Михаил Иванов
Гром не грянет…
Копыто выгреб из кармана давешнюю свою добычу и закинул вслед бельчонку, половину просыпав мимо.
«Ну да ладно – бельчиха подберёт».
Взмокший донельзя, старик сполз, наконец-то, с дерева. Отдышался. Задрал голову и погрозил пальцем торчащему из дупла хвосту:
– Береги, мамаша, сынка!
Свои-то детки – как выпали из гнезда, так и пропали, сгинули в одной из войн. А ведь, казалось: самая страшная – давно позади… Жена, получив казённое письмо с горькой новостью, не проронила ни слезинки – не поверила, но глаза её потускнели и глядели уже не в этот мир. Не дряхлая ещё, вполне крепкая женщина, она стала чахнуть, да так и померла, не пережив двух зим. А старик вот живёт, не умирает. Не умирает и тоска… Окажись такая возможность, решился бы он что-то изменить? Уберечь?..
Копыто помотал головой, отбрасывая невесёлые мысли. Поправил одежду, подтянул протез и двинулся, нескоро – но верно, своим путём.
***
…Сухой прошлогодний лист, прилипший к комку грязи, едва заметно дрогнул. Дёрнулась отходящая от него пара чёрных ворсинок…
2
Вот и речка! Промыла меж холмов русло глубокое, а сама – ручей ручьём. Но это сейчас, летом. По весне-то – полна набирается, берега размывает. Вон, вишь – высоко, на кустах, вешней стремниной сухая трава намотана, а вон там – склон осыпался…
Загудели деревья, будто натянутые струны. Снова дыхнул великан – больше прежнего. Посыпались обломленные ветки, полетели, сорванные валом плотного густого воздуха, листья…
Утихло. Копыто поднял голову и расправил плечи.
«Уф-ф! Прошла!»
Перед самым лицом покачивались на тонких веточках красные ягоды. Не волчьи – те мелкие и растут купками, а эти – с куриное яйцо и по одной. Такие Копыто видел впервые. Гигантские бусины круглили бока, пузатились горделиво, едва не лопаясь. Внутри них будто что-то шевелилось, перекатывалось… Копыто приблизил лицо к ягоде. Отражённый в глянцевой поверхности, вылупился на старика глаз и вроде подмигнул.
«Вот черти окаянные!» – отпрянул Копыто и перекрестился.
Надо был поспешить: следующая волна будет ещё сильнее, и что она принесёт с собой – один Бог ведает…
Берегом Копыто дошёл до мостка, сунулся было на шаткие доски, да остерёгся – продольные жердины, перекинутые через русло, разошлись, и набранные поперёк них обрезки горбыля едва держались: наступишь – не удержат, провалятся. Непорядок!
Старик покряхтел, упёрся ногой да копытом, сдвинул жердины. Подобрал камень и вбил им вылезшие гвозди, закрепив поперечные доски. Голыш вернул на место, в успевшую наполниться водой ямку. Мимоходом бросил в воду трепыхавшуюся в грязной лужице рыбёшку. Тут же, зачерпнув в горсть проточной воды, умылся.
– Уф-ф! Вот и ладно!
Конечно, можно было не останавливаться и не терять время, а перейти речушку вброд (неглубоко – коленей не замочишь) – а ну как кто-нибудь тоже из лесу спешит? А? Запнётся впопыхах…
***
…Сухой лист зашевелился, с трудом подбирая под себя тонкие конечности – одну, другую, третью… Но слабые лапки подломились, и бабочка вновь распласталась в грязи…
3
Очередная волна прокатилась, сотрясая землю, корёжа деревья и ещё не сильно, но заметно меняя окружающий рельеф. Которая уже? Третья. Копыто глянул на небо: ясная с утра, лазурная гладь подёрнулась мутной рябью и вроде как потемнела, прибавила тяжести.
– Да-а, дела-а… – пробормотал Копыто: когда вслух, оно не так боязно – будто рядом с тобой ещё одна живая душа.
– Теперьча – глаз да глаз…
Однажды, очень давно, череда волн хорошенько поработала над знакомой сызмальства местностью, и Копыто (тогда он носил не кличку – отчество!) вдруг оказался на самом краю расщелины – незаметной, прикрытой плотным ковром переплетённых стеблей незнакомого растения, усыпанного поверх нежными голубыми и розовыми цветочками. А там, под цветочками… Это много позже, когда выбрался из западни и, волоча за собой висевшую на лоскуте кожи перебитую ногу, заполз на холм, а там, теряя сознание от болевого шока и потери крови, принялся брючным ремнём перетягивать артерию, – только тогда, с высоты, он разглядел длинные узкие полосы этой травы, на километры протянувшей свои заплаты легкомысленной сарафанной расцветки. Помнится, долго гадал потом: что скрывали эти заплаты? Трещины в шкуре Земли, навроде разрывов в огромном одеяле, которое великаны тянули изо всех сил – каждый на себя? Царапины, оставленные когтями гигантского зверя – кошки, решившей поиграть катящимся по Вселенной зелёно-голубым клубком? Мыслей о том, что скрывалось в глубине самих разломов, сознание старика старательно избегало…
– Глаз да глаз…
Копыто перевёл взгляд на тропинку: хорошо заметная в стерне неровная полоска утоптанной в камень земли, обложенная припылёнными листьями подорожника, расслаивалась, троилась… Или – это в глазах? Копыто прикрыл одно веко – нет, не помогло. Плюнул через левое плечо, перекрестился… Ага! Свернул на правую.
Копыто спешил, и тропинка, почуяв настроение путника, не артачилась – стелилась под ноги ровно и споро, огибая невысокие холмы, подскакивая на растоптанных кочках… Вот она взобралась на пригорок…
Оглушительный звук рвущейся материи застал Копыто врасплох. Старик присел от неожиданности – да так и застыл: в стороне, на лугу, прямо в воздухе, зияла узкая тёмная щель, будто и вправду некий огромный холст с намалёванным на нём знакомым пейзажем – холмами, стогами, полосой серебристых ив вдоль реки – лопнул от неба до земли да так и продолжал расползаться, треща нитями змеистых молний по кромкам растущей бреши. Щель увеличивалась в размерах беспорядочными рывками, как будто кто-то с той стороны полотна, поняв, что и на этой стороне что-то есть и желая удовлетворить своё любопытство, принялся нетерпеливо дёргать за края, отчего ткань мироздания разъезжалась всё больше и больше.
