Для десятой, однако, расклады оставались все те же – позиционная оборона. Русские солдаты стояли нерушимой стенной, сдерживая немцев, томительно выжидая очередных перемен на восточном фронте.
Редкие новости, доходившие до обороняющихся, вселяли хрупкую надежду на скорый возможный конец проклятой войны. Французы и Англичане медленно, но верно продвигались вперед, в глубь Прусских земель. Немцы бесконечно перебрасывали силы то с востока на запад, то в обратном направлении.
Солдаты даже поговаривали, что если к лету порядок вещей останется таковым какой он есть сейчас, то уже к июлю может начаться контрнаступление с обоих фронтов и тогда-то победа будет неизбежна.
Но пока домыслы оставались таковыми. Непосредственно на позициях ни один из обороняющихся не рискнул сказать бы, что немцы испытывают какие- Либо проблемы.
Никита же с трудом верил во все россказни и слухи, кочующие призраком по лагерю из уст в уста. Он предпочел сосредоточиться на настоящем, а те в свою очередь уже ознаменовались серединой холодного февраля.
Тяжелый бой наконец закончился. С самого утра, трое товарищей и отряд из тридцати новобранцев сдерживали атаку немцев, на своем участке. В этот раз чудом удалось сдержать натиск врага, потеряв при этом двадцать одного бойца. Погибшие были совсем молоды, некоторым еще не стукнуло и двадцати одного.
Когда орудия смолкли, а стволы винтовок остыли, выжившие, не смотря на усталость и раны, принялись вытаскивать из окопных траншей павших братьев.
Никита смотрел на молодые мертвые лица, он видел в них замерший страх. Не в первый и не в последний раз перед ним было столько загубленных судеб, в которых горело пламя жизни. Сколько всего они могли сделать для мира, какую жизнь прожили бы они, если б не война, если бы не он.
Всех удалось похоронить лишь через три часа, когда солнце начало садиться за горизонт. Жалость, отвращение, боль сидело внутри каждого, но если они хотят выжить, то необходимо уметь подавить кипящие чувства и сохранить разум в «холоде».
На последней могиле трое ветеранов так и поступили, отпустили сегодняшнюю трагедию, да бы быть готовыми встреть другую, но до боли похожую уже завтра. Их более молодые братья по оружию, те что выжили, еще не познали ужасную истину и продолжили предаваться горю возле могил погибших товарищей.
Никита, Кузьмич и Кирилл вернулись обратно в лагерь. Уставшие, они хотели только двух вещей- Поесть и отдохнуть. Поэтому первым делом они направились к полевой кухне.
– Опять укоротили паек! Скоро нас и вовсе кормить перестанут! Мы тут шеи свои поставляем, а нам даже еды не дают!
– Тише ты Кузьма, еще какой офицер услышит, донос напишет.
– Пусть пишет, преступников и то лучше кормят! Пойду хоть хлеба потребую, мы как никак из боя, нам положена дополнительная порция.
– Я тебя молю, только не брякни там чего.
– Ладно.
Кузьма покинул на время друзей, оставив их вдвоем.
– Ох достанется ему скоро, за его язык длинный.
– Сплюнь! Нас и так трое осталось. Еще не хватало его потерять.
– С такими указами, пол армии под трибунал уйдет.
– Твоя правда. Чины за свои шкуры трясутся, дай боже. Чувствуют, что из-за малейшей искры первыми под нож пойдут.
В феврале ситуация и в тылу, и на фронте накалилась. Все больше и больше революционные настроения захватывали умы солдат и гражданских. Боясь восстания, ввели указы о доносах. Теперь любое не верное слово, произнесенное не в той кампании, могло грозить заключением или расстрелом. Друзья знали об этом не понаслышке. Как-то раз, в январе, прямо на их глазах, молодой офицер, больно властолюбивый, за обсуждение марксистских идей четверых солдат, при всех обвинил в измени, приказал схватить их и в итоге подвел под трибунал.
– Смотри-ка, без добычи идет.
Кузьмич быстрой походкой, чуть ли не бегом вернулся к столу.
– Ну что, не дали добавки?
– К черту добавку Кирилл, слушайте оба! Сейчас мне парни рассказали, что в Петрограде восстание вспыхнуло, еще три дня назад.
– Брешишь, быть не может.
– Может брат, может.
– С чего вдруг и почему сейчас?
– Почему сейчас не скажу, да и не знает, наверное, никто, по крайне мере здесь, а вот с чего началось, так это известно. Парни говорят, мол всеобщую забастовку рабочие начали, а власть решила силой разобраться. Значится направили местных вояк, а народ увидал, да до того видать разозлился, что вместе с рабочими отпор дали, ну а дальше уже по накатанной. В общем в Петрограде сейчас бои не хуже, чем здесь шумят.
– Вот так новость. И что же будет?
– Ну это один бог знает и то не факт. Но нам же от этого хуже.
– Тут ты прав Кузьма. Если даже до нас новость дошла, так до немца подавно. Сейчас они натиск усилят.
– Во во. Горя мы хлебнем, пока они там в Петрограде воюют. – Сказал Кирилл
– А может там уже восставшие вверх взяли и царя свергли, тогда картина совсем другая. Может мы из войны и выйдем.
– Ишь как размечтался. А может восстание и подавили, а если и все как ты тут навыдумывал с чего тогда немцам останавливаться. Они ж не дураки, это же шанс для них. Сам посуди, вот сложись все так, как ты говоришь, Кузьмич, то значит у нас наступает полный разлад, ведь нет единого управления и вообще непонятно кто управляет теперь. А единая сплоченная армия пруссаков, с командованием нас за несколько недель перебьет. Нет, нам же хуже.
– Вот тебе товарищи исход! Четыре года на войне и ни черта не изменили. Гибли, страдали, раны зализывали, с винтовками в окопах и в жару, и в холод спали, а решиться судьба наша в столице, что далеко от фронта и войны, людьми, которые к этой проклятой войне и непричастны.
– Ишь философ нашелся, да раздухарился как, об осторожности позабыл Никита, офицеры же услышать могут.
– Неюродствуй Иван.
– Можно маленько. А что до «революции», так от ее исхода будет зависеть и наша судьба. Правильно Никита ты говоришь, через сток прошли, да только бестолку, за нас опять решение примут, а мы сиди тут и выжидай. Паскудство!
– Другого выбора нет, придется ждать.
– Будто он когда-то и был. Что ж братцы, нам ли не привыкать? Подождем.
На том и порешили, доедая свой жалкий паек трое солдат, трое друзей.
После обеда им выпала возможность отдохнуть. О новости разговор больше не поднимали. Зазря душу травить событиями, на которые повлиять никто из них не мог, было бы глупо, особенно когда все твое внимание должно быть сосредоточенно на происходящим вокруг тебя, а не где-то там, за сотни километров.
Вернувшись в свое «убежище», Никиту сморил сон, так же, как и Кузьмича. Кириллу повезло меньше, его забрал Норыжкин. День кончился, ознаменовав начало долго ожидания развязки.
Полторы недели линия фронта была пугающе спокойна. Обычные ежедневные атаки испарились, даже смолкла артиллерия. Обе стороны замерли в томительном ожидание.
Русских солдат, однако, такое затишье не прельщало. Буря могла обрушиться на их смертные головы в любой момент и если раньше они знали откуда она хотя бы должна настигнуть их, то теперь им было не понятно откуда ждать раскатов грома, предвещающих скорую опасность.
Запаздывающие минимум на день новостные сводки, лишь запутывали сложную перипетию Петроградских событий. Генералы и большинство офицеров полностью отрицали россказни про учинённую революцию, местные социалисты и прочие революционно настроенные умы, попавшие в ряды десятой, утверждали обратное, уверяя в неминуемой победе восставших и скором свержение царя. Редкие нейтральные источники, которым веры среди солдат было больше всего, просто подтверждали, что в столице совершенно точно поднято восстание, вот только кто в нем побеждает определить было трудно.
Солдаты сами выбирали во что верить и этим правом активно пользовались. В окопах, за столами, остерегаясь особенно ушастых офицеров, кипели бурные споры о том, кто же все-таки победит.
Во время своих дежурств, Никита, да бы хоть как-то разбавить скуку, вел своеобразный подсчет голосов и вариантов грядущих последствий. Самыми активными и опасными, естественно были социалисты большевистского и некоторые группки меньшевистского толка. То, что, он невольно слышал от дежуривших с ним представителей данного политического крыла, являлось самым опасным для десятой. По плану социалистов, как только до них дойдет новость о победе революции, то те немедля устраивают ее здесь и первым делом берут власть в свои руки.
Другие же, более сдержанные и умеренные в своих идеологических воззрениях, и в них же Никита видел большинство, были убеждены, что восстание окончится победой, вот только насчет войны были разные мнения: либо Россия выйдет из нее, либо продолжит до изнеможения.
Когда он поделился своими наблюдениями и подсчетами с товарищами, те принялись вести точно такие же заметки, во время своих дежурств. Картина, правда, не сильно изменилась.
Сам же Никита просто ждал, когда наконец это томительное ожидание окончится. Все же как ни крути, а события, происходящие в Петрограде, являлись лучиком надежды, были призрачным шансом, что положит конец войне. Эти новости породили надежду, вот только Никита не раз убеждался, как легко надежда может обернуться болезненным разочарованием. Именно поэтому, он томительно выжидал развязки, всеми силами пытаясь убить в себе всякие надежды.
Развязка наступила 7 марта 1917 года.
– Никита, где черт тебя подери носило! – На весь окоп раздался громкий крик Кузьмича.
Никита невольно вздрогнул, когда услышал громкий звук. Первым делом он схватился за свою винтовку и прицелился в сторону немецкий позиций. Спустя мгновение рефлексы отступили, а разум вернул контроль над всем телом, только теперь он узнал знакомый голос.
Успокоившись Никита посмотрел в сторону, откуда доносился клич. Кузьма был от него в пятидесяти метрах и жестом подзывал к себе. «Вот паршивец, чего же орет на линии, еще немцев привлечет, скотина!»– Про себя проклинал он Ивана, его безрассудный поступок. Чуть ли не бегом, по узким траншеям, с огромным желанием врезать от всей души своему забывшемуся товарищу, ринулся Никита.
–Ты чего полоумный, сбрендил никак? Ты чего орешь леший? Хочешь, чтоб нас немец всех пострелял, бестолочь окаянная!
– Тише! Сейчас не до немца, айда со мной, там какие-то командиры приехали с новостями, скоро заявление делать будут. Мы обязаны это сами услышать.
– Думаешь с Петербурга?
–Точно оттуда, вот только от царского или какого другого имени говорить будут не знаю.
– Ну тогда пошли, сейчас только остальным скажу, что отлучусь.
– Нет, нечего время зря тратить. Офицеры не проверяют, сами все в лагере сидят как на иголках, ждут. А эти и без тебя справятся.
– Ладно, давай двигай.
Друзья быстро вынырнули из хорошо знакомых траншей, прямиком к лагерю, захватили Кирилла, который отдыхал после недавнего дежурства, и двинулись к своеобразному майдану.
Народу было не счесть. Казалось будто вся десятая стянулась сюда, на этот маленький клочок истоптанной земли, позабыв про все свои обязанности. Напади немец сейчас, то махом бы сокрушил ненавистного врага, но видимо и им было не до атак.
С трудом пробравшись сквозь толпу солдат, жаждущих получить ответы, трое оказались прямиком в первых рядах, своеобразного полукруга, нарисовавшегося возле «трибуны».
Спустя пару минут из рядом стоящей палатки вышла группка офицеров, не из десятой. Генеральским маршем со строгой военной выдержкой вся группа замерла напротив неровного строя воинов. Осмотрев ряды, выдержав паузу, самый статный из новоприбывших взял слово.
– Солдаты, вы все наверняка наслышаны о событиях в столице! Именно из-за них я здесь. Слушайте сыны России, отныне нет над вами царя, не давича как дня два назад император Николай второй подписал отречение, так же от притязаний отрекся его приемник Михаил второй. Отныне нет над нами царей, но есть закон и парламент. Я говорю от их имени, от имени восторжествовавшей демократии. Отныне братцы, страной управляет не единоличник, а великие и достопочтенные умы, представители всех политических партий. – Не дожидаясь реакции, посланник продолжал, страшась быть перебитым возбужденной толпой- Поэтому мы взываем к вам бравые воины, не переставать сражаться, быть столь же самоотверженными и непоколебимыми перед лицом врага. Эта война не закончена, что бы не говорили злые языки! Русский народ будет биться против Немца до последней капли крови и будьте уверены мы победим!
Толпа озарилось шумом. Солдаты на перебой кричали, ругались, пытались задать вопросы.
– Шельма чертова. Ишь как говорит, победим мы, а сам то ни дня наверняка на войне не провел, паскудник! – Склонившись над ухом, Кузьма начал высказывать свое недовольство Никите.
– Пошли лучше от сюда. В этом гуле ничего не слышно.
Друзья вновь продрались сквозь толпу, только на это раз в обратном направление. Оказавшись за спинами недовольных, троица взяла курс прямиком к окопам. Все равно ничего дельного им больше здесь не услышать.
– Ну вы слышали этого сукина сына? Переделали власть, сволочи, и велят нам дальше свои спины подставлять!
– А ты на что рассчитывал, а Кузьма? Неужто наделся что власть социалисты возьмут, да тут же войну прекратят? Как бы не так. – Возразил Кирилл.
– Черт бы с ними с социалистами, наверняка такие же подонки, раз на поводу у прочих пошли! Мне за нас обидно! Понимаешь Кирилл? Мы ж воевать шли по царьевому указу, ему присягали и в затеянной им войне друзей теряли, по его глупости ввязались! А сейчас люди другие, цели наверняка другие и вместо того, чтоб России помочь, нас воевать дальше заставляют.
– Да брось ты Кузьма. Никому там в столице за Россию и разговаривать неинтересно. Плевать им на нее, и на нас плевать! Сгинем мы аль не сгинем все равно, лишь бы себе жизнь получше устроить, да людям мозг запудрить, чтоб не мешали эту самую жизнь устраивать.
– Знаю я все, Никита, не первый день живу! Но от знания лучше не становится.
– Ладно парни идите дальше. Я пойду Норыжкина отыщу, узнаю, как дальше действовать велят.
– Ну иди Кирилл, узнай. Вот только я тебе и без офицерского чина скажу, что дальше: в наступление нас кинут, отчаянное и там либо пан, либо пропал.
– С чего это ты взял Кузьмич?
–тут тайны нет, я уж от ребят давно слышу про планы командования. Поговаривали еще в конце декабря, что в марте наступление велят начать, вот только ситуация в столице все карты царьевам собакам спутало. Ну а коли все разрешилось, и война продолжается, то и от плана этого никто и не откажется.
– А чего раньше не говорил?
– Чего же вам говорить, лишний раз настроение портить, да и восстание мне надежду подарило. Надеялся авось картина поменяется.
– Ладно, черт с ним. Все равно Норыжкина найти надо. Может слухи твои ошиблись.
– Хотелось бы мне, что неправдой они были, но надеяться здесь можно только на худшее.
Кирилл свернул на одном из поворотов к офицерскому штабу. Кузьмич дошел с Никитой до первой линии, а дальше отправился в их блиндаж.
Никита же вернулся на свой пост, мрачно выкорчёвывая в душе нелепые ростки надежды, что уже успели пустить слабенькие корешки.
На удивление затишье продолжалось еще с неделю. Немцы будто продолжали выжидать, хотя решение уже было принято- Россия остается в войне. Вот только в десятой такой расклад лишь усиливал волнение. В солдатах крепла мрачная уверенность, что затишье – это перед бурей. И буря разразилась.
11 марта, 1917 года, новое правительство спустило свой первый военный приказ.
Норыжкин тяжелой походкой пробирался по грязи узких окопных траншей. Весна на удивление выдалась теплой, снег начал быстро таять, уничтожая вытоптанные за зиму тропки.
Первый поворот направо, несколько шагов и вот он уже оказался перед хлипкой деревянной дверью, из щелей которой, тонкими лучиками виднелся слабый свет. Недолго думая, офицер открыл хлипкую преграду, оказавшись в маленькой, холодной комнатке, где ютились его подопечные «долгожители».
– Здравствуйте братцы.
– И вам не хворать, благодетель вы наш.
– Ох Кузьма, вот ходил бы ты под началом кого другого, ей богу, расстреляли бы давно.
– За что это, ваше благородие, такой грех на душу взять собрались?
– За сарказм твой из всех щелей сквозящей!
– Помилуйте, чтоб я с офицером, да ерничать себе позволил, не в жизнь!
– Прекрати дурной. Извините товарищ командир.
– Ничего Кирилл. Слухайте товарищи, я к вам к сожалению, не поболтать пришел, а с приказом новым. Послезавтра, в 4 утра, десятой армии велено идти в наступление на немецкие позиции и взять их штурмом, после чего продолжать реализовывать дальнейшее давление.
–«Реализовывать дальнейшее давление», ишь как изъясняться начали, не по человечье.
– Тут я с тобой согласен Кузьма, написали черти как, даже и не понимают сами, что ежели все так просто было, мол по приказу битвы выигрывались. Мы тут уж битые месяцы сидим, самих чуть не гонят, а тут в наступление!
– Совершенно согласен, господин офицер. Может да ну ее войну, сбежим все вчетвером?
– Тьфу те на язык Кузьмич! Думай перед кем шутки шутить.
– А ты мне не указывай Никита. Через день помирать, как захочу, так и буду шутить!
– Мы поняли, ваше благородие!
– Хорошо Кирилл, что поняли. Вот мне бы еще понять какой тут смысл и тактический гений запрятан. Но приказ есть приказ, мы в армии, скажут помирать, а мы лишь должны узнать в какой стороне. Ладно, не беда! В другой жизни бог рассудит, правильно или неправильно. А сейчас надо дальше бежать, остальным нашим сообщить. Готовьтесь, да в намеченный день будьте чуть левее от центра, постараюсь с вами в атаку пойти.
– Хорошо. Удачи вам!
– Всем нам удачи, до скорого.
Офицер покинул своих подопечных. Образовавшуюся с его уходом тишину мгновенно заполнил своим басистым голосом Кузьмич.
– Ну вот, я же говорил.
– Говорил, вот только легче от этого не стало. Каким же чудом мы должны выбить немцев?
– Настоящим чудом Киря. Только на него надеяться!
Тревожная полутьма содрогалась от шага сотен сапог, тот тут то там ввязших в грязи. Солдаты десятой, точно муравьи роились в первой окопной линии, готовясь к наступлению. С каждой минутой в узкие могильные пространства стягивались войны.
Никита с товарищами постарались пробиться к центру, как их и просил Норыжкин. Однако настырный сержант перехватил их и заставил встать на своем фланге, где почему-то не хватало народу. Им ничего не осталось кроме как подчиниться.
Первые лучи солнца заскользили по рыхлому снегу, еще не растаявшему на нейтральной линии. Русская сторона замерла в ожидании команды к началу своего самоубийственного похода.
Рядом с Никитой послышался тихий голосок. Он повернулся на шум и увидел молоденького парня со сложенными вместе руками. Вслушавшись в дрожащий голос юнца, прожжённый солдат, различил знакомую молитву, которую ему доводилось слышать не в первой. «зря молишься, бог тебя не услышит» – Подумал про себя Никита, после чего отвернулся к своим товарищам.
Их лица были непоколебимы, словно страх им был не ведом, но он то знал, что это обманка, присущая всем ветераном. Внутри они то же боялись, вот только показать этого не могли, ведь были своеобразным примером для своих неопытных братьев по оружию. Им приходилось держаться, да бы остальные нашли в их лицах храбрость.
– Держимся рядом, прикрываем друг друга- Обратился Никита к товарищам.
– Да знаем, как будто в первый раз.
– Вот и слав…
Не успел он договорить, как по всему окопу пронеслась команда. Офицеры в один голос возвестили о начале атаки, зычным криком вперед.
Солдаты, заслышав приказ своих командиров, в два шага преодолели полутораметровую земляную стену окопа, оказавшись на открытой поверхности. Не останавливаясь, тысячи мужчин рванулись вперед, на позиции врага.
Засвистели пули, первые убитые рухнули на землю, но их смерти лишь стали началом для кошмарной бойни. Нестройные ряды десятой, ураганной мощью неслись по истерзанной земле, не замечая пуль и смертей своих товарищей. За жалкие минуты, они пересекли отравленное смертью поле, что долгие четыре месяца разделяли две армии, и лавиной обрушились на противника.
В первых рядах, подле своих верных товарищей, Никита несся бой, погружаясь в состояние боевого транса, позабыв об обещание данным себе в Вильно. Сейчас, всем миром для него стал маленький клочок земли, в котором его винтовка со штыком была богом, друзья верной судьбой, а враги мишенью. Ничего кроме этого не существовало.
Последний рывок, прыжок в бесконечную пустоту и его штык легко впивается в мягкую плоть. Сталь с трудом покидает испускающее душу тело, а в ноги приходится сильный удар. Никита еле устоял на своих двоих, но опасности нет, ведь удар нанес рухнувший труп.
– Гони к проходу! Заслышались русские выкрики.
Вперед, не теряя не минуты, к новой мишени. На этот раз удар пришёлся в горло. В лицо брызнула кровь, а сраженный немец пал на землю, утянув с собой его винтовку. Опасные мгновенья, но винтовка была возвращена, до того, как новый враг успел нанести свой смертельный удар, за что уже сам поплатился жизнью.
Возникшие рядом бойцы десятой, создали численный перевес. Теперь уже эта часть окопа за ними. Обезумевшие солдаты загнали немцев в узкий проход и не давай времени собраться обороняющимся, вытолкали их во вторую линию, где бой и продолжился.
Но и тут у немцев не получилось дать достойного ответа. Слишком силен был натиск. Русские сокрушали врага не давай ему возможности перегруппироваться, неся при этом колоссальные потери.
Вторая линия продержалась не на много большим первой. Никита чувствовал, что победа будет за ними, от чего бросался на испуганных прусаков с большей силой. В какой-то момент он обнаружил, что его товарищей оттеснило боем слишком далеко. Но добраться до них сейчас он не мог.
Все что ему оставалось, сражаться не на жизнь, а на смерть. Только так эту битву возможно было выиграть.
И он бился без оглядки на весь мир, гонимый внутренним огнем, оставляя за собой трупы, убитых им немцев. Тех из солдат, кто был рядом с Никитой, подобным образом обуяла кровавая ярость. В них не было ни сожаления ни жалости, ни жесткости, а только жажда победы, стоящая любой цены.
Бои перешли на последнюю третью линию. Победа была близка как никогда. Измученные и напуганные немцы были прижаты к стенке и вот- Вот готовые обратиться в бегство.
Не сбавляя натиска, отряд, во главе с Никитой, усилил давление. Русские точно скандинавские берсерки врывались в хлипкие ряды прусаков, разрушая и без того непрочный строй. Вскоре гансы дрогнули. Но и это был еще не конец. Расправившись на одном участке, вкусившие крови воины, рванулись на помощь к своим братьям, заходя в тыл к еще не сдавшимся немецким отрядам, медленно, но верно изничтожая и обращая в бегство врага.
Битва окончилась на закате, когда все немецкие оборонительные линии были полностью захвачены.