Михаил Осипович Гершензон
Пушкин и графиня Е.К. Воронцова
«Графу Воронцову нужно было удалить моего сына, на средства он не разборчив, что уже доказал прежде» (подчеркнуто в рукописи), – и сюда под строкою сделана выноска: «Т. е. Пушкина история», а дальше следует: «и может по богатству подкупить доносчика», и т. д.[25].
Эти строки – важный документ. Раевский чрез сына должен был в подробностях знать историю высылки Пушкина из Одессы, и если он свидетельствует, что Пушкин был выслан благодаря низкой интриге (т. е. ложному доносу) Воронцова, то этот факт можно считать установленным.
Старик Раевский потом имел случай убедиться в лживости уверений, заключавшихся в письме к нему Воронцова: никакого стороннего доноса на Александра Раевского в Петербург не поступало. Весною следующего, 1829 года, он ездил в Петербург ходатайствовать за сына и по возвращении оттуда писал другому сыну, Николаю[26]: «Я ездил в Петербург, чтоб представить истину, и хотя был принят с благоволением, но мне сказано было, чтоб я о сем не говорил ни слова; между тем я уже был извещен, что не было ни слова государю, ни от него о мнимых неприличных разговорах, о коих я писал тебе, следственно все состоит в esclandre[27] его истории с Воронцовой».
Воронцов, как уже сказано, дорого заплатил за свою победу. Сам царь, по-видимому, не поверил его доносу; это старик Раевский справедливо заключал из легкости наказания, которому подвергся Александр (он был выслан в Полтаву «на жительство до рассмотрения» и без указания о надзоре над ним). «Сие самое снисхождение государя – писал старик (рукоп.) – доказывает, что он или сомневается, или знает истину; к тому ж она столь публична, что нельзя, чтобы не дошло сие до него… Из Одессы уведомляют меня, что императрица также не в том виде принимает сие происшествие. Будучи в Одессе, где вся публика не имеет ни малейшего заблуждения насчет его, знает Вор., императрица лично распознает клевету, на брата взнесенную… Воронцов, говорят, в уме потерян совершенно; правда, что поступки его – и подлые, и сумасшедшие».
Скандал, действительно, получился огромный. В петербургском и московском «свете» некоторое время только и было разговоров, что об этой истории. Переписка А. Я. Булгакова с братом сохранила нам отголоски этих толков. 1-го октября 1828 г. Булгаков писал из Москвы: «Точно, что нет счастия совершенного на земле. Кажется, чего не достает нашему милому Воронцову?.. Но ежели справедлива история, которую на ухо здесь рассказывают о поступке глупом молодого Раевского с графинею, то не должно ли это отравить спокойствие этого бесценного человека? Даже по тому, как мне Волков рассказывал, я ему доказал, что графиня совершенно невинна; но все очень неприятен эдакий эскландр». Несколько позднее 7 декабря он пишет: «Жена была вчера у Щербининой, которая сказывала Наташе, что Воронцов убит известною тебе историей графини, что он все хранит в себе для отца и для старухи Браницкой, но что счастие его семейственное потеряно… Щ. говорит, что это пишет Нарышкина жена сюда»[28].
