bannerbannerbanner
полная версияПоследний президент

Михаил Голицын
Последний президент

Полная версия

– Что же такое, Валентин? Как случилось что за две недели они все сошли с ума? Ведь до этого все как один были, все понимали проблемы, с которыми мы столкнёмся, все старались соблюдать все нормы, и мы держали процент заболевших меньше, чем все страны в мире. Тут и так голова кругом идёт, не знаешь, как дальше быть, а они ещё и проблемы новые создают. Вот чего они добьются? Только заболеет больше людей. И что мне потом делать? Я же не могу даже против них полицию или армию вывести. Как мне потом налаживать жизнь, если сейчас лишиться их доверия? И что теперь? Дать им собираться и дождаться, когда у нас болезнь охватит всех? Вот уж не думал, что у нас такие проблемы будут.

Голицын сел на стул, рядом с Молотовым.

– Не смотри на меня, Миша, я сам не знаю, как поступить. – Не дожидаясь вопроса, ответил Молотов. – Я не думал, что такое может быть. И сейчас не могу тебе сказать, как поступить. Но тебе нужно обратиться к народу, объяснить им всё и постараться вразумить.

– Да, Валя, ты прав. Нужно. Только, что сказать им? Правду? Это же будут как взрыв. А ложь. Что даст ложь? Агонию нашего социума?

– Золотой средины тут нет. Так что, мой совет, говори, как есть, но сделай акцент на улучшение положения, да и твою роль в том, что нас не постигла участь всего мира.

Своё выступление Голицын готовил несколько дней, после чего в прямом эфире решил озвучить его. Транслировалось оно на всех теле и радио каналах. Он постарался быть убедительным, объясняя населению проблемы, с которыми столкнулся весь мир, Россия, описывая ситуацию в мире и принимаемых мерах по стабилизации ситуации в России, уделил внимание соблюдением санитарно-эпидемиологических норм, призвал граждан не делать опрометчивые и необдуманные решения.

Ситуация в стране после выступления не сильно изменилась. Отмечалось уменьшение количества протестующих, но при этом сами митинги всё ещё продолжали иметь место. Самые негативные ожидания не подтвердились и в мае количество заболевших стало уменьшаться. Процент больных к концу мая упал до 38. Но, как ни странно, народные волнения стали ещё яростнее. По оценкам службы безопасности две трети населения были недовольны Голицыным. Конкретных причин не называлось, всё было расплывчато, чаще относилось к местной власти в большей степени, чем к Голицыну. В это время у народного недовольства появился лидер – бывший сотрудник одного из силовых ведомств, 42-х летний Игорь Скромнов. В наскоро собранной информации о нём не было ничего компрометирующего, ни громких скандалов, ни увольнений, ни порочащих связей. Вообще его биография была такая же как у большинства среднестатистических россиян. Каким образом он возглавил эту «странную оппозицию», было не понятно. Но его влияние на мнение массы было велико. Список претензий был такой же, как и раньше, но он собрал все недовольства и выразил их мыслями, близкими всем протестующим:

Неправильно выбранная стратегия борьбы с болезнью, проявившаяся в изоляции России от всего мира, вместо совместного поиска лекарств.

Изоляция страны от просящих помощи людей.

Отсутствие информирования населения о первых случаях чумы, что послужило недолжному обеспечению профилактических мер и распространению болезни.

Отсутствие стратегии выхода из кризиса, вызванного болезнью.

«Информационный голод» народа.

Если судить со стороны народа, то требования были обоснованы, но обосновывались они на том основании, что люди не владели всей проблематикой этого процесса, а Голицын не имел права разглашать ряд сведений. К тому же он, как глава государства, нёс личную ответственность за безопасность страны, и принятые им меры были направлены именно на это. Но донести это до народа было очень и очень сложно. Люди же, потерявшие близких, искренне считали, что Скромнов был прав в своих тезисах.

Ситуация накалялась с каждым днём, и май выдался очень жарким во всех смыслах. И погода не жалела солнца для планеты, и болезнь начала сама собой отступать и недовольства народа было высоко.

8.

Июнь. Страна стала похожа на кипящую воду: тут и там митинги перерастали в беспорядки, привычная деятельность всех служб нарушалась отвлечением на это. Москва кипела больше всего. Голицын понимал, что ситуация вышла из-под контроля и нужно было что-то делать.

Привычная темнота кабинета, свет настольной лампы, дымящаяся сигара и аромат кофе… Голицын сидел напротив Молотова.

– Градус недовольства вырос до критической отметки, – ровным голосом говорил Голицын, – при этом недовольство вызывает не вся система правительства, а только я. Я думаю, что чем дальше мы запускаем эту ситуацию, тем труднее будет из неё выходить.

– Какой выход? Силой подавить недовольство? – Молотов говорил так же спокойно.

– Нет, это невыход. И так осталось мало людей, а столкновения с силовыми структурами принесёт обязательные жертвы, а сейчас дорога каждая жизнь. Да и в такое тяжёлое время применить силу будет кощунственно. Надо садиться за стол переговоров.

– С Скромновым?

– Да и с его командой.

– Ты же понимаешь, чего они хотят?

– Понимаю, но и другого выхода не вижу.

– Готовить встречу?

– Готовь.

Переговоры решили назначить на символическое 12 июня. В Кремле встречаться отказались сторонники Скромнова, опасаясь силовой операции со стороны власти, поэтому решили устроить встречу в Останкинской башне.

Со стороны правительства был Голицын, Молотов, вернувшийся в Москву, полковник Лазарев, Скромнов же привёл с собой троих человек, чьё положение среди оппозиции было трудноопределимым. Первым начал Голицын:

– Игорь Николаевич, нынешняя ситуация в стране недопустима, и то, что происходит на улицах городов мне не понятно. Вы, как лидер оппозиции, должны осознавать сложившуюся ситуацию и её последствия. Мне не понятны причины волнения.

– Михаил Владимирович, то, что сейчас происходит в стране, зародилось до того, как народ выбрал меня представителем. Вы знакомы с нашими претензиями?

Голицын утвердительно кивнул.

– Так вот, это не мной придуманные проблемы, это то, что волнует народ. Те вопросы, на которые вы не дали ответы. И нам бы очень хотелось получить на них ответы.

– Хорошо, Игорь Николаевич, я отвечу на ваши претензии. И так, первая, указанная вами претензия «Неправильно выбранная стратегия борьбы с болезнью, проявившаяся в изоляции России от всего мира, вместо совместного поиска лекарств». Моя позиция, как главы государства, такова: ни одно государство нашей планеты не смогло найти способа лечения лёгочной чумы, при этом наша разведка активно работала по получению информации в этом направлении, и я с уверенностью могу сказать, что все попытки медицинских учреждений по всему миру не увенчались успехом. При этом у нас не было сведений, которые могли бы помочь другим странам в поиске лекарства. Да к нам и не обращались иные страны с просьбой о помощи в этом направлении. Второе: «Изоляция страны от просящих помощи людей». Это всецело моё решение, которое объясняется тем, что миграция людей из других стран в нашу – это более быстрый способ переноса болезни к нам. И, как показывает практика, нам удалось сдержать болезнь, Россия единственная страна, не лишившаяся свой государственности и целостности, при этом нам пришлось пойти на крайние меры по отношению к людям, которые пытались вопреки предупреждению пересечь границу. Это действие своё я считаю правильным и оправданным. Третье и пятое: «Отсутствие информирования населения о первых случаях чумы, что послужило недолжному обеспечению профилактических мер и распространению болезни и «Информационный голод». Это меры, предпринятые для профилактики паники. А то, что болезнь, вопреки нашим действиям, всё же распространилась… это нам не подвластно, вирусам и бактериями не поставишь заслон. Что там ещё, а «Отсутствие стратегии выхода из кризиса, вызванного болезнью». Да тут вы правы, в сложившейся ситуации строить долгосрочные планы нецелесообразно, наша задача – обеспечение населения продуктами, медикаментами, теплом, одеждой, соблюдение конституционных прав наших граждан. Я бы хотел узнать ваше виденье будущего страны.

Скромнов, сел поудобнее:

– Мне понятны ваши действия во возникшей ситуации, но при этом мы не согласны с принятыми мерами по отношении к мигрантам, а именно силовое решение данного вопроса, к тому же идея изоляции регионов очень схожа с образованием карантинных зон, в которых просто фиксировалась смертность, а не предпринимались лечения людей. Ваш взгляд на ситуацию в корне не прав, вы поступаете без оглядки на людей, не желание сотрудничать с другими странами и привело к тому, что каждый стал отдельно бороться с болезнью.

– Вы серьезно считаете, что нужно было открыть границы и спасать мигрантов, рискуя жизнью населения?

– Проводить отбор людей, те кто без симптомов, могли бы пройти в страну.

– Вы думаете, это так легко, – в разговор вмешался полковник Лазарев, – вы понятия не имеете о симптомах болезни на ранней стадии, да и как вы собирались это организовать?

– Не переходите на эмоции, полковник, – спокойно произнёс Скромнов, – я не ставлю этот тезис во главе угла. Я высказал мнение людей, чьи родственники остались по ту сторону стены. Вы правы, я не компетентен в этом вопросе, но медиков у нас хватает, чтобы решить эту проблему.

– Ну раз это не главный ваш тезис, Игорь Николаевич, – продолжил Голицын, – хотелось бы услышать главный.

– Стратегия выхода из этой ситуации.

Голицын понимал, что на этот вопрос чёткого ответа нет, стратегия не была выбрана, да и не было понятно на чём её основывать. Но говорить это было нельзя.

Переговоры затянулись на долгие пять часов, при этом каждая сторона так и не назвала стратегию выхода из кризиса, видимо, боясь, что другая возьмёт её пункты себе на вооружение. Потом были ещё переговоры, и ещё, и ещё. Но толку с них не было, а вот негативное отношение со стороны населения всё возрастало и возрастало.

 

Через неделю после первых переговоров собрались опять.

– Скажите, Игорь Николаевич, какие у вас требования?

Вопрос поставил Скромнова в ступор, видно было он не ожидал прямого вопроса, да и Голицын устал играть в кошки-мышки с ним, понимая, что чем дальше, тем сильнее недовольство народа и просто так обсуждать их претензии, без чего-либо конкретного было глупым.

– Ваша отставка, Михаил Владимирович, новые выборы, новая стратегия развития страны.

– Ваша стратегия.

– Да наша.

– Которую вы так и не озвучили ни на одной из встреч.

– Да, вы правы.

– Я так и думал. Что же раньше не сказали, а ходили вокруг да около?

Что ответить Скромнов не нашёл. Видно было, что вопрос был ему не удобен, а лгать он не хотел. Всё же было в нём что-то благородное, какое-то чистое стремление к лучшему, огонь в глазах и не жажда самоутвердиться или нажиться, а желание помочь всем. Как, он ещё и сам не понимал.

– Тогда слушайте, Игорь Николаевич, я готов уйти в отставку, хотя у меня достаточно сил и средств, чтобы задавить митинги. Но я не буду это делать, потому что нас и так осталось мало, а людские ресурсы – это дефицит. Но у вас нет опыта управления страной и оставить вам её для экспериментов я не могу. Предлагаю вам сделку: я слаживаю свои полномочья, но вы, формируя своё правительство оставляете советником Молотова, министром здравоохранения ставите полковника Лазарева, министра обороны и всё его ведомство оставляете без изменений. Остальные – это ваши желания.

Видно было, что Скромнов не ждал такого поворота, но быстро справился со своей растерянностью.

– Я согласен, Михаил Владимирович, с вашими условиями.

За столом все оживились. Даже сторона Голицына не ждала такого поворота событий.

– Завтра я объявлю о сложении с себя полномочий и передам временное правление страной вам, пока не проведёте выборы.

Голицын встал и протянул руку Скромнову, тот пожал в ответ, после чего делегация действующего правительства покинула Останкинскую башню.

Уже в кабинете, оставшись вдвоём с Молотовым, Голицын смог расслабиться, выпить кофе, и закурить сигару. Кофе пил и Молотов.

– Миша, ты осознаешь, что сделал? – Молотов говорил спокойно, но в голосе его слышались взволнованные нотки.

– Да, Валентин, полностью. Сейчас сложилась такая ситуация, что мои попытки удержаться в кресле президента обернуться гражданской войной. А этого на фоне ослабленной эпидемий стране не нужно. Но и оставить этим дилетантам управление страной я не могу, поэтому на ключевые позиции выдвинул вас. Скромнов не создаёт впечатление самодура и идиота, я думаю, что он послушает советы людей, которые имеют огромный опыт в управлении страной, и тебе, Валентин, здесь уготована самая важная роль – координация его деятельности.

– Почему не ты? Вполне можешь быть тайным советником.

– Нет, не хочу. Устал уже сильно, вымотался, да Скромнов не рискнёт меня держать рядом, боясь такой же участи, как я.

– И что теперь? Куда ты?

– Не знаю ещё, уеду из Москвы с семьёй, будем жить где-то далеко от людей, крупных городов.

Молотов выпил кофе, снял очки и потёр глаза:

– Вот уж времена настали, даже в страшном сне не привидится.

– Что там с заболевшими?

– Общее количество заболевших двадцать три процента, из числа больных выздоравливает около шестидесяти процентов.

– Это хорошо. Значит всё не бесполезно.

Оба сидели и молчали. Слишком долго они знали друг друга, чтобы говорить. Голицын пил кофе, наслаждаясь его горечью, чувствуя обиду, смешанную с облегчением. Ожидание будущего совсем не томило его, хотя он даже не знал, что будет теперь делать. Молотов же наоборот, думал, как он сработается с новым президентом. Наверное, он тоже ушёл бы вслед за Голицыным, но судьба готовила ему другую жизнь. Жизнь наполненную ответственность за страну, которую они строили вместе с ещё действующим президентом, страну, которая стала смыслом его жизни. Семьёй он так и не обзавёлся и его жизнь строилась вокруг Кремля. Где-то внутри он был очень благодарен Голицыну за возможность остаться в той среде, к которой он привык. Ведь он даже не знал, что делать и как жить, если не будет этих государственных дел. Часы показывали уже десять вечера. Завтрашней день обещал быть тяжёлым…

9.

Голицын, как и обещал, сложил с себя полномочия президента, назначив временно исполняющим обязанности Скромнова. Вместе с ним вошёл свой кабинет.

– Ну вот, Игорь Николаевич, теперь это ваш кабинет.

– Спасибо, Михаил Владимирович.

– За что?

– За понимание и доверие мне и нашим идеям. Вы увидите, что не ошиблись. Своё слово я сдержу и люди, которых вы посоветовали, займут место в новом правительстве.

– Они имеют огромный опыт и будут полезны вам в строительстве новой страны.

– Куда вы теперь?

– Не знаю, Игорь Николаевич, хочу подальше от Москвы, куда-нибудь на юг, начать новую жизнь, может быть, даже крестьянскую.

Скромнов кивнул головой в знак понимания. Протянул руку Голицыну, тот, пожав её, вышел из своего бывшего кабинета и, не оборачиваясь, пошёл в сторону выхода.

На следующий день семья Голицына, а это кроме жены и сына ещё дочь с мужем и двумя детьми, собирали вещи в стоящий около дома американский Ford, переделанный под дом на колёсах. Складывать решили только нужные вещи, в основном одежда и документы, продукты питания и вода. Сам же Голицын достал из сейфа подарок премьер-министра Италии – гладкоствольное ружьё Beretta SO5. Никто не знал, что и как сложится в новой жизни. Куда ехать пока ещё Голицын не решил, но, понимая сложившуюся ситуацию, знал, что на юге будет много пустующих домов. Молотов с самого утра был рядом, болтал с семьёй Голицына, иногда посматривая на бывшего президента. Улучив момент, он взял Голицына под руку и отвёл в сторону.

– Вот, – он протянул Голицыну карту, – я и в навигатор координаты уже вбил и на карте отметил. Я до всей этой ситуации построил из сруба домик. Думал в отпуске, а потом на старости лет там жить буду, охотничий домик, с минимум благ цивилизации, но всё же.... Увидишь, там всё сделано, чтобы жить, газ, электричество и водоснабжение не провёл, но что уж там. В общем едь туда. Это теперь твой дом. Вот, это ключи от двери, остальные все ключи в доме. Раньше там охрана была, потом сняли, так что как там и что я не знаю. Хотя я думаю всё там в порядке, он стоит так, что ни с воды, ни с суши его не видно, если только не знать, что там дом.

Комок в горле не дал Голицыну сказать ничего в ответ, взяв карту, он обнял Молотова. Старый друг и в этот раз нашёл решение его проблемы.

Во двор въехал чёрный правительственный джип, из которого резво выскочил Лазарев.

– Михаил Владимирович, слава Богу, что я успел. Как-то не хотелось, чтобы вы уехали так быстро, но что ж.

Из дома вышла семья Голицына, став у трейлера, молча смотрели. Лазарев кивнул им. После чего опять обратился к Голицыну:

– Михаил Владимирович, я не отниму у вас много времени, – он вернулся к машине и взял из салона саквояж, – я знаю, как вы любите кофе и сигары. Вот это вам, – он протянул саквояж, – это лучшее, что я смог найти.

Голицын взял саквояж и протянул руку Лазареву.

– Спасибо, полковник, удачи вам в нелегком труде.

– Спасибо, Михаил Владимирович, удачи и вам в новой жизни.

Он ещё раз кивнул семье Голицына и, вернувшись в автомобиль, уехал.

Через час вещи были собраны, Молотов тепло попрощался со всеми членами семьи, прослезился, обнимая Голицына. Трейлер отправился в путь, оставляя Молотова одного во дворе бывшего президентского дома. Теперь пути Молотова и Голицына разошлись, и каждого ждали новые жизненные испытания и проблемы.

Впервые за долгое время Голицын ехал за рулём сам, ни службы охраны, ни спецмашин, ни привилегий на дороге. Он посмотрел на навигатор – дорога вела на юг, чуть больше тысячи километров, не так и далеко. Он посмотрел в зеркало заднего вида – семья старалась держаться, но было видно, что им всем не по себе. И только внуки радостно рассматривали всё из окон, для них проблемы не существуют, а этот вынужденный переезд всего лишь новое приключение. Голицын улыбнулся и сильнее нажал на газ.

Да, можно было остаться и в Москве, но в голове Голицына закралась мысль о безопасности семьи, ведь людей, которые его считали виной всему и ненавидели было не мало. Да и что им делать в Москве? Идти работать таксистом или в офис? Нет, всё это было не то. Единственным верным решением было уехать и начать гражданскую жизнь, вдали от всех.

Трейлер выезжал к окраине Москвы и сложную эпидемиологическую ситуацию можно было оценить только по уменьшению движений на дороге, в остальном же обстановка была вполне нормальной. Всё равно где-то внутри была мысль о том, что это бегство, но другая сторона сознания говорила о том, что бороться дальше не было смысла, сейчас, по крайней мере, он имеет возможность уехать, а в случае активного противоборства он мог последовать путём многих диктаторов XX века.

Из Москвы они выехали довольно быстро и там уже движение было ещё меньше. Дорога по бокам была огорожена щитами, поэтому рассмотреть что-то по сторонам было трудно, семья постепенно начинала засыпать. Включив негромко музыку, Голицын выдохнул: какое-то ощущение опасности было в Москве, а сейчас становилось спокойнее и будущее уже не казалось каким-то неопределённым. Был дом, была семья, было чем заняться. Конечно они потеряют многие блага цивилизации, но с другой стороны, они теперь вместе. За годы правления страной и государственной службы он отстранился от семьи, потерял какие-то семейные ценности, увлечения и занятия всех членов семьи стали ему неизвестны, он ловил себя на мысли, что знает об этих людях минимум информации. И сейчас наступало время всё это исправить, узнать их ближе, научиться что-то делать вместе, а не давать указания, восполнить все те дни, когда он не был с ними. Эта мысль дарила Голицыну новую цель в новой жизни. Отношение к миру стало меняться, как и осознание всего происшедшего. Он искренне считал, что сделал всё, что от него зависело по спасению России, но, видимо, не все это оценили, а может быть просто устали от него и хотели видеть новые лица во главе страны.

За этими мыслями Голицын не заметил, как выехал уже из Московской области. К реальности его вернул заградительный пост на дороге. Перед ним выстроилось не больше десяти машин и военные не спеша проверяли документы и пропускали машины. Когда пришла очередь трейлера Голицына, то проверяющий их майор аж вздрогнул, взяв паспорт Голицына. После чего закашлялся, вытянулся по стойке смирно и громко произнёс:

– Здравия желаю, товарищ президент!

– Здравия желаю, товарищ майор, – ответил Голицын, – только я уже не президент. – Голицын улыбнулся.

Майор растерялся, видимо он знал, что Голицын сложил свои полномочия, но увидеть его здесь на пункте пропуска он явно не ожидал. Но смог взять себя в руки, провёл необходимую проверку и вернулся к Голицыну:

– Михаил Владимирович, разрешите личную просьбу?

– Слушаю вас, товарищ майор.

– Разрешите с вами совместное фото и в блокнот вашу подпись.

Голицыну очень понравилось, что майор заменил слово «автограф» на слово «подпись», да и его уважение было приятно. Поэтому без лишних слов он вышел из трейлера, сделал несколько фото с майором, расписался ему в блокноте, после чего продолжил свой путь на юг. Сам он за рулём так долго никогда не был и опасался, что может уснуть, но мысли не давали сну ни шанса. В голове всё прокручивал и прокручивал свои действия, стараясь понять где и как совершил ошибку, вылившуюся в смещении его с поста. Но видимо субъективная аналитика не могла дать оценку произошедшего и показать ту точку. В какой-то момент Голицын осознал, что он уже не в системе и забивать голову этими мыслями нет смысла. Что сделано, то не изменить.

Солнце палило уже нещадно, в трейлере было прохладно и комфортно, все спали, а трейлер продолжал катиться по магистрали. По подсчётам Голицына к месту они должны приехать ночью этого же дня. Он надавил на газ, какая разница попадёт ли он в объектив фото радаров. Номера всё равно не значились ни в одной базе, как и другие правительственные машины. Да и отслеживать его никто не будет. Если бы хотели, то ещё в Москве или на выезде убрали бы.

Вот и огороженная магистраль сменилась на обычную, без заграждения. Постамент «Ростовская область» был уже пройден, теперь оставалось совсем не много. Солнце уже клонилось к закату, семья проснулась и с любопытством рассматривала из окон местность. Поля, небольшие лесополосы, указатели населённых пунктов, опять поля, вышки мобильной связи, ветряные электростанции. В дороге решили всё же не останавливаться, причём Голицын не стал озвучивать свои опасения про преследования, сказав, что хочет успеть попасть к месту за светло, поэтому еле на ходу. Остаток пути они преодолевали уже в темноте, но навигатор вёл их без каких-либо колебаний уже по грунтовой дороге, в свете фар были только деревья, стоящие по обочинам, кустарники и трава. Да и сама дорога создавала впечатление тоннеля, поэтому ехали не быстро. Ещё до полуночи в свете фар оказался невысокий деревянный забор, массивная калитка и ворота.

 

– Всё, приехали. – Сказал Голицын. – Я пойду ворота открою, посмотрю где машину поставить, потом и вы выйдете.

Голицын вышел из автомобиля и, подсвечивая себе дорогу фонариком подошёл к калитке. Ключ в замке повернулся легко, и он вошёл во двор. Свет в окнах дома не горел, да и на всей территории не были видно света. Он прошёлся по двору, позвав громко охранников, но ему никто не ответил. Обойдя дом, он не увидел ничего подозрительного и, вернувшись обратно, открыл ворота и загнал трейлер во двор. Ночь решили провести в трейлере, а уже утром осмотреть дом. Дорога вымотала всех, поэтому уснули быстро, даже не став ужинать.

Рассвет скрылся за листвой деревьев и поэтому проснулись они уже ближе к восьми утра. Выйдя из трейлера, стали осматриваться в новом месте, изучая своё новое жилище. Дом был из сруба, ещё медово-коричневого цвета, с небольшими трещинами в брёвнах, сам дом был большого размера с одним этажом и мансардой, вход в него открывала массивная дверь, окна со лицевой стороны были большие, стилизованные под старину. С другой стороны, дом заканчивался большой верандой, державшейся на массивных деревянных столбах. Дальше за ней из такого же сруба стояла баня, выходившая как раз на помост у реки. Голицын вышел на помост, его глазам открылся изгиб реки, широкий со спокойной водой, с крутым противоположным берегом, поросшим соснами и камышом. Не трудно было понять, что сейчас они находятся в районе изгиба реки, причём место, где они теперь будут жить действительно защищено от посторонних глаз. Часть берега, где стоял дом, по сути была меандром, на котором кроме смешанного леса ничего не было, ни других домов, ни каких-то построений. Зато имелся родник, заботливо выкопанный в земле и выложенный из камня, так что получившейся колодец был до верху наполнен водой, которая ручейком вытекали из него и стремилась к реке. Сам дом и его двор был заметен, скорее всего только с воздуха, поэтому единственное место, которое выступало из леса – это был причал, он же был и помостом к бане. Рядом с ним на берегу стояла небольшая металлическая лодка. Сколько хватало глаз – следов присутствия людей не было. Голицын вернулся к семье, они уже тоже осмотрели двор и ждали, пока он откроет дом.

– Что это за место? – Спросил его сын.

– Этот охотничий домик построил Молотов для себя, но подарил его нам. Река, которую вы видите – это Северский Донец и мы с вами в Ростовской области, в самом её центре. – Ответил Голицын.

Больше и рассказывать было нечего, да и сам он большего не знал, поэтому все пошли осматривать дом внутри.

Массивные деревянные двери легко отперлись ключом и легко отворились перед новыми хозяевами. Как и положено первым их встретил небольшой коридор, за которым была просторная комната, с массивным деревянным столом, такими же лавками и печью, стоящей посредине дома. Печь вызвала удивление абсолютно у всех: выполненная в стиле русской печи, но при этом на ней имелась чугунная плита внушительных размеров. Слева от печи была дверь, открыв которую, они увидели изолированную комнату, с деревянной широкой двуспальной кроватью, стоящей посредине, шкафом около стены и небольшим деревянным столиком, стоящим как раз около окна, выходящего в сторону реки. С другой стороны, была такая же комната, но чуть меньше размером, зато перед ней было небольшое помещение, которое все сразу же оценили, как самое романтичное – небольшая комната таила в себе большую чугунную ванну, выполненную в европейском стиле XIX века, широкая, длиной около двух метров, с поднимающейся вверх спинкой, а в «ногах» ванны находился камин, являющийся частью всё той же печи из главной комнаты. Второй этаж состоял тоже из двух комнат, окна которых выходили на две стороны дома, скошенные потолки создавали уют в них, а свет, падающий под углом, наполнял эти комнаты неповторимой атмосферой. Домик хоть и был охотничий, но всё же сделан был со вкусом. Всё из дерева, сохранившее ещё свой естественный запах.

В самой большой комнате первого этажа, которую сразу же назвали столовой, при дальнейшем осмотре обнаружили за лестницей дверь, ведущую в подвал. Спускаться туда пришлось с фонариками и, когда спустились, то увиденное обрадовало их: подвал на весь периметр дома, в средине стоял стеллаж, на котором соседствовали друг с другом различные консервы в жестяных банках, по бокам у стен в деревянных ящиках лежали картофель, свекла, морковь, капуста и еще много различных овощей, стены же были опоясаны полками, на которых стояли стеклянные банки с закупоренными в них овощами, компотами, салатами, вареньем и ещё чем-то.

– Нам этого хватит, по крайней мере до следующего года. – Осматривая полки, произнёс Голицын.

Ещё одним приятным сюрпризом стало то, что запасливый Молотов привёз сюда много необходимой для приготовления пищи кухонной утвари. К тому же в доме обнаружилась ещё и небольших размером кладовка, в которой аккуратно были сложены большие пакеты с крупами, мешки с солью, сахаром и мукой.

Первую половину дня потратили на выгрузку вещей из трейлера и обустройства жилья. Дочь с зятем и детьми выбрали себе спальни в мансарде, сын выбрал большую спальню на первом этаже, а Голицыну с женой осталась спальня, граничащая с ванной. Свой небольшой багаж они разложили быстро, пообедав оставшейся у них провизией, они решили продолжить осматривать свой новый дом.

Видно было, что в нём останавливались несколько раз, но толком обжит он не был, тем не менее подготовлен он был основательно. За баней обнаружился большой, укрытый от ненастной погоды дровник, причудливо спрятанный в кустах и видимый только, с одной стороны. С другой стороны, в деревьях спрятался «домик неизвестного архитектора», более известный как туалет. Мелкая поросль во дворе была убрана, оставлены лишь крупные и молодые деревья, двор не выстилали ни камнем, ни асфальтом, оставив таким как есть. Выходящие к реке края двора не были расчищены, между плакучих ив и молодых дубов обильно рос камыш. Такая же природа просматривалась и на противоположном берегу. Когда осмотр двора был окончен, решили прогуляться по окрестностям.

Как оказалось, к дому вела одна единственная дорога, окружённая диким лесом, состоящим из хвойных и лиственных деревьев, кустарников почти не было, а вот мелких деревьев – полным-полно. Пройдя немного, они увидели с правой стороны опушку, выйдя на которую к своему удивлению увидели песчаные насыпи.

– Прям место для огорода. – Задумчиво произнёс Голицын, и, посмотрев на семью, добавил. – Этот год у нас есть запасы, но ведь и мы тут не на год.

10.

Первая неделя жизни в охотничьем домике была на удивление спокойной и тихой. Все привыкали к новому месту жительства, обустраивали свой быт, обследовали территорию. Было похоже на какое-то приключение в стиле «игры на выживание». И, как ни странно, даже не возникали вопросы о том, когда сможем вернуться к привычному образу жизни, не было напряжённой тишины или вздохов о прошлом. То ли смена обстановки пошла всем на пользу, то ли все понимали, что произошедшее в мире – это лишь часть сложностей и сейчас проще выжить тут, самим, чем в больном и нуждающемся городе, который сейчас сам становится хищником. Наверно, эта мысль была той успокоительной пилюлей для Голицына: его семья сейчас хоть и не живёт в апартаментах, но в большей безопасности, чем если бы продолжали оставаться в городе. Здесь был только их мир, окружённый лесом и рекой, спрятавший их от посторонних глаз, от болезни, от преступников, от страха и от проблем, которые навязывает город.

Рейтинг@Mail.ru