Н. Черняк
Досье без названия
Глава седьмая.
27.01.2016. Записи Камилль Руше
Человек, который ничего не говорит, если настаивать, и много рассказывает, если ничего не спрашивать.
Чтобы скрыть лист, нужно найти лес. Чтобы скрыть труп, нужно как минимум два. А как скрыть яд?
Надо поговорить с кем-то, кто знает, что такое ненависть.
28.01.2016, Париж. Квартира Юдифь
Она пришла вовремя, но Рафаэль уже был на месте и снова читал биографию Сислея. Он молча протянул ей мобильный телефон и вернулся к чтению. Хотя он не обращал никакого внимания на то, что и как она делала, и никак ей не помогал, Камилль довольно быстро справилась сама подключиться к разговору Моисея и Гедеона. Только когда это произошло, Рафаэль оторвался от книги, взял свой компьютер и вступил в разговор, произнеся условленную фразу.
Камилль: Гедеон, время пришло. Кто-то должен им сказать. Надо только решить кто: вы или я. Что бы вы предпочли?
Гедеон: это ваша версия, вам и говорить.
Камилль: Ари был геем.
Моисей: Я ничего не знал
Гедеон: Мы узнали в декабре.
Рафаэль: Я не был уверен, но мне казалось, что это возможно.
Камилль: Гедеон, если он вам признался, значит у него кто-то был, и нам надо найти этого человека. Я не могу поверить в то, что он просто захотел всё вам рассказать. Чтобы он решился на подобный шаг, в его жизни что-то должно было измениться.
Гедеон: да, вы правы, но мы ничего не нашли в его дневнике – ни имени, ни места встречи, ничего конкретного.
Камилль: Я могу его прочесть?
Моисей: конечно, он среди документов, о которых вы просили
Камилль: Тогда я вас оставлю. До скорого.
Они быстро попрощались, и Рафаэль забрал у нее телефон.
– Почему вы не сказали мне вчера, что что-то подозревали? – спросила она.
– Это были всего лишь мои домыслы, и они могли помешать вам составить его портрет. А как вы поняли, что он гей?
– Просто изучала Гедеона. Он очень странно себя вел для человека, у которого только что погиб единственный сын. Там точно было что-то еще.
– Хотите прочесть дневник Ари?
– Да, конечно.
Некоторое время он рылся в коробках и потом вернулся за стол с маленькой зеленой тетрадкой.
– У него была одна на каждый год. Это прошлогодняя.
– Он писал каждый день?
– Время от времени. Он говорил, что фиксирует только то, что ни в коем случае не хочет забыть.
– Можно я буду записывать? Или это запрещено?
– Записывайте, но не носите с собой и будьте осторожны.
– Нет-нет, это будет понятно только мне, – сказала она и сразу же разделила страницу блокнота на две части, которые представляли для нее правую и левую руку Рафаэля. Хорошо запомнив всё, что могло помочь узнать его среди сотен других людей, теперь она механически зарисовывала только ей понятные особенности, одновременно сосредоточившись на тексте дневника.
Дневник Ари в переводе Рафаэля
14.02
Как же трудно переносить одиночество. Или просто сдаться и, как все, следовать традиции в день Святого Валентина быть с кем угодно, только бы не одному? Нет, я давно всё для себя решил, даже если придется прожить одному всю жизнь.
15.04
Не могу описать, что со мной происходит. Видел его урывками всего несколько минут и даже не знаю, отличаюсь ли для него от всех остальных. Уже несколько дней думаю только о нем. Не знаю, встречу ли его снова. Надо заставить себя жить, а не ждать, что это вдруг случится.
9.06
Сколько встреч мне нужно, чтобы просто попросить телефон? Моя мнительность – вот настоящая пытка; неспособность предпринять хоть что-нибудь. Если я ему неприятен, он даже не сможет показать это слишком явно. А я боюсь, что после этого никогда больше не увижу, как он мне улыбается. Так хочется верить, что он улыбается именно мне.
10.09
Руки дрожат. У меня есть его телефон, и он сам мне его дал. Он всё понял и просто подарил возможность что-то изменить в моей жизни. И в его тоже.
22.09
Не хочу ни с кем делиться и в то же время хочу, чтобы все знали. Нужно рассказать родителям, они должны узнать до того, как это станет известно всем.
30.10
Я готов всем пожертвовать, чтобы мы были вместе. Но готов ли он? Нам обоим есть что терять, но кому больше? И мы не можем вечно скрываться.
21.11
Или надо жить открыто, или всё это прекращать. Что бы ни было, я точно знаю, что умру без него. Но я, возможно, не смогу ни заставить его принять мою жертву, ни убедить его пожертвовать собой.
19.12
Полночь. Если ничего не сорвется в последний момент, через несколько часов я наконец его увижу. Мы улыбнемся друг другу и просто скажем «добрый день». Больше не могу ждать. Надо всё менять.
26.12
Всё решено. В следующий раз мы встречаемся у меня, и плевать на последствия. Больше не могу выносить такую жизнь, когда невозможно нормально перезваниваться и хранить переписку, потому что кто-нибудь может что-нибудь обнаружить.
Рафаэль закончил читать и посмотрел на Камилль. Она сидела неподвижно, сжавшись всем телом и закрыв лицо руками, явно полностью сосредоточившись на услышанном. Только редкие движения пальцев свидетельствовали о том, что она напряженно размышляет. Рафаэль уже привык к этому и ждал, когда она очнется, опустит руки и начнет задавать свои странные вопросы.
Но в этот раз она просто встала и, не говоря ни слова, пошла к двери. Прежде чем выйти из комнаты, она несколько раз замирала, хотя ее пальцы продолжали двигаться. Казалось, она не может сделать следующий шаг, пока не рассмотрит очередную гипотезу. Она была похожа на дирижера невидимого оркестра, который пытается добиться идеального исполнения. Рафаэль подумал про себя, что никогда не видел столь безумного и одновременно столь нормального человека.
Когда она все-таки ушла, сверху не доносилось ни одного звука, и Рафаэль понял, что ей надо было что-то обдумать. Она вернулась раньше, чем в предыдущие дни, и была настолько поглощена своими мыслями, что и во время обеда тоже молчала. Закончив есть, она дождалась, пока его тарелка опустеет, и распорядилась:
– Прочтите еще раз.
В этот раз она всё время оставляла в блокноте какие-то значки, ей одной понятные заметки, заполнявшие страницу. Она заставляла его повторять без остановки; он сбился со счета, сколько раз, дочитав дневник, сразу получал тот же приказ начать сначала. Снова и снова она слушала эту короткую исповедь, и стоило Рафаэлю чуть изменить перевод, как она немедленно его останавливала и требовала объяснений, этимологического разбора и любых возможных подсказок. Когда же наконец текст был, кажется, выучен наизусть, она надолго погрузилась в свои загадочные записи, а потом не глядя на Рафаэля сказала:
– Мне нужно две вещи. Во-первых, наиболее полный календарь Ари за прошлый год. Это секретная информация?
– Нет, вы сможете его увидеть.
– Отлично. И во-вторых, я хочу, чтобы вы сравнили его календарь с календарем вашего брата.
– Зачем это вам нужно?
Камилль подняла глаза от своих заметок.
– Я хочу быть уверена в том, что мужчина, о котором пишет Ари, не Грэг.
Впервые с тех пор, как они познакомились, он вышел из себя.
– Вы сумасшедшая? Это невозможно.
– Ну так докажите. В дневнике нет ничего, чтобы могло бы опровергнуть эту версию. Скорее наоборот, в нем много косвенных деталей, которые могут ее подтвердить.
– Каких, например?
– Вполне возможно, что Ари все эти годы оставался один, потому что у него не было никакой надежды быть с вашим братом. И возможно, они могли где-то пересекаться. Обоим было что терять, и оба, видимо, никак не могли открыто жить вместе. Ну и самое важное: в конце концов они оба оказались в квартире Ари, где и погибли.
– Это всего лишь ваши выдумки.
– Конечно, я совершенно согласна, только докажите, что я ошибаюсь.
– Из-за вас мы только теряем время.
– Да прекратите на меня злиться! Ни за что не поверю, что вам самому это не приходило в голову. Вас ведь раздражает только то, что я тоже об этом подумала. И вместо того, чтобы орать, подготовьтесь лучше обсудить значительно более простую гипотезу.
– Это какую же?
– Если это не двойное самоубийство, если это не убийство по страсти и самоубийство, тогда самым простым было бы предположить, что кто-то третий убил их из ревности, страсти или страха. Докажите мне, что Ари был просто ваш старый друг, а не бывший любовник. Я хочу, чтобы проверили, как вы провели не только прошлый год, но и все предыдущие.
– Из соображений безопасности вы не должны были обсуждать со мной одним версию, по которой убийца я, – сказал он после секундной паузы. – Вам надо поговорить об этом с остальными.
– Они наверняка и сами давно это сделали. Правда, видимо, результатов проверки еще не было, когда вас отозвали, да?
– Вы не нуждаетесь в этой информации.
– Вот и хорошо. Просто подтвердите мне, что ни у вас, ни у вашего брата никогда не было и быть не могло романа с Ари, и я не буду придумывать сюжет на эту тему.
– Здесь всё, что делал Ари в прошлом году, – сказал он, бросив на стол толстую папку. – Изучайте. Кстати, меня не будет несколько дней, в следующий раз мы сможем встретиться только в воскресенье.
– В воскресенье?
– Очень жаль, но другого выхода нет. В любом случае, я не смогу остаться в Париже больше, чем еще на одну неделю.
– Можно мне забрать папку с собой? Или ее нельзя отсюда выносить?
– Хорошо бы всем документам оставаться здесь, но вы можете забрать свои заметки. Всё равно, я думаю, никто кроме вас не сможет их расшифровать.
– Да? Странно, а мне казалось, вы всё поняли. Ну хорошо, пусть будет воскресенье в одиннадцать.
До самого вечера она изучала то, что было в досье за прошлый год, чтобы найти хоть какие-то следы неизвестного человека. Ей хотелось бы объяснить свое рвение только необходимостью утешить Гедеона, но Камилль не могла скрывать от себя, что гнев Рафаэля подстегивал значительно сильнее.
29.01.2016. Записи Камилль Руше
Четыре уборки подряд, конечно, слишком, зато теперь я уверена, что выполню все обязательства. Но на мессу смогу пойти только в субботу вечером или в воскресенье рано утром.
Делагарды позвонили в полной безнадежности. Они попробовали трех домработниц, и ни одна не справилась. Они не просто умоляют меня вернуться, а просят теперь приходить два раза в неделю. Если даже мадам Делагард не удалось найти одну нормальную уборщицу, то мой план нанять трех для своей компании, видимо, не сработает.
Надо завтра закончить с подвалом, и тогда мне останется прихожая, гостиная и самая грязная кухня в мире.
Клодин зовет поехать с ними кататься на лыжах. И это ее собственная идея, а не папина. Чувствую себя неловким подростком, когда надо одновременно поблагодарить, вежливо отказаться и дать ей понять, что я тронута до глубины души.
Он не притворяется, а действительно слушает. Он не притворяется, а действительно терпелив. Он никогда не притворяется. Оказывается, невыносимо тяжело общаться с человеком, который ничего из себя не изображает. Легко понять того, кто играет какую-то роль. Кто не играет, тот непостижим.
Глава восьмая.
30.01.2016, Париж. Квартира мадемуазель Поль
Камилль вошла в лифт и задумалась о том, насколько она устала за два дня непрерывной работы. Там, где она не убирала больше недели, установленный порядок был мгновенно сломан. К счастью, последнее на сегодня посещение мадемуазель Поль было чистой формальностью: они обе хорошо понимали, что Камилль приходит не столько для уборки, сколько для спокойствия хозяйки Теодора.
Уже перед дверью Камилль спросила себя, сколько же времени ей понадобится, чтобы сочинить хоть чуть-чуть внятный сюжет. Глубоко задумавшись, она не замечала, как долго ждет, пока не услышала вопль Теодора. Это было не обычное мяуканье, а крик о помощи. Она снова и снова нажимала на звонок, но добилась только того, что кот стал орать еще громче.
Ни домашний, ни мобильный телефоны мадемуазель Поль не отвечали. Тогда Камилль спустилась на первый этаж и постучала к консьержке. Та не видела, чтобы мадемуазель Поль уходила, и у нее не было ключей от квартиры, так что они решили срочно вызвать пожарных.
Пока пожарные ехали, Камилль металась около двери и разговаривала с котом. Его крики раздавались то совсем рядом, то где-то далеко, и она поняла, что он носится между ней и каким-то конкретным местом в квартире.
Когда пожарные наконец смогли войти, то обнаружили уже остывшее тело мадемуазель Поль, умершей, видимо, много часов назад. Пока они выполняли всё, что положено в таких случаях, Камилль успела отыскать нужные документы, записную книжку с адресами и телефонами и ключи от квартиры. Потом они забрали тело и ушли, а она осталась с Теодором. Он больше не кричал, а просто сидел, уставившись на закрытую входную дверь. Потом подошел к Камилль и посмотрел ей прямо в глаза.
– Теодор, покажи мне, что из твоих вещей надо взять с собой. Я не могу оставить тебя здесь одного, придется некоторое время пожить у меня.
Он внимательно ее выслушал, а потом пошел к кладовке, где Камилль нашла его еду и переноску. Потом он водил ее по квартире, чтобы показать свои игрушки, щетку, миску и всё остальное, что хотел унести. Когда она стала складывать всё в сумку, он сам залез в переноску и уже не вылезал оттуда, спокойно дожидаясь, пока Камилль всё проверит и заберет его начинать новую жизнь.
Записи Камилль Руше
30.01.2016
Как-то глупо идти в библиотеку, чтобы зайти на сайт, который и так доступен с любого компьютера. Какие разные сайты у секретных служб. И если вдруг с ними нужно связаться, непросто найти, как это сделать. Франция, Англия и Штаты, кажется, намеренно усложняют дело. И только Израиль со своим Моссадом специально всё упрощает. Одна-единственная страница. Наверное, «лаконично» – это их рабочий принцип. Как это было правильно, сделать всё сегодня утром. С Теодором на руках мне бы это не удалось.
С сегодняшнего дня нужно не забывать закрывать все двери и шкафы, особенно на кухне и в ванной. Этот кот ест даже маринованные огурцы.
Ужасно устала. Мало и плохо сплю.
31.01.2016
«Если не имею любви, – то я ничто».
После мессы мадам Дюпре ужасается моей бледности. Говорит, за неделю я стала совершенно зеленой. Пришлось объяснить, что это всё из-за прекрасной рекомендации, которую она мне дала, и заодно горячо поблагодарить.
Сегодня рабочий день. Впервые за три года работаю в воскресенье. Надеюсь, Теодор не разгромит квартиру, пока меня нет. Он, кажется, понял, что я вернусь, как только смогу.
31.01.2016, Париж. Квартира Юдифь
Камилль ничего не ответила на слова «Добрый день, как дела?», и спустя несколько секунд Рафаэль спросил:
– У вас всё в порядке?
– В целом да, – ответила она, посмотрев на него. – Просто вчера умерла одна моя клиентка и мне пришлось забрать себе ее кота.
– У нее нет родственников?
– Кажется, совсем никого. Я только начала обзванивать людей из ее записной книжки, но никого из близких пока не обнаружила. Хорошо еще, что нашла телефон нотариуса.
– А как так вышло, что этим занимаетесь вы?
– Вчера я вызывала пожарных, все справки у меня, и только я знаю, в какой морг увезли тело. Как только найду кого-нибудь, кто возьмет на себя похороны, сразу всё отдам.
– А кот? Почему вы его забрали?
– Ну не оставлять же его было умирать от голода, а ездить туда каждый день его кормить у меня сейчас нет возможности. Правда, теперь я постоянно боюсь, что, пока меня нет, он громит квартиру.
– Тогда не будем терять времени, чтобы вы могли уйти пораньше, – сказал он, протягивая ей телефон. Они сели на обычные места и начали общаться с Моисеем и Гедеоном.
Гедеон: у нас всё проверили с самого начала. Мы можем быть уверены, что между Ари и Рафаэлем не было ничего, кроме дружбы.
Моисей: И что касается Грэга, нет никаких совпадений в их перемещениях прошлого года
Гедеон: Они нигде не могли встретиться с февраля по ноябрь.
Камилль: Отлично. Это полностью соответствует тому, что я придумала. Мне кажется, наш человек работает в какой-то авиакомпании. Например, в «Эль Аль».
Моисей: Почему?
Камилль: 19 декабря Ари сел в самолет «Эль Аль» и полетел в Израиль. Мне кажется, когда он сомневается, ему ли лично тот человек улыбался, – это потому, что профессиональная этика требовала от того быть приветливым со всеми. Конечно, между записями в дневнике и полетами большие перерывы, но всё равно: каждый раз перед записью есть перелет «Эль Алем».
Рафаэль: Этого недостаточно, чтобы что-то утверждать с уверенностью.
Камилль: Всё это вообще только мои фантазии. Надо поискать человека, который в самолете мог улыбаться именно ему. Ари летал ради него.
Гедеон: Он много летал и никогда не знал заранее даты и времени. К тому же мы проверили экипажи обоих рейсов, о которых точно что-то известно, и ничего не нашли ни 10 сентября, ни 19 декабря.
Камилль: Это ни о чем не говорит. 10 сентября они могли случайно пересечься в аэропорту… или я еще что-нибудь придумаю. Нужный нам человек работает в «Эль Аль» или другой авиакомпании, скорее всего он стюард. Ари не решался заговорить с ним, чтобы не создать неловкой ситуации: не хотел навязываться сотруднику, который в любом случае обязан был с ним общаться. Ищите с апреля по июнь, он точно должен там быть.
Моисей: Хорошо, мы поищем
Камилль: В любом случае, пока я не могу предложить ничего другого. Если этот человек существует, мы сможем исключить возможность двойного самоубийства или самоубийства и убийства по страсти.
Моисей: Договорились. Мы проверим всех еще раз
После этого в комнате минут пять царила тишина. Потом Камилль очнулась от размышлений и, посмотрев на Рафаэля, сказала:
– Надо перестать терять время и совсем отказаться от этой идеи.
– От какой именно?
– Ну, что за всем этим стоит личная неприязнь или ненависть к кому-то из них. Я вообще здесь не вижу ненависти.
– И этого достаточно, чтобы здесь больше не искать?
– Нет, конечно. Это всё от недостатка воображения.
– Недостатка воображения, я правильно понял? – спросил он изумленно.
– Конечно. Всё дело в том, что я вообще не понимаю, что такое ненависть, и поэтому никак не могу включить ее в уравнение. Я никогда не испытывала ничего подобного и не видела у других. Честно сказать, мне кажется, чистая ненависть настолько редко встречается, что надо стараться не объяснять ею эмоциональные поступки. Вот вы знаете, что такое ненависть?
– Зависит от того, что вы под этим понимаете.
– Ну давайте возьмем определение из словаря: желание, чтобы чего-то или кого-то не существовало, глубокое отвращение, жажда уничтожить.
– И вы такого никогда не встречали?
– По правде сказать, никогда. Люди могут жаждать стереть ближнего с лица земли по разным причинам. Мне встречалась любовь, ревность, были и сугубо практические соображения. У меня не было возможности наблюдать месть, но это я хоть как-то могу себе представить, а чистую ненависть – нет.
– Но месть – одно из проявлений ненависти, разве не так?
– Может быть, но тогда ненависть требует уничтожить то, что ее породило. А я никак не могу выстроить хоть какой-нибудь сюжет, в котором кто-то из ненависти убивал бы Грэга, Ари или их обоих. Само предположение, что кто-то решил им за кого-то или что-то отомстить, выглядит притянутым за уши. Поэтому я об этом даже думать не буду.
– То есть вам уже не нужны все эти документы. Вы ведь на них и не взглянули.
– Знали бы вы, как я мечтаю их посмотреть! Но совсем не для того, чтобы найти разгадку, а потому что, скорее всего, у меня больше никогда не будет возможности вот так изучить чью-то частную жизнь. Мне ужасно хочется заняться этими коробками, но я три дня размышляла и решила бросить идею личной ненависти или мести, это совсем не работает.
– Как хотите, но я все-таки не могу понять, почему вы так думаете.
– Ну не знаю, мне кажется, мы пользуемся такими доводами, когда не даем себе труда по-настоящему разобраться. Как если бы месть была универсальным и достаточным оправданием любого бесчеловечного действия и даже убийства. Представьте себе, что мы пишем книгу. Каким идиотом надо считать читателя, чтобы предлагать подобное объяснение?
– Но это же не книга, а жизнь. Вы сами говорите, что в ней всё возможно.
– Ну значит, мое мнение изменилось. Эта история так развиваться не может. Потом, может быть, мне и придется вернуться к этой версии, но пока я не вижу никаких оснований на ней задерживаться.
– И чем же вы хотите заняться?
– Давайте сначала поедим, а потом займемся вашим предателем.
– Вы никогда не краситесь? – спросил Рафаэль за едой.
– Никогда.
– А почему?
– Просто не хочу носить маску. Мне нужно, чтобы люди были со мной откровенны, и так, мне кажется, они легче мне всё рассказывают. Но это не самое главное, просто я ненавижу косметику и особенно губную помаду.
– Занятно, что при этом вы носите одежду такого типа.
– Что вы имеете в виду?
– Это не просто тряпки из обычного магазина, я бы употребил слово «экстравагантно».
– А, ну да, я всегда так выгляжу, разве что за исключением каблуков. Для клиентов у меня с собой огромная сумка со всем необходимым и с рабочей одеждой, на каблуках ее таскать не очень удобно. И, конечно, в таком виде я никогда не убираю, поэтому вы и удивлены.
– Очень похоже, что вы долго размышляли, как подобрать такие сочетания цветов.
– Сегодня, может быть, более нарядно, потому что с утра я была на мессе. А вы думали, что я по улицам хожу так, словно иду отмывать свинарник? Впрочем, что за глупость, вы скорее всего вообще об этом не думали, – сказала она, и разговор прервался.
Они закончили есть и убрали со стола. Только после этого Рафаэль начал медленно, тщательно подбирая слова, чтобы не сказать лишнего, рассказывать о том, что ее интересовало.
– Грэг расследовал всё, что связано с событиями 13 ноября, и его внимание привлекла совершенно незначительная деталь: иногда люди из окружения террористов упоминали некую женщину. Это была действительно мелочь по сравнению с другими фактами, но ему в какой-то момент было особо нечем заняться, и он просто из любопытства решил поискать, кто она такая. Кто-то упоминал, будто она зарабатывает тем, что пишет на продажу статьи для разных журналистов. Но никто не знал, как ее найти. Грэг как-то умудрился с ней познакомиться и сказал потом, что не обнаружил никаких признаков, что она в чем-то замешана… Это было в декабре. Он не знал ни как, ни где мог бы увидеть ее еще раз, она сама организовала встречу. Во второй раз он виделся с ней второго января, и среди прочей ерунды, о которой они болтали, она вдруг упомянула то, о чем вообще не должна была знать.
– Вы можете сказать, о чем конкретно шла речь?
– А если я скажу, что эта информация позволит вам разрушить жизни многих людей… – произнес он после минутного размышления.
– Еще больше, чем сейчас? Я и так уже чувствую себя секретным архивом.
– Пока это не секреты, а ваши предположения. Не имеющие ничего общего с реальностью.
– Ну тогда не знаю, что вам сказать. Делайте как считаете нужным.
– Второго января они говорили на разные темы, – начал он, разглядывая свои руки. – В частности о том, как небезопасно жить в современном мире и как ужасно, что родители совсем не могут защитить своих детей, особенно когда те становятся взрослыми. И тут, как иллюстрацию этой мысли, она упомянула французского функционера, занимающего очень высокий пост и внезапно узнавшего, что его сын работает на секретные службы другого государства. Она где-то случайно услышала эту историю, но уже не помнила, где и от кого. Ей почему-то казалось, что речь идет о Моссаде.
– Да, это не та история, которую можно найти в глянцевом журнале.
– Именно. Для нее это был один пример из многих. А для Грэга это был знак, что где-то есть утечка информации. И он должен был разобраться, откуда она об этом узнала.
– Погодите, погодите, я не очень понимаю. А что такого страшного вы видите в этой истории?
– То, что это правда.
– То есть?
– Эта информация опасна, потому что это чистая правда. Я не собираюсь вам говорить, какой именно пост занимает мой отец, но так оно и есть: французский функционер высокого уровня, сын которого работает на Моссад.
– Теперь я вообще ничего не понимаю. Ваш отец не работает на Моссад? И только один из его сыновей там работает, не оба?
– Да, только один.
– Ну допустим, и кто же из вас – вы или Грэг?
– Я.
– А он тогда кто?
– Вы знали это с самого начала: журналист, занимающийся расследованиями. Всё очень просто: он специализировался на террористических сетях и его, естественно, всегда подозревали в работе на секретные службы, но ничего подобного не было.
– Теперь я совсем запуталась. То есть ваш отец француз? И Грэг? И вы?
– Именно так.
– Но почему тогда Израиль? Ваш отец говорит на иврите, и вы тоже…
– Мой отец специалист по этому региону. Он был… он там работал, когда встретил мою мать. Она израильтянка.
– Как же он встретил врача-педиатра?
– Он просто всегда и везде ездил с сыном. Сам занимался Грэгом и ни на кого его не оставлял. Однажды, когда Грэгу было два года, им пришлось посетить детскую неотложку, где в этот день дежурила моя мама.
– Боже мой, ну зачем мы обсуждаем убийство и весь этот кошмар, когда здесь такие сюжеты? Это же готовая книга.
– Я плохой рассказчик, мама рассказывает об этом очень смешно. В любом случае вы не должны были всего этого знать. Возвращаясь к нашей истории – Грэг услышал то, чего совершенно не ожидал услышать за чашкой кофе от малознакомой женщины.
– И что он сделал после этого разговора?
– Третьего января он поговорил с отцом и коротко обрисовал ему свою идею привлечь писателя. Потом встретился с вами в Орсэ.
– То есть то, что мне дали прочитать в Израиле, это был не рапорт?
– Нет, это отец потом записал с его слов.
– Но почему я? Зачем я ему понадобилась?
– Он всегда говорил, что журналист, у которого есть воображение, должен его сознательно ампутировать. У него самого воображения не было вообще, он оперировал только фактами. А здесь было совсем не за что зацепиться, поэтому нужен был кто-то, способный придумать что-нибудь за него.
– И он решил, что я настолько безумна, что соглашусь ему помочь. Не так глупо, если вдуматься. Но я сказала нет.
– Да, вы отказались, а он, никого не предупредив, стал изображать из себя секретного агента, потому что, с его точки зрения, отец уже засветился, значит спасать надо было меня.
– Ну да, конечно! Я же видела, как он это делал! Когда мы познакомились, он хотел меня проверить и пытался изобразить кого-то другого. И этим другим были вы.
– А дальше мы ничего не знаем о том, что произошло четвертого января, но он умер и Ари тоже.
Рафаэль не поднимал на нее глаз и больше ничего не говорил. Камилль казалось, что он переживает последние дни жизни Грэга, когда старший брат решил защитить младшего.
– Он был дилетант, да? – спросила Камилль.
– Да, и у него не было ни единого шанса в борьбе с профессионалом, – ответил Рафаэль. И она поняла, что ему действительно мучительно больно жить с мыслью о том, что безоружный старший брат бросился на амбразуру ради него.
– В этом нет вашей вины, он хотел сделать как лучше, – посочувствовала она.
– Это не вина, а последствия моего выбора, – возразил он, давая понять, что больше не хочет об этом говорить.
– А что вы знаете об этой женщине? Что он сказал вашему отцу?
– Он оставил несколько фотографий, которые тайком сделал в ноябре и декабре.
– И это всё?
– Еще есть ее след в одном из дел, которым занимается Гедеон.
– То есть у вас. А когда это было обнаружено?
– После их гибели.
– А я могу узнать, каким образом?
– Наверное, можете, потому что всё равно уже догадались… Между Францией и Израилем есть… существует своего рода сотрудничество по предотвращению террористических актов. После их смерти… был… произведен обмен информацией по некоторым досье. И в нашей части… документов… эта женщина была, а во французской ее не было. И это самая важная деталь во всем деле. Мы несколько раз замечали ее присутствие в подозрительных ситуациях начиная с прошлого лета, Грэг – внимательный любитель – смог в ноябре обнаружить ее существование. А во французской части… досье ее нет.
– Может быть, это просто случайность?
– Конечно, она может вообще не иметь ко всему этому никакого отношения. Но совпадение довольно странное, правда?
– Да, действительно.
– Когда мы ее заметили, то с одной стороны… проинформировали французов о своем открытии… и с другой стороны – стали ее искать.
– А это вообще легально?
– Что вы имеете в виду?
– Ну как это происходит? Вы должны кому-нибудь сказать, что ведете свое расследование на французской территории?
– Скажем так, это подразумевается.
– Могу я посмотреть на ее фотографии?
Он что-то поискал в своем компьютере и передал его Камилль. На снимке была элегантная женщина лет пятидесяти. У нее были прекрасные темные волосы, довольно длинные и очень густые. Большую часть лица скрывали дымчатые очки. Черная одежда подчеркивала стройность, но не уменьшала грудь. На ней были удобные туфли на низком каблуке, и стоящий рядом стол обычного парижского кафе позволял понять, что она выше Камилль, но ниже Рафаэля.
– Мне надо к ней привыкнуть, – через некоторое время сказала Камилль, – а вы пока расскажите всё что можете об этом, как вы говорите, сотрудничестве, не выходя за рамки секретности, конечно.
– Честно сказать, мне кажется неразумным посвящать вас в особенности нашей работы. Вы ведь и сами просили держать от вас всё это как можно дальше, и это было очень логичным решением. Может быть, я отвечу на какие-то вопросы, но не на все. «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».
– Да у меня голова лопается от вопросов, мне нужно их хотя бы просто задать. Они наверняка глупые, и обо всем этом уже все давно подумали, но мне нужно от них избавиться. Если у вас есть ответы, но вы не можете их мне дать, меня это полностью устраивает: главное, что вы будете знать, о чем мне хочется расспросить.
– Задавайте ваши вопросы.
– Кто-нибудь еще, кроме Грэга, вступал в контакт с этой женщиной?
– У нас нет об этом никакой информации.
– Видел ли ее кто-нибудь после их смерти?
– Нет.
– Грэг узнал о ней хоть что-нибудь?
– Ничего, благодаря чему ее можно было бы опознать.
– Есть ли у французской стороны отчет об их встрече?
– Следующий вопрос.
– Кто с французской стороны отвечает за связи с вами?
– Следующий вопрос.
– Кто отвечает за расследование этой истории с французской стороны?
– Следующий.
– Я вас раздражаю?
– Иногда да, – ответил он, помолчав.
– Я почти закончила. Как вы думаете, сколько вообще человек располагает информацией не только о том, что вы родственники, но и что один из вас работает на секретные службы и особенно Израиля?
– Не знаю, но всегда был уверен, что только доверенные и ответственные люди.
– Сколько во Франции людей, которые об этом знают?