bannerbannerbanner
Рассказы о Привидениях Антиквария – Собирателя Древних Книг. Бледный Призрак и Прочая Нежить

Монтегю Родс Джеймс
Рассказы о Привидениях Антиквария – Собирателя Древних Книг. Бледный Призрак и Прочая Нежить

Соседи вели себя достаточно тихо. Иногда в коридоре открывалась дверь, и кто-нибудь выбрасывал из комнаты свои сапоги, или какой-нибудь коммивояжер проходил по коридору, бормоча себе под нос неизвестно что, или по ужасной мостовой с грохотом проезжала телега, или слышно было, как кто-то спешит куда-то по делам, шлепая по каменным плитам.

Андерсон закончил писать свои письма, заказал виски с содовой и подошел к окну, внимательно изучая глухую стену дома напротив и следя за тенями появившимися на ней.

Насколько он понял, комнату номер 14 занимал юрист. Он его уже видел внизу. Степенный мужчина, говорил он мало за едой, главным образом был занят изучением небольшой пачки документов, которая лежала рядом с его тарелкой. А теперь выходило так, что он был любителем порезвиться, когда оставался один. А если не так, тогда зачем ему понадобилось устраивать эту пляску? Тень, которая падала из комнаты номер 14 на стену, как раз говорила о том, что тот танцевал. То и дело его сухопарая фигура оказывалась напротив окна, он махал руками, и видно было, как костлявая нога с поразительной резвостью взлетает вверх. Видимо он был босой, да и пол наверняка был покрыт каким-то плотным ковром, потому что его передвижений не было слышно. Адвокат, господин Дженсен, в десять часов ночи отплясывает у себя в номере, вот уж действительно подходящий сюжет для исторического холста в возвышенном стиле. Андерсон подумал, точно как Эмили из «Удольфских тайн[93], откуда эти строки:

 
Я в десять вечера вернулась,
Тьма, света не видать.
Кругом все думают – рехнулась,
А мне на них плевать.
Зайду я в комнату свою, закрою свой замок,
Всю ночь танцую и пляшу, есть, значит, в этом прок,
Ругайся хоть весь ваш народ,
Кружусь, верчусь, назад, вперед,
Знай, я дружу с законом,
И пусть сосед как зверь орет,
Теперь мне до всего – как до пустого звона.
 

Если бы хозяин гостиницы в этот момент не постучал в дверь, то возможно перед читателем уже была бы изложена вся эта длинная поэма. Сказать, что тот, очутившись в этой комнате, был озадачен, – это значит ничего не сказать, господин Кристенсен был поражен до крайней степени, так же как и Андерсон, потому что он заметил – в комнате произошли какие-то странные перемены. Только он сделал вид, будто бы ничего не произошло. Фотографии, которые ему показывал Андерсон, его заинтересовали очень, демонстрация их сопровождалась убедительным рассказом Андерсона, который к нему добавлял свои личные воспоминания. Неизвестно, перешла бы их беседа на тему, больше всего интересовавшую Андерсона, то есть на комнату номер 13, если бы сосед-адвокат в этот момент не запел. Да еще так, что ни у одного не возникло никаких сомнений в том, что певун или напился до чертиков, или с ума спятил. Голос, который они слышали, был высокий и тонкий, к тому же еще хриплый, как обычно бывает у певцов, которые долго не тренировались в пении. Слова песни или мелодию разобрать было невозможно. Его голос взмывал к невиданным высотам и стремительно падал вниз, превращаясь в стон преисполненный отчаяния, так зимой завывает холодный ветер в черной пустой трубе, бывает и орган издает такие кошмарные звуки, когда неожиданно иссякает поток воздуха в его трубах. Слышать это действительно было ужасно, и Андерсон понимал, что если бы в этот момент он в этой комнате находился один, то, скорее всего, пришлось бы ему искать спасения там, где есть люди, то есть бежать в соседнюю комнату к коммивояжерам.

Хозяин гостиницы сидел, разинув рот.

– Не могу понять, – наконец произнес он, вытирая пот со лба. Это просто какой-то кошмар. Мне уже доводилось такое слышать, но я был абсолютно уверен в том, что это кошка так орет.

– Он что сума сошел? – сказал Андерсон.

– Увы, приходится это признать! А такой хороший клиент, да еще вдобавок ко всему, насколько мне известно, преуспевающий в своем деле. Молодой семьянин, детишек растит.

В этот момент кто-то раздраженной рукой начал тарабанить в их дверь, которую сам без приглашения и открыл. На пороге стоял тот самый юрист, о котором они только что говорили, в домашней одежде со стоящими дыбом волосами – он был просто взбешен.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он, – но я был бы вам весьма признателен, если бы Вы прекратили… —

Тут он замолчал, так как ему стало понятно, что никто из присутствующих никакого отношения к этому пению не имеет. С минуту длилась тишина, после чего вопли возобновились с новой силой и стали еще более душераздирающими, чем прежде.

Черт побери, что это такое? – вырвалось у юриста. – Откуда это? Кто это орет? Я что с ума схожу?

– Господин Дженсен, это из соседней комнаты, то есть из вашей. У вас там случайно не кошка в трубе застряла или, может быть, еще кто-нибудь?

Это было единственное, что произнес Андерсон, но сказав это, он понял всю ненужность произнесенных им слов. Что-то нужно было делать, ведь не стоять же так, слушая этот жуткий вой и смотреть на белое от страха лицо хозяина гостиницы, покрытое капельками пота, пока тот недоуменно таращился то на одного своего жильца, то на другого, и весь трясся, вцепившись в ручки своего кресла.

– Такое абсолютно невозможно, – произнес юрист, – исключается полностью. Потому что в моей комнате нет никакой трубы. Я и пришел к вам, так как был уверен в том, что все эти вопли идут из вашей комнаты. Ведь она, соседняя с моей.

– А между вашей и моей дверью случайно нет никакой двери? – осторожно спросил Андерсон.

– Нет, сэр, – ответил господин Дженсен, довольно резким и решительным голосом. – По крайней мере, этим утром я ничего такого не видел.

– Ага! – сказал Андерсон. – А вечером она была?

– Не знаю, не уверен в этом, – произнес юрист в некотором замешательстве.

Неожиданно вопли и пение в соседней комнате прекратились, было слышно, как певун начал тихонько что-то мурлыкать и при этом посмеиваться себе под нос. Услышав этот голос, трое мужчин невольно вздрогнули. Затем всё стихло.

– Итак, господин Кристенсен. – сказал юрист, – Какие объяснения у Вас есть на этот счет? Что всё это значит?

– О, Боже! – воскликнул хозяин гостиницы, – А я-то тут при чем! Я знаю не больше вашего, господа, клянусь вам, я не слыхал ничего подобного никогда прежде.

– Так же и я, – сказал господин Дженсен, После этого он что-то буркнул, сопровождая свои слова вздохом. А Андерсону показалось, что тот произнес слова из Псалтыря: omnis spiritus laudet Dominum[94], – но он в этом не был полностью уверен.

– Нам надо что-то делать, – сказал Андерсон, – ведь нас трое. Не пойти ли нам в соседнюю комнату и самим всё выяснить?

– Но это же, комната господина Дженсена, – заскулил хозяин гостиницы. – Что толку от того, что мы туда пойдем, он же пришел оттуда.

– Я не совсем уверен в том, что это доносилось из моей комнаты, – сказал Дженсен. – Я думаю, этот джентльмен прав – нам надо пойти и самим всё выяснить.

Единственными орудиями самообороны, которые они смогли найти, были палка и зонтик. Дрожа от страха, вся компания крадучись пробиралась по коридору, боясь сделать хоть одно неосторожное движение или издать какой-нибудь звук. Вокруг царила мертвая тишина, но под дверью соседней комнаты виднелась тоненькая полоска света. Андерсон и Дженсен подошли поближе к двери. Дженсен взялся за ручку и толкнул её с силой. Бесполезно. Та не поддалась.

 

– Господин Кристенсен, – сказал Дженсен. – не могли бы вы пригласить самого сильного из своих работников? Нам непременно нужно попасть туда внутрь.

Хозяин гостиницы в ответ кивнул и поспешил уйти, наверное, в душе радуясь тому, что хоть на какое-то время ему удастся побыть подальше от этого зловещего места. Янсен и Андерсон остались там же, где и стояли, им нужно было следить за дверью.

– Смотрите-ка, а ведь это комната номер 13, – сказал Андерсон.

– Да, точно. Вот ваша дверь, а вот моя, – сказал Дженсен.

– В моей комнате днем почему-то три окна, – произнес Андерсон, с трудом стараясь подавить нервный смешок.

– Вот те на, и в моей тоже! – сказал юрист, оборачиваясь, чтобы посмотреть на Андерсона. Он стоял почти вплотную спиной к той самой двери. В этот момент дверь открылась, и из неё кто-то протянул костлявую руку и схватил его своими похожими на когти пальцами за плечо. С руки этой свисали пожелтевшие лохмотья, сквозь которые проглядывала белая сморщенная кожа, а кое-где, местами, она была покрыта длинной серой шерстью.

Андерсон оторопел от страха и закричал, будучи не в состоянии побороть в себе чувство гадливости и отвращения, но, правда, успел вовремя оттащить Дженсена подальше от злополучной двери. После чего та снова захлопнулась, и долго за ней было слышно раскатистый смех.

Дженсен не заметил ничего, но после того как Андерсон, захлебываясь и сбиваясь, рассказал какой опасности тому удалось избежать, его охватило невероятное чувство тревоги и он сумел только вымолвить, что им надо поскорей отсюда убираться и запереться в одной из своих комнат.

Пока тот излагал свой план действий, пришел хозяин гостиницы с двумя здоровыми ребятами. Выглядели они весьма внушительно, хотя и вели себя робко. Дженсен принялся им рассказывать о том, что здесь произошло, только его рассказ отнюдь не прибавил им мужества и боевого настроя.

Они побросали ломы, которые принесли с собой, и категорично заявили, что не намерены рисковать своей шкурой и лезть в этот чертов чулан. Из-за такого их поведения хозяин гостиницы выглядел ничтожным и жалким, он нервничал, при этом тщетно пытаясь скрыть свою нерешительность. В то же время он прекрасно понимал, что если не вступить в бой с этой таинственной силой, то его отель потеряет своих постояльцев, но сам лично браться за это он не хотел. К счастью, Андерсон нашел способ, как вернуть силу духа людям потерявшим её.

– И это та хваленая скандинавская отвага, о которой я так много слышал? – сказал он, – Да там даже не немец, а если бы он был и немец, все равно нас пятеро против одного.

Обоих слуг и Дженсена как будто оса ужалила, набравшись мужества, они кинулись на дверь.

– Стоп! – скомандовал Дженсен. – Ну, вы совсем, ребята, голову потеряли. Слушай меня, хозяин стоит здесь и светит фонарем, один из вас ломает дверь, никто не входит внутрь, все ждут, пока тот, кто там внутри, сам вылезет.

Работники закивали головами, тем самым подтверждая то, что всё прекрасно поняли. Самый молодой вышел вперед, занес свой лом над головой и нанес сокрушительный удар по двери. Результат оказался совсем не тем, какой ожидали. Не было треснувшего дерева, разбитого и разваливающегося на куски от удара, – раздался только глухой звук, как будто удар нанесли по каменной стене. Парень, невольно вскрикнув, выронил лом и начал тереть свой локоть, поскольку вся сила удара пришлась на него. На какой-то момент он своим поведением отвлек их внимание, а вслед за этим Андерсон снова посмотрел на дверь. Двери не было… Перед ними была ровная стена, точно такая же, как и все стены в коридоре гостиницы, правда после удара лома на ней осталась глубокая выбоина. Комната номер 13 исчезла, будто её там никогда и не было.

На какое-то мгновение все словно оцепенели и смотрели, не отрывая глаз, на глухую стену. Внизу, во дворе, проснулся первый петух, и уже до них доносился его громкий раскатистый крик. Андерсон посмотрел в том направлении, откуда доносился призывный крик петуха, через окно, находящееся в конце длинного коридора, и увидел, как на восточном краешке неба забрезжил молодой рассвет.

* * *

– Вероятно, – с некоторой нерешительностью в голосе произнес хозяин гостиницы, – господа захотят сменить комнаты на эту ночь. А что бы вы, например, сказали на то, если бы я вам предложил двуспальный номер?

Ни Дженсен, ни Андерсон ничего не имели против этого предложения. Пережив такое сильное потрясение, им совсем не хотелось расставаться. Они сочли, что будет правильным, если каждый из них зайдет в свою комнату и заберет оттуда вещи, которые ему могут понадобиться ночью, а другой в это время будет сопровождать его со свечой в руке. При этом они успели заметить, что как в комнате № 12, так и в комнате № 14 сейчас имеется по три окна.

На следующее утро вся компания собралась в номере № 12. Хозяину гостиницы очень хотелось обойтись без посторонней помощи, тем не менее, было необходимо, чтобы та мистика, в которую начала погружаться его гостиница, была развеяна окончательно, еще до того, как пойдут какие-либо слухи. Поэтому ему пришлось снаряжать своих слуг на плотницкие работы. Мебель вынесли прочь, затем ценой несчетного числа поломанных паркетных планок удалось вскрыть тот участок пола, который находился непосредственно рядом с комнатой № 14.

Скорее всего, вы решили, что они нашли там скелет Николаса Франкена, того самого магистра, о котором я рассказывал раньше. Ничего подобного не произошло. Единственное, что им удалось найти между балками, поддерживающими пол, так это небольшую медную коробочку. В ней находился аккуратно сложенный пергамент, содержащий в себе не более двадцати строчек. Причем, как Андерсон, так и Дженсен (который вдобавок ко всему оказался и палеографом[95]) очень заинтересовались этой находкой, ведь она могла дать ключ к таинственным, паранормальным явлениям, происходящим в гостинице.

* * *

У меня есть копия работы по астрологии, которую я никогда не читал. В ней, как фронтиспис, используется деревянная гравюра Ханса Зебальда Бехама[96] с изображением нескольких мудрецов, сидящих вокруг круглого стола. Эта деталь, вероятно, даст возможность экспертам установить автора этой книги. Я не могу разобрать её название, и к тому же, в настоящий момент прочесть то, что там написано, не представляется возможным. На форзаце её что-то написано от руки. В течение всего того времени, что эта книга находится у меня я не могу понять в каком направлении нужно читать эту надпись, справа налево или слева направо, еще сложнее понять на каком языке она написана. Ничем не отличалось от моих усилий прочесть эту книгу затянувшееся изучение Андерсона и Дженсена того документа, который они обнаружили в медной коробочке.

После двух дней неустанного бдения над пергаментом, Дженсен, который был самым эрудированным из всех присутствующих, несмело высказал предположение, что тот язык, на котором написан этот текст, является либо латынью, либо древним датским языком.

У Андерсона не было никаких возражений на этот счет, только ему очень хотелось отдать эту коробку и манускрипт Историческому Обществу города Виборг, чтобы они их оставили у себя в музее.

Несколько месяцев спустя, когда мы с моим кузеном гуляли в лесу возле Упсалы,[97] мы зашли в городскую библиотеку, где он и подсказал мне, что нужно посмотреть. Я не мог удержаться от смеха, читая контракт, согласно которому Даниель Сальфениус (немного позже по времени он стал профессором иврита в Кеннинсберге) продал душу Сатане. Правда, Андерсон почему-то от всего этого не особенно веселился.

– Безумец! – сказал он о Сальфениусе, который подписал контракт с Дьяволом, будучи еще студентом, – он видимо даже не подозревал, в каких тенетах он окажется?

После того, как я высказал по этому поводу свои соображения, обычные в подобной ситуации, он мне ничего не ответил, а лишь только пробурчал что-то невнятное себе под нос. После обеда он рассказал мне всю эту историю, которую вы сейчас читаете. В то же самое время он отказался делать какие-либо собственные выводы на этот счет или соглашаться с теми, которые я приводил ему.

Граф Магнус

Каким образом эти материалы, на основе которых мне удалось подготовить рассказ, попали в мои руки – есть последнее, о чем я хотел бы сообщить моему читателю. Тем не менее, я считаю необходимым вначале сделать небольшое вступление и рассказать о том в каком состоянии они перешли в мое владение.

Одна их часть состояла из рассказов, взятых из книг о путешествиях. В сороковые и пятидесятые годы томик таких рассказов можно было увидеть в каждом доме. «Дневник пребывания в Ютландии и на Датских островах» Хораса Мэрриэта[98] – является прекрасным образцом изданий того сорта, о котором я говорю. В таких книгах обычно описывается какой-нибудь неизвестный уголок на континенте. В них присутствуют иллюстрации из гравюр на дереве или стальных пластинках. В подобной литературе, как правило, подробно описываются гостиничные номера и средства коммуникации, эту информацию вы сейчас можете без труда найти в любом хорошо составленном путеводителе. В них всегда приводится огромное количество различного рода бесед с образованными иностранцами, разудалыми хозяевами гостиниц, и словоохотливыми крестьянами. Одним словом, в них слишком много пустой и лишней болтовни.

Если уж говорить о том, как я решил подать материал в рассказе, то мои записи, по мере развития действия в нем, приобретают характер дневника, в котором представлены мысли и переживания одного человека, и подобная форма изложения сохраняется до самой развязки, можно сказать, почти до самого конца.

Автором этих записок является некий господин Раксел. Представляя его, я полагаюсь целиком и полностью на ту информацию, которую он дает о себе и на этом основании я пришел к заключению, что это был человек среднего возраста, владеющий некоторым состоянием, причем абсолютно одинокий в этом мире. Судя по всему, он не имел обетованного угла в Англии, а был завсегдатаем гостиниц и пансионов. Вполне вероятно он подумывал о том, что, в конце концов, было бы неплохо приобрести себе дом в Англии, но этого так и не произошло. К тому же, я думаю, что пожар, произошедший в начале семидесятых, в Пантехниконе[99], по всей вероятности уничтожил большую часть его имущества и те записи, которые могли бы пролить свет на его происхождение. Так как раз или два он упоминал о своем имуществе, которое хранилось на этом складе.

 

В дальнейшем удалось выяснить, что господин Ракселл опубликовал книгу, в которой знакомил читателя с отпуском проведенном им в Бретани[100]. Более я ничего не могу сказать о его работе. Упорные поиски в библиографических источниках убедили меня в том, что издана эта книга была либо анонимно, либо под псевдонимом.

Что касается его характера, то совсем нетрудно ошибиться и составить о нем ложное представление. Скорее всего, он был умным и образованным человеком. Вполне вероятно, насколько я могу судить, опираясь на свои знания о том, что он планировал и заносил в свой дневник, он собирался стать членом научного общества в своем Брасенос-колледже.[101] Самым главным из его недостатков была чрезмерная любознательность, вполне может быть для любителя путешествовать быть любопытным не так уж и плохо, но наступает час, когда приходится платить за столь болезненное проявление интереса, и тогда такому любителю совать свой нос куда не следует, приходится платить сполна.

О той поездке, в итоге оказавшейся последней, он решил написать другую книгу. Скандинавия – страна, которая еще каких-то 40 лет назад была настоящей загадкой для англичан, поразила и заинтересовала его. Должно быть, он наткнулся на одну из старых книг об истории Швеции или какие-то мемуары, после прочтения которых на него снизошло озарение и он понял, что есть в мире место и для его книги с описанием путешествия по Швеции со вставленными в неё фрагментами, повествующими о жизни известных шведских фамилий. Для достижения этой цели ему удалось получить рекомендательные письма к некоторым влиятельным персонам Швеции, и в начале лета 1863 года он туда и отправился.

Нет никакой необходимости говорить о его поездке на север страны, также не будем останавливаться на его пребывании в Стокгольме, длившемся несколько недель. Мне только стоит упомянуть о том, что один ученый муж, проживающий в Стокгольме, навел его на след, который вел к ценному архиву семейных документов, принадлежащему владельцам древнейшего особняка в Вестергётланде,[102] и раздобыл для него разрешение покопаться в этих бумагах.

Особняк, или herrgard[103], о котором идет речь, называется Råbäck (произносится как – Робек, хотя это его не настоящее имя), он был одним из самых лучших строений такого типа в стране. Причем гравюра в Suecia antiqua et moderna,[104] составленном Эриком Дальбергом,[105] является прекрасной его иллюстрацией, именно так он выглядит в глазах туристов и сегодня. Этот особняк был построен сразу после 1600 года, и, на первый взгляд он был очень похож на английские постройки того периода, если учитывать тот материал, который брали для его постройки, – а строили его из красного кирпича и делали облицовку камнем, при этом обращая внимание на архитектурный стиль того времени. Человек, заложивший его, был потомком великого рода Делагарди,[106] его наследники владеют им до сих пор. Делагарди – это то имя, которым я буду их называть, когда потребуется их упомянуть.

Они приняли его со всем радушием и настаивали на том, чтобы тот оставался в их доме сколь угодно долго, пока ведет свою работу. Тем не менее, предпочтя свободу и независимость и будучи не особенно уверенным в том, что его знания шведского языка достаточны для поддержания беседы, он решил поселиться в деревенской гостинице, которая была во всех отношениях достаточно уютным и удобным местом, особенно в летние месяцы. В силу принятого решения ему приходилось совершать ежедневный моцион до особняка и обратно, причем то расстояние, которое он преодолевал, составляло примерно милю. Сам дом стоял в лесу, укрытый от посторонних глаз разросшимися кронами огромных и древних деревьев. Рядом с домом был сад, обнесенный стеной, а за стеной простирался лес, вплотную обступивший маленькое озеро и выходящий на его берега. Такие озера, подобные блюдцам, были рассыпаны по всей стране. Далеко уходила стена, которой были огорожен сад. Если подняться по крутому склону на холм чем-то напоминавший огромную глыбу, отвалившуюся от какой-то скалы и слегка присыпанную землей, – то среди деревьев, обступающих со всех сторон и не пропускающих свет, можно было увидеть церковь. Весьма любопытным для англичанина было убранство этой церкви и внутри. Неф[107] и приделы были низкими, их опоясывали хоры, оборудованные длинными скамьями. В западной части церкви находился великолепный старинный орган с серебряными трубами, раскрашенный яркими красками. Потолок был ровным и плоским, весь расписанный жуткими картинами Страшного Суда каким-то художником, жившим в семнадцатом столетии. Неистовые языки пылающего пламени, разрушенные города, горящие корабли, отчаявшиеся, возопившие души, а рядом с ними зловещие и смеющиеся демоны – всё это было там. Солидная медная люстра округлой формы свешивалась прямо с потолка в центре. Кафедра проповедника была похожа на кукольный домик, разрисованный маленькими херувимами и святыми. Подставка, на которой стояли трое песочных часов, была прочно прикреплена шарнирами к столу кафедры. Примечательные вещи, подобные этим, можно увидеть сегодня во многих церквях Швеции. Единственным, что выделяло её из их ряда – была пристройка, находившаяся рядом с восточным крылом. Тот, кто построил себе особняк – построил при церкви и мавзолей для себя и для своей семьи. Этот мавзолей представлял собой довольно большое восьмиугольное здание, свет в него проникал через овальные окошки, стоящие в ряд, венчал его купол похожий на тыкву, из которого торчал острый шпиль, такой архитектурный дизайн в свое время был очень любим шведскими архитекторами. Сверху вся крыша была покрыта медным листом и покрашена в черный цвет, тогда как стены, также как и стены церкви, были побелены известью, такой белой, что смотреть было невозможно – болели и слезились глаза. В этот мавзолей нельзя было попасть сразу из церкви, у него была своя собственная дверь и ступеньки с северной стороны.

За церковным кладбищем была тропинка, ведущая к деревне, и требовалось всего каких-то три или четыре минуты пешей прогулки для того, чтобы оказаться у дверей гостиницы.

В первый день своего пребывания в Робеке господин Раксэлл застал дверь в церковь открытой, благодаря чему он смог описать её интерьер. Именно это описание вкратце я и привел. Тем не менее, в сам мавзолей ему попасть не удалось. Он смог заглянуть только сквозь замочную скважину и кое-что подсмотреть из того, что там находилось, а там были и прекрасные мраморные изваяния, и саркофаги, покрытые медью, причем вся их поверхность была украшена геральдическим орнаментом. Это вызвало у него непреодолимое желание продолжить свои изыскания и потратить на них гораздо больше времени.

Документы, ради которых он сюда приехал, оказались именно такими, какие ему были и нужны для написания книги. В очень хорошем состоянии находилась семейная переписка и дневники, также и бухгалтерские книги первых владельцев поместья, которые были написаны разборчивым почерком и хранили в себе бесчисленное множество любопытных деталей. Судя по содержанию этих документов можно было понять, что первый из Делагарди был человеком сильным и одаренным. Вскоре после того как особняк был построен в округе начались волнения, крестьяне восстали и напали на несколько дворцов знати, и в результате нанесли серьезный ущерб. Владелец поместья Робек возглавил тех, кто решил подавить этот мятеж, в документах говорилось о казни зачинщиков и жестокой расправе над мятежниками, не знающей пощады рукой.

Портрет Магнуса де ла Гарди, так звали основателя рода, больше всех других картин в доме притягивал к себе внимание, поэтому господин Раксэл, проведя целый день за работой, изучал его с немалым интересом. Он не дает подробного описания этого портрета, по его мнению, лицо этого человека поражало отнюдь не добродетелью или красотой, а какой-то сверхъестественной внутренней силой. При этом надо отметить, что писал он о графе Магнусе как о чуть ли не феноменальном уроде.

В тот день господин Раксэл обедал вместе со всей семьей, после чего ближе к вечеру, когда солнце уже клонилось к закату, он отправился к себе в гостиницу.

– Я хорошо помню, – пишет он, – как спросил церковного сторожа, которого встретил возле церкви, сможет ли он впустить меня в мавзолей. Он, вне всяких сомнений, имел туда доступ, так как я видел его однажды вечером стоящим на его ступеньках, и, как мне тогда показалось, он закрывал, хотя может быть и открывал дверь.

В его записках я нашел подтверждение тому, что утром следующего дня господин Раксэл разговаривал с хозяином. Он написал об этом очень подробно, тем самым вызвав у меня сильное удивление. Впрочем, вскоре я понял, что страницы, лежащие передо мной, по крайней мере с самого их начала, были готовым материалом для той книги над которой он работал. Также мне удалось понять и то, что они являются ни чем иным, как подобием журналистской стряпни в которую подмешивают диалоги.

Его целью было, как он говорит, найти какие-нибудь свидетельства о графе Магнусе, из которых можно было бы узнать то, чем он жил, почитал его народ или нет. Из этих летописей ему удалось выяснить, и это можно сказать с абсолютной уверенностью, что особой популярностью среди народа граф не пользовался. В том случае, если его издольщики[108] опаздывали на работу в те дни, когда они должны были работать на него как на хозяина поместья, – он растягивал их на деревянной скамье и порол их, а затем клеймил во внутреннем дворе своего особняка. Было два случая, когда люди попытались отнять у него участки земли, так вот, зимой, каждый своей ночью, дома этих людей таинственным образом сгорели вместе с их семьями и детьми, находящимися в этих домах. К тому же, есть еще одна вещь, о которой больше всего беспокоился хозяин гостиницы, причем к этой теме он возвращался не один раз, – это то, что граф пошел по Черному Пути, и, судя по всему, умел вызывать какого-то Демонического Духа.

Само собой разумеется, вы захотите узнать, как и повел себя господин Раксэл, что это такое – Черный Путь. При этом ваше любопытство, к моему сожалению, так и останется не удовлетворенным, поскольку выведать что-нибудь об этом не удалось и ему. Хозяин явно не хотел касаться этой темы, говоря точнее, вообще не желал отвечать на этот вопрос. Именно в этот момент его куда-то позвали, поэтому он, явно тому обрадовавшись, поспешно удалился. Лишь только несколько минут спустя он засунул свою голову в полуоткрытую дверь, чтобы сообщить о том, что его срочно вызвали в Скару[109] и он вернется только к вечеру.

Так и не выяснив, что же это такое – Черный Путь, господину Раксэлу пришлось приступить к своей работе в особняке, к той, которой он занимался ежедневно. Записки и документы, на которые он в скором времени наткнулся, направили его мысли совсем в другое русло. Его внимание привлекла переписка между Софией Альбертиной из Стокгольма и её замужней кузиной Ульрикой Элеонорой, которая жила в Робеке в период с 1705 по 1710 годы. Эти письма были чрезвычайно интересны в том плане, что проливали свет на культурные традиции, существовавшие в Швеции в то время, любой из тех, кому удалось прочесть полную публикацию этих писем в изданиях Шведской Комиссии по Историческим Манускриптам, может это подтвердить.

После обеда он закончил с этими письмами. Затем, поставив ящики с ними на свое законное место, он, как и следовало ожидать, решил посмотреть несколько томов из стоявших рядом для того, чтобы выбрать с какого из них будет лучше всего начать свою работу на следующий день. Полку, на которую он наткнулся, главным образом занимали бухгалтерские книги, написанные от руки самим графом Магнусом, хотя среди них и затесалась одна, попавшая туда явно из другой компании. Эта была книга по алхимии, переплетенная в один том вместе с другими наиболее известными мистическими трактатами из существовавших в шестнадцатом столетии. Поскольку господин Раксэл был не особенно хорошо знаком с мистическими трактатами, особенно по алхимии, ему потребовалось очень много времени на то, чтобы правильно прочитать заголовки. Там была «Книга Феникса», «Книга Тридцати Слов», «Книга Жабы», «Книга Мириам», “Turba philosophorum”, – и другие. Он очень обрадовался, когда случайно наткнулся на лист, который специально был оставлен почти чистым в середине книги. На нем был заголовок – “Liber nigrae peregrinations[110]” и еще несколько строк, всё это было также, без всяких сомнений, написано самим графом Магнусом. На самом деле и этого было вполне достаточно для того, чтобы понять, о чем этим утром пытался сказать хозяин дома, упомянув о религии такой же древней, как и этот Мир, и о том Пути, которому, по всей видимости, следовал граф Магнус. Здесь я привожу перевод настоящего фрагмента на английский:

93«Удольфские тайны» (1794) – Анна Радклиф. Анна Радклиф родилась в 1764 году в городе Холборне в семье галантерейщика Вильяма Уорда; её матерью была Анна Уотс. Фамилию Радклиф она получила, выйдя в возрасте 22 лет замуж за журналиста Вильяма Радклифа, владельца и главного редактора газеты «English Chronicle». Поскольку у них не было детей, Анна, чтобы занять свободное время, начинает заниматься беллетристикой. Это её занятие поощряет и поддерживает её муж. В течение семи лет она выпускает все свои книги, получившие впоследствии широкое распространение, затем прекращает заниматься литературой. Это происходит из-за того, что Анна от природы была застенчивым человеком и большая известность пугала её, нарушала её внутреннее спокойствие. Жизнь Анны Радклиф, как и её творчество, окружены различными тайнами. Одна из таких легенд гласит, что, выдумывая новые сюжеты и страшные детали своих произведений, Анна сошла с ума и после этого умерла. Надо заметить, что опровержений подобным слухам (они распространились, когда Анна прекратила писать) при её жизни не было. На самом деле Радклиф скончалась на 59-м году жизни 7 февраля 1823 года от пневмонии. Похороны писательницы состоялись 15 февраля в церкви Святого Георга около Гановер-сквер в Лондоне. Тело писательницы было погребено в склепе M569 часовни приходской церкви на кладбище Бейсвотер-роуд (Bayswater Road) – одном из двух кладбищ прихода Святого Георга на Гановер-сквер. В 1853 году кладбище перестало использоваться, а поскольку во время Второй мировой войны оно пострадало от бомбёжки немецкой авиации, специальным актом парламента кладбище было секуляризировано, и в 1970-х годах на его месте было построено престижное жильё – St George’s Fields Estate. При разборе останков и составлении списка надписей на могильных плитах в 1969 году имя Анны Радклиф обнаружено не было (согласно информации, полученной в архивах Вестминстера). Не сохранился ни один портрет Анны Радклиф.
94'omnis spiritus laudet Dominum, – Всякое дыхание. да хвалит Господа!
95Палеогра́фия – вспомогательная историческая дисциплина (специальная историко-филологическая дисциплина), изучающая историю письма, закономерности развития его графических форм, а также памятники древней письменности в целях их прочтения, определения автора, времени и места создания.
96Ханс Зебальд Бехам (нем. Sebald Hans Beham, 1500, Нюрнберг – 22 января 1550, Франкфурт-на-Майне) – немецкий художник, график, гравёр эпохи ренессанса. Считается самым выдающимся после Альбрехта Дюрера мастером «малых форм».
97Уппсала ((швед. Uppsala – букв. «Верхняя Палата») – старинный город в Швеции, административный центр одноимённых лена и коммуны. Расположен в исторической провинции Уппланд в 70 км к северу от Стокгольма. С населением более 140 тыс. человек этот город является четвёртым по этому показателю в стране. С 1164 года Уппсала является центром архидиоцеза Уппсалы и местом пребывания архиепископа Церкви Швеции. Основанный в 1477 году Уппсальский университет является старейшим центром высшего образования в Скандинавии.
98Хорас Марриэт был английским путешественником и писателем. Он был сыном бизнесмена Джозефа Марриэта, который имел владения в Вест-Индии и зарабатывал продажей колониальных товаров.
99Слово «Пантехникон» является придуманным, образованным от греческих pan («все») и techne («искусство»). Первоначально это было название большого заведения на Моткомб-стрит, Белгравия, Лондон, которое открылось около 1830 года. Оно сочетало в себе картинную галерею, мебельный магазин и продажу экипажей, а также его южная половина была большим складом для хранения мебели и других предметов. Здание было в значительной степени разрушено пожаром в 1874 году.
100Брета́нь (фр. Bretagne, брет. Breizh; галло Bertaèyn) – регион на северо-западе Франции, составляет большую часть одноименной исторической области. Расположена на северо-западе страны, наодноимённом полуострове, омываемом с севера Ла-Маншем, а с юга Бискайским заливом. Административный центр региона – город Ренн.
101Брасенос-колледж (вар. Брейзноуз; Brasenose College (BNC), официально King’s Hall and College of Brasenose) – один из колледжей Оксфордского университета. Основан в 1509 году. Среди его видных выпускников лауреат Нобелевской премии по литературе Уильям Голдинг, актёр и писатель Пейлин, Майкл, премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон.
102Вестергётланд, или Вестеръётланд (швед. Västergötland) – историческая провинция на западе Швеции. Историческая провинция Вестергётланд находится в западной части страны. На юг от неё лежит историческая провинция Халланд, на запад – пролив Каттегат и исторические провинции Дальсланд и Бохуслен, на восток – провинции Эстергётланд и Смоланд, на север – провинции Вермланд и Нерке. Численность населения её составляет 1.229.167 человек (на 31 декабря 2008 года). Плотность населения – 59 чел./км2. На юге и востоке провинции раскинулся холмистый ландшафт, переходящий в Южно-Шведскую возвышенность. На западе и севере здесь находятся равнины, часть Средне-Шведской низменности. На северо-западе и северо-востоке Вестергётланда его границы образуют два самых больших озера Швеции – Венерн и Веттерн. Крупнейшая река провинции – Гёта-Эльв – вытекает из Венерна и впадает в Каттегат. Климат – мягкий, влажный. На побережье выпадает до 900 мм осадков в год, в глубине провинции – около 600 мм. Средняя температура января +1°С, июня – +15°С. Крупнейший город Вестергётланда – Гётеборг. Другие большие города – Лидчёпинг, Мариестад, Скара, Бурос, Тролльхеттан, Венерсборг.
103Herrgård – особняк, феодальное поместье (швед.).
104Suecia antiqua et moderna Древняя и Современная Швеция, сборник гравюр Эрика Дальберга, составленныйц им в середине 17 столетия.
105Эрик Ёнссон Дальберг (швед. Erik Jönsson Dahlbergh; 10 октября 1625, Стокгольм – 16 января 1703, Стокгольм) – шведский инженер-фортификатор, военачальник (в звании фельдмаршала), генерал-губернатор Ливонии с 1696 по 1702 год. Оказал недружелюбный приём Великому посольству и, в частности, Петру I, остановившемуся в Риге в конце марта 1697 года, что впоследствии было использовано российской стороной как один из предлогов для начала Северной войны
106Делагарди (швед. De la Gardie) – шведский род французского происхождения, давший Швеции множество военных и государственных деятелей. Происходит из Лангедока. Известен с 80-х гг. XIV в., когда Робер, сеньор Руссоля и Ла Гарди, вступил в брак с Анной Л’Эстандар, принадлежавшей к одному из самых старейших родов Франции. Потомки Робера впоследствии породнились со многими знатными французскими семьями. Представители рода носили фамилию д’Эскупери, однако часто назывались по принадлежавшим им владениям, среди которых были Руссоль, Ла Гарди, Орнезон и Пуссоль. Основателем шведской ветви стал сын Жака д’Эскупери Понтус Делагарди (1520–1585), который в 1565 г. вступил на шведскую службу. 27 июля 1571 г. он получил от шведского короля титул барона и баронство Экхольм. Баронская ветвь рода была внесена в матрикул Рыцарского собрания Швеции в 1625 г., однако в 1640 г. она пресеклась. Сын Понтуса, Якоб (1583–1652), 10 мая 1615 г. был возведён в графское достоинство, получив графство Леккё, а затем Аренсбург. Его ветвь была внесена в матрикул шведского Рыцарского собрания в 1625 г. Во второй половине XVIII в. представители графской ветви Делагарди обосновались в Эстляндии. Однако мужская линия российской ветви рода пресеклась в 1856 г. со смертью графа Карла Магнуса Делагарди (1788–1856), не оставившего после себя потомства. В 1852 г. Карл Магнус усыновил сына своей старшей сестры Марии (1786–1876) Александра Ивановича Бреверна, который унаследовал графский титул и фамилию, которая отныне звучала как Бреверн-де-Лагарди[1]. Граф (с 1852) Александр Иванович Бреверн де Лагарди (нем. Pontus Alexander Ludwig Graf Brevern-de la Gardie; 4 (16) января 1814 – 20 марта (1 апреля) 1890) – генерал-адъютант, генерал от кавалерии, служивший в русской императорской армии. Брат генерал-майора М. И. Бреверна.
107Неф – главный зал (церкви).
108Истор. земледелец, платящий за аренду земли долей урожая
109Скара (швед. Skara) – город в Швеции. Город Скара находится на западе Швеции, на территории лена Вестра-Гёталанд и исторической провинции Вестергётланд.
110Liber nigrae peregrinations – Книга Черного Пути (лат.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29 
Рейтинг@Mail.ru