Матвей Дмитриевич Балашов
Дорога домой
– Комендантский проспект? – хриплый голос водителя был похож на запись со старинного диктофона.
Я кивнул и машинально разблокировал телефон. Яркий свет c экрана ударил по глазам и заставил меня зажмуриться: на внутренней поверхности век появились расплывчатые узоры.
Машина продолжила стоять на месте. Я не сразу понял, что мой кивок остался незамеченным.
– Да, всё верно, Комендантский проспект, – после долгого молчания мой голос был ничем не лучше голоса таксиста.
От освежителя воздуха по всему салону растекался неприятный приторный запах ванили. Пластиковый ароматизатор-ёлочка медленно покачивался из стороны в сторону над водительским сидением, гипнотизируя. Я следил за его движениями глазами и чувствовал, как тяжелеют конечности, как слабеют суставы. Мысли перемешались, всё тело становилось ватным. Все тяготы и лишения покидали этот мир…
Я взял себя в руки и встряхнулся: оцепенение прошло.
Вдруг водитель как-то неестественно резко повернулся ко мне лицом, которое в тусклом свете казалось мертвенно бледным:
– Далеко ехать придётся, – его чёрные глаза блестели. – И время уже не детское.
– И ценник соответственный, – последнее, чего мне хотелось, так это разговора с таксистом о его нелёгкой жизни. От былой эйфории не осталось и следа.
Таксист ничего не ответил. Двигатель загудел.
Дома за окном поплыли сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Свет фонарей слился в единую тонкую нить. Спящий город превратился в мазки неумелого художника.
Водитель постучал пальцами по рулю. Я только тогда заметил, что его руки были в перчатках, несмотря на стоявшую в салоне духоту. Этот человек весь был какой-то угловатый, какой-то неправильный. Каждое движение давалось ему с трудом, как будто воздух вокруг него был плотнее, чем в любом другом месте. Я зачем-то проверил карманы: всё их содержимое было на месте.
Приложение показало, что до конца поездки осталось примерно сорок минут. Линия на карте была зелёной: пробок в это время быть не должно было. Сорок минут показались мне тогда вечностью. Я расстегнул куртку, и стало чуть легче. Просьба включить кондиционер или открыть окна показалась мне неуместной. Нельзя было нарушать сакральную тишину.
Водитель решил иначе и включил радио: смех ведущих тогда был сродни пляскам на похоронах. Я поморщился и надел наушники. Никогда не любил слушать радио.
Через лобовое стекло я наблюдал за пустой ночной дорогой. От запаха старой искусственной кожи меня тошнило, и поэтому в экран телефона я старался не смотреть. Кто-то когда-то давно сказал мне, что это только усугубляет положение. Лучше совета за свою жизнь я пока не получал.
