Надежда Верещагина
Гори оно ясным пламенем
– Звони Вове. Я переключу щит на дублирующий генератор.
Ёлки, где мой телефон?! Остался в спальне… Бегу туда, ищу его на кровати, возвращаюсь, на ходу набирая номер.
На мониторе уже всё искрит. Визжит тревожный сигнал.
– Вижу, – Владимир отвечает с первого гудка. – Еду.
Костя встаёт из-за стола. Придвигает к себе телефон и обе козы – свою и мою. Пару секунд размышляет, глядя в сторону, роется в выдвижном ящике, извлекает из его глубины две пятитысячные купюры, складывает их гармошкой и добавляет к этой стопке предметов. Молча тянет меня в прихожую, накидывает плащ и рассовывает вещи по карманам.
Стою как истукан. Костя одной рукой надевает на меня куртку – напяливая прямо через телефон, который я сжимаю, – и застёгивает молнию:
– Я заэкранировал всё отсюда до арки напротив парадной, там Вова припаркуется. Как выйдем из квартиры – щит включится и продержится пятнадцать минут.
– Не страшно, – говорю, почему-то, я.
Костя только открывает-закрывает рот и кивает.
Засовываю ноги в кроссовки, а телефон – в карман. И – единственным верным продолжением всей этой суеты в ограниченном пространстве – утыкаюсь носом Косте в грудь, под распахнутый плащ, в шероховатую ткань джемпера. Замираю. Он кладёт подбородок мне на макушку.
Что если сеть пробьёт щит прямо сейчас? Пытаюсь представить, но – отпускаю всё. Костя касается ладонью моей спины – и в обрывках дежурной паники распутывается чувство какой-то вселенской полноты. Без разницы, что дальше. Потому что существует этот момент. Разве это не единственный смысл? Моё сердце колотится, его – слегка учащает ритм.
Телефон коротко звонит. Откуда можно было так быстро приехать? Дежурил поблизости?
– Пойдём, пожалуйста.
Мы бегом спускаемся по лестнице с третьего этажа. Серый БМВ лет двадцати от роду припаркован в пяти метрах от парадной. Открываю переднюю дверцу.
– Села назад! – злобно требует Владимир.
– Да я сейчас вообще никуда не поеду! – огрызаюсь в ответ.
– А мне до фонаря! Принцесса нашлась…
Костя молча упаковывает меня на заднее сиденье и устраивается рядом.
Выезжаем из-под арки, набираем скорость. Оглядываюсь – за нами будто осыпается реальность: толпится несколько лучей, видимых отчётливо и меняющих положение в пространстве так быстро, что вся перспектива теряется за ними.
– Что всё это значит? – тихо спрашиваю я.
– После гибели лучей сеть отхлынула к локациям, где Эрик и я, где мы были до этого, – Костя поворачивает лицо ко мне. Левый глаз у него начинает подкашивать к виску – как всегда в моменты, когда повышенная концентрация уже не нужна.
– Но они же, что ли, за нами гонятся?
– Нет. Просто рассеиваются. Это уже не опасно. Но всплеск был неожиданный. И могут быть ещё. Чтобы не тратить энергию, переждём их.
– А что после всплеска? Сеть не зациклится на ком-то из нас опять?
– Нет. Не найдёт противоречий. Это просто судорога из-за массовой гибели лучей.
– Куда мы едем?
– Да так… – покровительственно улыбается. – В бункер.
– Глаза ей завяжи, – невозмутимо выдаёт Владимир.
Весь оставшийся путь я пытаюсь прекратить хихикать.
***
Думала, будет настоящий подземный бункер где-нибудь в лесу. Но это просто небольшой домик в коттеджном посёлке, на отшибе. Километров сто от города. Костя объяснил, что все материалы, из которых он построен, не пропускают лучи. Но изготавливать их очень сложно.
Внутри сразу с порога одно большое пространство – гостиная. Слева две маленькие дверки и узенькая лестница на второй этаж. Простая сосновая мебель – кухонька в углу, стол, стулья – и гигантский г-образный диван цвета «опаловый зелёный». На подушке – всклокоченный соломенный затылок.
– Эрик! – радостно ору я.
Поворачивается, облокотившись на спинку дивана. Поднимает брови – кажется, искренне удивлён моей реакцией.
Плюхаюсь рядом с ним. Он успел переодеться в чистую неглаженую рубашку, как всегда.
Спрашиваю:
– С тобой всё нормально?
Размашисто кивает.
– Здорово ты их отделал! Особенно тот момент – с принесением волос в жертву…
– Эрик Юрьевич, – перебивает меня Костя, – два всплеска ждём?
Поднимаю глаза: он добрался до ноутбука.
– Ага, у ребят все прогнозы сходятся. К ночи будем свободны. Самое время нам тут отдохнуть, пообщаться!
Вскакивает и идёт ставить чайник. Кореец вовсю шарится по холодильнику.
Костя достаёт из кармана плаща мою козу и протягивает её мне, а потом наконец этот плащ с себя снимает. Вспоминаю, что и мне надо избавиться от куртки.
Встаю и оглядываюсь. Нахожу на стене у двери очень милую вешалку с крючками в виде деревянных цилиндров со шляпками.
Возвращаюсь, глядя на экранчик своей козы – какие-то колеблющиеся графики. Кружусь на месте – вожу сенсором по сторонам, чтобы понять, меняется ли что-то. Прищурившись, «прицеливаюсь» точно в лицо Владимиру. Он стоя поедает бутерброд с колбасой. Один из графиков на экране выгибается синей параболой вниз.
Эрик вдруг опирается на стол ладонью и перепрыгивает его, загораживая мне обзор. Ничего себе манёвры!
Отбирает козу:
– Таня! Не направляй на своих! Пока не научишься.
– Вообще-то это довольно глупо – засовывать сканер и оружие в один и тот же девайс! – возмущаюсь я.
– Нет. Я работаю с разумными людьми.
– Но в конце концов… Ну… ведь, если что, следов не останется, так? О чём тут переживать? – веселюсь я, кивая в сторону Владимира.
Эрик три раза проходится взглядом по моему лицу туда-обратно – и очень серьёзно говорит:
– Женщинам потом трудно остановиться. Веришь не веришь – они начинают жечь всех подряд.
Не вытерпев его взгляда, я поворачиваюсь к Косте. Тот многозначительно кивает. Владимир откровенно ржёт и хватается за второй бутерброд.
Пока Эрик подталкивает меня обратно к дивану, вспоминаю, что хотела спросить у него уже давно:
– Слушай, а как своих-то от несвоих отличать? Я же не могу средь бела дня сканировать всех твоей волшебной штуковиной.
– А… очень просто! Как он поздоровается – ничего не отвечай. Будет дальше приставать – скорее всего, это сеть. Человек бы отвернулся. А ещё…
Разваливается на диванной подушке, поднимает палец вверх и – выдержав паузу – изрекает:
– Никогда не доверяй тому, кто не умеет открыто ненавидеть!
– И… кто это сказал?
– Кто?! – обижается Эрик. – А сам я что-нибудь сказать, по-твоему, не могу?.. Ладно, угадала! Один очень неглупый человек… когда я служил в армии.
– А если просто некого ненавидеть? Или нечего?
– Ага. Ха-ха…
– Ну, то есть, может, это и актуально, что ли, на войне…
– А у нас сейчас что? – большим пальцем Эрик указывает на пейзаж за окном и выразительно наклоняет голову вбок.
Рассматриваю две покрытые ярко-жёлтыми листочками берёзы за стеклом:
– Знаешь… Я всё думаю… Ведь даже если мы в Матрице, то всё равно должна же быть реальность… ну… где-то вне?
Поднимает бровь:
– Скорее всего, там ничего нет.
Пробегает взглядом по стенам, останавливается на моём лице и добавляет задумчиво:
– Примерно так, условно: мы в Матрице, но и реальности никакой нет.
Напарываюсь на эти слова будто с разбегу. Почему я воображала, что он предъявит нечто увесистое, способное заземлить? Дыхание перехватывает паникой: будто из тела тянет сбежать – а некуда. Может, опять троллит? Я не хочу сейчас никаких физических теорий. Волнует только одно:
– А зачем тогда всё? Ну зачем? Что мы ищем? И ты чего тогда суетишься?
Спрашиваю – а сама всё глубже проваливаюсь в отчаяние. Жутко.
Костя садится справа. Я поднимаю глаза на Владимира – он опирается задницей на столешницу, барабанит по её краю обеими руками и смотрит на нас, кажется, с живым интересом. «Тиу-тиу-ти», – сигналит закипевший чайник. Эрик подскакивает с места:
– Хочешь мороженого? У меня тут разное есть… – Роется в холодильнике. – Ага! Клубничное? Или фисташковое?
– Не знаю… Мне всё равно!
– Всё равно… – откликается эхом. – Это у нас что? Наречие?
– Предикатив, – сообщает мой голос абсолютно без интонации.
Но разум уже нащупывает опору. Вот оно что.
Эрик извлекает из морозилки крем-брюле – как он всегда угадывает? – и протягивает мне.
– Просто слова… – размышляю я. – Откуда в них берётся смысл? Из нас. А мы – в Матрице, за пределами которой ничего нет?
Он энергично кивает:
– Ага! – и откусывает половину глазированной шапки сахарной трубочки.
– Одиноко там, – вдруг говорит Владимир. – Вот сеть и припёрлась к нам.
Ухватываюсь за мысль:
– Вот же разница, да? Человеку от реального одиночества не хочется, что ли, бежать к кому-то. Только верить перестаёшь, что люди существуют. Уходишь в себя…
– Да, – неожиданно соглашается Владимир, и подходит ближе: – Ты сидишь на моём месте. Слезай.
– Обойдёшься.
Оставшиеся экзистенциальные вопросы повисают в воздухе.
5
Из коттеджа мы втроём вываливаемся за полночь. Владимир застрял внутри: пакует секретную технику. В посёлке никого не видно. Вдалеке перегавкиваются собаки.
Эрик без умолку болтает о средневековом периоде китайской философии. Обгоняет нас, разворачивается, жестикулирует, пятится к машине. Мы с Костей шагаем с крыльца – и прямо перед нами медленно вырисовывается луч сети. Светится, вибрирует и разве что не гудит как провода.
– Ну и ну! – шёпотом восхищается собой Эрик. – Я неправильно вычислил время!
Луч вздрагивает и уплывает резко вверх, в черноту неба, будто никого не заметил. Костя вскидывает козу и толкает меня обратно в дом. Приоткрываю дверь и подглядываю в щель.
– Сколько ещё? – холодно интересуется Костя.
Эрик продолжает пятиться, смотрит наверх, шевелит губами:
– Две с половиной минуты. Да! По-другому промахнуться я не мог.
За спиной у него резко материализуется ещё один луч. Сантиметрах в двадцати. Какого хрена?! Эрик медленно-медленно взмахивает правой рукой – собирается что-то ещё сказать. Я распахиваю дверь, приложив ею Костю, и спрыгиваю с крыльца.
– Идиотка! – орёт сзади Владимир.
Фиг тебе, не догонишь.
Хватаю Эрика за локти:
– В дом! Давай в дом!
Адским пламенем обжигает кисть левой руки. Мой вдох разрывается надвое.
– Стоять! – рявкает Эрик Косте. – Ты без чипа!
Валит меня на каменную дорожку, нащупывает пострадавшую кисть и больно сжимает. Свою левую руку он выкидывает за спину вверх и наугад отлавливает ею луч. Тот переливается, засвечивая мне сетчатку.
Закрываю глаза:
– Извини, я не знала как… и…
– Считай до ста.
– Эрик… – бормочу я в полубреду, – ты… думаешь, ну, внутри головы, думаешь про себя – на родном языке?
– Да, – сдавленно усмехается. – И как на грех, мой родной язык – русский.
Через минуту мы поднимаемся. Рёбра ноют. Ярко лупит фонарь над крыльцом. Не успеваю сделать и шага – Костя замечает рану, резко дёргает мою руку вверх и шипит стоящему на крыльце Владимиру:
– Твою мать, шевелись!
Тот исчезает в доме, мы заходим следом.
– Это же просто ссадина, – удивляюсь я, оценивая ущерб. – Останется шрам?
– Останется рука! – Костя выхватывает у Владимира флакончик с какой-то присыпкой, обрабатывает участок с содранной кожей.
– Это антисептик?
– Это – чтобы в сеть не засосало! – обнадёживает Эрик.
– Серьёзно? Как в кино про зомби? Ну знаете, мне никогда не нравился этот жанр.
– Мне тоже, – шепчет себе под нос Костя и вертит мою руку в разные стороны, – мне тоже совсем не нравится этот жанр…
Владимир сдёргивает обёртку со стерильного бинта и принимается перевязывать рану.
– И… – снова подаю голос я, – какова вероятность, что мне теперь грозит… кинематографичный исход?
Костя поднимает на меня свои убойные серо-синие глаза и почти совсем натурально отыгрывает искренность:
– Не грозит. Мы обработали рану.
– Примерно два процента, – шепчет Эрик, шагнув вплотную ко мне. – Проскочим! Но если в ближайшие дни у тебя вдруг поднимется температура – сразу звони мне!
Ответная тишина решает немного позвенеть у меня в ушах, по нарастающей прибавляя громкость. Владимир обрывает её вместе с бинтом – и декламирует:
– Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя!
Я нервно хихикаю. И – сразу же – порываюсь заплакать. Не собираюсь этого делать – но, кажется, слёзы сейчас просто потекут, как из сорванного крана. Но всё-таки удаётся поток остановить. Как обычно – просто разозлившись на себя.
Костя касается моего плеча и стремительно удаляется наружу. Я напряжённо смотрю ему вслед.
– А… – оправдывается Эрик, – контрольная проверка периметра, по инструкции, ага!
– Не придуривайся, – шмыгаю я носом.
Он хватает меня скользящим движением через лопатку за плечо и притягивает к себе:
– Даже если ты разочаровалась во мне – зачем сразу самоубиваться?
Верно, надо признать. Он регулярно ошибается в простых расчётах, но я всё-таки не могу реагировать быстрее, соображать яснее, чувствовать реальность лучше. Потолок, который невозможно пробить, чтобы вырваться из плоского X-хромосомного мира. Не обязательно прощать это себе, главное – вовремя остановиться.
Бормочу в лацкан его пиджака:
– Просто… мы тебе доверяем, но… ты же понимаешь, это не повод тебе верить. И, мне показалось… Мало ли о чём ты не говоришь. Вдруг этот луч мог тебя убить… Ладно, меня просто понесло. А Костя там…
– Собирает гербарий или плетёт гирлянды из листьев, ага. Ты же знаешь…
До меня наконец доходит, что Эрик реально встревожен.
«Цок!» – громко щёлкает позади. Владимир захлопнул кейс.
