Надежда Храмушина
Ледяные отражения
– Да, всё верно, я буквально на той неделе именно эти записи и перелистывал, как будто знал, что пригодятся! Оксана Родимцева. – Иван Дмитриевич погладил страницу в тетрадке, где прочитал это имя – И её сестра Галина Родимцева. Оксана родилась в одна тысяча девятисотом году в хозяйстве Выдерцы. Галина – в одна тысяча девятисотом году в хозяйстве Выдерцы. В одном году родились! Подождите. Ну-ка … нет, всё правильно. Оксана родилась второго мая одна тысяча девятисотого года, Галина родилась шестого октября, и тоже девятисотого года. Ничего не понимаю. Галина Терентьевна. Оксана тоже Терентьевна. Это что же получается, так, май, июнь, июль… Галина что, через пять месяцев родилась после рождения сестры? Какая-то нестыковка тут. Может, ошибка? Нет, вот, отец Родимцев Терентий Силантьевич, и у той и у другой. И место рождения одно – хозяйство Выдерцы.
– Если только они родились не у одной и той же матери. – Подсказала я.
Иван Дмитриевич непонимающе посмотрел на меня. Потом вытащил из нижнего ящика комода толстый чёрный фолиант, обожжённый со всех сторон, от которого до сих пор пахло пожаром. Иван Дмитриевич достал большую лупу, нашёл нужную страницу, и стал внимательно рассматривать записи.
– Нет, нету никакой ошибки! – Воскликнул он – Всё правильно я переписал. Да, странность тут большая. Может, их матери были сёстры? А, нет, чего я тут говорю, может отцы их братья?
– С одинаковыми именами? – Покачал головой Сакатов – Маловероятно. Оля права, отец у них один, он их обеих записал на своё имя. А матери разные. Что там про матерей написано?
– Так, мать. Мать – Родимцева Меланья Ивановна. У обеих. Ничего не понимаю. – Он откинулся на спинку стула и спросил меня – А почему вас они заинтересовали?
– Потому что, скорее всего, волосы между пластами принадлежат Оксане Родимцевой, старшей из сестёр. И, вполне возможно, что её погубила эта самая Меланья, когда девочке было лет пять. Потому что Оксана не приходилась ей дочерью, а только дочерью её мужа.
– Так-так. – Иван Дмитриевич забарабанил пальцами по столу – Сейчас посмотрим год смерти этой Оксаны. Если ей было пять лет, то это одна тысяча девятьсот пятый год. Смотрим.
Он живо пробегал по строчкам, водя пальцем, чтобы не сбиться. В одна тысяча девятьсот пятом году ничего не говорилось о смерти Оксаны. В начале одна тысяча девятьсот шестого года была короткая строчка напротив её имени: «Считать умершей, тела не нашли». Иван Дмитриевич смотрел на нас, поражённый до глубины души. Я ему рассказала о своём видении.
– Вот змеюка подколодная! – Не удержался он – Дитё малое загубить! Да если бы и в самом деле, её мать была в чём виновата, так дитё-то тут причём!
– Так, мне пришла тут одна мысль. – Сакатов поднял вверх палец – Иван Дмитриевич, посмотрите в книге записей смертей, в этом самом хозяйстве Выдерцы, никакая молодая женщина не умерла случайно в девятисотом году, второго мая, или около того?
Иван Дмитриевич снова уткнулся в записи. На миг он замер, потом поднял глаза на Сакатова и тихо проговорил:
– Умерла. Седьмого мая, в хозяйстве Выдерцы. Микушкина Любава Петровна. От роду ей было шестнадцать лет.
– Так. – Сакатов потёр виски – Умерла Любовь, дитё осталось, Терентий Родимцев на себя записал. Всё стало на свои места.
– А что с Галиной? Она долго жила? – Напомнила я.
– Сейчас посмотрю. – Иван Дмитриевич достал из середины стопки другую тетрадку и стал её листать – Галина Родимцева, вот она. – Он замолчал – Хозяйство Выдерцы сожгли бандиты, убили всех. Ой-ёй, господи помилуй, какая судьбинушка у семьи!
– Да уж, поворот! – Пробормотал Сакатов – Никаких концов не осталось!
– А вас в деревне ещё Галины есть? – Спросила я.
– Конечно, у меня бабка была Галина. – Иван Дмитриевич на минуту застыл на месте, потом поднял на меня глаза, полные непонимания и удивления.
– И что? – Спросила я его, не понимая, что его так удивило, а может, даже напугало.
– Мою бабку приняли в свою семью Поспеловы, и всё, что касается её детства, это тайна, покрытая мраком. Она записана как Поспелова Галина Ивановна, да только запись эта сделана в одна тысяча девятьсот семнадцатом году, когда ей было уже семнадцать лет.
Он стал лихорадочно перебирать свои тетрадки, они летели во все стороны, но он, словно не замечал этого. Наконец он нашёл, что искал, открыл и стал читать. Потом снова откинул от себя. Помолчал немного, потом продолжил:
– Потом в двадцатом году она вышла замуж за моего деда, Виктора Николаевича Лепихина, он тогда ещё путейцем работал. Вот так. Получается, что Оксана была сводной сестрой моей бабки Галины.
– А она ничего вам такого не рассказывала? – Спросил Сакатов – Может, что вспомните.
– Ничего. Она от нас отдельно жила, меня больше привечала другая бабка, со стороны отца, с ней я вырос. Может, в письмах что найду! – Иван Дмитриевич подскочил – Я же письма сложил в коробку. Только надо там разбираться, письма и от отца с фронта там, и от брата из армии, даже от меня матери из армии и из ремесленного училища у нас все хранятся, и бабке от деда есть. Надо посмотреть, может, в них что найду. Хотя, что там может быть! Они все написаны тогда, когда бабка Галина уже старой была. – Он уныло махнул рукой – Но всё равно посмотрю, на всякий случай. Сегодня и разберу их. Вы же завтра здесь ещё будете?
– Да, конечно. – Кивнула я – Нам ещё надо тут одну вещь сделать, Люба нам обещала.
– Какую вещь? – Насторожился Иван Дмитриевич.
– Деревянную руку из черёмухи, которая растёт на кладбище.
– Ну-ну. Значит, всё-таки она нашла тех, кто ей поверил. Ладно, сделаю, я один тут и столяр и плотник. Только нарисуйте мне, как эта рука хоть выглядеть должна. И размеры.
Иван Дмитриевич пододвинул к Сакатову листок и карандаш. То быстро набросал рисунок руки, я посмотрела, вышло очень даже не плохо.
– Понятно хоть? – спросил Сакатов – Может ещё под каким ракурсом нарисовать?
– Зачем бумагу переводить, – ответил Иван Дмитриевич – всё и так понятно, разберусь.
Мы попрощались с Иваном Дмитриевичем, и вышли на улицу.
– Страшные семейные тайны. – Сказал Сакатов.
– С семьёй всегда так. – Поддержала я его – Кругом тайны, и одни проблемы.
Глава 3. Ночной костёр.
На улице я вспомнила, что Иван Дмитриевич, когда мы днём его встретили на пастбище, говорил про какой-то костёр, который хотел разжечь Юрий, внук Антониды. Я снова вернулась к Ивану Дмитриевичу и спросила про Юрия.
– Не знаю, где он теперь, я ведь даже и фамилию его не знаю. Антонида-то сама была из Камышлова, там жила, да когда это было! Семьдесят лет назад! Её внук может в Камышлове и не жил никогда, а в другом месте. – Он задумался – Постой-ка, а ведь он тогда остановился в доме у Маньки, может он адрес свой оставил? Надо вам у Наташи спросить. Я думаю, она ещё бабкины бумаги не перебирала, и ничего не успела выбросить.
– А он Вам что-нибудь говорил конкретное про костёр? Что за костёр?
– Да я его вполуха слушал! Трындел, как горошина в… В общем, болтал много, без умолку.
– Ну хоть что-нибудь!
– Говорил, вроде, что надо самому через костёр перешагнуть. Что, вроде, сам перешагнёшь, а тот, кто прицепился, сгорит. – Иван Дмитриевич сплюнул – Тьфу ты, может и не так! Сейчас вам наговорю, а всё не так окажется, подведу вас тут. Но я ему не очень-то доверял. Шарлатан он.
Больше ничего он вспомнить не мог, поэтому я снова вышла на улицу, подошла к Сакатову и передала ему то немногое, что узнала от Ивана Дмитриевича.
– Надо Ане позвонить и сказать, что мы узнали. – Сакатов достал телефон и набрал номер. – Она поможет нам связать вместе и костёр, и волосы. Алло! Аня, доброго вечера! Да, мы уже на месте. Стоим вот на перекрёстке, думаем. Конечно, нам опять нужна твоя помощь. – Сакатов всё подробно рассказал Ане, потом повернулся ко мне и сказал – Сейчас я переключусь на громкую связь, чтобы и ты тоже слышала.
– Оля, – из телефона раздался голос Ани – что касается костра, то сегодня вам его действительно надо жечь всю ночь.
– Зачем? – Удивилась я.
– Сейчас очень опасное время для внучки Марии Кондратьевны. Не зря её бабка предупреждала. Она тоже, как когда-то и Вера, может бессознательно переступить порог той двери, услышав зов.
– Так дождя же нет. – Возразила я – Дверь появляется только в дождь.
– Не сомневайся, дождь, когда он понадобится, пойдёт, даже если он будет лить только над одним конкретным двором. Поэтому запаситесь терпением и дровами, и посреди провала зажгите костёр. Это только на одну ночь. Главное, чтобы тот, кто стоит за дверью, боялся даже носа высунуть наружу, и не звал никого к себе.
– Так нам в провале надо костёр жечь, или во дворе? – Не поняла я.
– В провале. Представь на минуту такую картину – дверь, которая совершает полный оборот вокруг своей оси, и вращается она только в одном направлении. Она проходит через три условных комнаты. Первая комната – это место, созданное таинственной сущностью, куда он заманивает людей, назовём его параллельный мир. Вторая комната – это провал возле деревни Шумилово. И третья комната – это двор Марии Кондратьевны. Ход такой двери – параллельный мир – провал – двор Марии Кондратьевны – параллельный мир. То есть, дверь во дворе Марии Кондратьевны ведёт напрямую в параллельный мир. Поняла? Но если ты разожжёшь костёр в провале, то через него не возможно будет попасть во двор Марии Кондратьевны.
– Господи, как всё сложно! – Проговорила я – Но вроде до меня дошло.
– Провал возле Шумилово является в своём роде ловушкой, чтобы открывать двери в других местах.
– Ты хочешь сказать, что такие двери ещё и в других местах могли возникнуть? – Спросил Сакатов.
– Любой предмет, выносимый из провала, является сигнальным маячком для открытия двери в параллельный мир. Но, видимо, должны быть ещё соблюдены какие-то дополнительные условия, иначе в каждом дворе вокруг провала появлялись бы такие двери, и постоянно бы люди в них пропадали. Какие это условия, не знаю, но если всё вместе не сойдётся, то дверь не появится, зато обязательно что-то негативное выплеснется. Ритуал закрытия пути в наш мир, который я вам отправила, как раз и закрывает проход в наш мир разных неприятных сущностей. И не позволяет им творить разные безобразия.
– Значит, мы эту сущность не уничтожим, а только дверь закроем? – Спросила я.
– Да, получается так. Я думаю, он к тебе всё равно выглянет, посмотреть, надо быть настороже.
– Звучит не очень. Я не хочу его видеть. – Расстроилась я – Вдруг он напоследок меня к себе затащит?
– У тебя есть сильный оберег для таких случаев. Он же у тебя с собой?
– Да, с собой. – Я на всякий случай проверила в кармашке мою красную тесёмочку, всё в порядке, она со мной.
– Вот и не отпускайся от него. Вам завтра вытешут деревянную руку? Хорошо, значит, на следующую ночь ты уже сможешь провести ритуал изгнания нежити из шумиловского провала, и тогда его спокойно засыплют землёй, и всё, никакого провала больше не будет.
– А как же останки Оксаны? Их там оставить? – Спросил Сакатов.
– Лучше, конечно, было бы подхоронить их к её сводной сестре. Заупокойную службу в церкви закажите.
– Аня, а если там не такая нечисть, какая водится в колодцах? – Забеспокоился Сакатов – И на неё не действует твой ритуал.
– У меня пока нет других вариантов. Необычный у вас там случай, ничего не могу найти похожего. Но ищу. Оля, ты мысленно попроси помощи у Антониды, она с этим провалом ближе всех была знакома, может, она тебе какую подсказку пошлёт.
Мы пошли к дому Марии Кондратьевны. Там всё так же толпился народ, батюшка уехал, Наталья Михайловна стояла с женщинами во дворе. Мы ей сказали о том, что ночью нам надо поддерживать костёр, чтобы дверь не появилась, поэтому мы пойдём сейчас к провалу, хоть веток пособираем для костра.
– В лесу такая сырость, какие там дрова! – Сказала она – Я сейчас договорюсь с Меньшиковым Васей, мы нагрузим на его Газельку березовых дров и отвезём к провалу. У бабушки в дровеннике дров полно. – Она вздохнула – Они ей больше не нужны.
Она ушла, а к нам подошла Валентина Тарасовна, она отвела нас в сторонку и зашептала, схватив меня за руку и притянув к себе:
– Свечи гаснут! Просто напасть какая-то, батюшка даже головой покачал, никогда такого не бывало! Только успеваем зажигать.
– И что это значит? – Недоумённо спросила я – Какая-то плохая примета?
– Ещё какая плохая! Ещё один покойник будет! – Валентина Тарасовна красноречиво посмотрела на меня – До сорока дней.
– Может, они гаснут оттого, что дверь в дом открыта, сквозняк в доме. – Попыталась я её успокоить.
– Какой сквозняк! – Она сердито дёрнула меня за руку – Говорю тебе, заберёт она ещё одного за собой! Надо ей тапки переодеть.
– Марии Кондратьевне? – От её слов у меня волосы зашевелились на затылке – Зачем?
– Чтобы не забрала с собой никого, это старики так делали раньше.
– И что, это помогает?
– Помогает! Да только Наташка не разрешает, говорит, что эти тапочки Маня сама выбрала, и велела именно в них её похоронить. Удобные, говорила. – Она снова потянула меня за руку – Поговори с ней!
– Хорошо, попробую. – Кивнула я – А кто переодеть-то должен? Наталья Михайловна?
– Нет, милая, тебе придётся.
– Мне? – Я вздрогнула – А почему мне?
– Порядок такой, тапки должен переодеть незнакомый покойнику человек. Ты ведь Маню при жизни не знала? – Она заглянула мне в глаза.
– Ну, я слышала про неё, мы буквально вчера о ней говорили. – Я растерялась – Так что я про неё много знаю.
– Вот и хорошо! – Удовлетворенно покачала головой Валентина Тарасовна – Я пойду, другие тапки ей подберу. А ты с Наташкой поговори.
Она заковыляла в дом, а я повернулась к Сакатову, который был свидетелем нашего разговора. Он тоже, как и я, выглядел растерянным:
– Оля, ну, может, и на самом деле есть такая примета! Там же в доме ты не одна будешь!
– Сакатов, ты ведь тоже не знал Марию Кондратьевну при жизни, может, ты поменяешь ей тапочки?
– Так я же мужчина, неудобно всё-таки!
– Сакатов, мы говорим про тапочки! – Рявкнула я на него.
– Ладно, ладно! – Он миролюбиво поднял ладони вверх – Если уж так надо, я могу, если никто не будет против.
– Никто! – Отрезала я и вышла на улицу.
Из-за поворота показалась машина, в кабине которой, рядом с водителем сидела Наталья Михайловна. Газель подъехала к воротам, с водительского места к нам лихо выпрыгнул молодой парень, он весело посмотрел на нас с Сакатовым и спросил:
– Это у вас сегодня костёр намечается?
– У нас. – Ответила я – А как Вы до провала доедете? К нему же дороги нет! Кругом лес.
– До самого провала не доехать, но максимально близко я смогу встать, метрах в пятидесяти, а там придётся нам дрова на руках таскать. Ничего, перетаскаем. Кстати, Василий! – Он протянул руку Сакатову и кивнул мне.
Он снова залез в кабину и сдал задом во двор, к самой поленнице. Мы начали скидывать дрова в кузов, а Наталья Михайловна ещё и целый мешок бересты набила. Сакатов поехал вместе с Василием к провалу, чтобы там разгрузить дрова, а я сказала Наталье Михайловне о том, что надо поменять тапочки у её бабушки.
– Господи, ну это же полный бред! Бабушка сама собрала себе похоронный узелок, и мне столько раз повторила, что именно в этом её должны похоронить! – На глазах у неё навернулись слёзы.
– Я тоже считаю, что это бред. – Я согласилась с ней – Но, видите ли, есть ещё такое понятие, как коллективное бессознательное, слышали ведь, наверное. Если все будут об этом думать, обязательно что-нибудь случится. Люди порой сами притягивают к себе беды.
– Да, да. – Она вздохнула и посмотрела на меня – Ну что, поможете тогда?
– Конечно. – Ответила я, про себя чертыхая Сакатова, который так удачно уехал с дровами.
Мы зашли в дом, где нас уже ждала Валентина Тарасовна, держа в руках стоптанные серые тапки. Посреди большой комнаты на табуретке стоял гроб, в котором лежала Мария Кондратьевна. Её восковое лицо было безмятежно спокойно. Пахло свечами и ладаном. Я подошла к гробу, вздохнула, чуть не задув свечу, осторожно откинула белое узорчатое покрывало и легко сняла с её ног лаковые коричневые туфли. Потом надела на её холодные ноги тапки и быстро накинула покрывало обратно. Сердце моё учащённо билось, руки дрожали, но я постояла возле гроба ещё минуту, прежде чем выйти из дома. На улице, глотнув свежего воздуха, я расслабилась. Ну вот, ничего страшного не произошло. Моя бабушка всегда мне говорила, что надо бояться живых, а не мёртвых. Эх, бабушка, если бы ты видела то, что видела я, ты бы так не говорила!
Я вышла со двора, снова села на лавочку возле дома. Ко мне подсела Наталья Михайловна.
– Спасибо Вам, Ольга Ивановна. – Она положила свою руку на мою – Что помогаете нам, что приехали сюда. Очень важно, когда есть поддержка. И сегодня вот будете всю ночь у костра караулить. – Она заплакала.
– Ну что Вы! – Я сжала её руку – Люди должны помогать друг другу. Всё будет хорошо. Ваша бабушка прожила долгую жизнь, теперь она обрела покой.
– Да, я всё понимаю. Она ведь всю жизнь была рядом со мной. До четвёртого класса я у неё постоянно жила, родителям некогда было мной заниматься, они по комсомольским стройкам всё ездили, жили то в общежитии, то вообще в палатках. Потом они, наконец, получили квартиру, забрали меня к себе, но все летние каникулы я всё равно жила у бабушки. Да и отношения у меня с родителями как-то не особо тёплые были, а потом они вообще переехали на юг, я их и вижу-то раз в пять лет. Бабушка для меня всю жизнь так и оставалась самой родной.
Послышался звук мотора. В конце улицы появилась Газель. Сакатов выпрыгнул из неё и пошёл к нам. Василий помахал нам рукой и поехал домой.
– Мы прямо на дно провала дрова стаскали. – Сказал нам Сакатов – Должно хватить. Луж на дне уже нет, но сыро. Ничего, огонь всё подсушит.
– Пойдёмте, у тёти Вали поужинаем. – Наталья Михайловна встала и пошла звать Валентину Тарасовну.
– Оля, надо будет потеплее одеться. Знаешь, в провале гораздо холоднее, чем на поверхности.
– Так мы же костёр разожжём! Я, наоборот, думаю, что там будет жарко, как в аду.
– Ты давай поосторожней с определениями!
Валентина Тарасовна, появившаяся из калитки, тут же радостно мне сообщила:
– Перестали свечи тухнуть, и чадить перестали! Слава богу, всё как надо сделали! Пойдёмте, поедим. Я вам и с собой соберу узелок. Вдруг проголодаетесь.
– Оля, так ты сама…? – Сакатов прижал к груди руки, словно ангел на картинке.
– Сама. – Сухо ответила я и пошла за Еленой Сергеевной – Перестань счастливо улыбаться, мы же на похоронах!
Кроме нас, за столом собралось ещё много народа. Мы с удовольствием поели наваристого борща с деревенской сметанкой, была ещё и жареная рыба с пюре, пироги с луком и яйцом, сладкие пироги. Видимо, в приготовлении еды участвовала вся деревня. Сначала помолились все, а потом ели молча, изредка перекидываясь парой-другой фраз. Мы с Сакатовым уже поели, но из-за стола нам было не выбраться, так как мы сидели на самой середине лавки, к которой был вплотную придвинут обеденный стол.
Когда трапеза была закончена, мы с Сакатовым стали собираться к провалу. Наталья Михайловна принесла наши сумки, и мы смогли переодеться. Когда Сакатов вышел с веранды, где его поселила хозяйка, я рассмеялась. На нём был толстый свитер, а поверх него он ещё надел куртку.
– Смейся, смейся! – Он похлопал себя по карманам – Посмотрим, что ты ночью будешь говорить! В провале и вечером-то было холодно, а ночью ещё холоднее будет. Так, спички здесь, фонарик, здесь, блокнот, карандаш. Телефон зарядился. Крестик на мне. Ну всё, можно идти. Кстати, посмотри в окно.
– И что там?
– Дождик. Прямо как по заказу. Бери зонтик. У меня капюшон, мне никакой дождь не страшен.
Мне пришлось доставать из сумки зонтик, но когда мы вышли на улицу, на нас упало, буквально, всего несколько капель.
–Оля, посмотри на забор у малинника. – Тихо сказал мне Сакатов – Это что ещё у нас тут за гость такой важный?
На низеньком заборе, между ветками малины, сидела, нахохлившись, большая чёрная птица. Она, не мигая, смотрела на меня, и я даже вздрогнула от неожиданности.
– Это во́рон. – Снова тихо сказал Сакатов – Просто классический образец. Красавчик какой.
– Красавчик-то он красавчик, да с чего ему тут сидеть? – Удивилась я – Тебе не кажется это подозрительным? Не думаю, что он домашняя птица.
– Может, покойника чувствует.
– При чём тут покойник?
– Говорят, что они покойников заранее предчувствуют. Нет, ну ты посмотри, до чего хорош! Знаешь, во́роны очень мудрые птицы. Они узнают себя в зеркале, а это, Оля, признак самопознания. Так сказать, тест на интеллект. И у них, как и у людей, тоже есть ритуал прощания со своими умершими родичами. Подожди, я кое-что возьму с собой, ночь предстоит бессонная, вот я тебе и прочитаю одну занятную историю, как раз по теме, если конечно, позволит моё зрение и яркость нашего костра.
Он вернулся к себе на веранду, и оттуда вышел с небольшой книжечкой, которую положил в боковой карман рюкзака. К нам подошла Наталья Михайловна, и мы снова пошли по улице к ближайшему лесу, который начинался прямо за огородами. Она опять проводила нас до того же места, как и в первый раз, пожелала нам спокойной и безопасной ночи, а мы ей пожелали не выходить из дома в дождь, чтобы не рисковать, после чего мы потопали по лесу к месту нашей стражи.
В лесу было уже темно, и как-то по-особому тихо. Хруст поломанных сучьев под нашими ногами разносился, как набат. Где-то наверху мы слышали шелест редких капель, но до нас они не долетали. Мы вышли на уже знакомую нам поляну, и провал призывно замаячил перед нами, как тёмное зловещее пятно, выползшее погреться на поверхность.
Мы спустились вниз, и я увидела аккуратно сложенную поленницу рядом со спуском. Под нижними полешками были подложены две толстые ветки. По тому, как профессионально была сложена поленница, я сделала вывод, что это точно не дело рук Сакатова. Посреди провала лежало короткое толстое бревно.
– Это Василий принёс, чтобы нам было, где сидеть. – Пояснил Сакатов, показывая на бревно – Располагайся, я сейчас мигом разожгу костёр, сразу светлее будет. То мрачновато тут.
– Интересно, а с какой стороны появится дверь? – Спросила я – Мне бы не хотелось к ней спиной сидеть. Представляешь, щупальце тихо вылазит…
– Оля, завязывай на меня жуть наводить. Не хочу даже представлять. Надо наоборот, позитивный настрой излучать, притягивать хорошее.
Он соорудил пирамидку из поленьев, натолкал внутрь её бересты, поднёс зажжённую спичку, и огонь моментально вспыхнул, устремившись вверх по сухим дровам. Огонь лизал белые бока поленьев, и делал это очень энергично, они просто моментально все почернели, разбрызгивая искры на всю высоту провала.
Напрасно Сакатов надеялся, что огонь прогонит мрачность тёмного провала. Огонь освещал только самую середину провала, а сами стены стояли в полумраке. И это ещё не всё. Зловещие тени запрыгали по каменным стенам, выхватывая на короткий миг фантастические образы, будто выступающие из древних камней на нас со всех сторон.
– Тебе не кажется, что стены не такие уж тут и ровные? Такое впечатление, что на них что-то высечено. – Тихо сказала я, поёживаясь от фантасмагорических картинок.
– Щупальца, как ты и заказывала! – Сакатов подложил ещё два полена в костёр – Оля, мне кажется, мы мало дров привезли. Посмотри, с каким удовольствием их поедает огонь, с каким аппетитом! Так нам и на полночи дров не хватит. Давай я схожу хотя бы мокрых веток пособираю. Будем сухие и мокрые пополам бросать, чтобы надольше хватило.
– Я не останусь тут одна. – Я встала с бревна – Пошли вместе. Пока ведь не ночь, костёр и один погорит тут. А вдвоём мы больше дров натаскаем.
Мы почти целый час таскали на дно провала ветки и тоненькие поваленные деревца. Потом совсем стемнело, в таком ночном лесу уже не пособираешь ветки, и мы сели на бревно поближе к костру. Как и говорил Сакатов, в провале было совсем не жарко. И если от костра шло тепло, то спине и иже с ней, было холодно. Позади нас была навалена куча веток. Чтобы ветки именно позади нас разместить, я настояла, потому, как мысль об открывающейся позади меня двери не давала мне покоя.
Мы сидели с Сакатовым на дне глубокой ямы, высоко над нами было звёздное небо, а вокруг нас плясали жуткие фигуры на стенах. А потом добавились звуки. Будто песок сыпался, потом, как будто под чьими-то ногами скрипела галька, скатывались камушки, то по одному, а то и сразу несколько. А потом зазвучал колокол. Далёкий, глухой, не было никакой мелодии, просто были удары через одинаковые промежутки времени. Сакатов достал телефон и сообщил, что полночь.
– Откуда тут колокол? – Спросила, прислушиваясь, я.
– Никакого я колокола не слышу. Главное, не заснуть. – Добавил он.
– Нет, главное – это утром проснуться живым и снова здесь. – Ответила я.
У меня отчаянно закололо в пальцах. «Началось» – подумала я. Огонь костра вдруг прижался к земле, словно нашкодивший щенок, языки его перестали подниматься выше поленьев. Я обернулась. Мне показалось, что ветки позади меня зашевелились, и одна из них ткнулась мне в спину. Я толкнула локтём Сакатова в бок, но он словно замер, уставившись в костёр. Я провела перед его открытыми глазами рукой, но он не отреагировал. Так, понятно. Считай, я теперь тут одна. Я поднялась, дотянулась до лежащих рядом с Сакатовым полешек и подкинула сразу три штуки в костёр, но огонь не накинулся на них жадно, как делал это раньше, а чуть тлел. Я повернулась спиной к костру и стала всматриваться в темноту.
На тёмной стене передо мной начал медленно проявляться ещё более тёмный круг. Потом в нём стало видно неяркое мерцание, словно светящиеся нити расползлись по пятну. Тонкие светлые полоски становились шире, потом свет стал больше походить на подсвеченную изнутри дымку. В тёмном пятне появилась перспектива – появилось ощущение, что это был тоннель, уходящий в глубины земли. От пятна потянуло холодом, и появился дым, вернее морозный парок, как от тёплого дыхания зимой. Прямо на границе каменной стены задрожала и появилась серая фигура в длинном балахоне и с распушенными волосами. Вспыхнули зловещими огоньками два глаза. Я присела и достала из костра горящую ветку. Руки мои обожгло горячее дерево, но я крепко вцепилась в неё.
– Ты опять пришла ко мне, Меланья. – Раздался бесцветный женский голос – Ступай к себе, в свою ночь, нет тебе прощения, и никогда не будет.
– Почему? – Спросила я.
– Никогда! – Голос стал визгливым – Никогда! Ты будешь страдать вечно! И даже этого будет мало!
– Но своим прощением ты поможешь не только Меланье, но и себе.
– Страдай, проклятая, страдай, испей до конца той горькой водицы, которую пью я!
– Уже ничего не вернёшь, мы похороним твою дочь, она не будет забыта, она будет тебя ждать там, где вечное умиротворение. Прости Меланью, помоги всем.
– Ты кто? – Глаза в тёмном мраке хищно сверкнули – Ты кто? Как ты посмел прийти сюда!
– Позволь прощению очистить тебя, тебе самой будет от этого легче, не мучай больше, ни себя, ни Меланью.
– Не мучай себя? Что ты знаешь о мучении? – Раздался дикий хохот, который прокатился по провалу, словно озверевший вихрь, и тут же сменился хищным шепотом – Иди ко мне! – Голос зазвучал прямо у меня в голове и ветка выпала у меня из руки – Иди, иди, протяни мне свою руку, я покажу тебе другую жизнь, мы вместе будем смотреть на тех, кто теперь расплачивается за грехи, которые совершил на земле. Иди ко мне.
Я очнулась оттого, что моя нога провалилась в кучу скиданных веток. Голос призыва звучал во мне настойчиво, и я на четвереньках поползла по веткам к тёмному пятну. И вдруг в боку у меня словно разгорелся жаркий огонь. Но тут же холодная чёрная лапа, выскользнувшая из тёмного провала из-за спины Любавы, схватила меня за плечо и потащила к себе. Я прижала руку к пылающему боку, и рука моя нащупала оберег. Моментально наваждение схлынуло от меня, я отшатнулась назад и прижала оберег к сердцу. Раздался громкий крик, и тёмное пятно закружилось в диком темпе, раскидывая клочки тумана во все стороны. Жуткая лапа соскользнула с моего плеча и исчезла в темноте вихря. Крик становился всё тише и тише, и, наконец, смолк. На серой стене выступили мелкие серебристые кристаллики.
Я упала прямо на ветки. Лицо моё горело от царапин, руку жгло, а в голове был шум, будто я неслась по длинному тоннелю с бешеной скоростью. Но я прижимала к себе оберег, как утопающий цепляется за соломинку. Опять послышался шум пересыпающегося песка, посыпались камни. Я с трудом подняла голову и посмотрела на то место, где исчезло пятно. Но пятна не было. Я повернула голову, и посмотрела на противоположную стену. Чёрт! Так и есть, теперь тёмное пятно начало проступать с другой стороны. Я выползла из кучи веток и, цепляясь за бревно, встала.
Снова в пятне замерцал свет, но разгорался он долго, и фигура в балахоне не показывалась. Зато было слышно, как там, в тёмном тоннеле, свистит ветер, иногда мелькали длинные тени. Раздался неясный шепот, снова заклубился морозный парок, стало светлее, и из тумана снова выплыла фигура в балахоне, который колыхало от ветра, летящего из длинного чёрного коридора. Я сделала несколько шагов к ней, и она опять сказала безжизненным голосом:
– Ты опять пришла ко мне, Меланья. Возвращайся в свою ночь. Я не прощаю тебя.
– Прости меня, а я прощаю тебя. – Я постаралась унять дрожь в голосе, но у меня это не очень получалось – Нам больше нечего с тобой делить. Давно умерли те, кого мы любили, не осталось уже никого на земле, кто нас помнит.
– Пусть там никого не осталось, но я помню! И никогда не забуду. Никогда! Я прокляла тебя, и прокляну ещё сотни раз. И буду проклинать до тех пор, пока могу произнести это! Ты погубила её, я не могу дотянуться до неё, я не могу её позвать к себе! Проклинаю тебя! Тысячу раз проклинаю тебя и весь твой род!
– Любава, если ты отпустишь меня, я буду вечно молиться за тебя и за твою дочь. – Раздался рядом со мной женский голос.
Я вздрогнула и повернулась на голос. Рядом со мной стояла бледная полупрозрачная женщина. Это была она, Меланья, которая тогда шла по полю с двумя девочками. Она протягивала к тёмному пятну тонкие руки.
– Любава, мне нет покоя. Но и тебе нет. Прости меня, прости! Ненароком я погубила её! Она так быстро кинулась за этим утёнком в реку! Да, я слышала позади себя всплеск, я закрыла глаза, думая, что так будет лучше для всех, что она больше не будет мне напоминанием о грехе моего мужа. Но я не смогла безучастно стоять, я бросилась к ней, я пыталась её спасти, но было уже поздно! До конца своей жизни, каждую ночь я просыпалась от своего крика! Каждую ночь я снова и снова вытаскивала её из реки, и каждый раз она лежала передо мной мёртвая на берегу! Один только грех на мне – я побоялась, что Терентий заподозрит меня, и не похоронила её. Прости меня, Любава!
