Михаил Богословский
Петр Великий и его реформа
Получив сведения о благоприятном исходе польских выборов, царь с посольством покинул Пилау и, переехав морем до Кольберга, оттуда через Берлин, Магдебург и Гальберштадт направился в Голландию. По первоначальному плану посольство должно было после посещения бранденбургского курфюрста ехать к цесарю в Вену, но затем этот план был изменен. Союзный договор с цесарем был только что заключен (29 января 1697 года) трудами русского посланника в Вене, дьяка Кузьмы Нефимонова, так что посольству осталось только торжественно подтвердить этот союз, а в Голландию побуждали спешить царя и личные желания, и политические цели: он стремился поработать на голландских верфях, но туда же влекли его обстоятельства текущего момента. Как раз в то время в Рисвике близ Гааги собирался конгресс представителей великих тогдашних европейских держав для выработки условий мира, который должен был закончить войну союза против Людовика XIV. На конгресс съезжались виднейшие дипломаты Европы.
Главным политическим интересом Петра тогда была война с турками, и успех под Азовом окрылял его стремление довести войну против турок до конца. Война эта, как мы видели, вызвала новую крупную задачу для государства – содержание флота. Личное знакомство царя с Западной Европой, и в особенности с Голландией, должно было прежде всего открыть царю новый источник средств для организации направляемых против турок военных сил; он искал там необходимых для этой организации знаний, старался привлечь для руководства военными силами сведущих людей, обратился к Западной Европе за техническими усовершенствованиями. Но он прекрасно понимал, что Московскому государству одному, несмотря даже и на возможные усовершенствования, не справиться с турками, и потому он искал союзников и дорожил ими, и его надежда достигнуть в этом отношении успеха и заручиться новыми союзами при таком благоприятном случае, какой представлялся Рисвикским конгрессом, вполне понятна.
Проехав Гальберштадт, Петр свернул в сторону с пути, чтобы осмотреть железные заводы близ замка Ильзенбурга, а затем восходил на Блоксберг, вершину горы Брокен, столь известной поверьями, по которым на ней в ночь на 1 мая слетается нечистая сила. Проезжая по Ганноверской территории, в местечке Коппенбрюге он встретился с ожидавшею его здесь одною из замечательнейших женщин того века, ученицею и приятельницею философа Лейбница, курфюрстиною бранденбургскою Софьей-Шарлоттой, женою курфюрста Фридриха III, не имевшей возможности быть в Кенигсберге во время пребывания там царя, но очень интересовавшейся его личностью. Софья-Шарлотта явилась на свидание с Петром в Коппенбрюге в сопровождении своей матери, курфюрстины Ганноверской. Обе курфюрстины описали впоследствии в письмах эту встречу с царем. Когда Петр очутился в присутствии курфюрстин, то, по словам Софьи-Шарлотты, настолько казался сконфуженным, что закрывал лицо рукою и в ответ на их приветствия не мог ничего ответить сам и поручил ответить за себя Лефорту, но потом обошелся и держал себя свободно. «Царь очень высокого роста, – рассказывает старшая курфюрстина Ганноверская, – лицо его очень красиво, он очень статен. Он обладает живостью ума, его суждения быстры и справедливы. Но наряду со всеми выдающимися качествами, которыми его одарила природа, следовало бы пожелать, чтобы его вкусы были менее грубы. Мы тотчас же сели за стол. Г. Коппенштейн, исполнявший обязанности маршала, подал его величеству салфетку, но это его очень затруднило: вместо салфетки в Бранденбурге ему подавали после стола кувшин. Его величество сидел за столом между моей дочерью и мною, имея переводчика с каждой стороны. Он был очень весел, очень разговорчив, и мы с ним завязали большую дружбу. Моя дочь и его величество поменялись табатерками. Табатерка царя была украшена его инициалами, и моя дочь очень дорожит ею. Мы, по правде, очень долго сидели за столом, но охотно остались бы за ним и еще дольше, не испытывая ни на минуту скуки, потому что царь был в очень хорошем расположении духа и не переставал с нами разговаривать. Моя дочь заставила своих итальянцев петь; их пение ему понравилось, хотя он нам признался, что он не очень ценит музыку. Я его спросила, любит ли он охоту. Он ответил, что отец его очень любил охоту, но что у него с юности пристрастие к мореплаванию и к фейерверкам. Он нам сказал, что сам работает над постройкой кораблей, показал свои руки и заставил потрогать мозоли, образовавшиеся на них от работы. После ужина его величество велел позвать своих скрипачей, и мы исполнили русские танцы, которые я предпочитаю польским. Бал продолжался до четырех часов утра. У нас было намерение провести ночь в одном соседнем замке. Но так как уже рассветало, то мы тотчас же поехали сюда, совсем не спав и очень довольные нашим днем».
8 августа 1697 года Петр, значительно опередив посольство, достиг желанной цели, голландского городка Саардама с его знаменитыми верфями, и поселился там в малолюдной части города в маленьком деревянном в два окна домике с черепичного кровлею, разделенном на две комнатки, с изразцовой печью, с глухою каморкою для кровати, принадлежавшем кузнецу Герриту Кисту, некогда работавшему в России. Закупив на следующий день по приезде необходимые плотничьи инструменты, он поступил под именем Петра Михайлова на корабельную верфь Липста Рогге. Однако он прожил в Саардаме только неделю, работая на верфи, а свободное время посвящая осмотру фабрик, мастерских, складов и пр., посещению семей саардамских плотников, особенно работавших в России, или катанью на парусной яхте. Пошла молва о загадочном русском плотнике; в нем, по письмам из России, признали скоро царя, и за Петром стала всюду следовать назойливая толпа любопытных. Эта неотвязчивая толпа сделала ему дальнейшее его пребывание в Саардаме невыносимым. 15 августа он уехал в Амстердам, чтобы присутствовать при торжественном въезде туда посольства, который должен был состояться на следующий день 16 августа. В день въезда, в котором Петр участвовал, смешавшись по обыкновению с толпою второстепенных чинов посольства, он лично познакомился с амстердамским бургомистром Витзеном, человеком, пользовавшимся большим уважением соотечественников, ученым и щедрым покровителем наук и искусств, автором двух сочинений, одно из которых было посвящено вопросам судостроения и управления кораблями, а другое имело предметом географию и этнографию восточных стран. Витзен был в Москве в составе голландского посольства в 1664 году, интересовался востоком Европы, старался о развитии коммерческих сношений Голландии с Москвою, исполнял поручения московского правительства в Голландии и принял поэтому большое участие в делах русского посольства. Знаток морского дела и обладатель целого музея разных предметов и моделей по кораблестроению, он был для Петра очень интересным собеседником. Узнав от царя в разговоре о затруднениях, испытанных им вследствие назойливости толпы в Саардаме, Витзен посоветовал ему перенести работу в Амстердам на верфь Ост-Индской компании и в качестве одного из директоров компании предложил ему устроить это дело; Петр с радостью ухватился за это предложение. 19 августа состоялось определение правления компании о принятии «знатной особы, проживающей инкогнито», на верфь компании, об отводе для ее жительства находящегося на самой верфи дома канатного мастера, а для того, чтобы особа могла пройти всю постройку корабля с самого ее начала, директора постановили заложить новый фрегат. Известие об этом постановлении Петр получил во время торжественного обеда, данного амстердамскими бургомистрами в честь русского посольства. Он не мог скрыть своей радости, с нетерпением ждал конца обеда и последовавшего за ним роскошного фейерверка, и едва только погасли его последние огни, как он объявил о своем непременном желании ехать сейчас же в Саардам, чтобы взять там свои вещи и инструменты и перебраться немедленно на Ост-Индскую верфь. Как ни убеждали его послы и бургомистры не делать этого, не подвергаться опасности в ночной темноте, все было напрасно. И в этом эпизоде, подобно другим, мы можем наблюдать, как у Петра вспыхнувшая искрой мысль тотчас же, в тот же момент зажигала, воспламеняла его волю, а воля так же немедленно переходила в действие, не считаясь ни с какими преградами, – все это с быстротой как бы выстрела из орудия, после того как искра пистона воспламенит порох. Его желания поэтому недостаточно характеризовать словом горячие: их надо называть не иначе, как огненными. Пришлось посылать в ратушу за ключами от портовой заставы, опустили подъемный мост, и Петр вышел в залив в 11 часов ночи. В час пополуночи он был уже в Саардаме, уложил в буер свои вещи, расплатился с хозяином Герритом Кистом за квартиру, причем, по свидетельству современников, заплатил крайне скупо. Рано утром 20 августа он вернулся в Амстердам прямо на Ост-Индскую верфь, где и поселился.
Он поступил на верфь учеником к мастеру Герриту Класу Полю, усердно работал над постройкой специально для него заложенного фрегата, который и был выстроен при его ближайшем участии.
Работая на верфи Ост-Индской компании, Петр пристально следил за ходом дел своего посольства, которое между тем переехало из Амстердама в Гаагу, было принято Генеральными штатами и вело с ними переговоры о помощи Московскому государству в войне против Турции. Московскому государству было бы очень важно сделать для войны денежный заем в Голландии, но, не рассчитывая на успех такого займа, оно надеялось получить от Голландии ссуду разного рода морским вооружением и снаряжением; большое количество оружия и снарядов должно было оставаться лишним после только что закончившейся войны с Людовиком XIV. Однако эти надежды не осуществились. Не желая вовсе ссориться с турками и лишать себя рынков в бассейне Средиземного моря, голландцы наотрез отказались оказать какую-либо официальную поддержку Московскому государству. Посольство потерпело неудачу. Переговоры с Штатами не были единственным делом посольства в Гааге; оно поддерживало там оживленные сношения с посланником саксонского курфюрста, вновь избранного польского короля Августа II, следя за его успехами. Обо всех своих дипломатических шагах Лефорт и Ф. А. Головин, который, собственно, и вел тогда русскую дипломатию, сообщали Петру в Амстердам, находясь с ним в непрерывной переписке и получая его указания. Между тем к зиме царь изучил уже все, чему мог научить его голландский кораблестроитель: усвоил всю практику кораблестроения и получил от своего руководителя не менее похвальный, чем от преподавателя артиллерии, отзыв, в котором значилось, что Петр Михайлов с 30 августа по 15 января, во время благородного пребывания своего на верфи, «был прилежным и разумным плотником, также в связывании, заколачивании, сплачивании, поднимании, прилаживании, натягивании, плетении, конопачении, стругании, распиливании, мощении и смолении поступал, как доброму и искусному плотнику надлежит». Но этою практикою корабельного дела Петр не мог удовольствоваться. Ему непременно хотелось знать и самую теорию постройки корабля, быть не только корабельным плотником, но и инженером. В предисловии к Морскому регламенту Петр рассказывает, что он в Голландии на Ост-Индской верфи «своими трудами и мастерством новый корабль построил и на воду спустил. Потом просил той верфи баса (мастера) Яна Пола, чтобы учил его пропорции корабельной (т. е. науке составления корабельных чертежей), который ему через четыре дня показал. Но понеже в Голландии нет на сие мастерство совершенства, а только некоторые начатки, о чем и вышереченный бас сказал, что всего на чертеже показать не умеет, тогда зело ему (Петру) стало противно, что такой дальний путь для сего восприял, а желаемого конца не достиг. И по нескольких днях прилучилось ему быть на загородном дворе купца Яна Тесинга в компании, где сидел гораздо не весел, ради вышеписанной причины; но когда между разговоров спрошен был, для чего так печален? – тогда оную причину объявил. В той компании был один англичанин, который, слышав сие, сказал, что у них в Англии сия архитектура так в совершенстве, как и другие, и что кратким временем научиться можно. Сие зело обрадовало, по которому немедленно в Англию и поехал и там… оную науку окончил». Путешествие в Англию было тем привлекательнее для царя, что оно давало возможность ближе познакомиться с английским королем, который в то же время был и штатгальтером (президентом) Голландской республики, Вильгельмом III. Глава и руководитель европейских союзов в войнах против Людовика XIV, герой, о котором Петр слышал так много рассказов еще в Москве от своих знакомцев по Немецкой слободе, Вильгельм III привлекал к себе особенное внимание царя. Познакомившись с Петром на свидании в Голландии в Утрехте и узнав о его страсти к морю, Вильгельм подарил Петру великолепную, только что отстроенную со всеми новейшими усовершенствованиями яхту. Король прислал за Петром эскадру из нескольких судов, и 11 января 1698 года Петр прибыл в Лондон, где и прожил около месяца, осматривая достопримечательности города. 14 января царя в строжайшем инкогнито посетил король, а затем Петр отдал ему визит в Кенсингтонском дворце. В Лондоне также царю не давала покоя следовавшая за ним толпа любопытных, которою он всячески старался избегать. Будучи на спектакле в театре, он помещался в ложе, сажая перед собою спутников, чтобы ими загородиться от взоров публики. Посетив раз парламент и присутствуя на заседании в палате лордов, на котором был и король, он, чтобы не быть предметом внимания, пробрался на чердак палаты и смотрел на заседание через слуховое окно.
9 февраля царь переехал из Лондона в Дептфорд, маленький городок на правом берегу Темзы, занял здесь дом у самой верфи и прожил два с половиной месяца, проходя высший курс кораблестроения. Все свободное от работы время он в Англии, как делал это и в Голландии, употреблял на обзор различных достопримечательностей: был в Королевском ученом обществе, неоднократно посещал артиллерийские заводы, лаборатории и арсенал в Вуличе, монетный двор в Тоуэре, был на астрономической обсерватории в Гринвиче, ездил в Оксфордский университет, в свободное время катался по Темзе на яхте. Король, зная вкусы гостя, приказал устроить для него большие морские маневры на Спитхедском рейде возле Портсмута, и здесь Петр имел случай познакомиться с действиями английского военного флота. Корабли, гавани, доки, верфи, фабрики, заводы, мастерские, всякое ремесло, все то, в чем сказывалось торжество искусной человеческой руки над грубой материей, привлекало к себе внимание царя. Гораздо менее интересовался он произведениями чистого искусства: художественное удовольствие, доставляемое ими, было для него мало понятно. Когда ему в Англии в одном из дворцов показывали картины, он не обратил на них никакого внимания, но с большим любопытством остановился перед находившимся в комнате короля прибором для наблюдения за направлением ветра. Позже, однако, у него развился вкус к архитектуре и к живописи, и он охотно выписывал в Россию для украшения изящно построенных дворцов выдающиеся произведения иностранного искусства.
Политическая сторона английской жизни, сложное устройство английских государственных учреждений, деятельность парламента и судов, программы и отношения политических партий – не могла, конечно, привлечь внимания Петра и не была ему в то время доступна. Но английская церковь его очень заинтересовала, и он завязал сношения с ее высшими представителями. Он присутствовал на англиканском богослужении и посетил примаса английской церкви, архиепископа Кентерберийского в его резиденции в Ламбетском дворце, но особенно тесно сошелся Петр с наиболее выдающимся членом английской иерархии, епископом солсберийским Бернетом, которого он удивил знанием св. Писания. «Я часто бываю с ним, – писал о нем Бернет. – В прошлый понедельник я провел у него четыре часа. Мы рассуждали о многих вещах; он обладает такой степенью знания, какой я не ожидал видеть в нем. Он тщательно изучал св. Писание. Из всего, что я говорил ему, он всего внимательнее слушал мои объяснения о пределах власти христианских императоров в делах религии и о верховной власти наших королей. Я убедил его, что вопрос о происхождении св. Духа есть тонкость, которая не должна бы была вносить раскола в церковь. Он допускает, что иконам не следует молиться и стоит лишь за сохранение образа Христа, но этот образ должен служить лишь как воспоминание, а не как предмет поклонения. Я старался указать ему великие цели христианства в деле усовершенствования сердца человеческого и человеческой жизни, и он уверил меня, что намерен применить эти правила к самому себе. Он начинает так сильно привязываться ко мне, что я едва могу от него оторваться… Царь или погибнет, или станет великим человеком». Впоследствии в своих воспоминаниях Бернет дает другой, гораздо более резкий и невыгодный отзыв о Петре: «Царь – человек весьма горячего нрава, – пишет он, – склонный к вспышкам, страстный и крутой. Он еще более возбуждает свою горячность употреблением водки, которую сам приготовляет с необычайным знанием дела… Особую наклонность он имеет к механическим работам; природа, кажется, скорее создала его для деятельности корабельного плотника, чем для управления великим государством».
21 апреля Петр выехал из Англии к посольству, ожидавшему его в Голландии. Получив отказ (в официальной поддержке со стороны голландского правительства в войне против турок) в ссуде морского снаряжения и припасов, о которой московское посольство просило, оно, живя в Амстердаме, занялось приобретением этого снаряжения на собственные средства, нанимало офицеров и матросов на русскую службу и закупало необходимые припасы. Под конец своего пребывания в Англии Петр узнал, что турки завязали через посредство английского короля тайные мирные переговоры с венским двором. Являлась, таким образом, опасность, что союз четырех держав против Турции, подкреплять который он отправился за границу, распадется, и ему придется вести войну с турками один на один. Это заставило его спешить в Вену, где он надеялся личным присутствием воспрепятствовать начавшимся переговорам. Он прибыл с посольством в Вену 16 июня, несколько раз виделся, сохраняя инкогнито, с императором Леопольдом, который устроил в честь московского гостя блестящие празднества. С канцлером гр. Кинским Петр лично вступил в переговоры о турецких делах, но попытка Петра затормозить начавшиеся с турками переговоры окончилась неудачей. Венский двор остался непреклонен, и Петр должен был уступить и дать согласие участвовать на будущем мирном конгрессе с турками. В Вене за переговорами царь прожил более месяца, также осматривая достопримечательности города, причем особый интерес проявил к католической церкви: посещал католическое богослужение, выслушивал приветственные речи католического духовенства и завтракал с иезуитами в их коллегии.
У Петра, когда он отправлял посольство в 1697 году, целями были: утверждение союза, существовавшего между четырьмя государствами, против турок, возбуждение вообще сочувствия в европейских государствах к этой борьбе против врагов Креста Христова, наконец, приобретение обширных материальных средств для этой борьбы в виде снаряжения и припасов для строившегося тогда Азовского флота, и в этом последнем строились расчеты на Голландию. Каковы были успехи посольства? По всем намеченным целям оно потерпело неудачу. В помощи снаряжением для флота было отказано, и его приходилось приобретать на собственные средства. Мысль о борьбе христианских государств против Турции не находила себе сочувствия, так как в Европе предвидели новую большую войну между христианскими государствами из-за испанского наследства; самый союз четырех держав против турок заметно терял свое значение, так как с турками завязались мирные переговоры, и все усилия Петра приостановить их и настоять на продолжении войны были тщетны. Итак, дипломатические цели посольства не были достигнуты.
Но у Петра при отправлении посольства была еще и другая цель: под его прикрытием побывать в Западной Европе, поучиться там кораблестроению и познакомиться с морским делом. Эти его желания были с успехом осуществлены. Он прошел практический курс кораблестроения в Голландии, изучив на собственной работе всю постройку корабля с начала до конца, и затем пополнил эту практическую выучку теоретическими сведениями в Англии. Он имел возможность познакомиться с флотами двух первоклассных морских держав: Голландии и Англии – и со всеми теми сооружениями: верфями, доками и разного рода фабриками и заводами, которые обслуживали флоты. Ему хотелось изучить далее галерный (гребной) флот, который был особенно пригоден в Азовском море, и для этого он намеревался из Вены ехать в Венецию. Но отправиться в Венецию не удалось. В Вене царь получил известие о бунте в некоторых стрелецких полках и тотчас же поспешил в Москву, принося извинения венецианскому правительству, сделавшему обширные приготовления для его приема. Кроме морского дела, Петр усовершенствовался также в артиллерийском искусстве, пройдя курс его под руководством опытного инструктора в Кенигсберге и завершив его знакомством с английской артиллерией в Вуличе.
Так дипломатия великого посольства потерпела неудачу, а личные цели Петра, ради которых он предпринял путешествие по Европе, были достигнуты. Но, может быть, еще более было важно то общее знакомство с Западной Европой, которое Петром вынесено было из поездки, те впечатления, которыми обогатился его духовный мир. Всего сильнее поразила Петра и, вероятно, самое яркое воспоминание оставила о себе материальная сторона европейской жизни, техника, которою не только в морском и военном деле, но и в широких и самых разнообразных проявлениях ее, он так интересовался. Европейский корабль, как и целый флот, фабрика, мастерская, машина, величественные здания, разного рода сложные сооружения, разнообразные произведения человеческого знания и прикладного искусства – таковы были предметы, привлекавшие с его стороны всего более внимания. Может быть, правильно будет сказать, что в первую заграничную поездку Петр в Европе интересовался более вещами, чем людьми. Но все же на своем пути он знакомился и с людьми, со множеством людей, и притом самого различного общественного положения – как с вершинами, так и с низами человеческого общества. Он свел личное знакомство с несколькими европейскими государями, членами правящих домов, лицами высшего правительственного круга. Среди встреченных им людей было несколько выдающихся замечательных личностей своего времени, как, например, Вильгельм III, герой юных дней Петра, о котором он так много слышал от московских иноземцев, курфюрстина Софья-Шарлотта, тогда еще молодой, но уже славный своею победою над турками, так восхитившею Петра, будущий великий полководец Евгений Савойский, с которым Петр встретился в Вене, епископ Вернет, который вел с ним продолжительные разговоры, бургомистр Витзен, ставший одним из ближайших к царю лиц во время его пребывания в Голландии, голландский ученый, естествоиспытатель и анатом, доктор Рюйш и др. Но круг знакомств Петра был чрезвычайно широк. Ежедневно ему приходилось соприкасаться и входить в сношения с большим числом разного положения людей. В Голландии он познакомился с видными представителями высоких промышленных и торговых кругов. Но, работая на верфях и посещая разного рода фабрики и мастерские, он сближался с простым рабочим людом. Самый способ путешествия тогда, самые средства передвижения, столь отличные от наших, невольно содействовали широкому знакомству с обществом посещаемых стран в его различных слоях. В наши дни вагон железной дороги быстро переносит человека на тысячи верст через страны, природу которых он рассматривает сквозь стекло вагона и с населением которых он не имеет случая соприкасаться. Посольство и с ним Петр двигались по Европе медленно на лошадях, делая остановки не только в больших центрах, но останавливаясь в ожидании сбора лошадей иногда на довольно продолжительное время в господских домах помещиков, в мещанских дворах больших и малых городов, часто в простых деревенских трактирах и корчмах. Сколько людей во время такого передвижения должно было пройти перед взором путешественника, насколько основательнее мог он ознакомиться с бытом и нравами общества тех стран, через которые он проезжал. Не все, конечно, здесь было ему понятным и доступным. Бросалось в глаза сначала только внешнее. Внутренняя сторона европейской жизни была ему менее заметна. Едва ли он мог подробно вникнуть в устройство западноевропейских учреждений; он не питал еще тогда к ним интереса и не был подготовлен к их пониманию. Но все же о многих учреждениях у него должно было сложиться неизбежно то или иное, хотя бы самое общее понятие. Не мог он, например, не иметь представления об Ост-Индской торговой компании, на верфях которой он работал, об амстердамской ратуше, с бургомистрами которой он дружил, о государственном устройстве Голландии, которая принимала его посольство, об университетах в городах Лейдене (в Голландии) и Оксфорде (в Англии), где он побывал, об английском парламенте, который он посетил, об отношении королевской власти к английской церкви, вопрос, о котором он беседовал с епископом Бернетом и к которому проявил большой интерес. Невольно и неизбежно в его сознание путем разговоров с иностранцами, каких бы предметов эти разговоры ни касались, проникали новые понятия, неизвестные ранее и различные от тех понятий, которые давала ему родная обстановка.
