Мигель Severo
Планета Афон. Крестный Ход

К примеру: с точки зрения аэродинамики, шмель летать не способен, но он этого не знает и продолжает летать. А попробуй это растолковать шибко цивилизованному европейцу…

Да что там наука! Помню, дочка моих друзей ездила по обмену на пару недель в Германию и жила в немецкой семье. Понятное дело летом, в каникулы.

Столбик термометра зашкаливал порой за отметку 30°С, а в такие дни обычно меньше всего думается о достопримечательностях вообще и неметчины в частности; больше тянет в тенистую прохладу, к воде, на пляж.

Германия – образец правопорядка, закон здесь работает как двигатель «Мерседеса», а нарушение карается неукоснительно. И поэтому редко находятся камикадзе, которые полезут в воду, «где нет броду». Оля была в достаточной степени проинформирована, непредвиденные расходы на штрафы не были запланированы, да и лишаться Шенгенской визы из-за ерунды ей тоже представлялось малодушием.

Однако всё это гладко выглядит в теории, а на практике приходилось изо дня в день терпеть изнуряющий зной. Только к вечеру была возможность понежиться под холодным душем.

Но это опять же в теории. Блажен, кто верует, что в Германии очень высокий уровень жизни. Он настолько высокий, что мыться позволяет один раз в неделю, да и то шестерым в одной и той же воде, а потом быстренько под душем смыть грязь.

А Оля изучала в университете лишь немецкий язык, немецкие законы ей преподать не успели. И когда на второй день после душа на неё косо посмотрели, а на третий не удержались, чтобы не сделать замечание, искреннее восхищение страной Бетховена и Баха, Шиллера и Гёте, Шумана и Ремарка, в одночасье сменилось искренним разочарованием.

Разумеется, что экономия и бережливость – прекрасные качества, но ведь не до жлобства! Да, согласен, наши люди, порой, не только не умеют беречь Богом дарованное достояние – отношение к нему просто расточительное. Тем не менее, когда её подруга Анжела приехала в российскую столицу и пожила в Златоглавой те же две недели, у неё представление о свободе поменялось самым коренным образом. Она поняла, что всё, о чём вещают не только немецкие, но в большинстве своём все западные СМИ, всего лишь со вкусом упакованная туфта.

Пусть даже она не была в российской глубинке, не видела раздолбанных дорог и хлябей, не ощутила всех «преимуществ» захолустного сортира, не познакомилась с обитателями бомжатников. Но даже эти сирые и озлобленные на весь мiръ люди, которых многие из нас и за людей-то не считают, имеют одно несравненное преимущество перед лощёным западным обывателем. Спросите какое? У них в глазах нет того остекленевшего выражения, свойственного среднестатистическому европейцу. Глаза – зеркало души, поэтому в глазах православных людей отражается тот божественный свет, который мы называем душой.

Как говорил «отец» немецкой классической философии Георг Фридрих Гегель «свобода – осознанная необходимость». А разве может считаться свободным человек, если он элементарно не может справить естественные надобности?

Запад декларирует свободу, как главную из европейских ценностей, к которым так стремятся все шибко просвещённые «братские» народы бывшего СССР. Вот только свободу чего? Греха? Гей-парадов? Однополых браков? Прилюдно нецензурно выражаться? Или беспредела ювенальной юстиции?

Не побоюсь этого слова, но главной европейской ценностью пока остаётся Афон. Святая Гора! Поборники свободы и демократии именно её почему-то и пытаются уничтожить как раз в первую очередь. Попытки предпринимались неоднократно, но пока, слава Богу, безуспешно. Достаточно вспомнить пожар в Пантелеимоне после прихода в Греции к власти «чёрных полковников». Тогда сгорело не только половина построек Нового Русика, но и пострадали многие святыни русской обители.

Радетели европейских ценностей попытались превратить оплот Православия в курортную зону, разрешить присутствие на Святой Горе лицам женского полу. Евросоюз планировал построить автостраду через весь полуостров от Урануполиса до Великой Лавры, но всего лишь семь(!) русских монахов, которые оставались в то время в Свято-Пантелеимоновом монастыре, встали насмерть на пути мракобесов и не позволили провести трассу через земли, принадлежащие обители. Те самые земли, которые как раз и граничат с материковой Грецией…

Взгляд мой в очередной раз зацепил пустые глазницы окон западного корпуса архондарика, и вот о чём волей-неволей подумалось. Ведь именно богохранимая Россия всегда вставала на пути бесовских сил, и поэтому во все времена была бельмом на злобном глазу ревнителей западного «благочестия».

Трудно сказать, что больше – ненависть или презрение к России, к русским – царили в умах «просвещённых» европейцев. Достаточно перелистать историю последних трёх столетий и вспомнить бахвальство некогда великих «кормчих».

«Россия – карлик, я поставлю её на колени!» – заявлял в начале XVIII столетия шведский король Карл XII. Спустя два десятилетия Швеция потерпела поражение в Северной войне и навсегда утратила статус великой державы.

«Если будет нужно, я легко покорю отсталую Россию!» – так в середине XVIII века император Пруссии Фридрих II убеждал своих подданных. «Всё потеряно, спасайте двор и архивы!» – панически писал Фридрих Великий буквально через несколько лет.

«Россия – колосс на глиняных ногах!» – эти слова Наполеон произнёс в начале XIX века. В 1814 году русская армия взяла Париж, и Наполеон был сослан на остров Святой Елены.

«Я завоюю СССР к концу года!» – кричал бесноватый фюрер с Нюрнбергской трибуны весной 1941-го. Спустя четыре года Адольф Гитлер благоразумно решил не дожидаться Нюрнбергского трибунала и покончил с собой.

Но это история, а помимо неё существует ещё диалектика. И согласно ей русских всегда считали неотёсанными варварами, а Россию варварской страной. Зато Англия и англичане – это образец благочестия и этикета.

Времена меняются, но молва как тень, следует по пятам. И наивные европейцы свято верили этим байкам, пока ХХ век не расставил всё по местам, не поставил с головы на ноги.

Когда-то именно английские гувернантки прививали дворянским отпрыскам достойные манеры и правила этикета. На рубеже третьего тысячелетия на смену временам Мэри Поппинс пришли времена английских фанатов. Не буду углубляться в детали – шибко любознательные могут полистать жёлтую прессу. Фактов наберётся достаточно для объявления войны. Но это горячие поклонники самой популярной игры, какой с них спрос?

А вот случай на престижном пляже, что на острове Мальорка, привлёк внимание даже неграмотных бедуинов и старейшин племени Toulambi Новой Гвинеи. Молодая уроженка туманного Альбиона отдалась за ночь двадцать четыре раза(!) каждому случайному мужчине, который покупал ей всего лишь стакан коктейля, стоимостью €4!

По-моему пора расставить точки над «ё». Тем более что своим жалким видом I’m привлёк внимание невысокого субъекта с окладистой чёрной бородой на выразительно-смуглом лице.

Гость Святого Пантелеимона невольно замедлил шаг и вонзил в меня взгляд бирюзовых глаз, будто ВПС только что поймал змею двухметроворостую и собрался её разделать и поджарить на углях. Придя в замешательство от его назойливости, мне ничего другого не оставалось, как ответить взаимностью, и взглянуть в ясны очи неравнодушного индивидуума.

– Простите, – наконец выдавил из себя незнакомец, – здесь что, ведутся раскопки?

– А Вы, простите, часом не археолог? – ответил азъ недостойный вопросом на вопрос.

– Случайно я пою в церковном хоре храма Троицы Живоначальной. А отпуск провожу в Артезианской археологической экспедиции в Крыму. И так уже без малого четверть века.

– И что, всё время в одной и той же экспедиции? – удивление пронзило меня до корней волос. – И за такой короткий срок ни разу не появилось желания сменить обстановку?

– Да Вы что? – искренне поразился мой собеседник. – Экспедиция стала для меня почти домом, а начальник мне как отец родной. Я с шестнадцати лет езжу в Артезиан, и ещё ни разу не пожалел. Может, слышали про доктора исторических наук профессора Виноградова?

– К сожалению, а может к счастью, я пою немного из другой оперы. Строительной. Хотя за свою грешную жизнь строил только воздушные замки и планы на будущее, – мой ответ поверг собеседника в грех уныния, поскольку тема для него не представляла интереса.

– А здесь что, на послушании? Почему тогда не на стройке, я смотрю наш монастырь пожары тоже не обошли вниманием. А рабочих рук раз-два и обчёлся. А тут такая удача!

– Значит такова воля Всевышнего! – произнёс азъ недостойный с такой уверенностью, что у моего собеседника даже пробежала по лицу лёгкая тень желания прервать разговор на самом интересном месте.

Но мне вовсе не хотелось отпускать братишку восвояси, даже не узнав, кто его ангел-хранитель и какого он рода-племени. Да и про экспедицию хотелось бы расспросить его поподробнее. Как знать, может, стоит и мне поучаствовать в раскопках…

– Вас, простите, как величать прикажете? – мой тон вернул собеседнику румянец на чело и улыбку на уста. – Случайно Вы не родственник Ильи Муромца, уж больно похожи.

– Случайно моё фамилие Некрасов, и сколько себя помню, на Серёгу отзывался. Но со знаменитым классиком русской поэзии меня связывает разве что знание церковно-славянского языка и московская регистрация. Даже в Карабихе побывать не довелось ни разу.

– Какие твои годы! Ещё на Луне побываешь, на Марсе будешь яблони сажать. Меня можешь величать Мигелем, как Сервантеса. А фамилия моя настолько известна… в Испании, что на Афоне впечатления не произведёт. Посему скромно умолчу.

– И чем же она так знаменита в Испании? Насколько мне известно, самые знаменитые люди там – тореадоры. Неужто Ваши предки бились на арене с быками?

– Если мои предки и бились, то только об заклад. Хотя, возможно, что ещё и с ордынцами.

Мой род восходит к временам Ивана Калиты, а может и более древним, – при этих словах лицо брата Сергия слегка вытянулось, уголки губ опустились на сантиметр, а в глазах стали поблёскивать светлячки. – Но зачем тебе такие подробности, ты же не архивариус, а в деле познания жития-бытия древних греков подобная информация ничего не добавит.

– Возможно, ты и прав, – Серёга слегка зевнул, обнажив два ряда ослепительно белых зубов, которые на фоне чёрной как смоль бороды сияли, будто звёзды на афонском небе. – И всё же хотелось бы знать, чем ты так усердно занят, если не секрет, конечно…

Секрета из своего послушания, разумеется, я делать не собирался и вкратце поведал своему новому знакомому о строгостях здешнего устава. Брат Сергий был немного удивлён, понеже самому ему не довелось пребывать ни в одном монастыре более суток. На Святой Горе он уже неделю, обошёл и объехал с десяток монастырей и скитов, на вершину подниматься не планирует. После Пантелеимона собирается посетить ещё ряд монастырей на севере Афона, а через два дня отбывает в Урануполис, чтобы после праздника начать трудовую неделю.

– Мы тоже завтра планируем податься на север, ребята хотят к старцу Рафаилу попасть, а он живёт где-то в отдалённой каливе, к нему можно только по морю добраться.

– И я бы не прочь с ним побеседовать, – брат Сергий слегка почесал в затылке, затем продолжил. – Я ещё в Абхазии его застал, как раз накануне войны с Грузией. Долго мы с ним беседовали, он много чего тогда предсказал, но нам не верилось, что такое возможно.

– Теперь поверилось? – в моём тоне слегка просквозила издёвка, но брат Сергий не стал придавать этому значение, а может просто не уловил или не подал вида.

Возникла минутная пауза, ВПС снова принялся было за добротоделание, но не успев ещё начать, снова обратился с вопросом к свому новоиспечённому брату во Христе:

– Сейчас-то откуда путь держишь? Не заметно, чтобы ты сильно пылью пропах.

– А я старался больше по траве идти. Прямиком из Симонопетры. Самый удивительный из увиденных мною монастырей, – брат Сергий слегка покачал головой из стороны в сторону.

– Чем же он так тебя удивил? – мой интерес был вполне искренним.

– Ну, во-первых, архитектурой. Он как будто скворечник на шесте, удивляюсь, как можно было вообще такое соорудить. Во-вторых, послушал хор – это что-то невообразимое! Если бы такой был в нашем храме… В России ничего подобного я даже отдалённо не слышал.

– Ты просто мало где бывал, по всей видимости. Слышал как в Суздале или в Новгороде Великом исполняют? Или как в Оптиной пустыни? Да и на Валааме не хуже…

– Бывал я и тут и там, – махнул рукой брат Сергий. – Понравилось, но в Симонопетре у хора какой-то особый распев. Или язык греческий более певучий, не знаю, надо быть профессионалом, чтобы понять. Трудно объяснить непосвящённому.

– Вообще-то я музыке семь лет учился, просто слишком поздно дошло до моих предков, что не моя это стезя. Потом в аварию попал, сломал кисть руки, слава Богу за всё!

А то бы так и занимал чужое место. Хотя и в строительстве не шибко далеко продвинулся…

– Тоже что-нибудь сломал? – неожиданно повеселел мой новый знакомый.

– Угадал! Сломал представление о том, что пора не бараки панельные ляпить, а строить красивые и добротные здания. А это многим не понравилось, поэтому сменил профессию.

– Так во-от почему ты не на стройке, теперь поня-а-а-тно, – пропел брат Сергий, но мне лень было растолковывать ему истину. Вроде как оправдывался. А зачем? Пусть думает, как ему нравится, не всё ли равно? В конце концов, разве наводить красоту преступление? Или только красным девицам сие дозволено? Послушание – оно и в Африке послушание, и не моего грешного ума дело. Надо будет, меня и на стройку призовут, чай для старцев не секрет, что я строитель, а не садовник. Но и за садом кому-то смотреть нужно, и траву полоть…

– Так что тебя ещё так поразило в Симонопетре, – I’m решил сменить пластинку, чтобы наша первая встреча не стала последней из-за сущей ерунды, вызванной недопониманием.

– Я как увидел последствие пожара, – Серёга указал на пустые глазницы окон, – так сразу прикинул, сколько их было в Симонопетре. Со счёту можно сбиться. И каждый раз он возрождался, можно сказать из пепла.

Удивительно, столько раз горела библиотека и ризница, а все святыни удивительным образом сохранились. Один монах там – сам он из Молдавии, но по-русски говорит даже без акцента, – рассказал нам подробно всю историю монастыря.

– Так ты не один, выходит дело, путешествуешь?

– Нет, нас четверо, просто ребята немного подустали, решили прокатиться до Кареи на четырёх казённых ногах, а мне по душе пешочком через Пантелеимон. И не жалею. Сейчас хочу к святыням приложиться и тоже в Карею пойду. Они хотели в скиту Андрея Первозванного или в Кутлумуше поселиться, как Господь управит. Мы ещё Зограф не посетили и Хиландар.

– Ну что ж, ангела в пути! Кстати, а к вашей археологической экспедиции можно слегка присоединиться или только избранным путь проторен, а всяких залётных не принимаете?

– Почему же, всех принимаем, но только житие спартанское. Со своей палаткой и жратвой или встаёшь на котловое довольствие.

Электричество по талонам, генератор три часа в сутки. Море в семи верстах, после обеда ездим на вахтовке. До ближайшего жилья час ходьбы или на велосипеде, но его с собой привози. В экспедиции с транспортом напряжёнка.

– Устраивает! – азъ неприхотливый сжал оба кулака с поднятыми большими пальцами вверх. – Если в августе прикачу, не поздно будет? Или сезон уже закончится?

– Не-е, в самый раз! Как раз камералка в самом разгаре будет, а у нас немногие, кто любит рисовать, всем бы в раскопках участвовать, артефакты находить. Это интереснее.

– А мне бы наоборот. Рисовать у меня, правда, получается только покемонов, а чертить со школы любил, всегда в отличниках пребывал. Полкурса мои проекты стеклили.

– Ну, вот и договорились. Ладно, я побежал, а то время не резиновое. А мне ещё до Кареи топать и Пантократор сегодня хотели успеть посетить. Не знаю, успеем ли?

– Успеете. Молись Николаю Чудотворцу, он всё управит в лучшем виде. До встречи на Крымской земле! – и мы с братом Сергием крепко обнялись. Он засеменил к воротам Свято-Пантелеимонова монастыря, а я снова принялся за ненадолго прерванное послушание.

Глава III. «Симонов камень»

Задолго до Рождества Христова в Сицилии правил государь по имени Гиерон. Среди мудрецов при его дворе особенно выделялся Симонид. Однажды Гиерон спросил его:

– Симонид, объясни мне, что такое Бог?

– Трудный вопрос ты предлагаешь мне, государь, – ответил мудрец, – Позволь мне денёк-другой подумать.

– Хорошо, – согласился Гиерон.

Прошло два дня. Пришёл к царю Симонид и вместо ответа попросил дать ему ещё четыре дня на раздумье. Прошли и эти четыре дня, а Симонид попросил ещё восемь дней отсрочки. Тогда Гиерон нахмурился и говорит мудрецу:

– Ты шутишь, Симонид! Пожалуй, скоро ты станешь просить шестнадцать дней на раздумье, а потом тридцать два. Когда же ты дашь мне окончательный ответ?

– Ты угадал, государь, спокойно сказал Симонид. – Прошло бы восемь дней, я бы стал просить шестнадцать, затем тридцать два, а там шестьдесят четыре и так дальше, удваивая сроки без конца. Что же касается ответа, то, мне кажется, я уже дал тебе его.

– Как дал?! – удивился Гиерон. – Ты ещё ничего не сказал мне о Боге, а только всё просил новых и новых отсрочек!

– Это и есть мой ответ, – без тени смущения ответил мудрец. – Твой вопрос, государь, не по силам никому. Чем больше о нём думаешь, тем меньше понимаешь, приходится просить новых и новых дней. Этот вопрос всё равно, что гора. Издали смотришь – и то кажется громадой, а чем ближе подходишь, тем она всё более высится и растёт, и ты перед ней чувствуешь себя маленьким и ничтожным. Как же ты хочешь, государь, умом охватить Того, кто создал и эту гору, и человека, а с ними и всю Вселенную?

Понял Гиерон слова Симонида, благоговейно поднял глаза к небу и прошептал:

– Да. Бог непостижим!

* * *

На юго-западном склоне Святой Горы, являясь чудесным рукотворным продолжением высокой отвесной скалы, расположился монастырь Симонопетра (Σιμωνόπετρα), тринадцатый в современной иерархии афонских обителей. Хотя согласно III Типикону он занимал всего лишь двадцать третье место среди монастырей Афона тогдашней эпохи.

«Нанизав» на естественное основание семь этажей, это чудо инженерно-строительной мысли без преувеличения считается самым смелым решением афонской архитектуры.

На высоте 230 метров над уровнем моря, он как маяк «вырастает» из скалы, являясь одним из самых впечатляющих и самых сложных, для того времени, зданий на планете, и вроде бы даже первым многоэтажным зданием в мiре.

Симонопетру с полным основанием называют самым ошеломляющим из всех монастырей Афона: его монументальная конструкция на вершине скалистого холма над морем чем-то напоминает старый Таллинн. Там тоже крепостные стены являются как бы естественным продолжением огромного скалистого основания.

Здесь же отвесные стены переходят в жилые ярусы, поднимающиеся на 7-9 этажей, каждый из которых располагает крытой деревянной галереей, протянувшейся по всей длине здания.

Ограниченная площадь холма обусловила особую застройку территорий монастыря: здесь нет отдельных зданий, за исключением главного храма, – хозяйственные, жилые и религиозные помещения часто располагаются под одной крышей. Мощные каменные стены покрыты ярусами ровных галерей, придавая монастырю сходство с гигантским скворечником.

Согласно преданию решение о строительстве монастыря принял преподобный Симон Мироточивый в 1257 году, увидевший в Рождественскую ночь из своего жилища светящуюся точку на вершине скалы. Поэтому изначально обитель называлась «Новый Вифлеем», но затем получила имя своего основателя и скалы, на которой построена – «Симонопетра» или «камень Симеона» («петра» греч. – камень).

По афонской традиции монахи переименовали её таким образом в честь крепчайшей веры основателя.

История первых двух столетий существования монастыря практически неизвестна – все свидетельства уничтожили пожары. В житии святого Симеона повествуется, что обитель была возведена высшими силами, почти без человеческого участия и особое покровительство монастырю оказала равноапостольная Мария Магдалина. Поэтому братия Симонопетры считает святую Марию соосновательницей обители.

Место было указано Симеону Самой Богородицей.

Святой вёл скромный, отшельнический образ жизни в пещере неподалеку от этого места. Святость и особенное достоинство своей аскетической жизни преподобный Симон проявил дивными подвигами и чудесами, которые совершил как при жизни, так и после кончины, и особенно источением мира, подобно великомученику Димитрию Солунскому.

Откуда Симеон был родом, кто были его родители, как воспитан и где совершал начальные иноческие подвиги, нет ни исторических сведений, ни даже местного предания.

Что касается до прекрасной его жизни на Афонской Горе, про то расскажет следующее повествование.

Помня старческое изречение, что без послушания спастись невозможно, преподобный Симон постарался после прихода на Святоименную Гору прежде всего найти духовного старца, которому мог бы подчинить себя безусловно. Чтобы был тот старец ему не только верным водителем ко спасению и светлым образцом совершенного подвижничества, но и строгим судьёй в отношении к его немощам.

Как любое живое существо ищет животворных струй источника, так и преподобный ходил по всем монастырям и скитам Святой Горы в надежде найти себе желаемого руководителя. При каждой встрече с иноками испытанной жизни пришлец вступал с ними в подробные расспросы и суждения о добродетелях иноческих.

Наконец, среди множества их, нашёл искомого старца, совершенного во всех отношениях подвижничества.

Единственным правилом всех своих действий, после открытия учителю всех обстоятельств минувшей жизни поставил он безусловную покорность всему, что бы ни повелевал ему авва; положил исполнять в точности и без всякого размышления каждое из отеческих его слов – так, как бы слова эти исходили не из уст старца, а от Самого Господа Бога.

Такая благопокорливость ученика радовала учителя.

Чтобы не подать ему случая к тщеславным помыслам и вместе с тем укрепить его в опытах крестной жизни и безусловного послушания, старец вместо хвалы и снисхождения не только постоянно бранил его, но даже частенько бил. А блаженный принимал это с великой радостью и благодарением. Следствием содействия благодати было с его стороны то, что когда старец вместо побоев и унижения начинал оказывать ему внимание, он скорбел и считал это важным ущербом в деле спасения.

Вследствие этого между ними воцарилась такая взаимность сердечной любви, которая составляет счастье и радость как родителей, так и детей и которой, к сожалению, иногда не пользуются ни те, ни другие. Сладкие плоды подобной любви преподобный Симон, очевидно проявлял, со своей стороны, в неподражаемом благоговении и привязанности к своему старцу.

Эта привязанность простиралась до того, что когда авва спал, он лобызал ноги его и даже то место, где тот обыкновенно отдыхал после трудов своих или молитвенно беседовал с Богом.

Всё это Симон проделывал по чистым побуждениям сердца, что объяснялось его же словами. Он говорил всем, что сколько, с одной стороны, должны мы любить Творца, приведшего нас из небытия в бытие, столько же, с другой – и старца, ибо этот последний при помощи Божией преобразует в нас внутреннего человека, некоторым образом восстанавливает и обновляет образ Божий, падший и сокрушённый нашим небрежением и тяжкими грехами.

Так глубоко чувствовал блаженный важность и необходимость безусловного повиновения старческой, а не собственной греховной воле, что этим образом мыслей о добродетельной жизни преподобный Симон скоро прославился по всей Святой Горе. Равные ему по возрасту благоговели перед ним, а старшие любили его. Потому что те и другие, несмотря на юный его возраст чувствовали в нём старческий разум, в подвигах – неподражаемое терпение, в разуме – совершенство, в слове – назидание, строгую рассудительность и, наконец, искреннюю ко всем любовь, составляющую венец всех добродетелей.

Одним словом, преподобный Симон сделался на Святой Горе украшением своего времени и светлым образцом испытанного послушания, так как оно является незыблемым основанием смирения и прочих подвигов иночества.

Старец, убедившись постоянными опытами в истинно безусловном послушании Симона, совершенно изменился в обхождении с ним, и при отеческой внимательности к нему, располагал им, как послушником, а обходился с ним как с братом и даже в некоторых случаях просил его советов и рассуждения.

Какие же были следствия такой перемены старческого отношения для смиренного Симона? Вместо того чтобы радоваться внимательности аввы, он зѣло огорчался и решил оставить его под тем предлогом, что ищет себе совершенное безмолвие.

Когда блаженный поведал это своему духовнику и, заливаясь слезами, начал просить его благословения, тот, хотя и с прискорбием, но всё же изъявил своё старческое соизволение.

Таким образом, святой Симон расстался со своим старцем, для которого в последнее время был уже не столько учеником, сколько другом и дивным сподвижником.

Долго искал Святой Симон на Святой Горе такую сокровенную пустынь, где бы никто не мог ни знать, ни найти его, пока, наконец, с Божией помощью не обрёл пустынную скалу, а при ней пещеру на юго-западной стороне Святой Горы. Именно там существует ныне монастырь Симонопетра, основанный, как уже упоминалось выше, этим самым преподобным.

Поселяясь в пещере, преподобный Симон, зная, что ему предстоит бороться с невидимыми врагами, облёкся при содействии Духа Святаго в духовное всеоружие, облобызал крест, молитву, веру, терпение, пост и всё, что уничтожает демонские козни и возвышает человека до ангельской чистоты и младенческого бесстрастия. Трудно представить тайные сети и брань сатаны против святого Симона, который, впрочем, царственно наступил и попрал его гордыню и низложил все козни.

Из множества таких случаев расскажем о следующем.

Один раз ночью святой молился, как вдруг является пред ним демон в виде страшного дракона. Зевнув пастью, он хотел проглотить святого, но так как не было на то соизволения Свыше, не мог умертвить его. Ачеть одним ударом своего хвоста поверг преподобного наземь так сильно, что святой Симон, в совершенном изнеможении чувств, едва мог собраться с духом и воспеть с Пророком: «Приближишася на мя злобнующии во еже снести плоти моя» [Пс. 26, 2]. «Аз же яко глух не слышай, и яко нем не отверзаяй уст своих» [Пс. 37, 14].

Меж тем, страшный дракон не преставал бить его хвостом своим с намерением если не совсем умертвить, когда бы попустил это Всевышний, то, по крайней мере, навести страх и таким образом выгнать его из пустыни.

Но вместо страха, несмотря на невыносимую боль, святой Симон обратился к Богу с молитвенным воплем страдальческой души. Зная, что не чувственный дракон напал на него, а под видом его вооружился сатана, противопоставил ему имя Господа Саваофа, и дракон – как дым, исчез на виду у него.

Следствием сего подвига и непостыдной надежды на помощь Божию было то, что едва исчез демон, по пещере разлился тихий Божественный свет, повеял райский аромат, и Симон, исполненный сердечного веселья и мира, услышал глас Свыше:

– Мужайся и крепись, послушный и верный раб Сына Моего!

Повинуясь велению Богородицы, святой Симон остался по-прежнему в пещере и провёл в ней многая лета, несмотря на постоянную борьбу с невидимым врагом своего спасения и на чрезвычайные скорби и лишения с внешней стороны.

Меж тем, узнав о его аскетической жизни и особенном духе ведения и рассудительности, многие из иноков Святой Горы начали приходить к нему и все получали великую пользу душе своей от его советов. Ибо, по Слову Божию, «не может укрытися град, стоя верху горы» [Мф. 5;14]. Вместе с тем Симон удостоился получить от Господа дар прозорливости и предвидения.

Впрочем, по своему смиренномудрию, не терпя, с одной стороны, славы, а с другой, – избегая докучливости людской, он тяготился своим положением, особенно когда увидел, что посещение братии служило препятствием его безмолвию. И потому хотел было снова перейти в место более пустынное. Но Творец, промышляющий и пекущийся о пользе и спасении как всех, так и каждого, воспрепятствовал такому его намерению.

Как-то ночью, во время молитвы, он вышел из пещеры и увидел страшное явление: внимание Симона привлекла яркая звезда, которая, как ему представилось, опустилась с неба и стала над ближайшей скалой.

Пещера, как обычно накануне Рождества Христова, осиялась Божественным светом. Вокруг разливалось неизъяснимое благоухание, и вот послышался преподобному глас Свыше.

– Симон, Симон, верный друг и служитель Сына Моего! Не удаляйся отсюда, Я положила прославить это место, ты будешь для него светом, а имя твоё будет славно.

Зная, по словам апостола, что сатана преобразуется и в Ангела светла, Симон сначала из предосторожности не поверил этому видению: не сети ли это лукавого? Поэтому он всё-таки не оставил мысль, куда бы ему удалиться на безмолвие.

Однако это видение повторялось несколько ночей кряду, но преподобный Симон все-таки остерегался, не есть ли это действо вражеское, а потому и не вполне доверял ему.

Когда же наступила ночь на Рождество Христово – он видит снова светлую звезду и слышит Божественный глас:

– Симон! Ты должен основать здесь иноческое общежитие. Оставь своё сомнение, Я Сама буду тебе Помощница, а иначе за твоё неверие будешь наказан!

Голос этот слышал он трижды. И как говорил он впоследствии ученикам своим, в это время, ему представилось, что он находится в Вифлееме Иудейском на месте пастырей и слышит сладкие звуки ангельского пения: «Не бойтесь, я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям. Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение!» [Лк. 2: 10, 14].

После этого исступление и страх оставили святого, и он возвеселился духовно, таинственно созерцая события Вифлеемские, когда там, в пещере, в яслях Пресвятая Богородица и праведный Иосиф благоговейно предстояли Божественному Младенцу.

Прошло несколько дней после Рождества Христова.

И вот приходят к преподобному трое мiрян, братья по плоти и люди очень богатые. Припав к нему, они исповедались ему во всех грехах и потом стали убедительно упрашивать его о принятии их к себе в послушание.

Это было следствием того, что слава добродетельной жизни преподобного пронеслась уже по всей Македонии и Фессалии. Далеко не сразу святой Симон откликнулся на их прошение под предлогом великих трудностей, какие сопряжены с обетами иноческой жизни и безусловного послушания.