Наталья Хабибулина
Смерть под вуалью
Глава 7.
Дубовик появился рано утром, как и обещал. Встретили его очень тепло и дружелюбно. Обнялись, похлопали друг друга по плечам. Из пузатого портфеля майор достал две бутылки коньяка, и, подав их Калошину, сказал:
– Убери. Позже отметим встречу. – Расположился по-хозяйски за столом и сразу же приступил к делу: – Ну, давайте по порядку. Кстати, лагерный архив был уничтожен или вывезен немцами, но остались сведения о женщинах, отбывавших там наказание, в Министерских архивах. Ребята вплотную занялись им.
Выслушав всё, что ему поведал Калошин, Дубовик сказал:
– Я думаю, что причину убийства вы определили верно. Ревность, деньги, вообще, бытовуха – эти причины не вписываются в саму картину преступления. Сама внезапность говорит о том, что оно не было задуманным. А что с этими последними словами Черных?… – Дубовик задумался, – кстати, как он?
– Пока по-прежнему, – ответил Калошин, – но шансов ноль.
– В таком случае нам необходимо дать объявление в районную газету, чтобы откликнулись те, кто ехали в автобусе в субботу и воскресенье, – Дубовик повернулся к Воронцову: – Давай, Костя, дуй в канцелярию, пусть Мария немедленно звонит редактору. – Потом обратился к Калошину и Моршанскому: – А ведь у меня очень важное дело. Я собирался приехать попозже, кое-что надо было сделать там, но ваша новость меня поторопила, – Дубовик достал портсигар.
– Интригуешь? Можешь не тянуть? – заерзал Моршанский.
– Не спеши. Успеешь напрячься, – выразительным жестом Дубовик показал, как именно будет напрягаться следователь, чем вызвал нервный смешок последнего, но перехватив укоризненный взгляд Калошина, поспешил продолжить, понизив голос: – Вы в курсе того, какая продукция производится на нашем закрытом предприятии?
– Это почтовый ящик №***? – уточнил Моршанский.
– Да, он самый. То, что эта информация строго конфиденциальна, предупреждать не стану, вы люди опытные. Так вот, с некоторых пор на этом предприятии начались разработки новых технологий и выпуск одной важной детали по военным заказам. Подробности упускаю.
– Ого! – выдохнул Моршанский, Калошин же только смачно крякнул.
– Да-да! И вот с этого «ого» поступила информация о том, что кто-то пытался выкрасть некоторые документы. Ну, подробности вам ни к чему, главное не это. Несколько дней назад, а вернее, в воскресенье вечером в районной больнице скончался один из инженеров этого предприятия, – он достал из папки и положил на стол фотографию моложавого мужчины, немного похожего на актера Владимира Самойлова. – И знаете от чего?
– Неужели пневмония? – ахнул Моршанский.
– Она самая. И вот если бы тогда, когда умер Вагнер, Карнаухов случайно не нашел бы истинной причины заражения, все прошло бы гладко. Но наш судебный медик по моей просьбе более углубленно произвел вскрытие и все необходимые манипуляции, какие у них там положены. Нашел то же, что и Карнаухов. По словам нашего медика, токсин ввели… – он заглянул в свои записи, – …парентерально, то есть, сделав укол. Стали разрабатывать версию убийства. Оказалось, что этот инженер в пятницу вечером поехал к какому-то другу в гости. Своим сослуживцам имени он не называл. А так как жена его сейчас отдыхает в Гаграх, то все решили, что этим самым «другом» была женщина.
– А мы причем? Это дело района, – резонно заметил Моршанский.
– Так-то оно так, но поехал он сюда, в Энск. Вернулся в субботу и сразу слег. «Скорую» вызвала соседка, которая по просьбе жены готовила обеды и следила за порядком. Так эта соседка, вразрез убеждениям коллег, считает, что поехал он именно к другу, потому что перед этим купил подарок… – Дубовик поднял палец, – …внимание! Сигареты «Winston»! Место покупки мы установили. Там просто мелкое жульё промышляет дефицитом.
– А в нашем случае сигареты-то курила женщина! – воскликнул Калошин.
– Но она могла быть и женой этого друга! – предположил Моршанский.
– Вот именно, что могло быть и так, и этак. Вот это-то и затрудняет наши поиски. Но… – Дубовик протер свои элегантные очки, – … ведь этот токсин – такое специфическое вещество, что оно не продается в аптеках. О его действии может знать только человек, специализирующийся на подобном. Ведь это область медицины и микробиологии. В первом случае, укол сделал Каретников. Во втором, кто-то отравил водку. В случае с инженером – опять укол. Нам необходимо понять, был ли два последних раза один и тот же человек, или же он не один?
– Надо искать следы пересечения всех этих людей, – заключил Калошин.
– Правильно, этим мы с вами займемся вплотную.
Пришел Воронцов.
– Фу-у, кое как дозвонились до редактора. Никак не хотел принимать заявку, сказал, что утренний номер уже сверстан, и пошел в набор. Я сослался на вас, – он кивнул Дубовику, – сразу скис.
– Правильно сделал. А теперь распределим наши обязанности, – майор разложил перед собой документы. – Главное, ничего не упустить.
У следователей началась кропотливая работа. Собирая по крупицам сведения о преступнике, они составляли из разрозненных фрагментов его портрет.
Доронин в очередном телефонном докладе рассказал, что одна девочка видела, как какой-то дяденька в длинном плаще шел в хранилище. Она прошла рядом с ним, а потом сказала матери, что от него пахло вкусно, «как от артистки».
– Я спросил её, почему не «артиста»? Она упорно доказывала, что дяденьки так не пахнут, – чувствовалось, что Доронин, рассказывая это, улыбался. – Уж не знаю, дает нам это что-то или нет…
– Это очень может пригодиться, так что продолжай, – успокоил его Калошин, и, отдав очередные распоряжения, отправился к Богданову.
Было видно, что там все подготовлено к похоронам. Горе осязаемо витало в воздухе. У крыльца сидели какие-то старики, в самом доме сновали туда-сюда старухи. Но Калошин не удивился, когда увидел на кухне Клавдию Васильевну Рыбалко. Она, протирая руки полотенцем, показала майору на табурет, приглашая к столу. Сама стала объяснять:
– Вот, осталась пока у них. Мужчинам я представилась давней подругой Риммы, ничего – приняли. Даже рады были. Тяжело им одним. Девочке сказали, что я её тётя. Детки хорошие, воспитанные. – Потом показала на стоящие у окна большие корзины: – Мои с деревни все к столу привезли.
Калошин в очередной раз поразился широте души этой русской женщины. В глубине души он порадовался за семью Богданова. Подозревать же Клавдию Васильевну в корысти у него не было ни малейшей причины.
Сам Александр выглядел, на удивление, неплохо. Чисто выбритый, посвежевший, он, стараясь держать себя в руках, встретил Калошина и согласился с ним поговорить. Решили выйти на улицу, покурить.
– Я ждал вас. Кое-что за это время вспомнил, – пряча в ладонях зажженную спичку и поднося её к папиросе майора, произнес Богданов.
– Вот как? Ну-ну, слушаю вас, – как можно спокойнее, сказал Калошин.
– Она ведь рассказывала мне о тех годах, называла имя подруги, я могу ошибиться, но фамилия напоминает что-то голое: Голенко, Гольцова, не-ет… не помню, но вот имя у нее запоминающееся – Белла. Самое главное, что они обе были отправлены в Германию, и обе спаслись. Только Римму отправили в госпиталь, а Белла осталась в партизанском отряде. Однажды, когда мы смотрели документальный фильм о предателях, Римма очень расстроилась, и вот тогда сказала, – постараюсь повторить её слова, – «Встретить бы ту тварь, что издевалась над нами, а потом ещё и немцам продалась!..» Но никакого имени при этом не упомянула. Просто я подумал, если вдруг эта Белла жива, она ведь тоже помнит ту, о которой говорила Римма? – Александр вопросительно заглядывал в лицо Калошину. – Это может помочь?
– Я думаю, что такие сведения будут просто неоценимы. Найдём мы того, кто это сделал с вашей женой.
С этими новостями Калошин поспешил к Дубовику, тот, в свою очередь, сразу же связался с коллегами и передал сведения о некой Белле.
В пятницу утром вернулся Сухарев, сразу потребовал доложить о деле Богдановой. Видно было, что на совещании Никодим Селиверстович получил порцию порицания, и теперь «от всей души хотел бы поделиться», по его выражению, плохим настроением с подчиненными. Но присутствие майора КГБ сдерживало его бушующие эмоции, а после того, как, всё понимающий, Дубовик сказал несколько теплых слов об оперативниках и их работе, и вовсе успокоился и стал вникать в суть дела. План оперативно-розыскных действий одобрил. Просил держать его в курсе дела.
Дождавшись, когда все выйдут, Дубовик подсел поближе к начальнику и, довольно сухо, произнес:
– Я, честно сказать, товарищ подполковник, не понимаю вашего демарша в отношении оперативников. Парни работают, как волки. Рыщут и днем и ночью, сохраняя при этом на плечах светлые головы и холодный рассудок. Простите за высокий стиль, но я бы таких ребят хотел видеть у нас, в Комитете. Вон прокурорский «пингвин», – имея в виду Моршанского, добавил майор, – постоянно «прячет тело жирное в утесах», все за спинами ребят…
При этих словах Сухарев, совершенно оттаяв, рассыпался мелким смешком.
– Надо же, как точно подметил: «пингвин»… Ладно, Андрей Ефимович, принимаю твою позицию. Сам знаю, что они молодцы, но вот такой у меня склочный характер: осле взбучки в Москве хочется на ком-то отыграться. Ладно, у меня ещё зуб есть на ГАИ и ОБХСС. Буду их пилить.
Пожав руку Сухареву, Дубовик отправился в кабинет оперативников.
Возле стола Калошина сидела девушка лет семнадцати и что-то говорила. Увидев вошедшего майора, она сразу замолчала.
– Вот, Андрей Ефимович, – показал кивков головы на девушку Калошин, – свидетель, ехала в субботу в автобусе с Черных. Послушайте, что рассказывает. Давай, Ольга, расскажи с самого начала, подробнее, не спеши, – обратился он к ней.
– Опять? Уже третий раз, товарищ майор, – девушка капризно надула губы.
– А ты говори спокойно, не тарахти. И не прыгай с пятого на десятое. Вообще, ведешь себя неучтиво, – попенял ей Калошин.
Девушка коротко вздохнула:
–Ладно, постараюсь. Значит так, – бросила она быстрый взгляд на Дубовика: интересный, хорошо одетый мужчина сразу притягивал к себе внимание, – утром в субботу мы с Мишкой Озеровым собрались поехать в гости к моей бабке, в «Красную Зарю», мать просила ещё и продуктов привезти. Ну, сели в автобус, на автостанции. Народу было немного. Пришел дядя Антон, это Черных, он часто ездит то туда, то оттуда. Мы с ним поздоровались. Он сел на переднее сиденье, сразу за шофером. Возле универмага в автобус зашли ещё несколько человек. В заднюю дверь зашла какая-то женщина, она прошла мимо нас и села рядом с дядей Антоном. Я не обратила бы на нее никакого внимания, но от неё вкусно пахло духами. У Лёлькиной матери, это моя бывшая одноклассница, Коркина, такие же духи, «Красная Москва». Мы всегда их у неё нюхаем, один раз даже намазались, так моя мать три дня меня обнюхивала, – вспомнив это, девушка громко засмеялась, вызвав ответные улыбки всех присутствующих.
– Вот видишь, какая ты молодец! – похвалил её Калошин. – Так подробно все описала. А теперь скажи: по твоим ощущениям, она была знакома с Черных?
– Ну, когда она подошла к его сиденью, он посмотрел на неё, кивнул и подвинулся ближе к окну. Они всю дорогу разговаривали, это было видно.
– А вышли вместе?
– У меня бабка живет на краю деревни, поэтому мы вышли первыми, они проехали дальше.
– Во что была одета эта женщина? Вообще, какая она была? Толстая, худая, низкая, высокая? – вступил в разговор Дубовик.
Ольга повернулась к нему всем телом и, явно кокетничая, сказала:
– Ну, фигура большая, бабская, талия – во! – она развела руки в стороны, – не то, что у меня. А одежда? Я бы так никогда не оделась: какой-то плащ синего цвета с капюшоном. Капюшон она скинула, там у неё косынка была надета, ужасной расцветки! Бр-р-р!.. – девушка передернула плечами, – а ещё дорогими духами пахнет!
– Ты хочешь сказать, что её одежда не соответствовала запаху дорогих духов? – продолжил Дубовик.
– Вот именно!
– Но она ведь в деревню ехала, – подол голос Воронцов.
– Ну и что же! – девушка оценивающе посмотрела на него, – я даже туда всегда надеваю хорошую одежду, мало ли… – она опять повернулась к Дубовику.
Воронцов откровенно фыркнул и отвернулся к окну.
Дубовик, сдерживая улыбку, продолжил:
– Шофер со своего места мог видеть эту пару?
– Ну, Черных вошел в переднюю дверь и сразу поздоровался с ним. Она, я же сказала, что сзади вошла, а у шофера на перегородке шторка висит, он только в зеркало видит всех. Но я не знаю, смотрел он на эту женщину или нет.
– Ещё кого-нибудь запомнила?
– А-а, так, две тётки какие-то, дядька пьяный… Не знаю я их. Мы с Мишкой болтали, не особо разглядывали всех. Обратно вернулись в воскресенье вечером, но ни этой женщины, ни Черных не видели.
– Твой Мишка может что-нибудь добавить? Может быть, он видел? – поинтересовался Калошин.
Девушка удивленно посмотрела на него:
– Мишка?! – прыснула в ладошку. – Да он, кроме меня, вообще ничего вокруг не замечает! – лаконично закончила она свои показания.
Следующей пришла женщина средних лет. Представившись Дарьей Алексеевной, она обстоятельно ответила на вопросы оперативников:
– В деревню я поехала к бабке-травнице. У моего мужа язва желудка, поэтому постоянно приходится покупать настои. Села в автобус я на автостанции. Там же садился мужчина, который работает в колхозе. Я часто его встречаю. Возле универмага вошла высокая женщина, которая подсела к нему. Она была одета очень хорошо: в синий плащ с капюшоном. Под ним была у неё красивая газовая косынка, – при этих словах женщины мужчины переглянулись, вспомнив совершенно противоположное мнение девушки Ольги. – Я такой платок тоже хотела купить, но мне не досталось. Пахло от женщины очень вкусно – «Красной Москвой», я духи попроще покупаю. Да и то очень редко. Потому и обратила на нее внимание. Женщина эта показалась мне как будто знакомой по фигуре. Вроде бы раньше в том же автобусе встречала. Лица её я не видела. Она не оглядывалась, даже когда вышла. Черных вышел позже.
– Что-нибудь ещё?
– Да, у неё была пышная прическа под косынкой, то ли шиньон, то ли начёс. Непонятно. В руках черная сумка, как у городских.
– Кого ещё вы помните в том автобусе? На обратном пути кого-нибудь из этих людей видели? Черных или женщину в плаще?
– Нет. Травница делала долго настои, мне пришлось возвращаться очень поздно.
Послеобеденный субботний рейс запомнили всего лишь двое мужчин, они видели какую-то фигуру в длинном брезентовом плаще с большим капюшоном. Оба не смогли точно определить, была ли это женщина. Запаха духов ни тот, ни другой не почувствовали, сидели далеко. Но видели в руках черную сумку, которая, по их понятиям, подошла бы больше женщине.
С воскресными рейсами было проще: дождь закончился, и многие ехали и в деревню, и обратно.
Бухгалтера Черных на обратном пути видели почти все, он, по словам очевидцев, был в некотором подпитии, и во время рейса общался со многими пассажирами. Выделить кого-то было трудно, но из женщин никто к нему на сиденье не присаживался. Вышел он возле универмага, в руках у него, по словам одной свидетельницы, была авоська с овощами, и она видела, как он зашел в магазин. Женщин в автобусе было не мало, все друг друга видели часто, так как ездили к знакомым за продуктами. Среди них в этот раз никого в синем плаще не было.
Глава 8.
Ближе к вечеру, когда в коридоре не осталось посетителей, оперативники собрались в кабинете Сухарева.
– Ну, что, подведем черту? Что нам дал сегодняшний день? – обратился начальник к Калошину.
– По результатам опроса свидетелей, видевших Черных, картина преступления складывается следующая: некая женщина в синем плаще едет в «Красную Зарю» утром в субботу. Зачем? Пока не ясно. Черных она хорошо знакома. Женщина, по всему, состоятельная. Запах «Красной Москвы» отметили две женщины. Можно предположить, что и оторванная пуговица может принадлежать именно ей. Дальше. Эта женщина по неизвестным причинам заходит в дом к одной из колхозниц и забирает плащ и сапоги. Почему к ней? Если она переодевалась у Капустиной, то должна была знать, что той нет дома. Значит, они могут быть знакомы. Это должен выяснить Доронин. Итак: Незнакомка переодевается и идет в картофелехранилище. То, что это та же женщина, что и в автобусе, подтверждают показания девочки: она, так же, как и первые две женщины, почувствовала запах духов.
– Надо будет с этой девочкой все-таки провести опознание на запах «Красной Москвы». Духи могут быть другие, хотя, согласен, что не каждый день и не каждая женщина, приезжающая в деревню, станет среди рабочего дня так благоухать. Давай дальше, – кивнул Сухарев Калошину.
– Как произошло убийство, мы, примерно знаем. Потом она быстро уходит на остановку и уезжает.
– А где её вещи? – опять встревает Сухарев.
– Брезентовый плащ она могла накинуть на свой, женский. А обувь… У неё в руках, когда она возвращалась, была черная сумка. Вполне возможно, что обувь находилась именно в ней. Главное, что женщину в синем плаще видели только по пути в деревню.
– Что-то меня посетило дежавю, – усмехнулся Дубовик, – совсем недавно мы с вами говорили про незнакомца в маске, теперь незнакомка в плаще. «Театр теней»…
– Да уж, одни силуэты… – поддержал Сухарев.
–А говорит это о том, что преступник очень даже не прост – хитер, изворотлив, хотя, и ему ничто человеческое не чуждо: совершает ошибки – духи, окурок…
– Так вот они-то и подтверждают, что убийство было спонтанным, не продуманным до конца, – продолжил Калошин мысль Дубовика, – но дальше уже все по-другому: где-то ведь она подложила бутылку в карман Черных? Костя, узнай завтра, во сколько приходит послеобеденный автобус, и когда точно пришел наш бухгалтер домой. Думаю, что где-то по дороге он и встретился со своим отравителем. Этот путь надо исследовать. В магазин тоже обязательно загляни.
– Слушаюсь, – коротко кивнул Воронцов.
– Ну что ж, буду докладывать комиссару то, что наработали, – поднялся Сухарев, завершая разговор.
В коридоре Дубовик обнял Калошина за плечо и сказал:
– Слушай, Геннадий Евсеевич, пригласи меня к себе в гости, согласен даже переночевать, – он подмигнул майору, – смерть как надоели эти казенные простыни, а у тебя все-таки семья…
– Ну, моя семья: дочь да я! – Калошин улыбнулся: – Стихами заговорил… А в гости я тебя с удовольствием приглашаю! Сейчас же и идем! Воронцова берём?
– Воронцова – берём! Парень хороший! И толковый! Нам в тишине и покое посидеть надо да поговорить.
Увидев троих мужчин, ввалившихся в небольшой коридорчик квартиры Калошина, Варя открыла рот от изумления:
– Давно у нас гостей не было! Ну, пап, ты даешь! Предупреждать надо, я бы в магазин сбегала! – девушка засуетилась, почувствовав неловкость от присутствия таких гостей. Дубовик ей понравился ещё в первый свой приезд: был он какой-то честный и надежный. Да и внешность вполне соответствовала характеру. Воронцов её особо не смущал: он был ей ещё с детства просто другом Костей.
– Вы, Варя, не переживайте, у нас все с собой! – Дубовик стал вынимать из портфеля довольно дорогие закуски: балык, колбасу, икру.
Воронцов довольно потер руки:
– Вот, Варюха, какого тебе мужа надо! – он подмигнул девушке.
– Балаболка ты, Костя! – зардевшись, замахнулась на него полотенцем Варя.
– Ну, что ж вы так на него? – Дубовик с симпатией глянул на неё: – А вы, и в самом деле, очень красивая!
– Хватит вам смущать девчонку! – Калошин подтолкнул обоих к умывальнику, – руки мойте, да за стол. А ты, Варя, не слушай их!
– Варюха, – намыливая руки, оглянулся на девушку Воронцов, – будешь слушать отца – замуж не выйдешь! – ойкнул, получив легкий подзатыльник от начальства.
Так шутя и препираясь, сели за стол.
– И где же ты всё это купил, Андрей Ефимович? Никак блат у нас в магазине завел? – Калошин подцепил на вилку кусок янтарного балыка.
– Да нет, блат – не моя стихия. Это спецобеспечение. Я с собой прихватил.
– Говорю же, Варюха, и зарплата у них, и спецпаек. Не мужик – золото!
– Я тебе, Воронцов, язык отрежу! – Варя стукнула его кулачком по спине.
– Ну, Костя, брось трещать, лучше ешь! – Калошин подвинул ему тарелку. – Нам к празднику тоже кое-что подкинут. Так что, не прибедняйся!
Было уже далеко за полночь, а Калошин с Дубовиком все продолжали разговор. Воронцова уложили на раскладушке в спальне, домой, изрядно опьяневшего, не отпустили.
Дубовик, закурив очередную папиросу, сказал:
– Я тут насчет слов Черных всё раздумывал. Человек болен, задыхается, говорит с трудом. Вполне возможно, что пытался сказать что-то другое, а тебе послышалось «капут». Он ведь пытался ответить на твой вопрос: «Кто?», значит, хотел назвать имя… или фамилию… Так? Улавливаешь мою мысль?
– Я ведь так и думал, да только пока не нашел такой фамилии среди фигурантов.
– Нет, не о том ты… Хотел сказать имя, а если оно сложное, трудное для его произношения? Или же, скажем, знал, что назвав его, ни на кого нас не выведет. Выбирает то, что проще… Неосознанно… Плащ у кого украли?
– У Капустиной… О-о, какой же я дубина! – стукнул себя по лбу Калошин. – Ну, конечно же, Капустина! Значит, он имел в виду того человека, который приезжал к Евдокии Ивановне. Может быть, даже и имени той женщины не знает?
– Можно и такое допустить. А вот Капустина должна знать, кто мог к ней зайти вот так, запросто. В воскресенье к ней кто приезжал? Она говорила?
– Сказала, что какая-то женщина, постоянная покупательница. Так ведь могла быть и ещё одна, которая приезжала лишь иногда, и Капустина её просто не вспомнила.
– Слушай, чего будем гадать? Завтра же, – взглянув на висящие над столом ходики, поправился: – уже сегодня поедем туда. С места преступления и начнем «раскопки». А себя зря коришь, это ведь пока только предположение. Могу и я ошибаться. Но нам ещё надо как-то ко всему этому привязать инженера Арефьева.
– Он мог знать Черных. Надо его фотографию жене показать.
– Кстати, насчет жены. Арефьева уже приехала с отдыха. Никакого друга из Энска она не знает. Это сильно осложняет нашу задачу. По-прежнему вопрос: ехал инженер к женщине или мужчине? Окурок принадлежит женщине? Значит, изначально, и подарены эти сигареты могли быть ей. – Дубовик разлил остатки коньяка: – Ну, за дело наше правое! – и, выпив залпом, смачно крякнул.
Утром Калошин первым делом позвонил Доронину и распорядился сходить к Капустиной, чтобы предупредить её о визите оперативников. К обеду они с Дубовиком уже заходили в правление колхоза «Красная Заря». В дальнем кабинете с надписью «Участковый инспектор Полунин Е.Д.» кроме самого хозяина кабинета находились Доронин и председатель. Поприветствовав приехавших, Клёнов удалился, пригласив после работы зайти на обед в колхозную чайную: «Готовят вкусно, Василий подтвердит».
Доронин доложил, что Капустина предупреждена и ждёт их. К дому женщины поехали на машине: идти пешком недалеко, но начал накрапывать дождь, да и улицы были в разъезженной грязи.
К удивлению оперативников, дома у Капустиной никого не оказалось. Мужчины топтались у крыльца, не зная, что делать. Старый пёс лениво погавкивал, высунув морду из будки. На крыльце умывалась серая кошка. Появление чужих людей на её занятие никак не влияло. Из сарая слышалась куриная возня. Громко несколько раз прокукарекал петух. Все на своих местах. Отсутствовала только хозяйка. Полунин вызвался дойти до соседей, чтобы узнать, не встречали ли они Евдокию. Но в этот момент увидели, что к ним, прыгая с одной колеи на другую, выбирая места посуше, спешит Клёнов.
– Не стойте, она уехала в город! – крикнул он, не дойдя до ворот.
Калошин с возмущением посмотрел на Доронина:
– Лейтенант, может быть, объяснишь?
– Товарищ майор, утром вот здесь, на крыльце строго-настрого наказал ей не отлучаться. Она меня заверила, что будет ждать. – Доронин выглядел совершенно растерянным. – Ничего не понимаю!..
Клёнов, услыхав упрёки Калошина, поспешил вступиться за Василия.
– Вы зря так на него, Дуся могла так сделать. Но вы спросите об этом мою секретаршу Зою, та знает, куда умчалась Евдокия.
Озадаченные, оперативники вернулись в правление.
В приемной председателя сидела миловидная девушка с перманентными кудряшками на голове. Всем видом она напоминала молодую неопытную учительницу. Похоже, что работать она начала недавно: по клавишам пишущей машинки стучала одним пальцем, без конца заглядывая в лежащий сбоку лист, и при этом по-детски облизывала верхнюю губу кончиком языка.
Увидев входящих мужчин, сразу встала к ним навстречу.
– Евдокия Ивановна уехала в город, но сказала, что к вечеру вернётся. Понимаете, ей позвонила знакомая и что-то предложила. Тётя Дуся мне только сказала, что Парчиха ей обзавидуется.
– Так, стоп-стоп! – поднял руку Дубовик. – Давайте по порядку.
– Хорошо, – кивнула девушка.
– Откуда вы знаете, что ей позвонили?
– Так та женщина звонила сюда. У нас телефоны мало у кого есть. Просила передать тёте Дусе, что она нашла для неё то, что та просила. Сказала, чтобы она приехала сегодня же к ней, иначе вещь уйдет. Я спросила куда ехать, та ответила, что тётя Дуся сама знает. Ей надо только передать. Я сходила, пересказала весь разговор, так тётя Дуся аж подскочила, но потом вспомнила, что ей надо ждать вас, и расстроилась. Но, в конце концов, решила, что успеет съездить и вернуться к вечеру. Спросила, что это за вещь такая, за которой надо так срочно ехать, но она мне сказала только: «Увидишь!»
– Кто такая Парчиха? – спросил Калошин у девушки, но ему объяснил Полунин:
– Есть у нас тут модница одна, продавец в сельмаге. Каждый праздник – обновки. Вот бабы наши с ума и сходят: как только у кого что появится новое, сразу перед этой Парчихой крутятся, чтобы доказать, что не хуже её. Парчиха – это прозвище от слова «парча», страсть любит она блестящее. А по паспорту – Щукина Олимпиада Гавриловна.
– Та-ак, ну всё понятно, – Дубовик был крайне недоволен случившимся: столько драгоценного времени потрачено!
– Думаю, что ждать её нет никакого смысла. Василий, останешься. Приедет Капустина – хоть ночуй у неё, но завтра утром доставь к нам в отделение. Пусть теперь она за нами побегает! – попрощавшись с Клёновым и секретаршей Зоей, он попросил Полунина показать место преступления. Оттуда они с Калошиным отправились домой.
Но ни вечером, ни на следующий день Капустина дома не появилась. Об этом Калошину утром сообщил Доронин, он также сказал, что к Евдокии Ивановне из города приехала Марта Кирш, которая и была постоянной покупательницей продуктов у Капустиной. Была очень удивлена отсутствием хозяйки, так как прежде ничего подобного не случалось. У женщин был строгий уговор, что Кирш будет покупать продукты только у Евдокии Ивановны.
– Так, Василий, бери эту покупательницу под «белы ручки» и дуй с ней сюда, – выслушав все, что сказал Доронин, и, отдав распоряжение, Калошин в сердцах бросил трубку. Дубовик, который зашел к нему по приглашению Вари позавтракать, понял сразу все, тем более, что вечером Доронин уже докладывал об отсутствии Капустиной. Но они все-таки надеялись, что с утренним автобусом женщина вернётся.
Хоть настроение и было испорчено, но до приезда Доронина оставалось немало времени, поэтому решили позавтракать спокойно.
Варя из разрозненных фраз, произносимых изредка мужчинами, поняла, в чем дело, и попыталась как-то их поддержать, но отец приструнил её, сказав, чтобы она не вмешивалась в их разговор. Дубовик же в свою очередь заступился за девушку и даже спросил:
– А вот вы, Варя, предположим, поехали за какой-то обновкой, ну, скажем, в райцентр. При этом вам не терпится похвастать перед подружками своей покупкой. Вы бы задержались где-то?
Девушка, смущенно улыбаясь, сказала:
– Конечно же, нет! Это я знаю по своим подругам, сама не очень люблю хвастать перед ними. Всегда стараюсь не привлекать их внимания к моим новым вещам: не люблю, когда завидуют. – На эти слова Калошин согласно покивал головой, а Варя, почувствовав внимание со стороны мужчин, решила высказать свои предположения:– Между прочим, у этой женщины ведь, наверняка, есть хозяйство, если к ней ездят за продуктами. – Мужчины дружно кивнули, вспомнив кудахтанье, доносившееся из сарая. – Она никого не просила присмотреть за домом, значит, предполагала вечером вернуться. Так?
Дубовик с интересом посмотрел на девушку:
– Ну-у, наверное, так! И… дальше?..
– А если вдруг она по каким-то причинам вынуждена была задержаться, то хоть кому-нибудь в деревню позвонила бы, тем более, что знала о вашем приезде.
– И какой же вывод вы, Варя, сделали бы из этого? – Дубовику очень понравились рассуждения девушки, и он был не прочь продолжить с ней разговор, Калошин же теперь только одобрительно улыбался, глядя на дочь.
Варя, убрав со стола всю посуду, поставила перед мужчинами пепельницу, чем они не преминули воспользоваться и сразу потянулись за папиросами. Девушка же присела у края стола, и, разгладив на коленях фартук, обвела обоих взглядом:
– Мне кажется, что с вашей Капустиной что-то случилось… – виновато посмотрела на отца: – Извини, папа, но это ведь только мой вывод! – и, подойдя к отцу, она обняла его за плечи: – Может быть, ей стало плохо, и она попала в больницу?
Дубовик, переглянувшись с Калошиным, грустно усмехнулся.
– Думаю, нам надо ехать, – он поднялся из-за стола и, тепло попрощавшись с Варей, первым вышел на улицу.
