Матвей Дмитриевич Балашов
Матильда
«Я и сам никогда не мог этого представить», – продолжал комментировать про себя Семён. Ему казалось, что ему должны дать слово и пока стоило молча кивать.
– Ваша ответственность огромна, но результат стоит попробовать, – эту мысль переводчик переврал окончательно. И ведь не с древнегреческого переводит, а с английского. Чем там занимаются разработчики ИИ, пока он, Семён Макаров, спасает мир?
Молодой человек представил заголовки газет с этой фразой, и маленький метроном в глубине его груди ускорил темп.
Он не заметил, что все трое присутствующих уставились на него, как учителя – на нерадивого ученика. Двое ученых сидели в креслах, закинув ногу на ногу, и не доверяли ни одной его мысли. В их глазах читалось, что идея Семёна кажется им как минимум абсурдной, а как максимум – тайным оружием Советского Союза для порабощения мира. Почему-то в представлении Семёна эти люди всё еще называли большое пятно на карте между Китаем и Северным Ледовитым океаном четырьмя громкими буквами. А говоривший до этого мужчина просто стоял меж двух огней и не знал, чью сторону занять, поэтому выбрал сторону большинства.
Семён робко протянул вперед мокрую от пережитого за день руку и сказал:
– Буду рад работать с вами, господа, – фраза прозвучала гораздо хуже, чем он планировал, и по недоумевающим лицам Семён понял, что переводчик снова сплоховал.
Мистер Мартин – так звали организатора сей встречи – так же робко протянул руку в ответ, и первый прямой контакт с инопланетной жизнью был завершен успешно: конечность Семёна даже не покрылась волдырями. Как хорошо, что на рукопожатиях говорят во всем мире.
После этого двое ученых нехотя встали и подошли к Семёну пожать руки. В итоге они оказались вполне достойными людьми, если опустить издевки переводчика.
Постаревший на тысячелетие Макаров поднял газету с земли и поставил коляску, чтобы не нагоняла тоску. Внутри неё лежал плюшевый медведь без глаза и улыбался. Пережиток прошлого.
Профессор не успел сделать и десяти шагов, как ветер безжалостно повалил коляску опять, заставив мишку выкатиться на середину дороги. Машины тут все равно не ездили, поэтому ему ничего не угрожало, и Макаров продолжил путь, не зная только, куда идти.
Первым делом Семён подписал соглашение о неразглашении. Всё это не было похоже на спасение мира в его представлении: тайны, шепот, несвободы – это больше походило на какой-то заговор. После оказалось, что договор о неразглашении был очень хорошей идеей. Да и о каком разглашении может идти речь, когда имеешь дело с сильными мира сего?
А потом начались исследования. Бесконечные и, казалось, безуспешные исследования. Опыты, расчеты, споры. Один из ученых – немец по фамилии Гофман – работал в области генной инженерии, а второй – Кевин Шерпи, американец – был биологом и, как потом выяснилось, радиолюбителем. В детстве он разобрал и собрал радиолу в машине своего отца и был очень доволен собой. Правда, работать после сборки она не начала и отец был доволен сыном в гораздо меньше степени.
Основной проблемой стал языковой барьер. Семён не понимал ни слова из инструкций на английском языке, и это замедляло процесс. Двое коллег смотрели на него, как на обезьянку в зоопарке. Не знать английский в 2032 году… На очки со встроенным переводчиком у мирового сообщества денег не хватило.
По просьбе Семёна, из России прислали его родное оборудование, и проблема частично была решена. Когда парень увидел радиолокатор со знакомым логотипом – красной гайкой – на сердце как-то потеплело. Как будто частица родины была с ним здесь, на чужбине. Вот бы закрыть глаза и проснуться в Москве…
Дальше дело пошло бодрее, хотя результат всё ещё был за горами. Точнее, о текущем местоположении результата вообще невозможно было судить.
Они с Гофманом наблюдали за поведением генов под воздействием радиоволн разной частоты, но ничего, в общем-то, не происходило. Гены оставались генами, и никаких особых изменений замечено не было. Они походили на собаку, преследующую свой хвост. Еще раз и еще один. В этот раз точно получится. Но и в следующий раз, и в следующие сто за ним ничего не получалось.
Спустя месяц исследований команда начала сомневаться в целесообразности дальнейших опытов. Не было заметно никаких, даже самых незначительных подвижек. После такого руки опускались сами по себе. По косым взглядам коллег Семён догадывался, на кого свалили всю вину, и готов был с этим согласиться. Нужно было просто промолчать, а не лезть вперёд со своими безумными идеями.
Лежа перед сном в своем номере, Семён не переставал думать. Теперь это был вопрос принципа: он должен был найти ответ. Решение витало где-то рядом, нужно было только пойти в нужном направлении. Он вспоминал своих мышей. По ним тоже нельзя было сказать, что в их организме происходят радикальные изменения, но изменения, тем не менее, происходили. Молодой человек подолгу не мог уснуть.
Один раз Семён позвонил матери узнать, как у неё дела. Своим звонком он её разбудил – это было слышно по голосу, хотя она упорно продолжала это отрицать. Она рассказала ему, как в магазине старик вытащил буханку хлеба у неё из корзинки. Просто так, из вредности, – на прилавках хлеба хватало. Семён не очень понял, к чему была эта история, но мать после неё убедительно попросила его решить проблему всеобщего голода, до которого в России никому не было дела. Где оно, ваше перенаселение? По телевизору об этом ни слова.
– А что, если рассмотреть изменения на атомарном уровне? Или еще более низком? – спросил Семён на следующий день Гофмана.
– Я думал над этим, но где мы возьмем такое оборудование? Постоянное наблюдение за атомами, кварками… Что-то из фантастической области, – переводчик как будто тоже побаивался неулыбчивого немца и старался формулировать предложения как можно грамотнее.
– Нам нужно провести опыты над реальным объектом, – встрял в разговор Кевин, – и желательно над плодом, – он сделал паузу, – и желательно над человеческим, – он всегда спокойно говорил вещи, о которых другие и думать не хотели.
– Речь идет о спасении человечества, напоминаю, – добавил он, увидев потерянные лица коллег.
– Ты предлагаешь провести опыты над беременной женщиной? – переспросил Семён, подняв брови.
– Не понимаю, что вас двоих так смущает, – невозмутимо ответил Кевин, – им ведь делают УЗИ, а там излучение похлеще, – это было неправдой, конечно, но Семён с Гофманом зацепились за эту соломинку. От безысходности люди принимают любые оправдания своим поступкам и, что самое страшное, сами начинают верить в них.
– Ни одна женщина на такое не согласится, – сказал Гофман и хотел уже вернуться к своим расчетам, однако Кевин его остановил.
– Моя жена согласится, – американец сказал это с гордостью и весь загорелся. Семён не поверил своим ушам.
– Ты хочешь рисковать жизнью собственного ребёнка? – воскликнул он.
– Я ничем не рискую. Это абсолютно безопасно: нам ведь нужно только смоделировать ситуацию и понять, как поведут себя клетки.
– Наша задача – лишать людей репродуктивной функции, а не вредить неродившимся детям, – голос Гофмана дрожал. Кажется, жизни детей волновали его особенно остро. – Ты забываешь, зачем мы здесь.
