Наталия Романова
Десять
Именно о машине думала Юлия, когда зашла в зал, именно о ней вспоминала, когда ловила ободряющий взгляд анестезиолога. Именно Мазда сбила её в полузабытьи, когда она бежала по больничным коридорам, которые ужасающе быстро сужались. С окрашенных стен стекала, пенясь, густая кровь, шлепала под ногами, которые скользили по бурой жиже. Юля падала, смотрела на свои окровавленные руки, захлебываясь в слезах, соленом привкусе на губах.
Она невыносимо устала бежать, плакать, скулить, задыхаться от пустоты навалившейся на неё.
– Юля, Юль… – Она услышала, как сквозь тонны воды над собственным, распластанным на казенных простынях телом. – Ты напугала нас.
– Что со мной? – Ей с трудом удалось выговорить три жалких слова.
– Основная проблема – кровопотеря. Ты здорово нас, напугала меня, пупс.
– У врачей всегда всё атипично, – прошептала Юля с закрытыми глазами, пряча за полупрозрачными веками вязкие как смола мысли.
Юля то впадала в забытье, то неплохо себя чувствовала, по большей части когда рядом не было Юры. От его взгляда она задыхалась, будто он своим молчаливым пониманием, принятием всего, что бы не сделал его хрустальный пупс, отнимал у неё и пустоту внутри, в мыслях, и снаружи – в одиночестве больничных стен.
– Можно выписываться, две недели больничного на восстановление, потом посмотрим, – при очередном обходе сказал Юра.
– Хорошо, – кивнула Юля.
– Я отвезу тебя.
– Не надо.
– Я отвезу тебя, я тебя не спрашиваю, я оповещаю.
– Ладно… – спорить, настаивать на своем, как обычно поступала Юля, не было сил и почему-то желания. Пустота внутренняя и внешняя продолжала истощать и без того скудные жизненные запасы.
Юра занес её небольшую сумку в дом, где уже суетились отец, мама, Ким и Адель, которая, казалось, ничуть не постарела. Все так же носила шляпки и зачитывалась любовными романами. Она отказалась переезжать к внуку во Францию, в итоге стала полноправным членом семьи его бывшей жены, одной из лучших подруг. Знала самые сокровенные тайны Юли, порой даже без разговоров, черпала информацию словно из воздуха.
– Я бы хотел остаться с Юлей наедине, – единственное, что сказал Юра, когда переступил порог чужого дома.
Никто не посмел возразить. Отец не отвел взгляда, наблюдал за манипуляциями Юрия и движениями дочери – в унисон, копирующие, доверяющие, смущающе-интимные от её слабости. Молча, угрюмо смотрел, как легко Юра поднял его дочь и уверенно прошел в сторону спальни – бывал в этом доме не один раз.
– Юля, я всё сказал жене.
– Что всё?
– Всё. Я развожусь. Мы потом решим, что нам с тобой делать, пока не думай ни о чем, отдыхай.
– Как Ольга? – странно, Юле не было больно за чужую, постороннюю ей женщину, но и ликования она не почувствовала. Она не почувствовала ничего… Всё та же, почти привычная всепоглощающая пустота.
– На удивление спокойно. Сказала, давно знает, что у меня кто-то есть, но не хотела и не хочет знать, кто именно. Мы напишем заявление после того, как я заберу сына из лагеря. Рановато мы его одного на море отправили, похоже перегрелся. Я вылетаю сегодня ночью.
– Хорошо. – у Юлии не было радости, она и не пыталась её отыскать.
Всему свое время, говорят. Возможно, Юлино ушло, сгинуло, распласталось в кровавых коридорах, когда она бежала, давясь пустотой.
Пустотой, которая так и не покинула её.
– Расскажешь мне о своей жене? Ты никогда не говорил.
Для чего Юле эта информация сейчас? Наверное, просто заполнить пустоту никчемными словами, как холодную комнату тропическими бабочками, которые неминуемо погибнут почти мгновенно.
– Она умная, добрая, порядочная женщина, старше меня на пять лет.
– Надо же… – Юля вспомнила Ольгу, выглядящую, как её ровесница, если не младше. Удивительную тихой ненавязчивой красотой и притягательностью. – Не скажешь.
– Мы познакомились, когда я был на втором курсе, поженились почти сразу. Я был сильно влюблен, считал, что навсегда, пока не встретил тебя.
Она уснула почти тут же, он так и не вышел из спальни, несмотря на выразительное покашливание за дверями, и лишь к вечеру отправился в аэропорт.
Юля машинально взяла трубку звонящего на все лады телефона, вынырнув из крепкого сна. Быстро посмотрела на часы – время к обеду. Надо вставать. Необходимо входить в режим, через пару дней за выпиской.
– Юлия Владимировна? – Она услышала голос старшей медицинской сестры отделения, невольно напряглась.
– Да.
– Как вы себя чувствуете? Сможете приехать?
– Что случилось? – Юля нахмурилась, отправилась к шкафу за вещами. Принять душ, надеть чистое белье, костюм по погоде.
– Здесь Андреев Антон.
– Какой Антон? – Она помнила каждого своего пациента, никакого Андреева Антона не было.
– Тошка, сын Юрий Борисовича из гинекологии.
– И что он там делает?
– Из городской педиатрии перевели, по направлению… – шёпотом пролепетала старшая. – Может, вы приедете, все таки?
– Еду.
Глава 10. Часть 1
Сидя в звенящей тишине, Юля перебирала и перебирала стопку бумаг – небольшую, но весящую как жизнь, – и отказывалась верить себе. Не в этот раз. Не с его ребёнком.
Юлия Владимировна прошла по длинному коридору, машинально кивая коллегам. Подошла к своему кабинету, на несчастную долю секунды встретилась взглядами с Юрием Борисовичем, так же, на долю секунды – с Ольгой. Усилием воли перенесла внимание на маленького мальчика, который с усердием, редко присущим его возрасту, рисовал море: на фоне голубого неба большой белый корабль и дельфинов, играющих в догонялки с морским гигантом.
Годы её работы – бесконечная практика подбадривающих улыбок, отвлечения, концентрации внимания на главном. Умение собраться, отсеять лишнее через решето сомнений, сконцентрироваться, заставлять себя думать, анализировать даже сквозь морок, сон, хроническую усталость. Сосредоточиться на главном…
Все приобретённые навыки навыки исчезали под гнетом липкого страха, смывались холодным потом, дрожью в руках. Остро хотелось развернуться, уйти, не оборачиваясь. Сослаться на больничный, отпуск, взрыв Солнечной системы. Остановку сердца, дыхания, гибель головного мозга.
Юля привычно отвлекла малыша игрушками, шутливыми разговорами о преимуществах Супермена перед капитаном Америка и наоборот. Выслушала восторженный рассказ о море, дельфинах, ракушках, курином боге – камне с дырочкой, исполняющем желания, плане стать пожарным, когда вырастет. Осмотрела, пообещала дать послушать в стетоскоп, если Тошка, как представился мальчик, будет вести себя хорошо.
– Что с ним? – Все задают этот вопрос. Ответ у Юлии Владимировны всегда разный. В этот раз ответить было неимоверно сложно, почти невыносимо. – Каковы наши дальнейшие действия? – продолжил Юрий, отстранённо, профессионально глядя на Юлию.
Словно сверху вниз, будто говорил не с любовницей о жизни собственного сына. Выдержка, которой катастрофически не хватало Юле – та держалась из последних сил.
– Для начала давайте проведём дополнительные обследования, уточним… – Юля переводила спокойный взгляд профессионала с одного родителя Тошки на другого, запретив себе выдавать эмоции.
– Возможно, это ошибка? – встрепенулась Ольга.
Неизбежный вопрос, крупица надежды, которой недопустимо лишать. Отринуть страшную, до одури пугающую реальность. Дать необходимое время на принятие.
– Вероятно, – спокойно кивнула Юля. – Давайте поступим следующим образом…
Она долго перечисляла, что необходимо сделать, как поступить, куда обратиться. Обычно все данные записываются на бумаге, перепуганные родители попросту не в состоянии сосредоточиться на важной информации, мысли разлетаются, как перепуганные птицы, но не в этот раз. Юрий понял, запомнил с первого раза.
– Юля, ты же понимаешь, что это не ошибка, – глухо сказал Юра, когда Ольга уже вышла с Тошкой, увлеченным новой игрушкой – стетоскопом.
– Нам всё равно необходимо это для протокола… Дай ей неделю, – выдохнула Юля, говоря о той, к кому ревновала бесконечно долгие годы.
Сейчас всё становилось незначительным, напускным, как смывающаяся краска на мебели из рассохшейся древесины.
– Спасибо.
Случай без серьёзных осложнений, хорошие шансы, быстрая откликаемость. Лечение, назначенное своевременно. Препараты, которых не достать, но «для своих» – находились. Лучшие специалисты… Почти победа.
Юлия Владимировна не любила сюрпризы. В её работе редко случались хорошие сюрпризы. Любой «сюрприз» в детском отделении гематологии и онкологии заставлял застывать, останавливаться, сжиматься, лишь для того, чтобы начать всё сначала, часто с полного нуля.
Из любой безнадёжной ситуации должен быть выход. Должен! Юлия искала бесконечно, не давая себе права на отдых. Она забыла, когда последний раз смотрела кино, читала книгу, разговаривала с подругой, занималась любовью. Всё забыла. Запечатала чувства, желания, саму жизнь на сургуч.
Позволит себе крошечную роскошь – демонстрацию незначительной эмоции, остальные прорвутся, как гнойник, не дадут ясно мыслить, поглотят, завалят под руинами несколько жизней.
Юля сидела в тишине дома. Снова и снова перебирала врачебную документацию, ответы из фондов, от благотворителей, зарубежных клиник, мысленно перебирала любые, самые невероятные варианты излечения Тошки. Точно знала ответ на вопрос, – без высоких технологий, баснословных сумм не обойтись, однако не переставала искать другие возможности. Из любой безнадёжной ситуации должен быть выход. Должен!
Разговаривала ли она с Юрием в эти долгие месяцы? Практически нет. По делу, по факту, всегда натыкаясь на удивительно спокойный взгляд, который вселял уверенность не только в Ольгу, но и в Юлию Владимировну…
Последний раз они разговаривали не как отец пациента и врач в день госпитализации Тошки, после того, как Юля максимально подробно объяснила родителям, что ожидает их маленького сына, а значит – и их самих.
– Я не развожусь, не сейчас, – только и сказал Юрий.
– Не о том думаешь, Андреев, – только и ответила Юля.
Развод – не тема для обсуждений, раздумий, сомнений. Не сейчас. Скорей всего никогда.
Они закрылись друг от друга панцирем социальных связей. «Мы коллеги», «врач – пациент», «отец пациента – врач». Дистанция облегчала общение, словно снимала чувство вины, которое постоянно преследовало Юлю.
Иррациональное, снедающее всё живое в душе и сердце чувство… Плата за грехи? Бумеранг, запущенный девять лет назад, который вернулся самым извращённым способом?
В рассуждениях, ощущении вины не было смысла, как не было смысла в жалости – преступные чувства, недопустимые. Скрытые за спокойной улыбкой, дружелюбием, флиртом с коллегами, подбадривающими разговорами с Ольгой.
Юля отбросила стопку давно выученных наизусть бумаг. Начала готовить привычными, размеренными движениями, хотя есть её деликатесы некому. Отец с мамой не частые гости в загородном доме дочери. Ким, пользуясь настроением матери, часто оставался в интернате с друзьями. Адель становилось сложнее и сложнее приезжать. Юля сама отвозила ей подарки, кулинарные изыски, просиживала в маленькой квартирке часами, коротая время за беседами, находя в незамысловатом времяпровождении отдушину.
От плиты отвлёк звонок домофона, на экране появился Симон.
– Привет, Кима нет, – сказала Юля, пропуская бывшего мужа на порог.
– Привет-привет!
Симон зашёл, сверкнув привычной широкой улыбкой. Годы не были властны над его улыбкой. Кудри теперь коротко подстрижены, на висках ранняя седина, веснушек меньше, а улыбка всё та же, и всё тот же дерзкий взгляд победителя.
Уселся на стул у барного уголка в кухонной зоне, который когда-то мастерил сам. Наблюдал за методичными, слегка нервными движениями Юли. Размеренными, как метроном, не лишёнными, несмотря ни на что, откровенной грации и красоты.
Симон всегда вслух отмечал, что год от года отточенные движения Юли становились изящней. Она не менялась, не старела, лишь хорошела. Ей шёл возраст, как шли платья, которые он некогда ей подбирал.
– Я заезжал к Киму, – спокойно произнёс Симон, после того, как окинул пространством взглядом.
– Правда? – Юля оторвала взгляд от духового шкафа.
– Он хочет со следующего года жить в интернате.
– Знаю, – кивнула Юля.
Навязчивая идея Кима не давала покоя как самому парню, так и его матери.
– И что ты думаешь? – Симон прищурил карие глаза, так похожие на глаза плюшевых медведей, которых обожал его сын в детстве.
– Думаю – это глупости, а ты как считаешь? Я обещала посоветоваться с тобой, – ответила Юля, в это время машинально перекладывая рыбные стейки на противень и размешивая сложный соус.
– Так же. Я прямо сказал ему это. Он не спортсмен, Юль. В нём нет злости, адреналина, он не станет ставить на кон всё. У него твоя порода.
– Ах, по-рода, – протянула Юля.
– Порода. Созидательная. Киму нечего делать в спорте. Я перевёл бы его в другую школу, сейчас он попросту теряет время.
– Ты ведь сам настаивал на этой школе! – вскинулась Юля.
– Было актуально на тот момент, сейчас – нет. Парень смышлёный, не спортсмен. Его все любят, конечно, никто его не отчислит за мои заслуги, но мужчине нужны свои. Победы Ким достигнет на другом поприще.
– Ты ему это сказал? – Юля в ужасе посмотрела на Симона.
– Он взрослый парень, должен реально смотреть на вещи. Я всегда знал, что стану тем, кем стал, Ким себя в спорте не видит. К тому же, откровенно говоря, учился я всегда дерьмово, хулиганил, для меня спорт в любом случае был выходом, но это вариант не для Кима. Я – это я, Ким другой. Пора ему это признать, начать, наконец, слушать свою мать, – развёл руками Симон.
– И как он? Что ответил? – вздохнула совершенно растерянная Юля. Для неё Ким был ребёнком, а не «мужчиной, которому необходимы собственные заслуги».
– Сказал: «Ладно, подумаю».
– И всё?
– Чего ты ожидала, Юль? Парню не хватает общения со сверстниками. Дом вдали от города, ты его одного не пускаешь никуда, и только поэтому он хочет в интернат. Плавание совершенно не причем. Он сам это прекрасно понимает, но друзья ему необходимы.
Через пару часов, когда стол был заставлен мисками, тарелками, ёмкостями со снедью, Симон не выдержал тишины, которая последовала за коротким разговором по поводу Кима. Устал от нервных и одновременно размеренных движений бывшей жены.
– Может, ты перестанешь мельтешить, расскажешь, что случилось? – одернул он Юлю.
– Ничего, – огрызнулась та.
– Врать мне не надо. Я с тобой не один год прожил, к добру ты столько не готовишь. Роту голодных новобранцев на ужин позвала?
– Ничего не случилось, – угрюмо повторила Юля.
– А есть ли у тебя водочка, дорогая моя? – вдруг вопросил Симон. – Сил нет, как надоели французишки с их винишком, коньяком из сухих сортов винограда. Отрава, честное слово! Хочется водочки с селёдочкой, с отварной картошечкой, укропчиком, солёным огурчиком… О-о-о…
– Есть! – Юля рассмеялась впервые за всё то время, пока маленький, совершенно особенный пациент находился в её отделении.
– Составишь компанию?
– А давай! – махнула рукой Юля, довольно улыбнувшись.
Пять минут передышки перед завтрашним днём, бессонной ночью. Перед липким страхом, бесконечно снедающим чувством вины. Крошечная слабость в череде покрытых мраком дней.
Через час раскрасневшиеся щеки Юли красноречиво указывали, что выпила она больше, чем рассчитывала. Координация не нарушена, как и речь, но подавляемые эмоции давали о себе знать. Вдруг начали прорываться наружу, проступали то слезами, то истеричным смехом.
– Бумажки, которые ты перечитываешь каждые пять минут, того пацана? – спросил Симон, ткнув пальцев в распечатку.
Между делом, где-то после второй рюмки, Юля рассказала о сложном пациенте, об осложнениях, с которыми они пока справляются. Пока. Но это тупик, из которого практически нет выхода – это не лабиринт, а глухая стена бюрократии, протоколов, хронической нехватки средств.
– Да, – кивнула Юля.
– Всё настолько плохо? – Симон нахмурился. Он прожил не один год с Юлей, наблюдал её становление, знал истории многих пациентов, видел победы и поражения…
– Просто неожиданно… и… – стушевалась Юля.
– Юль… что-то я не помню у тебя такого эмоционального вовлечения. Ты хорошо себя чувствуешь? Адель говорила, ты сильно болела. Может, тебе стоит подумать об отпуске? Хочешь, приезжай ко мне, места хватит.
– Антон сын Юры, – выпалила Юля.
Всё-таки она выпила лишнего, попросту не смогла сдержать эмоций, а Симон… Симон был тем, кому просто довериться.
– Какого Юры? – нахмурился Симон.
– Того Юры. – Юля выделила «того» так, что даже глупый понял бы, а Симон глуп не был.
– Ты до сих пор с ним, что ли? – Симон уставился тёмными глазами на бывшую жену, слегка нахмурился, почти мгновенно поменял выражение лица на благодушно-заинтересованное. – Он вроде женат был, развёлся?
– Нет, не развёлся… – Юля отвела взгляд, «и не разведётся», – хотелось ей добавить, но она промолчала. – Наверное, не с ним… я не знаю.
– Лихо тебя, маленький, – тряхнул головой Симон. – И всё же, в чём трудность-то?
– Я боюсь, жалею, я не могу его лечить… а тут ещё и эта дрянь!
– Почему ты не можешь его лечить? – Симон склонил в голову вбок, внимательно оглядел Юлю с ног до головы и обратно, словно угадывал какую-то загадку.
– Потому что я спала с его женатым отцом! – почти выкрикнула Юля.
– Че-е-его?! – протянул Симон, округлив глаза. – Юльк, ты себя слышишь? Совсем сдурела? Давай по порядку. В твоем отделении есть условия для пацана?
– Есть.
– Может, он какой-то особенный, у него органы иначе устроены, кровь не такая? Синяя, например.
– Нет.
– Выходит, сколько я тебя помню, а помню я тебя с шестнадцати лет, – ты либо училась, либо работала, либо училась и работала одновременно. Я тебя в неделю полтора дня от силы видел все годы нашей совместной жизни. Ты защитила кандидатскую, одно название которой нормальный человек прочитать не сможет. Забила на меня, наш брак. У тебя сын растёт у бабушек и всерьёз считает, что в интернате ему лучше. И теперь, после стольких лет, ты рассказываешь, что не можешь лечить какого-то мелкого пацана?! – Симон говорил громко, смотрел прямо и не дождавшись ответа, продолжил: – Я тебе так скажу: перестань страдать херней. Спала ты с его отцом или нет – на скорость не влияет. Лови свои доли секунды и побеждай. Ты сейчас не стоишь на краю бассейна, ты уже в воде, тебя некому поймать, некому помочь, но дело в том, что ты точно видишь, куда тебе нужно плыть, ты знаешь, как тебе нужно это сделать, и ты это сделаешь.
– Как много слов, Симон! – вспыхнула Юля.
– Проще? Училась, знаешь, можешь – будь любезна своё «не могу» засунуть себе в одно место. Могла до этого, сможешь и сейчас. Ты уже лечишь, а легко тебе или тяжело – неважно. Важно, что ты уже это делаешь. И успешно, сама говорила.
– Да… до последних событий!
– Не нагнетай, лучше включай свои золотые мозги. Слёзы никому не нужны, усталость никого не интересует, высыпаешься ты или нет – никому не важно и уж точно не должно касаться мелкого.
Юлия вздохнула, внимательно посмотрела на Симона, молча налила себе, выпила одним махом, ещё раз налила и выпила, всё это под заинтересованным взглядом бывшего мужа.
– А знаешь, ты прав. Потом волосы на голове будем рвать… А сейчас… – Юля кокетливо улыбнулась, немного скованно, умение флиртовать забылось за давностью лет, да и было ли оно. – Не хочешь ли ты помочь не только словом, но и делом? – почти пропела Юля, накручивая на палец прядь.
– Чем именно? – Симон улыбнулся.
– Займись со мной сексом, что ли…
– Выпей ещё и не говори ерунды, – после минутной паузы ответил Симон.
– Нет? – удивилась Юля.
– Естественно, нет, – спокойно повторил Симон.
– Не такая красивая, как раньше? – Юля смотрела на бывшего мужа с откровенным вызовом.
– Поражаюсь тебе, Юлька, – добродушно улыбнулся Симон. – Насколько же у тебя лабильные моральные принципы и гибкая совесть. Кто ты, женщина? Что ты сделала с девочкой, которая до брака отказывалась грудь показать?
Симон продолжал улыбаться, как ни в чём ни бывало. Словно не было между ними разрушенного брака, Юлиной измены, сегодняшнего разговора. Не случались победы и поражения. Не было боли, радости, любви – ничего не было.
– Выросла, – пожала плечами Юля и прищурилась, вызывающе поправляя декольте: – Точно нет?
– Нет, хоть и заманчиво. – взгляд Симона изменился, красноречиво потемнел, пробежался по светлому платью, тонкой талии, остановился на линии декольте, очертил контур губ… Оценивающе, раздевающее, нахально, так, как отвыкла Юля. – Красивая ты, маленький.
– Что, о собственном нравственном облике печёшься? – усмехнулась Юля, уже приняв отказ. Нет, значит, нет.
– Не пострадал бы мой нравственный облик. Я несвободен, – заявил Симон, откусывая с хрустом солёный огурец.
– Ого! – От неожиданности у Юли выпала вилка, которой она ковыряла стейк. – Расскажи-ка!
– Что именно?
– Всё! Молодая? Очень красивая? Модель? Спортсменка? Кино-дива?! – сыпала предположениями Юля.
Симон редко рассказывал бывшей жене о личной жизни. Порой становилось понятно, что время он проводит не один, иногда это было очевидно, но точной информации не были ни у Юли, ни у Адель.
– Уже не хочется секса? – засмеялся Симон, напомнив того мальчишку, который много лет назад догнал девочку на пыльной дороге, ведущей в монастырь.
– Не очень-то и хотела, – отрезала Юля, не соврав.
Она действительно не слишком хотела секса с Симоном. Просто… настроение, одиночество, гормоны, алкоголь.
– Не сомневаюсь в этом, – еще раз засмеялся Симон, похоже, услышанное откровение его не расстроило. – Не знаю с чего начать.
– С самого начала, – подсказала Юля.
– Не модель, не спортсменка, и не слишком красивая. Ты, Юлька, многим красивей. Моя соседка, недавно переехала. Познакомились в кафе. Обычно я дома кофе пью, никак не привыкну, что ради паршивой чашечки нужно куда-то тащиться, но ради неё начал выходить по утрам. Понять хотел, что меня к ней тянет, ведь ни возраст невнятный, ни пол. Мышь серая, обыкновенная…
Юля невольно улыбнулась. Действительно чудеса, любимец женщин и фортуны и вдруг… «серая мышь».
Симон продолжил:
– Решился, пригласил по-соседски на кофе. Она сидит, молчит, улыбается. Бледная, лохматая, синие пряди в какую-то растрепанную буклю на макушке собраны, зелёные лосины, футболка с жутким принтом, сланцы. Чудище блаженное. Молча развернулась и другую сторону от моего дома отправилась. Подумал, что испугал девочку, оказалось, нет. Пришла через пятнадцать минут с круассанами.
– Кто же она, это твоё чудище блаженное?
– Редактор спортивного издательства. Она из России, Нижний Новгород, школу заканчивала в Праге, окончила Сорбонну, потом университет Хартфордшира, журналистику, чтобы попасть на стажировку именно туда, куда хотела. Работоспособность нечеловеческая, планы, как у Бонапарта, не хотел бы я быть её конкурентом, – усмехнулся Симон.
– Продолжает ходить с прядями и в жуткой футболке? Надеюсь, ты прививаешь хороший вкус девушке? – улыбнулась Юля.
Не может быть, чтобы Симон Брахими, который ценил женскую красоту больше всего на свете, потерпел рядом с собой «чудище», пусть и «блаженное».
– Как сказать… Иди, говорит, нахрен, дорогой мой человек. И представления свои о прекрасном забери с собой. Меня перья на голове устраивают, лосины тоже.
– Неужели? – Юля не сдержала смеха, представляя лицо Симона в тот момент.
Симона и цветные «перья». Симона и его спутницу в лосинах. Симона идущего нахер со своими представлениями о женской красоте.
– Помимо трёх европейских языков она в совершенстве владеет «нижегородским диалектом», так что послали меня значительно дальше тривиального хера, маленький, – засмеялся в ответ Симон. – И знаешь, я всё решить не могу, когда она мне ближе. Когда в отвратительном костюме клерка отправляется покорять издательские вершины или в спортивных штанах, или когда вовсе без одежды. Говорю же – чудище блаженное.
– Чудище… – Юле оставалось только удивляться метаморфозам бывшего мужа.
Они еще болтали, выпивали, вспоминали былое, строили планы на будущее, мечтали… Симон мечтал точно.
– Без операции не обойтись пацану? – уточнил Симон, вернувшись к тому, с чего начали.
– Нет, – подтвердила Юля. – Как всегда: нет средств, нет квоты. А у нас банально нет времени! У меня лоб железобетонный, но чиновничью систему не пробить! Сейчас всё, что в наших силах – это поддержать, но ни решить, ни вылечить ребёнка не можем. Я даже ещё не говорила с родителями. Это просто пиздец, блядь, какой-то!
В приступе раздражения, не выдержав, Юля скинула тарелки со стола, будто звон битого фарфора и стекла мог решить проблему. Вернуть здоровье маленькому мальчику. После смотрела, как Симон терпеливо собирал осколки и мыл начисто пол. Закончив, он наконец снова сел напротив Юли.
– Что ругаешься – это хорошо. Что матом – ещё лучше. Только не забывай, что профессия – это твой добровольный выбор. Ты в ответе за пацана, за других мальчишек, девчонок, судьбы их родных. Или ты позволишь себе раскисать, или будешь делать то, что должна. Ты слишком многим заплатила, Юль, чтобы сейчас отступить.
