Матвей Дмитриевич Балашов
Матильда
– Наша задача – спасти людей от вымирания, и, если для этого надо идти на жертвы, я готов. На кону жизни миллиардов, напоминаю, – Кевин продолжал говорить спокойно, возбужденность выдавало только едва сбившееся дыхание.
Вдруг мужчины одновременно посмотрели на Семёна, и он ужаснулся: неужели они хотят, чтобы его голос стал решающим? Эти седовласые петухи хотят, чтобы едва вылупившийся цыпленок решал судьбу мира? Он почувствовал пульсацию вены на виске и покалывание в кончиках пальцах. Чувство собственной важности в мгновение перекрыло доступ рациональных мыслей в мозг.
И он решил судьбу мира. Правда, мир не узнал об этом. Не было благодарных писем, не было громких заголовков газет с его именем – не было ничего. А если мир и узнал бы об этом, вряд ли нашелся бы хоть один человек, который не плюнул бы Семёну в лицо при встрече.
– Я – за спасение мира любой ценой, – выпалил он, не успев как следует подумать.
В эту секунду Гофман поник, а Шерпи расцвёл. Семён не понимал до конца, правда ли всё это во имя науки или у Кевина просто тяга к массовым убийствам детей. Он совсем не был похож на сумасшедшего.
– Нам нужно согласовать это с руководством, – холодно сказал Гофман после минуты молчания. В этом был весь он. После непродолжительных препираний с совестью осталось только согласовать с руководством.
Макаров улыбался, вспоминая это время. Время, когда судьба мира зависела от трёх никому не известных ученых, по воле случая попавших на ту злосчастную конференцию.
Всё это звучит абсурдно, но отчаявшиеся люди готовы пойти на всё. Как отец, чей ребенок болен раком, идет грабит банк, чтобы оплатить операцию. Как человек, потерявший работу, прыгает с крыши. Несчастья управляют нашими жизнями.
И когда дело касается миллионов голодающих людей, когда новости пестрят кровавыми заголовками, когда микропластик витает в воздухе, когда рыба в океане – редкость, тогда высокие люди решают, что проблема в перенаселении. Их не волновали прогнозы экологов пятьдесят лет назад. Для них проблема появилась только сейчас, когда люди переступают через мешки с костями, в которых биологи с трудом могут распознать homo sapiens.
Жена Кевина Клариса, которую Семён про себя называл Ларой, без раздумий согласилась на исследования, как будто готовилась к этому всю жизнь. Было заметно влияние биолога.
«Я же смотрю новости и всё понимаю», – многозначительно сказала она и почему-то подмигнула растерянным мужчинам.
Женщина легла на кушетку и с облегчением выдохнула. Кевин намазал её надувшийся живот гелем и начал лепить туда датчики. Семён в это время готовил излучатель.
Гофман не хотел быть соучастником этого преступления, но и сидеть без дела не намеревался, поэтому занял позицию в отдалении и приготовился записывать показания прибора.
Семён включил аппарат: раздалось недовольное гудение, потом кто-то будто кашлянул, и экран наконец-то загорелся. Все-таки отечественное производство. Никогда не подводит.
Весь процесс занял от силы час: им нужно было только посмотреть, как плод отреагирует на радиоволны. Семён крутил переключатель частот, Гофман записывал числа, а Кевин держал жену за руку и улыбался. На их глазах творилась история.
– Это всё, – сказал Семён, достигнув крайнего значения частоты. – Можно закругляться.
По вытаращенным глазам коллег он понял, что к такому слову переводчик готов не был.
– Заканчиваем, – добавил он, и Кевин, достав бумажные полотенца, с любовью принялся стирать следы геля с живота жены.
Гофман пробежал глазами показания и покачал головой: ни одного выброса, ни одной аномалии. Только однажды маленькое сердце стало биться чуть медленнее и поменяло ритм. Но только однажды.
– Я же говорил, что это полностью безопасно, – сказал Кевин, когда его жена вышла. – Ну, что там? – из коридора раздался сухой кашель, но он сделал вид, что не услышал.
– Да ничего, на 759 Герцах сердце ёкнуло да на 7 Герцах повысилась активность головного мозга, и всё, – слово «ёкнуть» переводчик, как ни странно, знал.
– Чьё сердце? – не понял Кевин. Мыслями он явно был в другом месте. – Чей мозг?
– Ребёнка твоего, чьи же ещё?
– Значит, мы на верном пути, – Кевин загадочно потер руки.
– А если последствия покажут себя только потом? И твой ребёнок родится инвалидом? – спросил Гофман. – Как ты будешь жить с этим? – И зачем только нагнетать в и без того напряженной обстановке?
– Мой ребёнок родится в мире, где нет голода, – это всё, что меня волнует. А инвалидом он может родиться и просто по велению судьбы – никто не застрахован.
Он говорил так, как будто речь шла о покупке самоката. Холодный расчет полностью победил чувства внутри этого человека.
Семён всё это время стоял рядом с аппаратом и крутил переключатель, как маленький ребенок, наблюдающий за ссорой родителей. Не хватало только широкого раскрытого рта и свисающей слюны.
– Немыслимо, – тихо сказал Гофман, но все его услышали, – просто немыслимо.
В коридоре опять кашлянули.
Руководство в итоге приняло их предложение: они тоже хватались за любую соломинку. Их не волновало, что ученые собирались убивать неродившихся детей без спроса матерей. Все оправдывались великой целью.
По предложению Семёна, начали ставить опыты на мышах. Сначала человеческие дети, потом мышата. Где-то в этой последовательности наблюдается отсутствие здравого смысла.
Концентрация волн была настолько мощной, что сердца мышат дружно останавливались, навсегда лишая их возможности увидеть белый свет и оставляя мышь-мать без способности иметь потомство. После мышей в ход пошли собаки, а потом в лабораторию доставили двух мартышек из местного зоопарка. Радиоволны били всех без разбора. Это был успех. Оставалось только решить, когда можно перейти от опытов к реальной практике и как беспристрастно облучать случайных беременных женщин, чтобы никто не мог упрекнуть их в предвзятости.
Кевин предложил было направить сигнал со спутника на всю Азию. «Ну а что? Их и так много», – так он прокомментировал своё решение, но быстро оставил эту затею. Два моралиста в команде с ним смотрели на него слишком гневно, когда разговор заходил об этом, так что с такими идеями американец решил повременить.
– Индия, Китай, Франция, Беларусь, Алжир, Бразилия, Канада или любая другая страна – не должно иметь значения. Все государства повинны в перенаселении, и бесчеловечно лишать целые народы будущего только из-за плотности населения. Вина лежит на всех без исключения, – в своей речи Гофман намеренно не назвал Германию, США и Россию. Никто не хотел думать, что их детище действительно коснется всех.
Потом Гофман предложил запрограммировать аппараты УЗИ, чтобы те в случайном порядке облучали некоторых женщин слишком большим количеством волн. Независимо от их положения в обществе, расы, возраста. Любых женщин.
Никто из мужчин не думал, что в их плане спасения планеты страдать почему-то должны только женщины. Женщины должны рожать мертвых детей, женщины должны терять веру в этот мир, женщины должны хоронить свои мечты, пока мужчины будут читать заголовки новостей, переполненные их фамилиями.
Идея Гофмана показалась всем наилучшей. Попросту потому, что других и не было.
