Наталья Николаевна Землянская
Сказки для недетей
– Ничего нового под луной, – заметил как-то один из моих знакомых. – Вспомни, как римляне развлекались боями гладиаторов… А публичные казни? – вот уж где был аншлаг!
Я нежно обнимаю девушку за плечи:
– Нет, котёнок… Своё слово Римкус скажет завтра, после вечерней премьеры.
*****
Три ведьмы колдуют над котлом. Деревянный пол сцены ещё не просох после спешной уборки в антракте: Макдуфф с жёнушкой только что прикончили короля Дункана и его слуг.
…Double, double, toil and trouble;
Fire burn and cauldron bubble… 15
Кутаясь в бархат занавесей, я украдкой наблюдаю их лицедейство:
– С чешуёй драконья лапа, губы турка, нос арапа… – вопят ведьмы, убыстряя пляски вокруг кипящего котла. – Пальчик детки удушенной, под плетнём на свет рождённой, – в этом месте я невольно вздрагиваю, – Тигра потрох размельчённый, – вот в котёл заправка наша, чтобы гуще вышла каша… Жарко, жарко!.. Пламя ярко!.. Хороша в котле заварка!..16
Хриплые визги актрис рвут густую темноту подмостков, но она упрямо наползает отовсюду, пытаясь побороть пламя костра. Из этой борьбы и поднимающегося к балкам водяного пара рождаются странные призрачные тени: сначала робко, потом всё смелее кружат они над старухами, кривляясь и меняя очертания.
Откуда-то вдруг сильно дует ветер. Не слабый сквозняк,рождённый приоткрытой дверью, а настоящий ночной ветер, пропитанный запахами леса: в нём пряные нотки земляного перегноя, напоенной росою травы, болотная прель, – и едва уловимый привкус тревоги.
Я не впервые наблюдаю такое диковинное возмущение воздуха, – происходит это нечасто – и всякий раз тому предшествует буйство сумрачных теней на сцене: словно там, на подмостках, ими образуется невидимый водоворот, некая воздушная воронка. Из зала этот эффект не виден. Из моего укрытия эту странность непосвящённому тоже заметить трудно. С полгода назад моё внимание к этому феномену привлёк Марк, наш осветитель.
Этот неряшливого вида человечек отличается довольно вздорным нравом. В театре его не жалуют. Но я как-то мимоходом спас его от гнева Римкуса за некую провинность, чреватую увольнением. За бокалом дешёвого вина – Марк счел себя обязанным угостить «спасителя», – я узнаю кучу пикантных подробностей о большинстве своих коллег: парнишка, оказывается, обожает подглядывать и подслушивать. Минут через десять мне становится скучно. Тогда-то он и рассказывает мне о «тенях» на сцене:
– Это началось, когда технари из «Экзосаунд» установили своё оборудование…
Несколько объёмных аппаратов с лейблами этой фирмы стоят в зале с недавних пор – ничем не примечательные металлопластиковые «кубики»: Римкус экспериментирует со звуком. Надо отдать ему должное – он не скупится: разработки «Экзосаунда» весьма недешевы.
– Я собираюсь заняться этим явлением всерьёз, – заговорщически говорит Марк. – А что? Вдруг это вредно для здоровья?.. Представляешь, как обрадуются ищейки из Комитета экологии! – в его блеклых глазках проблёскивает алчный огонёк.
Комитет – очень серьезная организация, и я не верю Марку: вряд ли Римкус позволил бы себе непроверенные игрушки.
Но выдумщик остаётся при своём мнении:
– Жаль только, – сокрушается он, – что такое бывает очень редко! Трудно ущучить… Я пробовал снять на плёнку – ничего не вышло. Кстати, именно после таких «сквозняков» пропадают тела дублеров!.. Не думаю, что это простое совпадение!
После этих слов я окончательно теряю интерес к его болтовне: затёртая до сального блеска байка о том, что иногда останки добровольных смертников якобы бесследно исчезают прямо во время спектакля – чушь, конечно…
Больше мы с Марком не общались. Спустя какое-то время после этой беседы он умудрился сломать шею, спускаясь по лесенке из своей рабочей каморки. Ну, а я с тех пор продолжаю изредка наслаждаться загадочными «танцами» теней.
Как назло, сегодня меня отвлекают.
– Кто бы подумал, что в чахлом старике столько крови! – речитативом поёт над ухом высокий голос. – Говорят, Римкус использует каторжников в качестве дублеров…
Я неохотно поворачиваюсь. Рядом со мной – низенький, безобразно полный человечек. Он с головы до пят укутан в цветастую, тяжёлого шёлка, хламиду, что придаёт его облику сходство с римским патрицием. Впечатление усиливают мясистый подбородок и крупный прямой нос, а маленькие глазки в «мешочек» и капризные вялые губы придают его лицу выражение порочности.
Это – Маро Сигуль, лучший оперный тенор Европы.
Он – обладатель настоящего, живого звука. Его голос – не какая-нибудь там «компонуха», сделанная электронным синтезом. К нему никогда не притрагивался скальпель хирурга. Поэтому, при нынешней моде на всё натуральное, Сигуль – ходячая драгоценность. При виде него простым смертным надлежит падать ниц или с фанатичным блеском в глазах умолять об автографе.
Я не делаю ни того, ни другого. Неделю назад антрепренер Сигуля намекнул, что оперное диво возжелало получить мою стерео голограмму. «Для интимного потребления» – как он выразился. Не люблю, когда меня употребляют, пусть даже и виртуально. Пришлось отказать.
В глазах Маро, устремлённых на меня, – немой вопрос, взгляд его плотояден. Я молча ухожу.
*****
Маленькой компанией мы коротаем вечер в уютной кофейне. Отмечаем успех премьеры.
– Можно было бы поживиться. И неплохо! – замечает вскользь Смешной Боб, узнав про эпизод с Маро.
Боб – мой самый хороший друг. Сейчас его место в моём сердце потеснила Лина, но Боб не в обиде. Он всё понимает. К тому же, именно он подбил меня на первое РЕАЛЬНОЕ свидание с ней.
Боб сидит на социалке. Государственного пособия едва хватает на "соту" с минимумом удобств в квартале, где в подземных многоэтажках обитают такие же неудачники, да ещё на синтетическую пищу и лёгкие наркотики. С голоду не сдохнешь, но забудешь о настоящей воде, солнце, чистом воздухе и натуральной пище. Из развлечений – дешёвые бары здесь же в подземелье, пиво, игровые автоматы, виртуальный секс, – на большее не хватит.
И всё – под пристальным оком полиции. Растительная жизнь вкупе с разрешённой наркотой – зыбкая гарантия лояльности. Шаг в сторону – и ты лишаешься государственной подачки. Но большинство это устраивает.
Мой друг не из таких. В душе он – бунтарь. Но, инвалид от рождения, Смешной Боб заключён в темницу уродливого безногого тела. Именно поэтому он получил своё прозвище: слово «уродливый» – неэтично. Особенно, когда вокруг так много искалеченных природой. Его IQ вполне позволяет претендовать на хорошую работу, но Бобу противна мысль о прохождении квалификационной комиссии.
– Хватит с меня еженедельных анализов! – фыркает он.
Я не понимаю, почему его так оскорбляет необходимость проходить обследование: это делают все в обязательном порядке. Таковы требования общей безопасности. Но Боб видит в этой процедуре ущемление свободы.
– Чем лучше жизнь «наверху»? – говорит он, когда друзья по обыкновению начинают пенять ему за леность. – Ткни пальцем в любого из тех сотен тысяч, что день-деньской проводят в офисе, разменивая жизнь на бумажки или мерцающие пиксели мониторов. Что они получают взамен? Кибер-секс, адреналин в капсулах, точно отмеренную дозу мнимых опасностей по строгому сценарию какого-нибудь агентства приключений, тренажёры и симуляторы для отвыкших от движения мышц… Комиксы вместо книг, рекламные слоганы вместо мыслей… Они так же мертвы, как и я. Иллюзия духа. Иллюзия жизни… Не-е-ет! Я хочу сразу и много! Так, чтобы послать всех к чёрту!
Я не спорю с ним. Боб – забавный. Он пишет стихи, сочиняет музыку, придумывает праздники и развлечения. Он видит то, чего не замечают другие. Подозреваю, что Боб счастливее, чем все мы вместе взятые. Иначе, зачем бы нам, таким успешным, искать его дружбы?
– Надо поговорить, – заявляет он вдруг, прерывая свой монолог, и выразительно смотрит на меня.
Я оплачиваю счёт, вызываю такси, и не задаю вопросов.
Прощаемся с остальными, и маленький планер вывозит нас за город, на пляж. В это время года здесь красиво и безлюдно.
– Слышал, Римкус дал тебе пинка? – Боб начинает издалека.
Плохие вести быстро расходятся. Вечерняя премьера закончилась три часа назад. Мне рукоплескал полный зал. Но Римкус не продлил мой контракт. Сигуль, приглашённая звезда, заявил, что не примет предложения Римкуса о будущем совместном проекте, а значит, его спонсоры не вложат ни гроша в новую постановку, пока Маро собственноручно не утвердит список труппы. Знаменитостям положено капризничать.
Моего имени в списке Сигуля не оказалось.
Легко ли найти работу актёру? Невозможно. Живой лицедей ныне – редкость. Анахронизм. Подобно тому, например, как стали когда-то редкостью, а потом и вымерли трубочисты. Профессию артиста уничтожили компьютерная графика, стерео видение и прочие технические хитрости. Голограмма тоже стоит денег, но не просит есть, не требует зарплаты, и может то, чего не сделает живой человек.
Боб между тем излагает свой план. Он прост.
Понятие «наличных» давно устарело. Деньги стали виртуальными, как и многое другое. Новые условия создали кучу хитроумных способов ограбить ближнего. Боб придумал ещё один.
Двое его сообщников похитят Римкуса – эти детали Боб пропускает – и с помощью психотехники заставят его перечислить энную сумму на чужое имя. Потом режиссёра вернут на исходную позицию, стерев из его памяти всё случившееся. Кому-то придётся некоторое время побыть на его месте, чтобы никто ничего не заметил. Этим «кто-то» буду я.
– Ты прекрасно знаешь его повадки, – говорит Боб. – И ты ведь мастер перевоплощений!
Он прав. Я могу вжиться в любой образ. Не сыграть, а именно – перевоплотиться. Стать двойником. Капля в каплю. Ещё в Школе Актёров мне доводилось подрабатывать, имитируя знаменитостей и политических деятелей. Было даже несколько скандалов… Только я назвал бы себя по-другому: мастер отражения. Как зеркало… Нет, я не владею гипнозом. Это нечто другое. Особый дар.
План Боба мне не нравится: аферы с чужой собственностью караются очень строго. Вплоть до высылки за пределы цивилизации в заражённые земли. Собственность – свята. Человеческая жизнь, пожалуй, стоит меньше: почему-то похищение самого Римкуса и насилие над его личностью обойдётся нам по статье уголовного кодекса гораздо дешевле, чем махинации с его счетами.
– Боб, что если я откажусь?
– Ты теперь не можешь отказаться, – дружелюбно объясняет он. – Ведь ты почти всё знаешь.
– Всё-таки я ещё подумаю…
– Конечно! – радостно откликается он, и широкая улыбка людоеда расползается по его лицу.
*****
Эта улыбка преследует меня всю ночь. Соглашаться не стоит.
Но я приму предложение. Из-за страха не за свою жизнь: еженедельные анализы Лины дали тревожный результат. В её крови поселилась какая-то гадость. Санитарная служба забирает её в карантин-изолятор. Такое может случиться с каждым. Но почему – с ней?..
Этот вопрос терзает меня. Незнакомая тяжесть заполняет всю левую половину груди. Со мной так раньше не было.
Весь день я веду переговоры с медиками: к вечеру выясняется – это не вирус, Лина не опасна для окружающих. По ходу разговоров следует много медицинских терминов. Её отпускают домой. На время.
Лечение будет стоить очень дорого. Ей дешевле умереть.
Она не плачет – ещё не осознала. Мне тоже спокойно: выбор сделан. Ради её жизни я сыграю роль Римкуса. Ради её жизни я сделаю всё что угодно. У нас появятся деньги – и всё будет хорошо.
*****
Похищение Римкуса проходит удачно. Его охрана ничего не замечает. Мне смешно – он так любит хвастаться выучкой и стоимостью своих бодигардов! Особенно тех, что относятся к категории догменов. Йоахим заказывает их в специальном питомнике, где из собак делают монстров. Но и они не чуют подвоха: я даже пахну, как их хозяин! Не говоря уж о том, что я хожу, как Римкус, двигаюсь, как Римкус, смеюсь, как он…
Я вглядываюсь в зеркало, и бесстрастная серебристая поверхность даже мне послушно являет чужое отражение. На мгновение приходит мысль, что всякий раз мучает меня во время перевоплощений: кто же я на самом деле?.. Существую ли я? Или вся моя суть – чужое отражение, выдуманная кем-то роль?
Разбиваю зеркало, чтобы прогнать наваждение.
Плохая примета? Вот ещё!.. Просто я не люблю зеркала: стоит мне задержаться возле них дольше, чем того требует умывание или бритьё, как моё отражение начинает меняться, являя разных людей – любимых или ненавидимых, в зависимости от прихотливого течения мысли. Иногда – то лики с экранов и глянцевых обложек, иногда – нечёткие образы случайных прохожих, отпечатки мимолетных встреч, отчего-то врезавшиеся в память… В детстве, помнится, моя бабка всегда кричала, застукав меня за подобным развлечением: «Перестань корчить рожи»!
Феномен квазиидентификации.
Так это называется по-научному. Я называю это «отражением». Биологи пишут, что там, за чертой, отделяющей наш мир от поражённого экологическим апокалипсисом, среди выживших организмов встречаются мутанты, обладающие схожими свойствами. Что-то вроде мимикрии. Реагируя на внешние раздражители и зрительные образы, они могут изменять свой облик. Правда мне, в отличие от монстров с Другой Стороны, для перевоплощения достаточно самовнушения – зрительный и психологический контакты не обязательны… Но я никому не рассказываю об этом.
Когда я уже стал смышлёным, бабушка однажды призналась, что парень, соблазнивший мою мать, бывал на заражённых территориях. Промышлял мародёрством. На том и погорел – его уничтожили при очередном переходе карантинной зоны. Это случилось ещё до моего рождения.
Моя будущая мать, узнав о его промысле, хотела избавиться от ребёнка – от меня, – но проведённые исследования показали: плод здоров и развивается нормально. Ей запретили убийство. Тот парень, видимо, крепко любил свою девочку, и «грязные» денежки клал на её счёт. Получилась хорошая сумма. Поэтому она побоялась открыть истинную причину, по которой не хотела рожать: опасалась, что накопления конфискуют. Тогда она связалась с подпольными дельцами от медицины – те не только были готовы взять все расходы на себя, но и посулили за эмбрион неплохие деньги. Но вмешалась судьба в лице моей бабки.
В остальном мои биофизические параметры в полном порядке. Я – полноценный член общества. За одним маленьким исключением.
*****
Роль Римкуса не легче и не труднее прочих. Главное, что его можно сыграть: у него есть внутренняя сущность. По большому счету, он – негодяй. Умный, расчётливый, талантливый. С лёгкой гнильцой… Гниль ему идёт: как патина старому серебру. И это – хорошо. Куда хуже, если бы он оказался «пустышкой» – как можно изобразить ничто?
Лже-Римкус принимает участие в телешоу, даёт званый обед у себя на вилле, ведёт беседу с министром культуры. В моем исполнении он уродлив, но обаятелен. Гораздо лучше настоящего.
Идиллия внезапно заканчивается вечером третьего дня. Что-то у моих подельников не срослось. Ночь провожу в камере. С каждым часом отчаяние всё сильнее – жизнь Лины снова на волоске!
Наутро – разговор с дознавателем. Позже заявляется Римкус:
– Я готов внести за тебя залог.
Неожиданный поворот…
Предполагаю, что он попросит об ответной услуге. Точно: на стол ложится украшенная печатями бумага. Это договор: Римкусу нужен очередной доброволец. Дублёр – смертник. Из тех, чьи тела незаметно исчезают со сцены. На этом листе не хватает одного – моей подписи.
– Твоя подруга будет обеспечена до конца жизни, – говорит бывший хозяин. Похоже, он в курсе моих проблем.
Но в его фразе кроется подвох: а сколько это – до конца жизни Лины?
– Она не больна, – усмехается над моим сомнением Римкус.
В его глазах жадный интерес: как-то я отреагирую?
– Нет? – мой голос слегка дрожит.
– Нет. – Он пытается поймать мой взгляд.
Но я умею притворяться. Ведь я – лицедей. И рассказывая о предательстве моих близких, он не узнает, не догадается, какая страшная боль выжигает мою душу!..
Боба соблазнили «новыми» ногами – запредельно дорогая и сложная операция! – и пожизненным гражданским статусом без всяких там комиссий… Лина – давняя приятельница Боба, авантюристка со стажем, они обделывали вместе ещё и не такие делишки. Я действительно ей нравлюсь, но деньги она любит больше. Проделка с Лже-Римкусом для этой пары – так, развлекалочка… Маскарад был устроен ими по собственной просьбе «пострадавшего», чтобы «проверить меня в деле».
Он ещё продолжает говорить, а я уже царапаю на договоре затейливый иероглиф. Может, скрепить его кровью? Какая разница, кому продать душу, если вместо неё – пепел?
*****
Во время репетиций меня отключают от электронной охраны, и я чувствую себя почти как прежде. Словно ничего не изменилось. Только вместо сердца стучит уголёк.
Я стараюсь не думать о тех, кто меня предал. Их мотивы – просты и незатейливы. Отмеренную мне горечь я пью до конца.
Но ход интриги Римкуса мне не совсем понятен. В грядущем действе – я не просто дублёр, но – главный герой, ведущий солист. Он хотел заполучить меня со всеми потрохами? Зачем? Что такого в этом спектакле?..
Я спрашиваю его об этом в один из кратких перерывов на отдых.
Он долго смотрит на меня. Будто ещё и ещё раз оценивая.
– Я дерьмово с тобой поступаю, – брезгливо цедит он сквозь зубы, точно ему самому противно. – Зато даю тебе шанс…
За его словами чудится обман. Такой же изощрённый, как та виртуозная ложь, что сделала меня марионеткой в чужом фарсе.
Много позже, я пойму, что этот пожиратель чужих жизней говорил истинную правду. Потому что для каждого Всевышним уготована его Главная Роль, но не всякому дано её сыграть.
*****
Мою героиню тоже предадут близкие. Но это будет потом.
А сначала – темнота и рокот зрительного зала. Шквал аплодисментов нарастает волной и разбивается о сцену, запутывается в тяжёлых портьерах занавеса, становится тише, – и стихает совсем…
«Что это, Господи?.. Что это?!»
Реальность вокруг постепенно и неумолимо превращается в зыбкое, дрожащее марево. Я вдруг снова всем своим существом чувствую тот самый загадочный ветер – сладкий и пряный – не жалкое подобие, рождённое сквозняком, но настоящий ветер открытых пространств, что рождается движением воды и воздуха. Бешеным хороводом вьются бесформенные тени – их всё больше и больше! Откуда они?..
Настоящее солнце затмевает свет рампы…
Последней исчезает сама сцена – деревянные подмостки тают, смешиваясь с жидкой грязью просёлочной дороги…
По этой дороге движутся тяжёлые ряды закованных в железо воинов. Их стяги утыкаются в небо и рвут его в клочья. Им нет преграды! Им больше не знать стыда поражений! Дева, облачённая в белое, ведет их к истине. К победе…17
Но ещё прежде, в маленькой деревушке Домреми18, её жизнь и молитвы сольются с моими: кто из нас первым услышал те Голоса? – и мы оба узнаем высшую цель своего бытия.
Единые душой и телом, мы вместе будем стоять под стенами Орлеана. Наши руки коронуют дофина. Зловещее молчание Компьена мы тоже разделим на двоих…19
Жар костра будет нам наградой. В его нестерпимом пламени сгорит моя горечь и родится её легенда.
*****
…Длинные ряды кресел уходят в тёмную глубину пустого зрительного зала. Неяркое пятно света выделяет лишь несколько мест в середине пятого ряда. В освещённом круге – двое. Они ведут беседу, точнее – один говорит, второй – мусолит короткую трубку. Белёсый дымок причудливыми завитками лениво поднимается вверх и бесследно тает в темноте.
– Столетняя война20 – всего лишь узелок на долгом пути… – тихо и раздумчиво вещает первый, словно беседуя сам с собой. – Несколько лет нашей группой делались расчёты, и полученная модель дала основание предполагать, что расклад, при котором французы изгонят англичан, более благоприятен для дальнейшей истории в целом.
На его лацкане в такт словам поблёскивает крохотная эмблема «Экзосаунда».
Второй сердито выбивает трубку о подлокотник кресла.
– Не загружайте меня лишними деталями! – раздражённо говорит он. – Давайте по существу. Когда вы планируете следующее проникновение?
Первый пожимает плечами.
– Когда найдём новое «отражение». Это ведь очень редкая мутация. Потом нужно определить точку на временной оси, куда следует, так сказать, нанести укол… Просчитать, сумеет ли «человек-зеркало» туда внедриться… Вообще, вам и правда лучше не знать деталей: вмешательства в прошлое запрещены, а ваш театр – хорошее прикрытие для нас. Не хотелось бы его потерять.
Какое-то время они молчат, каждый думая о своём. Невольно их взгляды устремляются на пустую сцену, где гуляют зыбкие тени – призрачный отпечаток потревоженного временного водоворота.
– Её… их… в самом деле сожгли?21 – запинаясь, вдруг спрашивает тот, что с трубкой.
– На этот счёт много версий… – чуть помедлив, неопределённо отвечает собеседник. На его лице – невидимая в темноте улыбка. – Разве это важно? Главное, что в слегка исправленной нами в очередной раз новейшей истории Постапокалипсиса уцелело больше людей, и зараженное пространство уменьшилось… Информация вневременных хранилищ однозначно указывает, что мы на правильном пути.
– Хотелось бы в это верить…
– А что нам ещё остаётся?
Глюк по имени Зямза
– Парень! Купи арбуз! – сиплый голос над ухом вывел Лёшу из задумчивости. Он оглянулся. Чуть в стороне от торгового ряда, где бабульки выставили на продажу домашние соленья, мешки с семечками и прочую нехитрую снедь, тёрся испитого вида мужичонка. – Бери! – настаивал «синяк». – Недорого прошу! Тебе – не деньги, а мне – на опохмел!
Зачем Лёша замедлил шаг? Почитатель дорогих бутиков и супермаркетов, – он из брезгливости и высокомерия никогда ничего не покупал на стихийных уличных рынках. Но мужичонка прямо вцепился в рукав!
– Я солёные не люблю! – поморщился Лёша.
– Свеженький! – обиделся приставала. – Глянь, какой молодец!
Зелёное полосатое чудо и впрямь выглядело чудесно. Летнее такое, яркое пятно заплаткой на промозглой серости ноябрьского дня. И как-то само собой получилось, что весёлый круглобок перекочевал к парню в обмен на новенький стольник.
Это уже потом Лёша с содроганием вспомнит грязный рукав мерзкого ватника, коим мужичок прижимал к себе арбуз, и его корявые пальцы с чёрной каёмкой ногтей, и тошнотный запах застарелого перегара… А пока он ладонями ощущал гладкую прохладу упругих боков, и настроение из осеннего стало праздничным.
Дома, тщательно вымыв покупку, он водрузил арбузище на большое блюдо. Острый ножом безжалостно вспорол красавцу бок, делая «шляпку». Корка поддавалась с многообещающим хрустом и, наконец, явила восхитительно бордовую мякоть с чёрными пуговками глянцевых семечек.
– Сахарный! – с удовольствием причмокнул Леша, распробовав вырезанный из шляпки кусочек.
Отрезав полукружием толстую скибку, он с хлюпаньем впился в её середину. Сладкий сок ручьями потёк по рукам, подбородку, – и он снова взялся за нож, и… замер: из арбузного чрева отчетливо донёсся такой же довольный хлюп.
*****
…Девичник – удался! После девяти бутылок шампанского на троих и невразумительной закуски Светка вернулась домой за полночь на «автопилоте». В роли автопилота выступил молоденький таксист кавказского вида.
По дороге пассажирка вела себя агрессивно и очень не хотела называть адрес. Такси изрядно пропетляло по району, пока Светка случайно не опознала родную улицу. Найдя подъезд, она минут двадцать играла с домофоном в «угадайку», переполошив часть жильцов, – остальных разбудило попурри из Верки Сердючки: в спящем парадном оно звучит особенно душевно! Светка успела исполнить его раза три на «бис», пока искала ключом замочную скважину.
Потанцевав немного по квартире, – «цыганочка» с выходом! – Светка нечаянно наткнулась на кровать, рухнула на неё, – и отрубилась. К вящему удовольствию озверевших соседей.
Проснулась она на рассвете – с головной болью и жгучим сожалением о прожитой зазря жизни. На груди у неё сидела, презрительно щурясь, огромная жаба.
– Сколько денег на ветер! – квакнула она, заметив, что гулёна приоткрыла глаза.
– Уйди! – простонала Светка.
– А до получки – две недели! – не унималась жаба. – И за квартиру не плочено!
– Сгинь! – рявкнула Светка и непослушной рукой смахнула вражину. Та, сочно шмякнувшись об пол, исчезла. Светка собрала в постели остальные конечности, кое-как встала, и тяжело поплелась на кухню.
Маленькое зеркало над раковиной было настроено враждебно: оттуда на нее глянула мятая, узкоглазая личина. Явно чужая.
– Утро в китайском квартале… – пробормотала девица, трогая пальцами припухшие веки.
Зеркальце злорадно показало язык.
В углу за мусорным ведром снова было появилась жаба.
– Отстань! – отмахнулась Светка. – Один раз живем…
Чашка кофе вернула её к реальности. Где-то в глубине квартиры нудным комаром запел мобильник. Долго размышляла на тему: искать телефон – или ну его?
– Хохлова! – сердито сказал мобильный. – Я тебе всю ночь звонил! Ты же обещала прийти!
Cветка задумалась. Ничего подобного не припоминалось.
– Ну? – осторожно переспросила она. Мало ли чего сгоряча посулила?
– Дуй ко мне! Быстро! – приказал телефон.
– Щ-ща-зз! – с облегчением выдохнула она, узнав, наконец, собеседника.
Телефон изменил тактику:
– Светка-а! – трагический шепот. – Спасай!
По натуре своей Светка Хохлова ( 28, 120-100-120, нет… нет… не была… а вот это вас не касается!..) – существо сердобольное. Потому слово «спасай!» возымело магический эффект. На что и было рассчитано.
Контрастный душ, боевой макияж. Беглый взгляд в зеркало… И хлопнув дверью, Светка выкатилась навстречу новому утру.
*****
– Вот… – раскачиваясь в кресле из стороны в сторону, Лёша неопределенно махнул рукой в пространство. Его согбенная фигура выражала крайнюю степень отчаяния.
Светка медленно осмотрела невыносимо аккуратную комнату. Сосредоточиться после вчерашнего ей было ещё трудно. Наконец, взор её споткнулся о журнальный столик: там красовался всамделишный арбуз. Уполовиненный, но все ещё прекрасный.
– Ну, Лёха, жадоба! В одиночку арбуз стрескал! А ещё друг называется!
Лёша в ответ подозрительно всхлипнул.
Светка решительно шагнула вперёд. При этом она покачнулась и задела бедром изысканный торшер, выписанный хозяином по каталогу из Италии. Лёша очень чванился этой вещью и гостям запрещалось даже близко подходить к «произведению искусства». Заграничный раритет немного подумал, и грациозно рухнул на пол.
– Упс-с!– виновато замерла на месте разрушительница.
Но Лёша даже не шевельнулся. И тогда Хохлова поняла: действительно произошло нечто ужасное!
Добравшись кое-как до столика, – с ориентацией в пространстве было плоховато, – Светка обнаружила, что арбуз изнутри тщательно выгрызен. До белой корки. И в этой импровизированной чаше снует какое-то мелкое, в ладонь высотой, существо, слегка напоминающее ящерку. «Слегка» – потому что от ящерицы существу достались только хвост и тулово. Короткую шею венчала тупоморденькая голова – миниатюрнейшая копия башки тиранозавра, такая же зубастая и хищная на вид. Нижние конечности оно явно унаследовало от лягушки – вместе с перепончатыми лапками, а вот ручонки с крохотными пальчиками карикатурно смахивали на человечьи.
– Что это? – тоном инквизитора проскрипела Светка.
Она прекрасно знала, что приятель терпеть не может животных в доме, начиная с собак и кошек: ведь они «портят мебель, гадят, плохо пахнут, и вообще».
Лёша издал невнятный горловой звук.
– Это – глюк!.. – прошептал он. – Это мне снится!
– Нет, – дружелюбно парировала Хохлова, покачиваясь. – Я-то не сплю. И я – абсолютно трезва.
С последним можно было поспорить, но суть от того не менялась: странная зверушка в арбузных корках оставалась вполне реальной. Нагнувшись над столиком, Светка пальцем погладила зверька по шершавой темно-зелёной спинке. Тот замер, и осмысленно уставился на нее жёлтыми глазами-бусинками. Изучающе и настороженно.
– Какие проблемы? – спросила Светка, когда они с «ящеркой» вдоволь нагляделись друг на друга.
Лёша посмотрел на нее дикими глазами:
– Она… Я… Я мог заразиться! – фальцетом выкрикнул он. – Эта гадость была прямо в арбузе!
– Ну почему сразу – «гадость»? – невозмутимо возразила Светка. – Очень даже миленькое создание.
– Ты не понимаешь! – перешел на визг парень. – Она была крохотная! Чуть больше семечки. А за ночь она выросла! А если она была там не одна?!
– Мойте руки перед едой! – наставительно заметила Хохлова.
Убедившись, что никакая ужасная опасность её приятелю на самом деле не угрожает, Светка пришла в благодушное настроение. Да и что случилось-то?
Словно в ответ на её мысли, загадочная зверушка высунула мордочку наружу. Уцепившись пальчиками за край полосатой «чаши», она склонила голову набок и проникновенно произнесла:
– З-зям-за!
– Ма… ма! – басом прорыдал в ответ Лёша.
Светка достала из сумочки сигареты и зажигалку. Искоса бросив взгляд на приятеля, прикинула, что сейчас по всей видимости можно всё, и нахально прикурила. Обычно Лёша безжалостно выгонял гостей дымить на лоджию, но теперь он даже не заметил её наглости. Зато возмутилась «ящерка»:
– Зззяяяммм-заа! – сердито прошипела она, нервно шевеля крохотными ноздрями, и громко клацнула челюстью.
– Ну, ты мне ещё!.. – беззлобно возмутилась Светка, и нарочно пустила дым в её сторону.
Сизая струйка окутала зверюшку облачком, – та вдохнула, закатила глазки, и, поджав лапы, брякнулась на спину. Светка вскочила:
– Сдохла, что ли? Ах, бедненькая!.. – Мнимая ящерица не подавала признаков жизни. – Вот, блин!
Зато Лёша тут же вышел из ступора: подбежав к столику, он осторожно потыкал «зямзу» пальцем, потом схватил остатки арбуза и, неся их на вытянутых руках, галопом поскакал к входной двери.
– Ты куда?! – вдогонку спохватилась Светка. Ответом ей был шум мусоропровода с лестничной клетки.
– Избавились! – с мрачным удовлетворением выдохнул Лёша, появляясь обратно.
Походкой лунатика он прошествовал в ванную, открыл горячую воду и долго – шумно и тщательно – мыл руки. Пока не уничтожил все запасы разных моющих и дезинфицирующих средств, включая зубную пасту и жидкость для чистки унитаза. Хохлова терпеливо ждала, безнаказанно пуская к потолку колечки дыма. Хозяин квартиры по-прежнему не замечал столь вопиющего нарушения суверенитета, из чего Светка заключила: парнишке совсем худо…
Выбежав из ванной комнаты, Лёша схватил ноутбук.
– Что ищем? – лениво поинтересовалась гостья, пристраиваясь в кресле рядом.
Лёша, не отвечая, сосредоточенно рыскал по страницам поисковиков. На это занятие он убил кучу времени – Светка втихаря успела вздремнуть.
– Ничего похожего! – раздраженно констатировал Лёша, выключая комп.
Гостья поспешно спрятала полную пепельницу, одновременно заметая под кресло предательские комочки пепла. Лёша яростно потёр утомленные глаза:
