Хан-Хурмас посещает Срединное царство Сэгэн-Сэбдэга
Так подумал властитель страны: «Осмотрел я стада-табуны, Я устроил охоту-облаву, На коня я сяду опять, Погляжу на свою державу». Он отправился к северным жителям Своего небесного края. Прибыл в гости, милость являя, Подошел к старикам предводителям.
Словно старший, одних приветствовал, Словно младший, других приветствовал. Тем, кто спрашивал, он ответствовал, А потом он и сам расспрашивал, Он учтивостью разукрашивал Благосклонную, умную речь,— И сердечней не было встреч. «Здесь, на Севере, ваш народ Лучше прежнего ныне живет, Он теперь богат и велик»,— Так сказал ему главный старик. Вот, внимая напутствиям дружным, Хан-Хурмас повернул коня, И, отраду в душе храня, Он отправился к подданным южным.
Долгим был его путь иль коротким, А Хурмасу был он знаком. Как с ровесником-одногодком, С главным встретился стариком. Вот подходят учтиво друг к другу, Подают они правую руку, Жаждут в сердце дружбу сберечь. У обоих – честная речь, И правдив у обоих язык. Так поведал главный старик: «Здесь, на Юге, ваш добрый народ Лучше прежнего ныне живет, Стал сильнее во много раз».
И возрадовался Хурмас, Возвратиться решил назад, Но внезапно он бросил взгляд На дворец, что виднелся в тумане, В дымке-мареве утренней рани. А владел им Сэгэн-Сэбдэг, Тот, кто горя не знал вовек, В голубой проживая долине, Меж могучими посередине, Между Западом и Востоком, Тот, кто жил на небе высоком, Отвергая Востока власть, Не желая пред Западом пасть, У кого было много стад, Чей народ, красив и богат, Беззаботно жил, благодатно, В день питался он троекратно, Наслаждался у всех на виду Троекратным счастьем в году.
Хан-Хурмас на синий дворец Посмотрел своим взглядом острым, И решенье воитель-мудрец Принял в сердце своем черно-пестром, В богатырском сердце своем: Повстречаться пора с царем, С благородным Сэгэн-Сэбдэгом, Что приветлив был и умен, И проведать Сэсэг-Ногон.
Конь гнедой под всадником взвился. Тот помчался небесной тропой И, замедлив, остановился Возле коновязи золотой, На приколе коня поставил И шаги во дворец направил. Вот поднялся он по богатым, По сереброцветным ступеням — По таким бы взбегать с нетерпеньем Кобылицам и жеребятам!
Он дошел до ворот дворца, Он взбежал к серебру крыльца, Ни ступеньки не пропуская. Подошла б дорога такая Кобылице и лончаку! Дверь – сокровище из Хангая — Уступила путь смельчаку. Ни соринки не оставляя На пороге, белом как снег, Входит гость во дворец расписной, А навстречу – Сэгэн-Сэбдэг С благородной своей женой, И приветствуют гостя учтиво, С уваженьем и красноречиво.
На почетное место справа Приглашают богатыря, Чья грозна, обширна держава: «Вы садитесь повыше нас!» И садится могучий Хурмас. Было крепким рукопожатье, Было радостным их занятье,— Восемь дней продолжался пир. Разливались во время встречи И вино, и умные речи,— Девять дней продолжался пир. На десятые сутки веселий Оба гостя отяжелели И дышали уже с трудом, Угощаясь едой и питьем. Говорят: «Надо знать и честь — Столько можно ли пить и есть?»
На прощанье Хурмас к Сэбдэгу Обратился с речью такой: «Подчинись мне по доброй воле, Стань мне преданным, верным слугой, На своем оставаясь престоле».
Но к Сэбдэгу Атай-Улан Обратился с речью другою: «Стань отныне моим слугою, Ты отринь пятьдесят и пять Небожителей Западной части, Ты пойми: чтоб найти свое счастье, Ты мое обязан признать — Властелина Востока – господство И моих сорока четырех Небожителей превосходство!»
Так ответил Сэбдэг владыкам, Двум небесным царям великим: «Я не знаю, кому подчиниться,— Пусть на это ответит страница Из священной Книги Судеб. Прочитав, узнайте: по праву Кто получит мою державу?»
Ищут, желтую книгу листая, Ищут, вещие строки читая, Два верховных царя небес,— Оказалось, что книга святая Отказала им наотрез: «Никакая не вправе рать У Сэбдэга страну отобрать!»
Но Хурмасу-богатырю Так была та страна желанна, Что упрашивать стал он Улана: «Ты послушай, что я говорю. Нам с тобою спорить негоже, Я постарше, ты помоложе,— Уступи мне эту долину!»
Хоть восточному властелину Не понравилась просьба такая, Уступил он Хурмасу все же, С ханом ссориться не желая: Тот постарше, он помоложе — И Хурмаса в гости позвал. Десять дней у него пировал, И вино вкушая и счастье, Повелитель Западной части. Говорит довольный Хурмас Властелину Восточной страны: «Я к себе приглашаю вас На десятые сутки луны». И, простясь, на гнедом коне Поскакал к родной стороне.
Бой быков
Было радостным возвращенье, Но, забыв о своем приглашенье, За собою не зная вины, На десятые сутки луны Тестя вздумал Хурмас навестить — И отправился погостить.
Но в назначенный прибыл срок Тот, кому подчинялся Восток,— Небожитель Атай-Улан. Вот пред ним высокий чертог На небесном воздвигся просторе, Но ворота все на запоре, Не дымятся холодные трубы…
Рассердился Атай-Улан, Заскрипели белые зубы, Встали дыбом белые волосы На горячей его голове, Он пошел – и глубокие полосы Протянулись в высокой траве, И дворец, где не встретил дружбы, Обошел он тринадцать раз, Обошел постройки и службы Он тринадцать и десять раз, Закричал и – страхом объятых — Пятьдесят кочевий потряс, Будто десять сотен сохатых На лесистых вскрикнули скатах, Будто подняли громкоголосье, Испугавшись, лосихи и лоси!
Он приехал к властителю в гости, Ожидая высокой чести, А уехал он полный злости, А уехал он полный мести. Прискакал он к Сэгэн-Сэбдэгу И с коня ему крикнул: «Ты – мой, А не то не дожить мне до старости!» И, дыша тяжело от ярости, Возвратился к себе домой.
Возвратился к себе домой И Хурмас от отца жены, Позабыв, что позвал он гостя На десятые сутки луны. Вышла к мужу Гэрэ-Сэсэн И, с обидою на супруга, Проронила, дрожа от испуга: «Здесь один из твоих побывал, Тот, кого ты в гости позвал, Но, тебя не застав, рассердился, Твой дворец прокляв, удалился, Обойдя его много раз».
«Пригласил я Атай-Улана, — Сразу вспомнил седой Хурмас,— Он и прибыл в назначенный час, Без меня приехал сюда — Небольшая это беда!»
Хан-Хурмас отправил к Сэбдэгу Трех надежных, быстрых послов, Чтобы пять поведали слов: «Ты под властью моей отныне».
Но послы в голубой долине, Между двух держав посредине, Носом к носу столкнулись нежданно С храбрецами Атай-Улана, Три посла против трех послов! Два посольства тогда поссорились, И одна сторона и другая Пред хозяином опозорились, Грубой бранью друг друга ругая, И прогнал их Сэгэн-Сэбдэг: «Я ничьим не буду вовек!»
Хоть и вызвали в нем недовольство,— Возвращались к нему троекратно Двух небесных владык посольства И ни с чем уходили обратно. Поспешили к своим дворам По небесным светлым просторам, Доложили двоим царям, Что прогнал их Сэбдэг с позором.
В это время в стране Сэбдэга Повстречались быки двух владык: Хан-Хурмаса могучий бык С темно-синей пятнистой шкурой, И второй – бугай красно-бурый, Мощный пороз Атай-Улана.
Два быка – два врага. Чьи острее рога? «Бык, скажи, не робей: Ты ль сильней и храбрей?» Рев раздался еще раз. «Ты ль сильней, бурый пороз?» Выйдя издалека, Сходятся два быка.
Два быка, два царя, Будто в бой не решаются, Исподлобья смотря, Тихо, грозно сближаются. Сначала коснулись Друг друга боками, Друг с другом столкнулись Большими рогами,— Дрожа, всколыхнулись Холмы под быками, И вихри взметнулись У них под ногами!
Длится бой восемь дней. Кто смелей? Кто сильней? Девять дней длится бой, Полный злобы тупой. Забелел день десятый — Ослабел староватый, Головою поник Синий – с пятнами – бык. Рыхлым сделалось тело, В жилах кровь загустела. Постепенно слабея, Начала гнуться шея, Как лоза, как лоза, И, недвижно темнея, Потускнели глаза.
С ревом бык пестро-синий Убежал от врага. Он топтал в котловине И леса и луга. Он бежал сквозь кочевья, Он бежал сквозь тайгу, Вырывая деревья И кусты на бегу. И тропа распоролась Под бегущим быком, А неистовый пороз Гнался вслед за врагом.
Два противника разъярены И не могут остановиться… Вот и Западной стороны Перед ними рубеж-граница. Здесь увидел обоих быков Хан-Хурмас, глава смельчаков. Стал он пороза бить булавой, И отпрянул горячий бык С красно-бурою головой: Повернул красно-бурый бок, Побежал назад, на Восток.
За быком Хан-Хурмас помчался, Вот Сэбдэга страна за курганом,— Там воитель с Атай-Уланом Неожиданно повстречался. До поры столкнувшись, до времени Носом к носу и стремя к стремени, Друг на друга два божества, От полдневного часа до темени, Стали бранные сыпать слова. Так ругались они, что трава Тех ругательств не вынесла бремени, Так ругались они, что сухие Дерева рассеклись пополам, Так ругались они, что сырые Дерева стали падать к ногам. Перепуталась полночь с рассветом, Перепутались небыль и быль, И над миром, в туман одетым, Поднялась пугливая пыль.
Гром гремел голосами раската, Вспыхнув, сразу же гасла зарница, От козы отбились козлята, И птенцов потеряла птица. Поостыли два главаря, Перестали ругаться-браниться Два небесных верховных царя. И, поставив коней на приколе, Где береза белая в поле Упиралась в сверканье зари, Сели, ноги скрестив, цари, Сели друг против друга спокойно, Разговаривать стали достойно.
Много дней прошло в разговоре,— До тех пор, что вспенилось море, До тех пор говорили слова, Что на голом камне трава Неожиданно зазеленела,— А никак не сделают дела, А никак не свершат раздела Голубой Срединной страны. Наконец пойти порешили Непреложным путем войны И назначили день похода: Через год и еще полгода. Тот, кому суждена победа, Завладеет страной соседа.
Часть 3
О красоте царевны Сэсэг-Ногон
Благородный Сэгэн-Сэбдэг, Что владел Срединной страной, Со своей почтенной женой Так воспитывали царевну: На нее, как на солнце, смотрели, Самым теплым теплом колыбели Согревали Сэсэг-Ногон, На руках царевну качали, К подбородку ее подняв, На коленях ее держали, Охраняли, чтобы печали И тревоги над ней не повеяли, Так растили ее, так лелеяли, Чтобы к ней не пристала грязь, Чтобы пыль над ней не взвилась, Что при конском вздымается топоте, Чтоб не выпачкалась она Ни в грязи, ни в песке, ни в копоти… Есть у нас поговорка одна: «С колыбели отважен мальчонок, А девчонка красива с пеленок». Как царевне исполнился год, Начала розоветь, как восход, И румянцем живым наливаться; Как второй исполнился год, Начала лепетать-смеяться; Как ей семь исполнилось лет, Расцвела, как весенний цвет, Стала звонко петь-заливаться; Как ей восемь исполнилось лет, Стала в пляске плыть-изгибаться; Как ей стало десять без малости, Позабыла детские шалости, За хозяйством стала приглядывать, Ко всему свои руки прикладывать, Золотой разгораясь зарею, Молодой наслаждаясь порою.
Ей работа казалась забавой: Указательный палец правый Подружился-сроднился с наперстком, С левым глазом сдружилась иголка. Из кусочка тонкого шелка,— Ткань была, как ладонь, мала,— Десять шила она одеяний, А из тонкой шелковой ткани, Что не больше пальца была, Двадцать шила она одеяний — Для сражений, для славных деяний.
Стала радость дочь доставлять И Сэсэн-Уган и Сэбдэгу. Говорили отец и мать, Что рука к их рукам прибавилась, Что нога к их ногам прибавилась, Что помощница-дочь прославилась И в хозяйстве и в рукоделье, Что пышнее трава закудрявилась, Что настало в их доме веселье…
Как чудесный цветок весенний Средь обычных цветов и растений, Вырастала Сэсэг-Ногон. Как подснежник перед весною, Озаренная новизною, Расцветала Сэсэг-Ногон. Расцветала и вырастала, Несравненной девушкой стала.
Вот идет она и садится, И движенья так величавы, Что не могут с нею сравниться Наливающиеся травы. Вот встает она и ложится, И как будто издали слышится, Что, желая с ней подружиться, На лужайке трава колышется.
Вот походкою совершенной По тропе идет-изгибается И почти тропы не касается, И тринадцать красок вселенной, Золотой и благословенной, Изумляясь, переливаются. Побежит – и душистая зелень, Разноцветье долин и расселин, Мир подлунный, что беспределен, Заволнуется, заулыбается.
Светом правой щеки просияв, Затмевает сиянье небесных, Мощных Западных стран-держав. Светом левой щеки просияв, Затмевает сиянье небесных, Неоглядных Восточных держав. На сверкающий взглянешь лик — И рассвета увидишь двойник. Ты посмотришь на круглую шею — В восхищенье придешь перед нею, Скажешь: новый месяц возник. Ты посмотришь на лоб высокий, На ее румяные щеки, На ресницы дивной длины, На глаза, что черным-черны, И на косы, что в три обхвата, И воскликнешь: она – божество, Что для нашего мира всего Навсегда драгоценно и свято! Нет, воскликнешь, она – изваянье, Излучающее сиянье! Нет, – горит она белой звездой Над вселенною молодой! Нет, – луны и солнца прелестней, Эта девушка сделалась песней, И разносится песня широко По небесным державам Востока, А для Западных стран и племен Стала счастьем Сэсэг-Ногон, Им сияющим издалёка!
Совершенного вида и нрава, Стала девушка всюду известной, Как волна, разлилась ее слава По сверкающей выси небесной, Над горами и над полями Загорелась она, как пламя, Как волшебная песнь, полетела И земного достигла предела.
Много тысяч небесных бурханов, От ее красоты поглупев, Превратились в задир и буянов. Много тысяч отважных воителей, Небожителей-повелителей, Именитых и знатных сыны, Были вестью возбуждены: Всех манил их цветок волшебный, Все друг другу стали враждебны. Приходил за бурханом бурхан Из небесных Западных стран, Шли, красавицу возжелав, Удальцы из Восточных держав. Приходили небесные жители — Их с почетом встречали родители. Были здесь удалые стрелки И несметных дружин предводители. Истомились одни от тоски, А другие, как дураки, Сердцу-разуму вопреки Собирались в кучи и кучки, В нетерпенье тряслись, как в трясучке.
Богатыри Западных и Восточных небес собираются у Сэгэн-Сэбдэга
И Сэсэн-Уган, и Сэбдэг, Из веков выбрав лучший век, Постигая годов череду, Самый лучший выбрали год, Самый лучший месяц в году, На великое пиршество-сход Пригласили богатырей, Населявших небесный свод,— И стрелков, и их главарей:
Были здесь именитые боги, Что владели дождем и огнем, И такие, что, духом убоги, Одурманены были вином, Что курили до одурения И шатались от злого курения. Но совсем рассудок утратили Многих княжеств завоеватели, Про свое забыли главенство И величье своих племен — Лишь увидели совершенство Непорочной Сэсэг-Ногон!
Устоять не могут на месте Воевавшие ради мести, Усидеть не могут на месте Побеждавшие ради чести. Поднимаются сотни желаний В сердце каждого храбреца, Закаленные в пламени брани, Сладострастьем кипят сердца. Сразу головы всем вскружила, Всех царевна приворожила,— И воителей-смельчаков, У которых широкие плечи, И прославленных, метких стрелков, Несравненных в военной сече, Храбрецов, наделенных величьем, С толстой шеей и горлом бычьим, С крепким луком и крепким телом, С твердой дланью и взглядом смелым, С крепкой, словно крепость, спиной, С грудью, что в океан шириной, С богатырской одеждой-броней, С боевой кольчугой стальной, С черноцветной хангайской стрелой, С серебряными колчанами, С вороными конями, с булаными, С неустанными и бодрыми, С потниками, шелком тканными, С изогнутыми седлами, С мечами, что ладно кованы, — И, царевною очарованы, То встают они, то садятся, И в наряде своем боевом, Похваляются и гордятся Богатырством и удальством.
Обитатели неба – сыны Белой, Западной, стороны — Собрались как единая рать, Чтобы правую руку поймать, Чтобы верное слово сказать. А Восточного неба сыны Собрались, для борьбы сплочены, Чтобы левую руку поймать, Чтобы верное слово сказать. Возвышаясь, подобно твердыне, Словно стрелы, бросают слова, Задирают носы в гордыне И засучивают рукава.
Восседая у очага, Грозно вглядывается Хурмас: Он выискивает врага, Не спуская с витязей глаз. Влажным взглядом всех обводя, Здесь толпятся владыки дождя, Потрясают халатов подолами, Что полны облаками тяжелыми, Что полны туманами-ливнями, Затяжными и непрерывными.
Средь гостей радушного дома Три стрелка, три властителя грома, Держат, в жажде вражеской крови, Стрелы-молнии наготове. То кричат они, то хохочут, И все прочие небеса В дрожь бросает, едва прогрохочут Их сердитые голоса.
Ищут места в доме чужом Небеса с Белым Швом, с Белым Швом, Что белеет, как молоко, И вступают взволнованно в дом Небеса с Белым Дном, с Белым Дном, Распростершимся широко. Честный воин, ликом угрюмый, Проницателен и суров, Замышляя новые думы, Входит в дом повелитель ветров. Белоликий Заян-мудрец, Запредельной жизни творец, Ничьему не подвластный веленью, Знаменитый своею ленью, С опозданьем летит во дворец. Небожитель каштановокудрый, Быстрый разумом, сердцем мудрый, Сотворивший коров-лошадей, Со своим старшим сыном белым, Молодцом могучим и смелым, Входят в гущу небесных вождей.
Богатырь, чье лицо вечно молодо, Белоснежный властитель холода, С опозданьем дойдя до ворот, Пробирается все же вперед, Всех отталкивая плечом: Сан иль возраст – ему нипочем!
В той толпе оказавшись тесной, Самый белый витязь небесный Порешил: «Где моя родня, Там и место есть для меня». И нашел он широкостанного, Что всех ближе ему и родней; Этот бог с головою каштановой Сотворил и быков и коней. Вот и взяли друг друга под руки, Сообщают друг другу новости, А кругом не смолкают отроки, Старцы смотрят взором суровости.
Разлились толпою широко Многомощные богатыри Черноцветных небес Востока. Там, вперяя глаза свои острые, Их белки поворачивал пестрые Завидущий Атай-Улан. С небесами подвластными вместе Он обдумывал дело мести, В ход пуская хитрость, обман. Черным шумом шумел черноликий Богатырь, в чьих руках – туман, А в свирепых глазах – мрак великий.
За спиною Атай-Улана — Мглистых дымов и тьмы владыки. Полный яда и полный дурмана, В пляс пустился безумный и дикий Небожитель Черное Марево. А за ним – цвета красного варева — Зашумели, враждою горя, Три кровавых богатыря, Забряцали доспехами ратными. А за ними – серое с пятнами Небо, ненавистью дыша, Думу думая темную, злую, Подступило, на битву спеша, К властелину Улану вплотную. А за ним – небосвод, полный злобы, Желтый с пятнами, низколобый, С черным словом и хитрым взглядом, Стал с жестоким Уланом рядом.
Три Ветра – три светлых воина, Чья сила порывом утроена, Противники дыма и тьмы, Кричат: «Нам еще неизвестно, На чьей стороне бьемся мы, Но биться мы будем совместно!»
Три Неба – три юных конника, Три веющих тихо шелоника, Что по Западу реют и Югу, Быстро на ухо шепчут друг другу: «Надо прочных друзей нам найти», И приплясывают на пути.
Грязно-серые, с сердцем нечистым, Клокоча, кипя и дымясь, Подползают к серо-пятнистым, Доказав с ними давнюю связь. «У ствола – тень одна, говорят, Вместе с братом кочует брат!»
Небеса, что темны и туманны, Что известны везде, как шаманы, Приседая, приплясывая И присловья разбрасывая, Всё глядят, но не прямо, а вбок, То на Запад, а то на Восток. Увидав небосвод с Белым Дном, Закричали: «Брат-побратим, Мы всегда за тобою пойдем, Воевать мы с тобой не хотим!» И, уверенны с виду и пылки, Но почесывая затылки, Стали тихо ползти-подползать, Обнимать и ласкать-лобызать Небосвод с Белым Дном, с Белым Дном, Что и ночью белеет и днем!
Говорили гордо сыны Белой, Западной, стороны: «Вместе с нами – правда святая. Мы пойдем по дороге войны, Справедливость и честь утверждая!»
И Восточные небеса Поднимали свои голоса: «Для мечей у нас пояса! Мы пройдем сквозь огонь и дым, Справедливость и честь утвердим!»
Поединки небожителей
Вот Заса-Мэргэн белоликий, Старший сын Хурмаса-владыки, Порешил подтвердить в бою Золотую клятву свою, Правоту своих слов подтвердить — И для этого победить! Наполнять он стал до предела Грозной мощью сильное тело И напряг, как орлиные крылья, Богатырские сухожилья. Приосанясь, он вышел вперед,— Если глянешь, так страх берет! Раздвигал он богов толпу, Пробивал он себе тропу. Старший отпрыск Атай-Улана, Белоцветный Саган-Хасар, Тоже вышел в одежде бранной, Чтоб врагу нанести удар.
Гневом гневаясь и клокоча, Как мехи, раздувал он грудь, Чтоб противника силой плеча Одолеть и к ногам пригнуть. Непоборная твердость меча Утвердилась в костях силача. Волоса поднялись в беспорядке, В предвкушении жаркой схватки Жаждой мести насытился взгляд, Стало слышно, как зубы скрипят.
Эти двое – витязей цвет И всегда восседают справа, Потому что громких побед Им досталась военная слава. Эти двое уже не раз В знак победы пускались в пляс. У обоих – стрелы парящие И бухарские желтые луки, У обоих – копья разящие И железные, круглые руки, У обоих – сотни наград… «Будет схватка! – все говорят. — Будем смелых судить без пристрастья!..» И, на две разделившись части, Для борьбы расширяют круг.
Чтобы силу и крепость рук Двух отважных борцов увидеть, Чтобы ловкость и храбрость двух Удальцов-гордецов увидеть, Чтобы меткость, проворство двух, Чтобы единоборство двух Смельчаков-храбрецов увидеть, Поединка жаждущих грозного,— Из чертога светлого, звездного Плавно вышла навстречу взглядам Восхищенных враждебных сторон, Красоту приукрасив нарядом, Молодая Сэсэг-Ногон.
Небожители Западной части, Подчиняясь девичьей власти, Пробиваться стали вперед, И сыны другой стороны, Очарованы, ослеплены, Пробивают в толпе проход. Перепутались стороны обе,
Позабыв на мгновенье о злобе.
Словно скалы, в бой снаряженные, Иль утесы вооруженные, Словно горной страны вершины, Возвышались те исполины. У могучих – широкие груди, У бесстрашных – упругие спины, У проворных – сабли булатные И колчаны в богатой оправе, Луки витязей необъятные С окаемом соперничать вправе. Каждый витязь небесного края Возбужден, восхищен, потрясен, И толкается каждый, желая Посмотреть на Сэсэг-Ногон.
Безупречна, как изваяние, Перед ними предстала тогда Излучающая сияние Целомудренная звезда, А глаза у нее – озерная И таинственная вода, И черны, как черемуха черная,— Нет в тайге вкуснее плода, А ресницы ее точно молнии, Благодатного пламени полные. По спине с затылка высокого Косы шелковым льются потоком. Так, причиной спора жестокого Между Западом и Востоком — Перед всеми предстала царевна, Та, чья прелесть везде славословится, И воители шумно и гневно К состязанию стали готовиться. Сильный, смелый Заса-Мэргэн, Мощнотелый Саган-Хасар, Чтобы право свое утвердить, Чтобы сердце свое усладить, Чтоб добыть победу себе, Состязаться стали в борьбе. Волей воинской вооружаясь, То за твердь, то за прах держась, По движению солнца кружась, Как изюбры, землю взрывают, Точно коршуны, в небо взмывают, То дерутся, как лоси рогатые, То как соколы реют пернатые. Этот – недруга в прах поверг, Тот взметнул противника вверх, Но не падают с вышины — У обоих силы равны, Поднимаются из глубины, Пуще прежнего разъярены. Из-за той богатырской ссоры Облака дождем пролились, Сотряслись тяжелые горы, Зазвенела просторная высь.
Для воителя Западной части, Удалого Заса-Мэргэна, В этой схватке – восторг и счастье: Хочет он победить непременно. Словно ястреб – сильные крылья, Он напряг свои сухожилья, Он Саган-Хасара схватил, Он под мышкой его скрутил, Побежал и на всем бегу Он о Западную тайгу Храбреца-великана ударил, Пораженье нанес врагу, Повернув на Восток, о тайгу Сына хана Улана ударил, Вверх подбросил и наземь сбросил. Тот сначала обезголосел, А потом, как стрела, засвистел, Словно камень, вниз полетел И на землю, средь выжженных скал, С распростертого неба упал.
Он упал в голодном краю, В позабытом, безводном краю, Где неведомы ловля, охота, Где урочище Хонин-Хото Словно вывернуто наизнанку, Где гуляют ветра спозаранку, Где земля и суха и бестравна, Где бессолнечна жизнь и бесславна. Оказался Саган-Хасар На земле, где пыль и пески, Старшим ханом Желтой реки. Так вступил он в земной предел, Принял имя Саган-Гэрэл.
Громко радовался Заса: «Гляньте, Западные небеса! Одолел я могучего воина, Ныне сердце мое успокоено!» Он, красуясь, пустился в пляс, Небывалой победой хвалясь.
Сын Улана, Шара-Хасар, Средний сын, силач красноликий, В сердце гнев почуял великий. Встали волосы, зубы скрипят — Отомщен будет старший брат! Небожителей слышатся крики, Сотни тысяч богов собралось, Но прошел он толпу насквозь, Подскочил, как рогатый лось, Наскочил на Заса-Мэргэна.
Долго длилась эта борьба. То взлетали, как ястреба, То, как волки, грызли друг друга. Началась в морях крутоверть, Застонала, как бы от испуга, Распростертая синяя твердь. И была до самого дна Вся вселенная потрясена.
У Заса-Мэргэна, у воина, Битвы жаждущего всегда, От борьбы отвага утроена, А Шара-Хасару – беда: Ослабели сердце и тело, И сама душа ослабела. Вот-вот сломится толстая шея, Бычье горло вот-вот оторвется, И согнется спина, и, тускнея, Жалкий разум заснет – не проснется, Восемь ребер станут как крошево У воителя, на небе росшего!
Несравненный в деле войны, Воин Западной стороны По-лосиному вскинул рога, По-орлиному взмыл на врага. Он за пятки возьмет – не устанет, За колени возьмет – и потянет! А восточный витязь Шара, Возвышавшийся, как гора, Извивается, как былинка, Изгибается, как тростинка. То скрипит, словно ветвь сухая, То без смысла глядит, затихая.
Небожитель Заса-Мэргэн Исполина берет в обхват Так, что кости врага хрустят, И бросает Шара-Хасара, Чье лицо краснее пожара, На седьмое дно мироздания, Эту месть задумав заранее.
И Шара полетел, словно искра, Словно пыль, он понесся быстро, С распростертого неба упал И средь голых и острых скал На земле начал жизнь свою В позабытом, безлюдном краю, Словно вывернутом наизнанку. Наконец он нашел стоянку На урочище Хонин-Хото, Где кочкарники да болота, Где шумит река водопадами, Гулко бьется с тремя преградами, Где промчаться трудно стреле. Стал Шара-Хасар на земле Средним ханом Желтой реки. Три преграды он одолел, Принял имя Шара-Гэрэл.
Увидав, что старшие братья, В бой вступившие без понятья, Превратились в недвижные вьюки, Как попали противнику в руки, Младший отпрыск Атай-Улана,— Так воскликнул Хара-Хасар: «Я приму на себя удар, Ибо должен его принять я: Ведь надеялись старшие братья На меньшого, на милого братца, Что как следует буду я драться, Что для братьев я стременем стану, Их опорой со временем стану».
Так сказав, налетел мгновенно Богатырь на Заса-Мэргэна. Словно волк, что жаждет добычи, Словно бык, напрягаясь по-бычьи И приплясывая, как марал, На врага Заса заорал. Тучи севера, южные тучи На ходу он сбивал, могучий, Опрокидывал на ходу Облаков тяжелых гряду, Он туманы бил по бокам, Поднимая пыль к облакам.
От орлиц отбились орлята, И от коз отбились козлята, Хамниганы ‘ в таежной глуши Потеряли свои шалаши, И, покинув юрту, монгол Своего жилья не нашел — Потерял посреди равнины!
Вот-вот хрустнут упругие спины, Вот-вот сломятся толстые шеи, Но становится тверже, сильнее И ловчее Заса-Мэргэн. Мощь и воля его не истратятся! То он за ноги ловко ухватится, То как дернет врага за пятки! А Хара-Хасар в этой схватке Оказался слабее врага: То одна, то другая нога Над клубящимся прахом взметнулись, Восемь ребер его изогнулись И уже – ни жива ни мертва — Горько свесилась голова, И, как плети, повисли руки — Испытал он тяжкие муки.
А Заса-Мэргэн, небожитель И свершитель многих побед, Вдруг противника опрокинул И за старшими братьями вслед Вверх ногами его низринул На седьмое дно мироздания, И в земной, неизведанный прах, Где рожденья и смерти свидания, С головой погрузился враг.
Так Хара-Хасар оказался В том бестравном, бесплодном краю, В том бесславном, голодном краю, Где неведомы ловля, охота,— На урочище Хонин-Хото, Где навыворот все живое, Где безлюдие ветровое, Где река ниспадает с отрога, Через три пробиваясь порога, Где не знают прохлады дневной, Где засушливый, душный зной, Где пространство поникло во мгле. Стал Хара-Хасар на земле Младшим ханом Желтой реки. Он высокой горой завладел, Принял имя Хара-Гэрэл.
Из небесных краев три пришельца, Шарагольские три владельца, Повелители Желтой реки, Обратив свои думы к насилью, Обладая желтою пылью, Обладая черным туманом, Стали трем тэгэшинским ханам Ядовитой злобой вредить, Чтоб господство свое утвердить.
