meulinpaishes
Hey Kids
– F32. – суховато ответил санитар. Вслед за этим он прокрутил старый телефон с колесиком и набрал цифры, созваниваясь с детским отделением. Через пять минут, изматывающих ожиданием, в комнату вошли ещё двое чуть менее крупных санитаров – это были две плотные женщины. Громила, даже не посмотрев на Мэйшес, безжизненно продолжил заполнять бумажки и бесстрастно отвесил:
– Завтра вещи из детсада придут. Пока забирайте.
– Куда вы меня несёте? – Мэйшес даже не успела договорить.
Двое врачей вмиг схватили малышку мертвой хваткой за внутреннюю сторону плечей. Маленькая леди ни разу не была в больницах или чего ещё хуже – клиниках для душевнобольных. Страх и тревога сковали Мэйшес изнутри, ноги моментально стали ватными – она даже была не в силах ступать на них. Поэтому, когда две высоких санитарки несли маленькую девочку под руки, рост которой не достигал и метра, то казалось, что маленькая леди будто летела в воздухе. В горле от накатившего ужаса перехватило дыхание, сердце словно сжалось в комок и Мэйшес почувствовала слегка подступающую панику и дурноту. Хотелось побежать, закричать, завопить, но какой теперь в этом был смысл, когда тебя уже сжимают две здоровенных руки неотёсанных врачей?
На местных часах стрелки показывали уже пол первого ночи.
По дороге в палату, куда её несли санитарки, она наблюдала, как комната, в которой она сидела с инспектором и двумя первыми врачами, исчезала у неё из виду. Долго идти не пришлось – буквально через пару минут она оказалась у порога своей палаты.
Вдруг подошла какая-то старая женщина, которая являлась, скорее всего, медсестрой. На вид ей было лет шестьдесят, она была невысокого роста, почти в два раза меньше того толстого буяна, строящего из себя специалиста, который не внушал ничего кроме страха. В руках у неё был шприц.
Открыв палату, санитарки занесли Мэйшес на ближайшую кушетку и силком положили на кровать, оставляя на плечах крупные синяки. Не обращая внимания на попытки Мэйшес сопротивляться, на истошные крики и предупреждения девочки о возможном наличии аллергии, о которой на входе даже не удосужились спросить, медсестра вколола ей дозу неизвестно какой субстанции, которая выполняла функцию снотворного, объединённого с успокоительным. Шприц был введён очевидно криво, да что уж говорить – наплевательски по отношению к ребёнку, так что несмотря на то, что маленькую девочку держали почти три медицинских работника, очередная гематома, не заставила себя ждать и теперь, к разнообразию, красовалась на крохотном бедре. Невзирая на врачей, зверски пугающих Мэйшес и ту жестокость, которую успели к ней проявить взрослые люди – от врачей до инспектора детского сада, перед неизбежным и накатывающим сном она не смогла сдержать слёз, лихорадочно прося прощения у Азриэля, прося у всего святого о том, чтобы её друг сам как можно скорее проснулся! Маленькая леди, засыпая, мечтала о том, как дети смогли бы, как и прежде сидеть там, на полянке в лесу и слушать чириканье птичек, пока их усыплял бы лесной воздух, а не противные препараты!.. Она клялась себе, что ни в жизни больше не оставила бы его без присмотра и отчасти, хоть и стремилась так не делать, но винила в его в своем состоянии. Да, он уже достаточно немаленький и может отличить что плохо, а что хорошо, что вредно, а что нет, но всем же нам порой бывает нужна забота?
Глаза предательски закрывались, а последнее, что она увидела через пелену слёз – силуэты других пациентов, лежащих с ней в палате и огни фонарей за окном…
Глава 9. «ENDEAVOR: DON'T LOSE THE HEAD»
7:26
В окно психиатрического диспансера уже во всю светило солнце. Дворик клиники снаружи заливал утренний свет. Начинался новый рабочий день.
Открыв глаза, Мэйшес проснулась от боли в ноги и увидела уже давно проснувшихся пациентов. В комнате сидели четыре девочки, две из которых выглядели чуть постарше Мэйшес, одна вероятно, действительно старше Мэйшес, а другая чуть помладше тех двух. Стены помещения были бледно-зелёного цвета – точно такого же, как форма огромного буяна в очках, который на входе встретил девочку с инспектором. Посередине палаты находился унылый и круглый стол из какого-то дешёвого железа. В углу, находившемся ближе ко входу, стояло ведёрко, вероятно, служившее туалетом на четырёх человек. Увидев его, у Мэйшес был шок.
Уточняя у девочек действительно ли это так и получив положительный ответ, она ужаснулась отношению к пациентам. К ним относились как к животным, находящимся не в самом лучшем зоопарке. Рядом с ведром была раковина и зеркало. «Мама бы пошутила, что зеркало рядом с туалетом, наверное, для того, чтобы смотреть на себя и не промахнуться» – подумала Мэйшес. Да, мама девочки обожала шутить таким образом. Двери были оббиты каким-то старым материалом, напоминающим кожу. На дверях было маленькое окошечко с толстым стеклом.
– Извините, – поинтересовалась в пол голоса Мэйшес обращаясь к девочкам, – а когда к нам придут?
– Скоро завтрак, тогда и придут – ответила самая старшая из них. Она лежала на кровати, которая ближе всего находилась к Мэйшес.
– Понятно, – Мэйшес замолчала, осматривая помещение, а затем снова возобновила с соседкой по палате диалог – а вы по какой причине здесь, позвольте спросить?
– У неё эпилепсия и припадки – указала самая старшая девочка на лежащую рядом соседку, – а у неё, по-моему, – она посмотрела на девочку, лежащую напротив всех них у стены – что-то со спиной. А ты здесь из-за чего?
– Грубо говоря, меня выкрали из садика, когда моему другу стало очень-очень плохо и.. – сердце Мэйшес трепетно забилось, на глаза навернулись слёзы, которые она сидя на кровати постаралась вытереть одеялом – они подумали, что я припадочная, хотя может из-за моих проблем в жизни моё ментальное состояние не самое идеальное, но я точно не заслужила быть здесь.
– Понятно… – отрешённо ответила девочка.
– А когда у нас завтрак или что-то подобное? – спросила Мэйшес.
– Не знаем, скоро, наверное, не приставай. – ответила девочка с эпилепсией.
Мэйшес расстроенно и чуть не заревев вновь посмотрела на неё, затем вновь легла и отвернулась к стене чтобы время летело быстрее:
– Я и не пристаю…
Через час в палату зашла медсестра в стандартном белом халате. В руках у неё была тоскливая, и достаточно повидавшая пациентов железная каталка, на которой стояли тарелки с какой-то едва-ли тёплой кашей и чаем. Она, не проронив ни слова, быстро поставила пищу на стол и без всякого сочувствия оглядела бледное лицо нового самого маленького пациента и отвела взгляд.
Давно коротавшие здесь свои дни девочки, преждевременно разбудив Мэйшес, быстренько подошли к столу и принялись уплетать свой завтрак.
Маленькая леди, чей халат был великоват, села с ними рядом и стала разглядывать остывшую кашу, перемешивая её ложкой:
– В них же лежат таблетки, – она указала девочкам на кусочки белых маленьких антидепрессантов, – это нормально?
– Они всегда их кладут, – огрызнулась девочка с эпилепсией, не хочешь не ешь.
– Прекрати, – шепнула ей самая старшая и повернулась в сторону Мэйшес, – это нормально. Обычные успокоительные, они всегда крошат их в еду. «Какой кошмар» – вновь ужаснулась Мэйшес, выпучив глаза от услышанного. «Хочу я или нет, но мне придётся выковыривать таблетки из еды.» – рассуждал ребёнок – «Неизвестно насколько я застряла здесь.»
– А ты давно здесь? – прервала мысли маленькой леди девочка, имеющая проблемы со спиной.
– Я же только вчера приехала, ты не видела? – с удивлением посмотрела на неё Мэйшес – Мне показалось, ты не спала.
– Ах, ну да… Подзабыла наверное – ответила она, продолжив не спеша есть кашу.
Когда с завтраком было покончено и Мэйшес заодно выяснила имена девочек, все четверо отправились обратно спать в свои кровати. Не удивляйтесь, делать тут было особо нечего – телефоны у всех забирали врачи, не разрешали никакой бумаги или карандашей, а из развлечений можно было либо посмотреть в окно, либо поразговаривать с соседями, но это уж как повезёт – с грубиянами
Мэйшес мало хотелось иметь дело. А поведение девочки с эпилепсией её пугало. До обеда она считала самой безобидной Николь – так звали девочку с проблемой со спиной, пока вопросы «Где моя коричневая сумка?» не пошли по четвёртому кругу. К слову, про какой чемодан всё время интересовалась Николь, Мэйшес не понимала от слова совсем. Поэтому, когда она устала ей из раза в раз объяснять это и Николь начала её пугать, как и Оливия пациентка с эпилепсией, Мэйшес делала вид, что она спит. Научилась она этому кстати от приноровившихся к этому других девочек, которых время от времени утомляла своими расспросами Николь.
Позже от самой старшей из них в палате Тессы – она узнала, что Николь вместе с родителями попала в аварию и теперь страдает огромными провалами в памяти.
К обеду в палату зашла медсестра в сопровождении санитарок. Мэйшес её сразу узнала – это была пожилая женщина низкого роста, та самая, которая криво поставила Мэйшес укол. Та совершала ежедневный обход, интересуясь у пациентов как они себя чувствовали. Изо дня в день некоторых пациентов переводили в палаты, которые считались за более «лёгкие» отделения, а иногда и наоборот – всё зависело от поведения пациентов. Хотя, если говорить честно, всё зависело от желания и настроения совершавшего обход врача. Поступив, пациентов всегда сначала клали в «тяжёлые» отделения – они были для буйных. Так делали для того, чтобы понять, как врачам обходиться с пациентом, а дальше – как пойдёт. Ну или насколько ты понравишься «обходившему» врачу. «Тяжёлые» палаты постоянно были заперты и не открывались.
Ещё в них всегда стояло «ведёрко» для того, чтобы лежащие в палатах могли сходить в туалет. Ведёрко менялось медсёстрами три раза в день – если повезёт или же если врачи в эту смену будут снисходительными. Обычно его меняли один раз в день, а в комнатах иногда могло находится до восьми человек.
Медсестра, окончив беседовать с девочками, подошла к Мэйшес и начала задавать ей абсолютно те же вопросы по типу «Как ты себя чувствуешь?» «Всё ли у тебя в порядке» и т.д. Мэйшес с ходу поняла, что если давать отрицательные ответы, то система не даст тебе выйти или во всяком случае оставит тебя тут надолго.
Пару раз, мама рассказывала ей про это место и то, как её коллегу по работе здесь убили, переборщив с дозой чего бы то ни было, которую ей вкололи врачи. Причём та женщина была в абсолютном здравии и расцвете сил. Странным было услышать от их общих с мамой знакомых, как эта женщина, будучи ничем не болевшей, умерла при каких-то «загадочных обстоятельствах» в таком месте, да ещё и в сорок лет.
– А когда мне дадут обещанного психолога? – спросила Мэйшес, обращаясь к уходящей с санитарами медсестре.
– Скоро, – ответила женщина, недовольно сморщив лицо, – не мешай мне, а то привяжу к кровати.
Мэйшес, приоткрыв рот, на мгновение замерла, оторопев от её слов. Медсестра вышла из комнаты, хлопнув дверью. Она оглянулась на своих соседок, но, казалось, они были не удивлены.
– Не общайся с ними, – безучастно произнесла Тесса, переводя взгляд то на Мэйшес, то на потрескавшиеся стены, – они с нами не разговаривают, а будешь надоедать – ещё хуже сделают.
– Вот-вот, – поддакнула Николь.
– А почему они так обращаются с пациентами? – с грустью опустив брови и шмыгнув носом полюбопытствовала Мэйшес и разочарованно легла обратно в кровать.
– Мы-то откуда знаем? – злобно рыкнула Оливия, сидев на кровати у окна и обнимая колени.
Мэйшес вновь заплакала, но постаралась сделать это так, чтоб никто не слышал. «Наверное, подумают ещё, что их грубость меня задевает». – с досадой рассуждала маленькая леди и параллельно стараясь уснуть. Пока она засыпала, роняя слёзы на подушку, она молилась всему святому о том, что тётя Фоам её заберёт и она вновь увидит и её, и Азриэля. Она надеялась на то, что он жив – мальчик был её единственной мотивацией выйти отсюда, если бы не смерть матери, вспоминая которую, она порой не ощущала землю под ногами. Маленькая леди обещала обзвонить все клиники Софтберка первым делом в поисках своего друга, когда она получит обратно свою свободу и телефон.
Постоянно спав и просыпаясь только на приёмы пищи, день проходил быстро. В течении дня медсёстры приходили и приносили дешёвые, но убойные антидепрессанты, из-за которых лишь только хотелось спать. Ну, ещё и из-за того, что никак особо развлечь себя здесь, опять же, Мэйшес пока особо не удавалось.
Ближе к вечеру на пороге появилась одна из санитарок и сообщила, что Мэйшес вызывают к психиатру. «Только бы она оказалась адекватной и отпустила бы меня домой» – про себя отчаянно взывала Мэйшес – «Я быстрее сойду здесь с ума. Это место идеально для того, чтобы, находясь в окружении бесчувственных буянов бояться быть убитой и в итоге стать верующей.»
Подождав немного в приёмной в сопровождении санитарки,
Мэйшес по приглашению зашла в кабинет психиатра. На вид ей было лет пятьдесят-шестьдесят, одета был женщина в халат и медицинский чепчик, который сидел на её кудрявом гнезде коротких волос. Увидев её, Мэйшес внутри одолела паника, которую она старалась не показывать и терзаемый страх несбыточных надежд.
– Ну, рассказывай, – язвительно и надменно выразилась женщина, – как ребёнок вроде тебя здесь появился? Умереть хотела, да? Боишься теперь? Я же вишу, что боишься. – продолжала насмехаться психиатр.
Мэйшес, сидя на стуле возле её стола, промолчала. Хотелось конечно спросить, почему она задаёт вопросы и озвучивает выдуманные ответы прежде, чем сама Мэйшес даст их ей, но она понимала, что её логику здесь не одобрят. Поэтому ребёнок старался не показывать никаких эмоций.
– Всё хорошо. – равнодушно произнесла маленькая леди, пытаясь не выдать дрожь в голосе.
И удавалось ей это хорошо. Она понимала, что ей нужно было держаться. Конечно от такого злобного быдла хотелось вовсю зареветь (и ещё как!), но если она сейчас заплачет, то мало ли ей потом специально в карточке напишут шизофрению или ещё чего похуже. Как она тогда потом докажет, что не является шизофреником, если диагноз из вредности напишет сам врач? Мэйшес, естественно, понимала, что психиатра подобное игнорирование взбесит, но лучше её немного позлит молчание Мэйшес, чем она ни с того ни с сего сама покажется женщине хамкой и та попытается оставить её здесь дольше срока.
– Прошу прощения, насколько я здесь? – спросил ребёнок.
– Настолько, насколько нужно. Внимания мальчика не хватило? – парировала женщина, напыщенно восседая на кресле и заносчиво испепеляя Мэйшес взглядом – Сначала полежишь в тяжёлой палате, затем переведут в лёгкую если будешь, хорошо себя вести. И вообще, не задерживай меня, у меня помимо тебя ещё и другие пациенты есть. Следующий! – окрикнула психиатр санитарку, прогоняя ребёнка из кабинета.
Мэйшес встала, не удостоив женщину даже взгляда, повернулась и без единого слова покинул кабинет. От одной мысли о происходящей жестокости у ребёнка наворачивались на глаза слёзы, которые Мэйшес поспешно вытерла рукавом халата. Вернувшись в палату, она молча легла в кровать, укрывшись с головой одеялом. Мэйшес, пока действовали препараты, равнодушно повернулась к стене и как можно скорее попыталась уснуть дабы не видеть это место в совокупности с осуществляющейся над людьми тиранией. Больше всего в жизни Мэйшес ненавидела насилие. Обладая высоким уровнем эмпатии, наблюдать за этим для неё было невыносимо. На втором месте был имбирь.
Глава 10. «TULPA»
С момента диалога с психиатром прошло два месяца. Тессу и Оливию перевели пару дней назад в лёгкое отделение, палаты которого оставались с открытыми дверьми (на выбор пациентов), поэтому сейчас в комнате с Мэйшес была лишь повторяющая одни и те же вещи Николь. Дни протекали однообразно, за тем лишь исключением, что в часы бодрствования Мэйшес вспоминала детали своей детсадовской жизни и моменты, проведённые с Азриэлем.
Только это её и спасало от того, чтобы среди происходящей жестокости и пренебрежения к людям со стороны медицинского персонала, она не потеряла рассудок.
– Мэйшес Пай и Николь Буш – вы, девочки? – хладнокровно спросила заходящая с утра в палату медсестра, которую Мэйшес увидела в первый день.
– Да, это я – зевнув ответила Мэйшес, продирая глаза от очередных часов сна. Николь, смотря на медсестру, кивнула.
– Тебя переводят в другую палату, – отчётливо пояснила женщина, – собираем вещи и идём за мной.
Искра призрачной надежды затеплилась в сердце Мэйшес – должно быть, её безмолвию пришёл конец и сейчас её переведут в лёгкое отделение. Она обязательно позвонила бы тёте и попросила бы ту немедленно забрать её отсюда, сообщив о творившемся беззаконии. Так она, поспешно собрав свои носки и единственную передачку – небольшой сундучок с её одеждой, который ей привезла инспектор через пару дней, как Мэйшес заехала в клинику (у других пациентов были хотя бы тапки, ей же всё это время не выдали никакой обуви, из-за чего ей приходилось таскаться в одних носках), выбежала в коридор за медсестрой, опережая Николь – мало ли ей из-за неё не достанется место в лёгком отделении.
– Вы же меня кладёте в лёгкую палату, да? – предвкушая положительный ответ, спросила Мэйшес послушно идя с медсестрой.
Но та почему-то молчала, продолжая идти по коридору с равнодушным выражением лица.
– Почему вы молчите? – снова обратилась к медсестре Мэйшес, пока её вера в лучшее постепенно угасала, а каждая минута тишины отдавалась острой болью в груди.
– Тебе сюда. – уклонилась женщина, оказавшись перед одной из палаты. Открыв дверь, она взяла Мэйшес за плечо и выставила в комнату, наплевав на законные, казалось бы, попытки Мэйшес узнать, куда её ведут.
Так Мэйшес очутилась в такой-же, ничем непримечательной палате. Такие же дети, только более разношёрстный выбор: здесь находились восемь человек, четверо из которых были мальчиками, а трое – девочками.
Горло Мэйшес будто сдавило жгутом. Будучи обманутой психиатром, на которую Мэйшес, несмотря на её обращение, возлагала надежды, хотелось плакать навзрыд, но что-то не давало расплакаться, и от этого ещё больше давило и болело внутри.
У окна, к счастью или к сожалению, она увидела мальчика. На вид ему было где-то лет семь, и он был слегка выше неё. Его черты лица и сама внешность так колко в сердце отозвались воспоминаниями о дорогом ей друге из детсада, которого она, казалось бы, уже не видела вечность. В течении двух месяцев практически полной изоляции её голову эпизодично (в основном в периоды дикого отчаяния) посещали сомнения, что она, быть может, на самом деле всё выдумала? И никакого Азриэля вовсе не существует? А живой ли он вообще? Чаще этого она вспоминала о тёте, сохраняя маленькую искру надежды в то, что она обязательно скоро-скоро придёт за ней. Время тянулось так монотонно, что могло свести с ума, наверное, даже самого стойкого человека. Ещё и эти таблетки, подвергающие разум забвению. От скуки и безысходности хотелось время от времени лезть на стену или до боли в руках пока те не устанут сжимать кулаки. Мэйшес в основном рыдала, пока у неё не начинала адски ныть голова, от боли которой она, в итоге, просто отрубалась.
Постояв в середине комнаты, она решилась подойти к заприметившемуся ей мальчику. Шизофрения у него или что ещё похуже – было уже не важно. Через какое-то период времени страх умереть значительно притупился.
– У тебя запредельно красивые черты лица, – с грустью произнесла Мэйшес, подобравшись к ребёнку, который наблюдал за чем-то стоя у окна.
– Оу, спасибо, – робко поблагодарил маленький незнакомец, суетливо убирая с глаз тёмно-русые волосы и испугавшись того, как неожиданно подошла к нему маленькая леди, – видел краем глаза как тебя привела медсестра. Как тебя зовут?
– Мэйшес, – усталыми глазами смотрела снизу-вверх маленькая пациентка на нового друга, – а тебя?
– А меня Каспер. – негромко отозвался мальчик, – ты давно здесь?
– Где-то два месяца, какой у тебя диагноз? – поинтересовалась Мэйшес с проявившейся лёгкой улыбкой на лице.
– Депрессия, – он немножко отдалился и сел на свою кровать, похлопав около себя как-бы приглашая Мэйшес сесть рядом.
– F32. – Мэйшес встала возле подоконника, вглядываясь в обыденный пейзаж и одновременно продолжая рассматривать пастельно-голубые глаза Каспера, – а у тебя?
– Что это? – приподняв брови, озадаченно посмотрел на неё мальчик.
– То же самое, что и у тебя. – пояснила Мэйшес и села рядом.
Так Каспер рассказал ей про его друзей, находящихся в палате. Здесь была девочка с истеричным расстройством личности, которая раньше с ним дружила, но в последствии они перестали общаться из-за того, что Поппи начала его обижать, и пара его друзей-мальчиков, которых звали Томас и Дейв – они были вредными и надоедливыми, как мухи, детьми, предлагающими Касперу затеять время от времени всякие безответственные вещи: например, украсть огромную горсть таблеток, которая была нормой за пару дней у медсестёр и словить, как они выражались, «трип» или обидеть самую маленькую девочку в их палате. Про них Мэйшес было мало чего известно (она особо не интересовалась) и какие у мальчиков имелись диагнозы: кроме того, что эти двое были из неблагополучных семей. Ребята не особо нравились Мэйшес. Да и они иногда позволяли себе обзывать её, на что она обижалась и иногда жаловалась Касперу по поводу их поведения, но он, будучи немного постарше своих друзей, почему-то не предпринимал никаких попыток остановить их – говорил, что их проще игнорировать будто бы и сам был не рад таким «друзьям», но выбора у него особо не было. Ещё здесь лежала Доротти – та самая маленькая девочка в палате, которую были не прочь обидеть друзья Каспера.
Ей было всего 4 годика. Мама и папа сдали её сюда, потому что малышка странно вела себя в новолуние и лунатила, ходила по дому. Она их пугала. «Наверное, им не нужен такой ребёнок вроде меня…» – рассказывала об этом Доротти, сдерживая слёзы, когда Мэйшес как-то раз решилась спросить её о семье. Но случалось, что они её навещали. Честно признаться, ребёнок был вне себя от счастья и редким свиданиям с родителями. Лишь стоило ей завидеть их машину в окне, как Дороти сразу засияет, а сама она вмиг начинает смеяться и кричит на всю клинику «Мама с папой приехали!», а затем несётся с растрёпанными светлыми волосами, сверкая пятками, вниз по лестнице к крыльцу психиатрической больницы, убегая от догоняющих её санитарок и медсестер. Правда сразу после того, как Дороти просилась домой и слёзно уговаривала родителей забрать её отсюда, они сразу куда-то отлучались по делам из-за чего маленькой Дороти становилось невыносимо грустно, и она, забиваясь в промёрзший угол, плакала втихаря от всех врачей. Девочка тут же приглянулась Мэйшес и общаясь друг с другом, им стало легче здесь находиться. В клинике они вместе отпраздновали день рождения Мэйшес, чему та была несказанно рада – наконец-то ей стало не так тяжело и одиноко, как было поначалу, несмотря на то, что было достаточно и плохих моментов, связанных с завистливыми друзьями Каспера, которые вечно упрашивали его перестать общаться с Мэйшес из-за того, что та казалась им странной и беспорядочной. Мэйшес их выходки нескончаемо раздражали, а иногда ужасно злили, до лопающихся капилляров в глазах. Но она старалась не давать им реакции, прекрасно понимая, что такие люди являются несчастными энергетическими вампирами, занимающимися самоутверждением за чужой счёт. На фоне появившихся новых детей, жестокость врачей начала казаться едва-ли заметной. А ещё Дороти часто давала Мэйшес какие-то успокаивающие советы в задевающих её ситуациях, несмотря на то, что была младше нее на пару годиков. Пусть они были в большинстве своём были пустоваты, но поддержка от милого друга никогда не была лишней для Мэйшес. Кроме того, они были в чём-то похожи – Мэйшес, играя с ней, рассказывая ей о каких-либо красивых вещах, которые успела повидать, когда была на свободе и прививала таким образом Дороти эстетический вкус и помогала
Дороти понимать, что ей нравится и потихоньку становиться самой собой.
Также здесь лежал хороший друг Мэйшес, с которым она была знакома в позапрошлом детском саду. Тогда они особо часто не общались с Элисом из-за того, что он был постарше и находился в другой группе, лишь изредка ходили к друг другу пить чай и смотреть мультики. А ещё его мама работала учителем литературы в школе и могла подолгу рассказывать им сказки, когда они задремывали после просмотра мультфильмов. Он также был для Мэйшес поддержкой в трудных ситуациях и когда Каспер делал ей больно и не мог нормально защищать от своей прошлой подружки, да ещё и на фоне «больничного» негатива от которого Мэйшес и так чувствовала себя нехорошо. За то время, пока они были в одной палате с Каспером, они сильно сдружились и пережили много приятных моментов, которые обычно переживают дети в возрасте пяти-семи лет. В один из таких скучных солнечных дней, после завтрака она решила нарядить его в платья с целью затронуть сердце за живое.
– Ну как, – наблюдала Мэйшес за тем как он смешно кружится в её платье, сидя на подоконнике возле его кровати и подслушивая за окном птичек – тебе нравится?
– Да, только вот – он на секунду перестал кружиться и сделал милую растерянную мордашку – почему именно платья?
– А ты не хотел бы покраситься как только вышел бы отсюда? – уклонилась от ответа Мэйшес и, слезая с подоконника, подошла к нему ближе, потрогав его волосы.
– Никогда не думал, но звучит здорово, – сказал Каспер, – а в какой?
– В голубой. – Мэйшес слегка улыбнулась с грустью похихикивая под нос, – а помнишь, я как-то раз читала тебе стих про Мальвину?
– Ну, – Каспер ожидал продолжения, с интересом глядя на Мэйшес и совершенно не понимая к чему она опять заговорила об этом. Со временем у неё случались истерики со слезами, и она сначала судорожно шептала про какую-то «Мальвину», а затем начинала истошно кричать на всю больницу о том, что она не умерла. Тогда санитарки привязывали её «лошадкой» к кровати, да так, что у Мэйшес после оставались шрамы и жгучие следы от того, как крепко её перевязывал медперсонал. А иногда такие шрамы долгое время и не проходили, оставляя кровоподтёки. Зрелище выглядело страшно, пугая и самого Каспера, но со временем он просто смирился, желая дружить с Мэйшес. Она казалась ему такой необычной отчего его к ней ещё больше тянуло: Мэйшес была непохожей ни на Поппи, ни на других здешних ребят. Дети, кроме сожалеющих в такие моменты Дороти и Элиса, мало понимали о чём она, лишь время от времени заслушивая об этакой Мальвине стихи Мэйшес. Так что, видя очередной припадок, друзья Каспера лишний раз просто обзаводились новым поводом для того, чтобы посмеяться над ней и назвать Мэйшес поехавшей, рассказывая Касперу о ней жуткие и придуманные ими же вещи конечно же, не вдаваясь в подробности её «доклинической» жизни.
– Как ты думаешь? – Мэйшес вновь захихикала, а её лицо меланхолично задрожало и глаза немного намокли – Она существует?
– Ты снова бредишь? – Каспер испугался, присев на корточки и схватив её за руки – Я ничего не думаю, давай не будем начинать эту тему, тебя опять привяжут! Вон, – он указал взглядом на её у другой стенки кровать и лежащие под подушкой какие-то небольшие куски бумаги, – Лучше прочти мне пару стихов о ней, ты же написала что-то?
– Ох, – её глаза засверкали, пуская по щеке небольшую слезу, а на лице проявилась улыбка, – я сейчас!
Она сразу же засеменила маленькими ножками до своей кровати, быстро взяв один из листков и снова очутилась возле кровати Каспера, который уже приготовился её слушать. Мэйшес села с ним рядом:
– Итак,
«Vomit due to apple pie»
Мне страшно, что ночью
Ты смерть свою ждёшь -
Нутром ощущаю мурашки и дрожь.
Внутри меня радости не было вовсе,
Целуя качели, стоял на морозе.
Знать бы мне самому
Удушение от горя —
Скоро участью станет,
Как у жертвы апноэ.
Нет желания вставать,
Ведь тебе я дотошен -
Пряча чувства, цветы
Пустят корни под кожей.
И, как мать моя, слаб -
Я лежу неподвижно
И от горя пишу
Колыбельные в стол.
К сожалению, сейчас
Ты об этом не знаешь,
Но попозже поймёшь -
Когда будешь влюблён.
– Необычно, – восхитился Каспер, – в первый раз вижу кого-то среди своих ровесников, кто писал бы стихи.
Он отвёл взгляд, в котором затаилась какая-то лёгкая грусть.
– Тебе грустно, моя тульпа? – Мэйшес вопросительно взглянула на Каспера щенячьими глазами.
– Нет, – он усмехнулся, немного взъерошив ей волосы, – всё в порядке, что такое тульпа?
– А ты как думаешь? – чуть склонила лукаво голову на бок
Мэйшес,
– Не знаю, – Каспер призадумался, а затем лениво посмотрел на неё -, дерево какое-то?
– Нет, это что-то вроде… – она старалась подобрать нужные слова чтобы не сказать ничего лишнего, но понятно донести до него свои мысли – ты как выдуманное существо на основе желаемых мною черт… – ответила Мэйшес внимательно разглядывая лицо
Каспера. «Похожи до дрожи…» – невесело промелькнуло в голове у Мэйшес. Маленькая леди расплылась в произвольной улыбке то ли от того, насколько ироничной была ситуация, то ли от его глуповатого нрава. Но осознав, что только что произошло, она, словив очередной флешбек, попыталась сдержать вновь подкравшееся желание зарыдать. «Мальвина тоже гладила меня по голове» – поймала себя на мысли Мэйшес чтобы сказать ему это вслух. Что-то внутри неприятно скрутило спазмом. Ей так хотелось рассказать Касперу о детском саде, об инциденте в лесу и о том, какую невыносимую печаль она вынашивает в голове и сердце каждый день.