Надежда Храмушина
Сундук с секретом
На крыльце послышался шум, и мы вышли в сени, куда Саша уже принесла лестницу. Возле тёмного чулана, в потолке, был небольшой лаз на чердак, прикрытый деревянной крышкой, в качестве замка на котором торчал погнутый толстый гвоздь. Павлик приставил лестницу к лазу, залез, и, посмотрев на меня, спросил:
– Ну что, открываю?
– Нет, только отогните гвоздь, я первая полезу. Если Вы откроете, то они вас опрокинут и сбегут. А если не сбегут, то успеют тут всех раскидать, пока я соображу, как мне к ним подобраться.
– Я сразу за Вами пойду. – Сказал он, когда спустился с лестницы – Саша, принеси мне ухват, он у вас у печки стоит.
– Павлик, возьмите вот это. – Сакатов протянул ему красный оберег – Не спрашивайте, потом объясню, просто возьмите и положите в карман. Он единственный может вам там помочь.
Павлик обречённо посмотрел на красный шнурок и молча положил его в нагрудный карман. Саша принесла ему ухват, причем я на него раньше даже не обратила внимания, хоть мимо печки раз десять прошла. Павлик взял его в руки и кивнул мне:
– Ну что, мы готовы? – Потом повернулся к Сакатову и Саше – Отойдите подальше, места возле лаза мало, вы нам всё равно не поможете, нечего зря рисковать. Ольга Ивановна, если, в крайнем случае, у Вас не получится с ними справиться, сразу спускайтесь, я вас прикрою.
Я с благодарностью посмотрела на него. Какой милый полицейский, и такой храбрый!
– Павлик, я очень постараюсь, чтобы у меня всё получилось. Я думаю, что мы не отступим. Добро всегда побеждает зло. Это закон.
Он улыбнулся, и я полезла по лестнице к лазу. Хор диких голосов примолк. Не знаю, хорошо это или плохо. Скорее, последнее.
– Оля! – Раздался крик Сакатова, и я обернулась – Просто подумай о руке, ничего не надо больше делать, всё само придёт. Верь в себя.
Возле самого лаза я на минутку остановилась, прислушиваясь к звукам на чердаке. Не свалили ли они обратно к себе в колодец? Подозрительно тихо. Но вкрадчивый шорох возле самой крышки лаза убедил меня в обратном. Тоже, наверное, план какой-то обдумывают. В отличие от меня, имеющей только план открыть чердак и заглянуть туда.
– Они рядом. – Шепотом предупредил меня Павлик, и я согласно кивнула.
– Три, два, один. – Отсчитала я и резко откинула крышку.
Крышка откинулась и с грохотом отлетела к стропилине, подняв столб пыли. На секунду я застыла. Вокруг меня, буквально в полуметре, сплошной стеной, находилось жуткое трясущееся тело с десятками когтей, кривыми отростками рогов, жуткими, вывернутыми во все стороны, клешнями. Оно было покрыто чем-то, наподобие панциря, но поросшего редкой щетиной. Между пластинок панциря блестели многочисленные чёрные немигающие глазки, уставившиеся на меня со всех сторон. Павлик, чья голова показалась рядом со мной, выдохнул что-то наподобие: «Ё-ё-ё». Несколько мгновений существо было неподвижно, но как только я подняла правую руку, он взвыл, словно иерихонская труба и рассыпался на десятки многолапых, многорогих, многоглазых стремительных существ, разлетевшихся в разные стороны. Отлетев в стороны, они, словно напоровшиеся на невидимую преграду, снова сбились в одну кучу, не переставая выть.
Я протянула руку, направив ладонь на одну из тварей, но тут же почувствовала, как липкая жидкость окутала её, и меня поволокло вверх, на чердак. Павлик, видя, как меня стремительно потащили к себе твари, успел схватить меня за ноги, его потащило вслед за мной, и нас обоих выкинуло в самую гущу кишащих тел. Где-то внизу глухо стукнуло об пол наше единственное оружие – ухват. Я, как только почувствовала под собой твёрдую поверхность, перевернулась на спину, и быстро начала вытирать слизь с руки. В это время чёрные клешни и острые жвала со всех сторон устремились ко мне и начали рвать мою одежду, добираясь до тела. Я уже чувствовала острые разрезы на руке, которой я прикрывалась, и постаралась перевернуться на бок, чтобы привстать. Я отчаянно выкинула вперёд очищенную от слизи руку, и направила её на тварь, которая была у меня возле живота. В руке у меня забурлила теплота, и острые иголочки забарабанили по ладони. Тварь вздрогнула, съёжилась и посерела. Я повернула руку к двум тварям, которые кромсали Павлика, и они, также посерев, отпали от него. Остальные твари, снова собрались в одно большое существо, и навалились на меня, прижав меня к полу, и не давая мне поднять руку, которая снова оказалась в слизи. Я задыхалась от вони, которую они источали. Я водила по панцирю рукой, но никакого ущерба это твари не наносило, так как в руке не чувствовалось бурлящей теплоты. Тогда я согнула руку в локте, освобождая свободное пространство перед ней, провела ладонью по другой руке, смазывая на куртку слизь, и разжала ладонь. И снова всплеск теплоты разлился по ладони, и тысячи мелких иголочек вырвались на свободу. Твари опять рассыпались, и ближайший ко мне панцирь стал серым, и начал быстро уменьшаться в размерах. Тут же существа снова сгруппировались надо мной в одно. Теперь я уже могла повернуться и направить ладонь на колышущуюся надо мной отвратительную массу. И снова огромное существо разлетелось во все стороны, но теперь я ловила их ещё до их пикирования на меня. Они падали, серели и сжимались. Их было слишком много, и некоторые всё-таки падали на меня, успевая вцепиться в голову, плечи, ноги. Павлик, старался отбивать от меня особо успешных тварей, откидывал их кулаками в сторону, но в него самого вцепилось не меньше десятки их. Но, не смотря ни на что, нашего противника становилось меньше, это было понятно даже по вою, который уже не был таким оглушительным. Последняя тварь, павшая в этой битве, ринулась к открытому лазу, но в последний момент я успела её прихлопнуть, и она рухнула вниз, в сени.
– Живой? – Спросила я.
– Да. – Глухо ответил Павлик.
В лазе показалась голова Сакатова. Он обвёл глазами картину сражения, потом спросил меня:
– Ты как?
– Господи, я уже два раза за сутки подралась.
– Это хулиганство. Павлик, какая там статья о хулиганстве?
– Двести тринадцатая. – Без промедления ответил он. – Но с трупами это уже не хулиганство.
– А мы их спрячем.
Он заполз на чердак и сел рядом со мной. За ним следом залезла Саша, но увидев наши окровавленные раны, она сбегала за аптечкой. Судя по тому, как жгло мою голову, когда Саша мне её обрабатывала, умётки постарались на славу.
– Ну, так что, куда трупы будем прятать? – спросил Сакатов, а потом обратился к Павлику – Или вы их с собой возьмёте, как вещественные доказательства?
– Только если для предъявления в психушку. – Ответил он – Нет, от трупов мы избавимся. Закопаем где-нибудь в лесу.
– Странно, почему они не исчезли? – Спросила я – Обычно все такие твари исчезают, когда их уничтожают, и вопросов с их утилизацией не возникает.
– Я думаю, что это колдовство такое особое у Звиды. – Подумав, ответил Сакатов – Уничтожение подчистую, без права восстановления их заводских настроек в родном гнезде. А что, мудро.
– Когда мы их закопаем, хочу чтобы вы мне всё рассказали, всё как есть. – Сказал Павлик.
– Знаешь, сколько придётся рассказывать? – Сакатов усмехнулся – Правильно Дамир говорил, что когда человек с таким вот необъяснимым сталкивается, он не может ни с кем поделиться, боясь, что его примут за сумасшедшего.
– А почему они именно к Дамиру-то прицепились? – Спросил Павлик.
– Дамир нашёл пса, который много лет назад убил колдуна, вернее, не такого уж и колдуна, а человека, который нашёл сильный артефакт, не устоял перед ним, и решил извлечь из него пользу для себя любимого. Так умётки сначала пса того уволокли с собой, а потом и к Дамиру наведовались. А что сам-то Дамир говорит?
– Да в том-то и дело, что ничего не говорит, молчит. – Ответил Павлик – Теперь-то я знаю, почему он молчит, я тоже бы не стал про такое рассказывать. Поэтому я и приехал в Поленово, чтобы узнать, что там у них случилось.
– А его жена, Зина, что она говорит? – Спросила Саша.
– Он её привёз без сознания, с многочисленными порезами, но, слава богу, у неё не задето никаких важных органов, раны не глубокие. Мы подумали, что это её муж с ней так расправился. Хоть и все мы знаем Дамира, баба Катя правильно говорит, он и мухи не обидит, да и алкоголя в крови у него не обнаружено.
– И как нам помочь Дамиру, его же могу осудить, если он будет и дальше молчать, ничего не говоря в свою защиту? – Спросила Саша.
– Не волнуйтесь, Зина очнётся, и подтвердит, что это сделал не Дамир.
– А кто тогда это сделал? Ей же не поверят, когда она скажет, что бесы её порезали. – Сказал Сакатов.
– Она скажет главное, что это сделал не Дамир. И это правда. На неё напали незнакомые личности. Это правда, личности незнакомые. Вот.
– Павлик, Дамир должен был узнать про тот магический артефакт, который находился где-то в этих местах лет семьдесят назад. – Сказала я – Вещь эта опасная, лучше бы ей не попадать в людские руки.
– А что это за артефакт? – Спросил Павлик.
– Перчатка. Она появилась возле базы пропавших геологов, и ею завладел следователь. А потом она пропала. След ведёт к племяннику погибшего доктора, он сейчас в Екатеринбурге живёт. Дамир накануне вечером звонил ему. Но вечером мы не поговорили с ним, а утром…
– Понятно. Сегодня я в любом случае буду снимать показания с Дамира. Постараюсь узнать.
– Позвоните, пожалуйста. – Сакатов протянул ему свою визитку.
– Хорошо. – Павлик достал из кармана красный оберег – А это Вам возвращаю. Спасибо. Саша, надо найти мешки большие, в которых обычно картошку хранят, – он оглядел чердак – много мешков, прямо штук двадцать. Мы соберем это в мешки, прицепим к мотоциклу и волоком довезём до леса. Так, ещё с собой возьмём парочку лопат.
– Противно воняют. – Саша сморщила нос – У нас столько нет мешков, придётся по соседям походить.
Она закинула нам на чердак пять мешков, которые нашла в доме, и пошла к соседям. Запасливый Сакатов принёс две пары перчаток, и мы втроём начали запихивать сморщенные тела умётков в мешки. В один мешок входило шесть умётков. Мы быстро прикинули, что нам понадобится восемнадцать мешков. Брать их руками было противно, поэтому мне, как не получившей перчаток, поручили держать мешок, пока мужчины вталкивали туда умётков. Саша принесла целый ворох мешков, и нам как раз хватило, даже ещё парочка осталась.
У меня было во что переодеться, а Павлику Сакатов дал свою футболку. Мы спустили мешки с чердака, связали их между собой и привязали к багажнику мотоцикла. Катерина Николаевна вышла на улицу, увидев, что мы привязываем кучу подозрительных мешков к мотоциклу, но не подошла к нам близко и даже не спросила, хоть было видно, как любопытство просто разбирает её. Саша с Сакатовым взяли по лопате, Павлик поехал перед нами на мотоцикле, за которым волоклись по дороге гроздья набитых трупами мешков. Вот таким вот табором мы прошли через деревню и направились к ближайшему лесу. К чести местных жителей, они смотрели на нас из окон, но никто из них к нам не вышел. Почти у самого леса, пара мешков разорвалось, и нам пришлось таскать умётков к месту захоронения в руках. Мы нашли природную могилу для нашего противника, на самом краю леса была вывороченная с корнем старая берёза. Сакатов с Павликом немного расширили её, мы скидали умётков прямо в мешках на дно, закидали всё ветками, старой листвой, травой, землёй, долго топтались и прыгали, утрамбовывая импровизированный курган. А сверху ещё положили огромную тяжёлую корягу, которую вчетвером еле дотащили до места.
– Ну вот, теперь не осталось ничего от массового побоища. – Засмеялась Саша – Концы в воду.
– Лишь бы никто любопытный не откопал. – Павлик сел на траву – Да, попал я в историю. Одно радует, что, как вы и сказали, добро победило зло. И часто вы таким занимаетесь?
– Бывает. – Сакатов сел с ним рядом – Павлик, мы обычно не афишируем, чем занимаемся.
– Это можно мне не говорить. Я дорожу своей работой. А теперь ещё больше буду ею дорожить. Сейчас вернёмся в деревню, я составлю протокол, что вы слышали шум возле дверей Уваровых. Только, пожалуйста, без лишней фантазии. Просто факты. Всё, как есть.
– Да, конечно. – Кивнул Сакатов – Я ведь один слышал, что на самом деле кто-то ломился к ним в двери. Оля спала, и ничего не слышала, а узнала о шуме от меня утром.
– Вот и хорошо. Ну что, пора заниматься делом.
Он сел на мотоцикл, Сакатов с ним поехал, а мы с Сашей не спеша пошли пешком.
– Ольга Ивановна, а когда вы найдёте перчатку, что вы с ней будете делать? – Спросила она.
– Мы её тоже отдадим Анне, как и змейку. – Ответила я – Мы с Сакатовым не великие волшебники, а простые люди, нам не под силу справиться с такими артефактами. Лучше держаться подальше от таких вот «подарков», чтобы не было соблазнов.
– Знаете, за эти два дня весь мой мир перевернулся.
– Знаю, но это тоже часть нашего мира. Хорошо, когда живёшь и не сталкиваешься с таким, но, к сожалению, не всегда такое возможно.
– Почему к сожалению? Я очень даже рада, что у меня в жизни появился этот сундук, а потом и Вы с Алексеем Александровичем. Я столько узнала всего, и это очень интересно. Мне хочется повторить слова Дамира, что теперь я уже никогда не буду жить, как раньше. Я считаю, что все люди должны знать об этом, почему вы не рассказываете всем, не пишете книги о своих приключениях?
– Сакатов там что-то записывает. В это сложно поверить, а разной фантастической литературы и без нас полно.
– А фотодокументы если предоставлять? Эх, зря мы не сфотографировали трупы этих умётков. Сразу бы все увидели, что история эта документальная, не придуманная.
– Знаешь, я верю, что когда люди будут готовы, чтобы магия открылась им, так само и произойдёт, незачем торопить события.
– Так события ведь сами люди делают, вот и начните эти события раскрывать. – Не сдавалась Саша. – Я, например, всё расскажу своему мужу, когда приеду. И ещё своей подруге.
– А они тебе поверят?
– Конечно, да. – Саша задумалась – Вы, наверное, правы. Я не представляю, как они воспримут мой рассказ. Нет, я только мужу расскажу. Посмотрю, как он воспримет.
– Да, сложная тема, понятная только тому, кто сам побывал в таких обстоятельствах.
Глава 8. Перчатка брошена.
Когда мы с Сашей вернулись домой, Павлик уже старательно заполнял протокол перед сидящим напротив него Сакатовым. Мы не стали им мешать, закрыли чердак, отнесли лестницу на место, подмели в сенях. В доме до сих пор пахло умётками, ещё чем-то палёным, и потревоженная чердачная пыль всё ещё кружила в воздухе. Мы с Сашей сходили в магазин, купили хлеба и копчёную рыбу, так разрекламированную продавщицей.
Павлик, после того, как снял показания с Сакатова, отправился к Катерине Николаевне, отказавшись пообедать с нами.
– Не знаю, когда я смогу хоть кусок проглотить. – Сказал он нам на прощание.
У нас кусок в горло полез, мы пообедали, после обеда отдохнули, и пошли на речку, немного размяться, после бурных утренних событий. Сакатов сразу достал телефон, и сказал, что пора готовиться к встрече с ещё одним артефактом, который будет похлеще, чем безобидный сундук, работавший, как почтовый ящик. Мы с Сашей ему не мешали, просто сидели и наслаждались тишиной.
– Слушайте, – наконец заговорил он – что может означать такая фраза: « Время, заключенное в рамки, это смерть, открывшая их»?
– Кто сказал эту фазу? – Спросила я.
– Бурун. Это колдун, о котором упоминала тебе Звида.
– А что, он оставил какие-то записи?
– Нет, он оставил ученика, который прожил триста двадцать лет, вот этот ученик и оставил записи. Часть их спрятана в подвалы святой инквизиции, а другая часть была сожжена.
– Зачем святой инквизиции записи колдуна?
– Наверное, чтобы изучить их, чтобы лучше знать, с кем надо сражаться. Но, как всегда, благими намерениями выстлана дорога в ад. Один особо прыткий и предприимчивый послушник, тайно переписал книгу колдуна и продал их небезызвестному графу Алессандро Калиостро, алхимику, авантюристу, и мошеннику. А может, Калиостро был и не такой уж и мошенник, и на самом деле многое знал и умел. Особенно, если учесть, что он по всей Европе собирала такие вот колдовские тексты, и регулярно участвовал во всякого рода шабашах. Так вот, этот Калиостро, повсеместно демонстрировал в салонах свою очаровательную супругу, Лоренцу Серафину Феличиани, которой было в ту пору шестьдесят лет, по крайней мере, с его слов, но она выглядела, как двадцатилетняя девушка. И утверждал, что обладает эликсиром, способным возвращать молодые лета.
– Ты начал с фразы про время. – Напомнила я.
– Да, помню. После смерти графа Калиостро, в одна тысяча семьсот девяносто пятом году, в замке Сан-Лео, все его документы, по приказу всё той же инквизиции, подлежали сожжению. Но так как граф Калиостро состоял в масонской ложе, то товарищи его по ложе, каким-то образом завладели его бумагами. И не только бумагами. Меня заинтересовала одна вещица, упомянутая неким Габриэлом Снимики, ближайшим сподвижником Калиостро, которую он назвал темпмануле. Слово «Темпмануле» буквально можно перевести, как ручное время, или время в руках. Габриэл Снимики написал, что однажды Калиостро при нём очередной раз снял с руки темпмануле, и Габриэл с ужасом увидел, что ногти и подушечки пальцев Калиостро почернели. Граф тоже испугался, увидев на своих руках следы некроза, и после этого больше не надевал темпмануле, а продал его одному восточному владыке. Вот именно к этой вещице и относится фраза, что время, заключенное в рамки, это смерть, открывшая их. Но эта фраза была высказана древним колдуном Буруном, а вещь под названием темпмануле, была создана, или найдена, графом Калиостро, почти через четыреста лет после смерти Буруна.
– Ничего в этом нет удивительного. – Сказала я – Колдуны видят намного дальше своих современников, Бурун мог и предвидеть то, что кто–то создаст, или найдёт, или ему подкинут вещь, которая будет отбирать время. Сакатов, мы с тобой уже один раз столкнулись с такой вещью, с зеркалом, которое создал демон, чтобы отбирать у людей их годы.
– Ну да, да. – Поспешил согласиться он – Но здесь, в этой фразе звучит немного другой принцип работы этого артефакта. Если зеркало, которое ты упомянула, отбирало жизни, и отдавало их своему хозяину, то темпмануле, отбирая жизни, наносила вред хозяину. Не знаю точно какой, но почерневшая рука уже говорит о многом.
– Да, если это так, то в этой перчатке не станешь бессмертным, даже если соберёшь хороший урожай с людей. Ещё что там написано?
– Да собственно говоря, всё, только эти строчки. Но мы с тобой уже нашли зацепочку, по которой можно распутать всю цепочку.
– Какую?
– Если племянник Николая Портановича жив-здоров, живёт со своей семьёй обычной жизнью, значит, он не нацепил на себя ту перчатку. Иначе, она бы напрочь сломала ему жизнь, ни о какой семье уже не могло быть речи, как и о долгой жизни. Человек, обладающий таким мощным артефактом, не может жить простой жизнью.
– Саша, Саша! Вот вы где! – К берегу, тяжело дыша, торопливо шла Катерина Николаевна – У Дамира в ограде опять что-то невообразимое!
– Дамир приехал? – Спросила Саша.
– Нет, его там нет, но кто-то залез к нему во двор, может даже в дом, я слышала только, что грохот стоял невообразимый! Я побоялась одна туда идти, а Павлик уже уехал.
– Никого там не может быть. – Сакатов встал – Все, кто мог к нему снова залезть, уже никогда больше не залезут.
Мы быстро побежали к дому Дамира. Ворота у него были прикрыты, но калитка была распахнута настежь. Во дворе всё было перевёрнуто вверх дном. Вёдра, какие-то полотенца, обувь, даже несколько дров из поленницы, всё было раскидано и в грязи. Мы остановились посреди двора, оглядывая всё это безобразие. В сарае что-то упало, потом ещё что-то покатилось. Там точно кто-то прятался. Сакатов поднял с земли лопату, и пошёл к распахнутой двери сарая.
– Подожди, не входи. – Остановила я его – Может, Мухтар вернулся? Он не обрадуется этой встрече, тебя он не знает, он Дамира ищет.
– Я загляну только, посмотрю.
– Что ты посмотришь? Его только Дамир видит.
– Ну, понюхаю, если пахнет псиной, значит, на самом деле вернулся Мухтар. – Он встал в дверном проеме.
Только я хотела ему сказать, чтобы он выбросил лопату, как неведомая стремительная сила опрокинула его, повалив на землю, и меня задело потоком воздуха, в котором, на самом деле, присутствовал аромат мокрой собачей шерсти. Мимо нас пронёсся невидимый пёс, и жалобно взвизгнула потревоженная калитка, когда он мимо неё выскочил на улицу.
Мы кинулись к Сакатову, но он махнул нам, чтобы мы не трогали его. Я взяла у него лопату и услышала ойканье. В проёме распахнутой калитки показалась белая, как мел, Катерина Николаевна. Она смотрела на нас, приоткрыв рот, и хватая губами воздух.
– Катерина Николаевна, не бойтесь! – Поспешила успокоить её Саша – Это та собака, которая лаяла под окнами, она совершенно безобидна.
– Какая собака? – Катерина Николаевна испуганно стояла у калитки, не решаясь войти во двор.
– Ну, которая мимо вас теперь пробежала.
– Мимо меня? – Катерина Николаевна удивлённо посмотрела на Сашу, и оглянулась по сторонам – Какая собака, тут никого нет.
– Здесь была собака, которая всё тут перевернула, но она сбежала. Видимо ещё до того, как вы подошли к калитке. Это именно её вы слышали раньше. – Я выразительно посмотрела на Сашу – Мы думали, что Вы её видели. Вы что-то плохо выглядите, что случилось?
– Я думала, что вы тут дерётесь. Думаю, что за напасть такая, как прокляли дом, кто сюда ни попадает, сразу начинают мутузить друг друга.
Я засмеялась, ещё больше напугав Катерину Николаевну, потом засмеялась Саша, даже Сакатов, поднимаясь и отряхиваясь, хихикнул. Одна Катерина Николаевна стояла, ничего не понимая.
– Мухтар вернулся! Он живой! Он никуда не пропал! – Саша радостно захлопала в ладоши – Вот Дамир обрадуется!
– Только бы его выпустили, и чтобы Зина быстрее очнулась. – Сказала я.
– Хоть не укусил, и на том спасибо. – Сакатов пошёл к калитке – Всё нормально, Катерина Николаевна, не волнуйтесь, мы даже в этот раз не ссорились. Только калитку, пожалуйста, не закрывайте. – И добавил уже тише – Не закрывайте и ничему не удивляйтесь.
Мы сидели вокруг стола, и ждали звонка. Хоть от кого, хоть от Павлика, хоть от Дамира. Под вечер позвонил Дамир.
– Спасибо вам. Я всё знаю. Зину перевели из палаты интенсивной в обычную. Сейчас Павлик у неё. Мне разрешили позвонить вам, чтобы упокоить. Павлик сказал, что сегодня, скорее всего, меня домой отпустят, но я сначала к Зине заеду, посмотрю, как она. Так что ждите.
– Дамир, Мухтар вернулся. Правда, набезобразничал там у тебя во дворе, и перепугал до смерти Катерину Николаевну. – Сказала Саша.
– Я знал, что он вернётся, ничего, разберёмся со всем, главное, все живы.
Настроение у нас заметно улучшилось, Саша даже попыталась настроить телевизор, чтобы посмотреть новости, но смотреть его у нас не хватало терпения, мы ждали Дамира, периодически прогуливаясь перед его домом. Мухтара больше мы не слышали.
Дамир приехал около десяти часов вечера. Всё лицо у него было перемазано зелёнкой, кругом царапины, под глазами синие круги, и огромная шишка на лбу. Мы все набросились на него, не успел он слезть с мотоцикла. Катерина Николаевна вообще чуть ли не в голос от радости ревела, хлопая его по спине. Он тоже растрогался до слёз. Пригласил нас всех в дом на чай, но Катерина Николаевна поспешила домой, сказав, что ей надо выпить успокоительного. В доме у Дамира всё напоминало о ночной схватке. Кухонное окно, с рассыпанными под ним стёклами зияло, словно распахнутая зубастая пасть. На белой печи блестели красные подтёки, половики были сгружены кучей, замочены, поверх них валялась кухонная посуда, а плафон на лампочке был по-залихватски сдвинут набекрень. Мы с Сашей хотели подобраться в доме, но Дамир махнул рукой, сказав, что завтра с утра сам потихоньку начнёт всё приводить в порядок.
– Они нам устроили настоящий ад. – Рассказал нам Дамир, когда мы сели пить чай за круглым столом в просторной комнате – Я засыпаю быстро, а Зинка, та долго ворочается, всё какие-то думки думает. И сплю я крепко. Поэтому я проснулся только тогда, когда услышал резкий хлопок рамы, выбитой этими тварями. Зинка, оказывается, встала ночью к ведру, и в это время окно со звоном вылетело, и она только успела увидеть, как огромная чёрная тень скользнула к ней, и с силой припечатала к печке. А потом вокруг неё замелькали эти бесы, она подумала, что это большие летучие мыши, я её не стал разубеждать, она так и Павлику рассказала. Я кинулся к ней, сам со сна, ничего не понимаю, да и свет выключен, ни черта не видно, только со всех сторон в меня вцепились острые зубы. Я еле продрался сквозь них к ней, попытался закрыть её от них, и рядом нащупал на полу сковородку, видать упала, когда всё это закрутилось, ну и давай их молотить. Ну как молотить, скорее отбиваться. Их было с десяток, не меньше. Павлик говорил, что на чердаке у вас слетелось с сотню их, но у нас, слава богу, было их меньше. Иначе бы не сидел я тут рядом с вами. Ох, и мерзкие твари! А потом враз они все пропали. И сидим мы с ней все в крови, на полу, в пустом доме. Я опомнился, смотрю, у неё кругом раны кровоточат, я быстро накинул на неё пальто, вытащил во двор, боюсь её одну после этого в доме оставлять, завёл мотоцикл, выкатил его на улицу, вот так и поехали мы с ней в больницу.
– Боже! – Саша покачала головой – А как сейчас Зина, ей лучше?
– Лучше. Зашили две раны на предплечье, они самые глубокие были, остальные обработали и перевязали. Она вообще хотела со мной сегодня уехать из больницы домой, да врач сказал, чтобы дня три ещё полежала, понаблюдают за ней. Уколы от бешенства и мне и ей сделали. Так что всё хорошо. Но я, конечно, очень удивился, когда Павлик меня спросил, не умётки ли это всё натворили. Я-то даже не знал, что говорить, когда вдруг в больницу полицейские приехали, чтобы меня забрать. Оказывается, это врач сообщил в полицию, что к ним поступила женщина с многочисленными резаными ранами. Спрашивают меня, а я только говорю, что не я. И не знаю, что говорить. Хорошо, что Зинка сказала про летучих мышей, мы сразу с Павликом сообразили, ну и я тоже написал, что, мол, не понял, вроде какие-то крупные летучие зверюги. А Павлик написал в протоколе, про сломанное окно, он место преступления, так сказать, осмотрел, запротоколировал. Написал, что всё перевёрнуто, и окно сломано. Так что хорошо, что вы его на свою операцию взяли. Он тоже весь искромсанный приехал отсюда, поэтому сказал, что в доме ещё несколько таких мышей оставалось, они улетели, но сначала на него набросились. Он мне сказал, что всё ещё в себя не может прийти, так его всё это впечатлило.
– Дамир, а что скажешь нам про Ивана? Нашёл он перчатку? – Спросила я.
– О, это целая история! – Дамир подлил себе ещё чайку – Иван, после того, как нашёл своего дядю лежащим в беспамятстве во дворе, а вокруг всё в разбитых стёклах, вызвал участкового, прямо ночью. Допросить Николая Портановича участковый не смог, так как тот был очень слаб. Выглядел он плохо, на самом деле, словно лет на двадцать постаревшим. Да и торопился участковый на срочное дело – неожиданно пропал следователь, который приехал к ним из области геологов искать, и ещё машину без водителя обнаружили на лесной дороге. Поэтому только всё записал со слов Ивана, и ушёл, даже не осмотрев место, где лежал Иван. Иван со слов дяди понял, что это Мухтар выпрыгнул из окна, а зачем, и куда он делся, дядя не знал. Потом утром Николая Портановича перевезли в больницу, он там месяца два пролежал, а Иван эти два месяца ни разу дома не ночевал, жил у друзей в общежитии, где и жил раньше, до того, как Николай Портанович в деревню приехал. Николая Портановича выписали из больницы только к Новому году, когда уже вокруг сугробы лежали. Иван до его приезда дом протопил, окно перестеклил, отремонтировал. Ну, и когда Николай Портанович из больницы домой вернулся, был уже порядок в доме. Иван тоже домой вернулся, дядя был плох, еле ходил даже по комнате, во двор редко выходил. А весной Николай Портанович умер. Иван после похорон долго в дом не заходил, только когда уже стаяло всё. Он уже давненько задумывался над тем, чтобы переехать в город, поступить в машиностроительный техникум, работать на заводе, в деревне его ничего уже больше не держало. Однажды, когда он очередной раз зашёл проверить дом, окрикнула его соседка, Лушникова Вера, и спрашивает, каких он квартирантов пустил. Он удивился, никаких он квартирантов не пускал, где их взять, этих квартирантов, да и задумался он дом продать. Она ему и говорит, что несколько раз видела, как по двору кто-то у него ходит. Он опять удивился, не то, чтобы он боялся, что его обворуют, воровать там нечего было, просто странно, кому тут понадобилось ходить, когда хозяев нет дома! Он внимательно оглядел всё, в сарай заглянул, дома всё проверил. Вот тогда он и увидел затоптанную в грязь странную перчатку с зеркалом. Он поднял её, огляделся, ища вторую, но перчатка была одна. Он только собрался её откинуть подальше к забору, как перчатка засияла в его руке. Вернее, не перчатка, а зеркало, которое было прилажено к ней. Он, как заворожённый, уставился на свет, который она изливала, даже подумал, что какой-то фонарик хитроумным способом в неё вшит, но нет, просто зеркало. Он сразу почувствовал смутное беспокойство внутри, тоску, или грусть, или всё вместе. Он, не раздумывая, зашвырнул её в заросли крапивы возле забора и пошагал к себе в общежитие. С того дня он не находил себе места, его как раздирало что-то изнутри, спать не спал нормально, то просыпался от кошмаров посредине ночи, то совсем без сна лежал до утра, днём он останавливался и подолгу смотрел в одну точку. Он и к фельдшеру сходил, она ему какие-то таблетки сонные прописала, да только не помогали они ему, сна как не было, так и ни не было. Мучился он так, мучился, пока ему чуть на станке палец не отрезало, когда он на рабочем месте опять в свои мысли провалился. Тогда он поделился своим состоянием со сторожем мехбригады, Кузьмичом. Тот мужик умный был, старый уже, пожил-повидал много на своём веку. Кузьмич выслушал его, и говорит, тебе надо к нашей продавщице Лильке вечером сходить, если это по её части, то она определённо поможет. Иван сначала и не понял, что он имел в виду, когда сказал, что это по её части. А потом всё понял. Лилька, она же Лилия Ивановна, была не простая продавщица, а была она ещё и пособницей тому, кто хотел хорошего жениха себе отхватить, или мужичка своего приструнить, в общем, помогала она деревенским бабам, за что и не любили её мужики. Знали, что Лилька их насквозь видит, и если захочет, в бараний рог любого согнёт. Иван тоже слышал про неё такое, поэтому с некоторой опаской постучался к ней вечером в дверь. Лилька открыла сразу, молча провела его в комнату, посадила на стул, села сама напротив него и внимательно стала смотреть в его глаза. Потом покачала головой, будто сама с собой соглашаясь, и говорит ему: « Тебе, Ваня, уехать быстрее отсюда надо, ты ведь собираешься в город? Вот и хорошо. Но перед тем, как уехать, дело одно надо сделать. Знаешь, где раньше был выгон? Так вот, иди туда в полночь, и найди подкову, только смотри, чтобы она целая была, без сколов. Возьмёшь эту подкову, и ходи с ней три дня, от себя не отпускай, чтобы она всегда на голом теле твоём была, тёплая. И в своём доме в это время живи, и не обращай внимания ни на что, чтобы там не происходило. Понял? Ни на что! Через три ночи, в полночь, выйди в огород, разденься догола и натрись земелькой, да тщательно смотри, чтобы весь был чёрный, нигде не светился. А потом иди к тому месту, куда ты бросил подклад проклятый, возьми его, и закопай где-нибудь в недоступном для других месте, а сверху подкову положи, да перекрестись, Ваня, попроси за все свои грехи прощения, за то, что в таком ритуале нечестивом участвуешь». Вот такой совет дала Лилька Ивану, он вышел от неё, не зная, плакать ему, или смеяться. Но думал он недолго, в следующую же ночь пошёл он на выгон, долго искал подкову, в колхозе оставалось всего две лошадёнки, и их давно уже не отпускали на выгон, так что было огромной удачей, что он отыскал целую подкову. Он её сразу же запрятал за рубашку и пошёл домой. Только к дому подходить, как поднялась пыль с дороги, да так, что будто кто специально её бросил ему в глаза, все глаза забила, он и моргнуть не успел. На ощупь он зашёл домой, промыл глаза, и повалился сразу на постель. А глаза жжёт, песок там ещё, видать, остался, он со стоном хотел повернуться набок, и вдруг сквозь слёзы видит, как на постели его кто-то сидит. А у него глаза слезятся, он открыть их толком не может, кто сидит рядом с ним, не понятно. Он хотел подскочить, да только тот незнакомец положил руку ему на грудь и придавил, да так сильно, что у Ивана рёбра затрещали, и дышать трудно стало. И давай его пужать, всякие картины страшные ему рисовать, если он соберётся закопать перчатку. Чем только он его не пужал! Всеми пытками, какие только существуют, всеми болезнями, которые только на белом свете есть. Попужает, попужает, а потом начинает обещать ему всяческие богатства, если он перчатку наденет, и служить будет какому–то хозяину, и имя его назвал, только Иван его не запомнил. Запомнил только, что когда тот незнакомец имя хозяина своего произнёс, Иван почувствовал, что тот его сам очень боится до мокрых портков. Иван одно только понял, что от того хозяина, кроме страха и неприятностей, нечего было и ждать. Только под утро ушёл тот мучитель от Ивана. Утром Иван задумался, а может, и вправду взять ту перчатку и не мучиться, богатство всякого себе заказать. Но он прогнал от себя эти мысли, хоть он и молодым тогда ещё был, но уже на своём горьком сиротском опыте знал, какова цена чужого богатства. Следующие ночи были ещё похлеще первой. Все черти со всех окрест слетались к нему, что только не падало ему на голову, как только не крутили и не пытали его, чего только он не наслушался, чего только не насмотрелся. Но Иван, чем больше его пытались склонить к непотребству, тем больше убеждался в том, что он правильно поступает, не продаваясь нечистой силе. А про себя решил, что лучше пусть смерть, чем служение дьяволу. Вот так и выстоял. И на следующую ночь сделал всё так, как и научила его Лилька, избавился от той перчатки. Никому он никогда про это не рассказывал, и сам постарался как можно быстрее об этом забыть. Только к Лильке ещё раз пришёл и всё как есть рассказал, чтобы узнать, ждать ли ещё ему каких испытаний. Та сказала, что он всё правильно сделал, и что теперь уже над ним не висит чёрное копыто. Он спросил, что это за чёрное копыто, она ответила, что как только он к ней пришёл первый раз, она увидела, как над его темечком висит копыто раздвоенное. То есть это проклятие такое. Когда Иван уехал в город, то тогда уже вздохнул свободно, и всё у него сложилось, как надо, и он рад, что тогда не поддался на чертовские посулы.
