Марья Коваленко
Я тебя забуду
Глава 10. На грани
Влюбленность и глупость часто ходят рядом.
Боль не возвращается до самого вечера. Шаталов с его альтернативной медициной здесь, конечно же, ни при чем. Но от его волшебных таблеток я не отказываюсь.
К счастью, самого себя в комплекте с лекарством местный эскулап не предлагает. После нашего поцелуя я для него вообще словно исчезаю. Всю субботу Шаталов работает в кабинете, не замечая моих прогулок туда-сюда по коридору. В воскресенье – больше двух часов пропадает в тренажерном зале, а потом снова заседает в кабинете.
Никогда не встречала более трудолюбивых людей. Папа не был трудоголиком, да и умер он на рыбалке, от отравления какой-то настойкой. Отчим предпочитал вкалывать только в спальне. Обычно с мамой, иногда случалось, что с любовницей. Сама мама после восьмичасового рабочего дня работала лишь на диване. Смотрела сериалы. Ругалась на рекламу. И вздыхала во время новостных передач.
С Шаталовым все не так. Как ни искала, я так и не нашла пульт от телевизора. В кладовке не оказалось и намека на рыболовные снасти. А из женщин здесь обитаю одна я.
Все это немного непривычно. К вечеру воскресенья хозяина-трудоголика становится жалко. На радостях, что таблетки в очередной раз помогли справиться с болью, я даже заглядываю в его кабинет. Открываю рот, чтобы сообщить о новой партии жареной картошки. И теряюсь.
– Я сейчас уезжаю, – сообщает Марк, застегивая пуговицы на рубашке.
– Деловой ужин в воскресенье? – Сама не знаю, зачем спрашиваю.
– Закажи себе в доставке какую-нибудь еду. Лучше полезную. Жареной картошкой легко можно заработать гастрит.
Он проходит мимо. Совсем близко и все же не касаясь, будто я прокаженная или могу испачкать.
– На вас заказывать? – срывается с губ еще один дурацкий вопрос, и я чуть не хватаю Шаталова за руку.
Глупо. Но внутри словно какой-то ежик топорщит иголки, и от острых уколов соображать совсем трудно.
– Нет. Меня не жди. Буду поздно.
После такого ответа точно нужно заткнуться, а еще лучше – быстренько рвануть в гостиную и спустить побольше денег на фуа-гра или еще какие-нибудь деликатесы.
Жаль, в вопросах, касающихся Шаталова, мой язык категорически не желает дружить с мозгом.
– Вы едете к ним?.. – бросаю в спину.
– Не понял. – Чудовище оборачивается ко мне всего на секунду.
На красивом лице ни одной эмоции. Взгляд – как у хирурга перед сложной операцией.
– Вы едете заниматься сексом со своими знакомыми? – произношу медленно, как слова из иностранного языка, который пока только учу.
– Девочка, не твое дело, – убивает Шаталов этим проклятым «девочка».
– Да… – спохватываюсь. – Куда мне?..
– Вот именно!
Кажется, я все еще смотрю ему в глаза, пытаюсь что-то рассмотреть. Но в реальности до меня доносится звук шагов и звон металла, похожий на звяканье ключей.
– Банковская карточка на журнальном столике в гостиной. Ключи на всякий случай оставил там же. Только не додумайся никуда уйти, – это последнее, что слышу от Шаталова.
После чего хлопок двери оставляет меня в полной тишине.
Наверное, отъезд Марка не так уж плох. Целый дом в полном распоряжении. Без надзирателя, в присутствии которого даже дышать нормально не получается. С банковской карточкой и ключами, благодаря которым я не чувствую себя заключенной.
Вопреки всем плюсам настроение с отметки «отлично» стремительно падает к «дерьмово». Вместо аппетита снова накатывает тошнота. Жареная картошка летит в мусорное ведро. С трудом сдерживаю себя, чтобы не отправить туда еще и сковороду.
Для той, что должна была радоваться безопасности и сервису по принципу «все включено», – нездоровые мысли и поведение. Витя, узнай он об этом, покрутил бы пальцем у виска. Ира отправила бы к психиатру.
Но стоит хоть на секунду представить Шаталова с брюнеткой, блондином или еще с кем-нибудь… полуобнаженного или совсем без одежды, – губы начинает саднить до боли, а крыша еще быстрее едет вниз.
«Лиза, не смей раскисать!», «Он не твой! Он вообще не твоего поля ягода!», «Радуйся, что одна!» – повторяю как мантры, чтобы хоть как-то привести в порядок нервы. Но от всех этих «не твой» и «не смей» становится лишь больнее.
Ни в детстве, когда мама привела в наш дом отчима, ни в прошлом году, когда Витя променял меня на очередную первокурсницу, я не чувствовала ревности.
С мамой всегда было непросто. Она присутствовала в моей жизни скорее как свидетель, чем как родной человек. Я никогда не ощущала нашей близости. И не гонялась за тем, чего не знала.
С Витей все стало ясно еще до первого секса. Он мечтал поставить новую звезду на фюзеляже своего эго. А я хотела понять, ради чего ж такого отчим постоянно изменял матери, а она, несмотря на его подлость, терпела и продолжала ждать в постели.
Ни с мамой, ни с Витей не было никакого разочарования или злости. В обоих случаях учеба легко заполнила образовавшуюся пустоту. А сейчас из-за совершенно постороннего человека, временного охранника, во мне проснулась целая бездна ярости.
В отчаянии хочется списать эти эмоции на месячные, гормональный всплеск, и все такое. Однако стоит лечь спать, я снова вижу Шаталова. Здесь же, в гостевой комнате, но с другими. Когда перехожу на диван в гостиную, картинки становятся лишь ярче и порочнее. А когда пересаживаюсь в кресло – к злости добавляется что-то новое, от чего жутко болит переносица и, как во время аллергии, слезятся глаза.
Тревожный диагноз. Неведомая хворь, косящая психику и тело.
Мое «исцели себя сам» не действует на нее, как ни пытаюсь отвлечься конспектами и учебниками. Скудный жизненный опыт молчит. И даже сон не может помочь.
В нем, как назло, опять Шаталов. Почему-то уставший и злой. В тех же костюме и рубашке, в которых выходил из дома. Будто хочет что-то понять, он садится рядом. Заправляет мне за ухо выбившуюся прядь. Подушечкой пальца невесомо касается щек, губ и подбородка. А после… подхватывает меня на руки и несет.
Осторожно, словно я хрустальная и могу разбиться.
Прижимая к груди так тесно, что слышу, как быстро бьется его сердце, и дурею от запаха.
Странный сон. Такой же непонятный, как мои вчерашние эмоции. Сладкий и горький одновременно.
Несмотря на главное действующее лицо, просыпаться не хочется от слова «совсем». Марк во сне уходит, но я все равно пытаюсь дотянуться до него. Шепчу непослушными губами что-то вслед. Ворочаюсь с боку на бок, пытаясь вернуться в необычное сновидение.
Но, когда где-то вдалеке слышится шум воды, сонливость слетает с меня, как пушистые семена с одуванчика.
Будто в первый раз вижу, осматриваю в полутьме потолок и стены гостевой комнаты. Трогаю кровать, которую еще вечером променяла на диван, а после – на кресло. Тру щеки и глаза, надеясь поскорее разобраться с вязким туманом в голове.
Понимание, что сон не был сном, приходит постепенно. Оно подбирается ко мне невидимым воришкой. Дергает внутри какую-то нитку, заставляя вздрогнуть и обхватить себя руками. Выталкивает из кровати прочь. На звук, как слепого крота.
Глава 11. Точка кипения
Мы как магниты. Притягиваемся, независимо от воли и желания.
Плитка пола холодит босые ступни, но я иду по дому, не останавливаясь ни на секунду. Словно в спину кто-то толкает. Вначале направо по коридору. Мимо гостиной и хозяйской спальни. Затем вниз по лестнице, в сторону тренажерного зала.
Иду, по-прежнему обнимая себя руками. Без единой мысли и без плана. Дрожу в тонкой пижаме, будто сейчас не сентябрь, а январь.
Замедлиться не получается, даже когда шум воды становится громче и свет все сильнее бьет по глазам. Как перед нырком, я делаю глубокий вдох на пороге просторной комнаты с тренажерами и несчастной грушей. Щурясь, облизываю пересохшие губы.
Совсем безвольная. С клубком эмоций вместо извилин. И с какой-то совершенно непонятной, запредельной даже для меня смелостью.
Страха словно не существует. Злости, которой пропиталась насквозь за долгий вечер, – тоже. Я помню их вкус. Помню, как представляла Шаталова с незнакомыми женщинами, как ругала себя. А теперь…
Осталась только дикая смесь любопытства, непонимания и чего-то незнакомого, запретного. Такого сильного, что с трудом заставляю себя притормозить у запотевшего стекла душевой кабины. А когда подхожу вплотную, сердце ударяется о ребра так громко, что подкашиваются ноги.
Ни в первую близость с Витей, ни во вторую я не чувствовала никакого волнения. С ним я позволяла себе все. Смотрела. Гладила. Пробовала на вкус. По выходным, когда соседи разъезжались кто куда, мы часами торчали в кровати, изучая разные позы, и честно рассказывали, что понравилось, а что нет.
Казалось, у нас все идеально и правильно. Именно так, как должно быть! Но никогда, даже в наш последний раз, я не робела и не тряслась при виде обнаженного мужского тела, как в эту минуту.
С Шаталовым все иначе.
Меня прибивает к полу от первого же взгляда на него. И уже в следующий момент хочется рвануть в свою комнату, а лучше – вообще из дома.
Наверное, если бы сердце не колотилось так быстро, я бы и убежала. Ни один бандит не сумел бы остановить. Однако теперь не могу.
Как под гипнозом, пялюсь на рельефную мужскую спину, широкие плечи, на крепкие ягодицы с идеальными ямочками, на длинные ноги… От напряжения забываю, как дышать.
К счастью, Марк меня не видит. Упершись руками в стену, он смотрит куда-то вниз. Неподвижный как статуя. Красивый с этими своими буграми мышц и витых сухожилий, как греческий бог.
Подставив мощную шею под прозрачные струи, он не шевелится. Словно смывает с себя что-то. Долго, настойчиво. Пока я не слышу сквозь шум воды хриплое, глухое:
– Уйди.
Короткое слово хлещет по лицу, как жесткая пощечина. Кожа вспыхивает. Каждый сантиметр загорается огнем. Но я не спрашиваю себя, как Шаталов узнал или почувствовал мое присутствие.
Просто стою на месте и все сильнее обнимаю себя за плечи.
– Пошла!
От нового приказа уже не больно. Не знаю, зачем качаю головой. Не узнавая собственный голос, шепчу:
– Нет.
– Лучше бы ты ушла… – Марк поворачивается ко мне и смотрит в глаза.
Как дикий зверь. Слишком голодный для того, кто несколько часов утолял свой голод.
– Я не уйду, – говорю беззвучно. Одними губами.
– Зря! – Шаталов с шумом выталкивает из себя воздух и проводит ладонью по стеклу. Быстро, широко. Будто дорогу прокладывает.
Дверь все так же закрыта, но теперь я гляжу на него без спасительной дымки. Вижу каждую морщинку на лице, потемневшие глаза, сжатые в нитку губы, широкую грудь. И плоть. Крупную, с красной головкой и толстым стволом, оплетенный голубыми венами.
Член, который сегодня наверняка побывал во рту у какой-нибудь женщины. Возможно, у нескольких. Которым Шаталов трахал их, куда хотел и как хотел. Пока одна глупая зацелованная девчонка сходила с ума в его доме.
– Не нужно было тебе приходить, – как приговор, горько хрипит Марк и правой ладонью обхватывает ствол. – Лучше бы и дальше спала. – Он двигает рукой от основания к головке и крупно вздрагивает, не сводя взгляда с моего лица.
– Лучше… – Вместе с его дрожью все мои рецепторы, все нервные окончания выгорают, как лампочки от перепада в сети.
Внизу живота тянет. Мучительное удовольствие теплом разливается в развилке ног. А соски становятся такими чувствительными, что хочется хныкать от прикосновения к хлопковой ткани, бить кулаками в стекло и умолять о новой порции обезболивающего… Начхав на гордость, на других, которые сегодня уже лечились у этого доктора, на сотни тех, что будут после.
Мне больно без единого прикосновения. Жарко так, словно между нами нет никакой преграды и тела уже давно стали одним целым.
Дикая, животная потребность почувствовать Марка внутри заставляет лоно сжиматься. А взгляд на мужскую ладонь, ласкающую член, рвет нутро на части.
Однако Шаталов уже научился читать мои мысли.
– Я не буду трахать тебя, девочка, – ускоряясь, произносит он. – Не нужно тебе это. – Вскидывает голову вверх.
И от вида белесых капель, волнами выплескивающихся на стекло, внизу моего живота начинает пульсировать.
Сладко и мучительно.
Остро и горячо.
Невозможно и настолько реально, что, захлебываясь от эмоций, я скольжу по стеклу на пол. И, как утопающая, жадно хватаю ртом воздух.
Глава 12. Оголенные нервы
Мы не чужаки, а провода под током.
Не представляю, как бы я добралась до кровати. Впрочем, хотя бы в этом Шаталов решает помочь. Выйдя из стеклянного укрытия, он накидывает на свое мокрое тело халат. Осторожно подхватывает меня на руки и несет на первый этаж, в гостевую комнату.
К моему облегчению, молча. Без вопросов или новых приказов.
В комнате тоже не задерживается. Устроив на кровати, как маленького, беспомощного ребенка, укрывает одеялом. И уходит. Будто не было между нами несколько минут назад никакого безумия. Словно все это ничего для него не значило.
От хлопка двери в груди екает, но я хотя бы сейчас держу рот на замке. Наговорилась уже! Показала, какая смелая и отчаянная.
Между ног от этой смелости до сих пор тянет, а в венах гудит такой коктейль гормонов, что впору просить у Марка снотворное. Желательно такое же сильное, как его бронебойные обезболивающие таблетки.
Будь я чуть безумнее, возможно, и попросила бы. Однако выжившие после нереального бесконтактного оргазма извилины единогласно голосуют против Шаталова и требуют включить, наконец, «умную, рассудительную Лизу».
На этом, наверное, нужно закончить с подвигами и смириться. Очнуться от дурацкого наваждения. Уяснить, что журавль с неба – не самая удобная для домашнего разведения птица. К тому же мне не хватает фантазии, чтобы представить, какая бы из нас получилась пара. А уж каково это, делить своего мужчину с другими – больно и думать.
Но отрубаюсь я только в три ночи. Вымотанная и с такой тяжелой головой, что заранее хочется посочувствовать себе утренней.
* * *
Будто мало мне недосыпа, понедельник начинается не с кофе. Вместо курьера с горячими круассанами к Шаталову приезжает какая-то женщина. Лет двадцати восьми, в дорогом костюме без блузки и с макияжем, как после элитного салона красоты.
Это точно не недавняя брюнетка. Кто-то новый. Более яркий. Но не успеваю я поздороваться, Шаталов уводит ее в рабочий кабинет и наглухо закрывает за собой дверь. Как перед надоедливой собачонкой.
Если бы до занятий был час или меньше, плюнула бы и начала искать себе транспорт. Однако до первой пары аж два часа.
От безделья снова перебираю листы конспекта, наизусть заучиваю некоторые формулировки. Когда учеба становится поперек горла, начинаю экспериментировать с хозяйской кофеваркой и пытаюсь услышать хоть что-то из-за двери кабинета.
Второе получается с трудом: со звукоизоляцией в кабинете полный порядок. Сквозь толстые стены доносится лишь едва слышное «Марк» и «не надо». А вот с кофеваркой я нахожу общий язык почти с первого раза.
К сожалению, когда распахивается дверь кабинета, все старания остаются незамеченными. Шаталов игнорирует дымящуюся чашку его любимой черной отравы. Мои кивки и прямое «Ваш кофе» пролетают мимо. Слезы на глазах незнакомки и ее злой взгляд на меня вынуждают закрыть рот и больше не пытаться изображать из себя уютную домашнюю фею.
К поездке в университет окончательно прихожу в себя. Аура Шаталова больше не давит. Эротическая сцена в тренажерном зале вычеркнута из памяти.
– Я связалась еще с одной подругой. У нее близкие родственники на месяц улетели в Турцию, и квартира временно свободна. Сегодня же смогу перевезти туда вещи и больше не буду обременять вас своим присутствием, – произношу, когда Марк паркует бэху на месте с табличкой «Ректор». Даже не вру.
– Не помню, чтобы разрешал тебе переезжать.
Не позволяя мне прикоснуться к ремню безопасности, Шаталов отстегивает его сам. Чуть медленнее, чем обычно. И подает рюкзак.
– А я не помню, чтобы соглашалась на ограничение свободы. – Вскинув подбородок, гордо смотрю в лицо своему охраннику.
В голове черти танцуют ламбаду. За ребрами изо всех сил лупит по барабанам какой-то бешеный ударник.
– Не советую играть в эти игры.
Марк вроде бы не злится. Ни желваков на скулах, ни сжатых губ. Но меня все же вминает спиной в сиденье, как от взрывной волны.
– Что вы?! Наоборот, не хочу мешать играть в ваши игры. – Несмотря на волнение, последние два слова удается произнести громче, выделить.
– После занятий жду на этом месте. – Перегнувшись через меня, Шаталов распахивает дверцу и взглядом указывает на улицу.
– Свои вещи я могу забрать и позже. – Выпрыгиваю из машины как ужаленная. – Запас белья у меня с собой. Остальное постираю.
Возможно, не стоило признаваться, что прихватила с собой одежду. С тараканами Шаталова за такое можно загреметь в багажник или напроситься на новый сеанс порки. Только после случившегося в тренажерном зале я почему-то верю, что он не тронет. Не прикоснется, даже если пошлю его в пеший поход по интимным местам. Или отправлю к сегодняшней дамочке.
Ума не приложу, откуда такая уверенность. Однако угадываю.
– Я сказал, на этом месте! – ледяными сосульками летит в мою сторону. Но сам Шаталов даже не поворачивается.
Его руки возвращаются на руль. В профиль еще сильнее видны проступившие тени под глазами. Такие же, как у меня сегодня. А когда машина срывается с места, я не могу избавиться от навязчивой идеи, что Марк смотрит в зеркало заднего вида.
Внимательно, зло. Будто прямо сейчас готов убить или… сделать что-то гораздо хуже.
Глава 13. Проверка на прочность
Порой «хочу» – это не четыре буквы, а целая катастрофа.
До конца последней пары чувствую себя как на вулкане. Словно могла забыть, несколько раз проверяю пакет с запасным бельем и бумажку, на которой записала адрес квартиры. Внимательно изучаю карту, чтобы знать, как добраться до места.
С жильем мне, можно сказать, повезло. Стоило заикнуться в чате общежития, что ищу место, как бывшая подружка Вити, Катажина, тут же предложила квартиру родителей. В качестве платы от меня требуются сущие мелочи: кормить рыбок, поливать цветы и присматривать за стареньким корги.
В сравнении с моим нынешним соседом такая компания кажется просто даром небес. Ну куда безобидному корги до бульдога Шаталова? Куда рыбкам и фикусам до той атмосферы, которая царила в тренажерном зале или даже на кухне загородного дома?
Небо и земля!
Осталось всего ничего – дождаться окончания пар, выскользнуть через пожарный выход на улицу и добраться до остановки. Желательно быстро! Так, чтобы один хмурый тюремщик не успел догадаться, что его кинули.
На мою удачу, несмотря на утреннее предупреждение о переезде, Шаталов приезжает как раз к окончанию занятий и ждет в машине, будто не сомневается, что приду.
До этого я не сильно верила в свой побег. Не с моим везением! Но сейчас мысленно целую упрямого цербера в твердокаменный лоб и длинными коридорами несусь в обход, к свободе.
На адреналине ноги не чувствуют пола. Почти парю над плиткой. А когда удается запрыгнуть в нужный автобус, чуть не приплясываю от счастья.
В нормальное состояние прихожу, только когда нахожу над электрическим щитком припрятанные для меня ключи и открываю дверь квартиры.
В ноги тут же тычется любопытный холодный нос. Под потолком вспыхивает лампочка. И в этот же момент тяжелой лопатой на голову опускается осознание… и того, что наделала, и последствий, которые наверняка придется расхлебывать, и непривычного одиночества.
С одиночеством все странно. Мы вроде бы уже давно сроднились. Оно было в родительском доме и в общежитии. А тут… после трех дней под одной крышей с Шаталовым, снова превратилось в незнакомую эмоцию, с которой нужно как-то смиряться.
Ума не приложу, как бы справлялась, будь совсем одна. Но вначале отвлекает корги. Короткая прогулка с этим рыжим добродушным чудом быстро превращается в познавательный тур по кустам. Потом под зорким собачьим взором я поливаю с дюжину разнокалиберных фикусов.
А к девяти, с кормом для пса и рыбок, на несколько минут заезжает Катажина.
– Спасибо тебе, что выручила! – Она обнимает меня. – Я обещала родителям за всем присмотреть. Но тут семейство парня тоже решило рвануть на море. А там комплект еще больше: собака, цветы, плюс кот. Хоть разорвись!
Почесав корги за ухом, она проходит в квартиру и начинает рассказывать, кого чем кормить, как часто менять воду и где здесь поблизости большие магазины.
– Тебе понравится! Мама с папой очень любят свой район, – заканчивает Катажина.
Будто подтверждая, пес начинает активно вилять хвостом и подмигивать мне левым глазом. Ну совсем не Шаталов!
– Еще… – Катажина оглядывается в сторону окна, – недалеко есть хороший кинотеатр. Когда мы с Витей встречались, очень любили туда ходить. А потом оставались ночевать у родителей.
Она так открыто рассказывает о нашем общем прошлом парне, что хочется рассмеяться. С ее слов Витя выглядит настоящей эстафетной палочкой, а не мужчиной. Его даже ревновать не получается. Я вроде бы легко могу представить их вместе. В кровати, без одежды. А внутри от этой картинки штиль. Ничего не царапает.
– Единственное, – мнется Катажина, – прошу не приводить сюда гостей. У мамы сумасшедшее чутье на чужаков в доме. Она спустя месяц может почувствовать парня. Не представляю, как буду оправдываться.
– По этому поводу точно можешь не переживать. Парней у меня нет и в ближайшее время, похоже, не предвидится, – отмахиваюсь я, а сама беру телефон.
Тот весь день молчал, не подавая признаков жизни, и именно сейчас решил порадовать сообщением.
– О! Тогда замечательно! – Катажина так радуется моей провальной личной жизни, будто это настоящее счастье.
Так и подмывает пожелать ей той же удачи, но текст сообщения заставляет проглотить все слова.
«Лизка, тебе капец! Вся общага на ушах. Не знаю, во что ты снова вляпалась. Мужик, который приходил по твою душу, чуть не разнес тут все к хренам!» – пришло от абонента «Витя».
Что за мужик, понятно без дополнительных вопросов. Витя не очень-то боялся бандитов и мента, явившихся за мной несколько дней назад. Но в этом сообщении читается откровенная паника. Друг напуган. Сильно! А так качественно пугать умеет лишь один человек.
«Ты же не сказал ему о моем сегодняшнем вопросе в чате?» – быстро набираю я, заметив встревоженный взгляд Катажины.
«Лучше сдайся сама!» – вместо нормального ответа приходит от Вити.
«Ты слил меня?!»
Теперь я тоже чувствую тревогу. Она грубой веревкой сжимает шею и холодом окатывает тело с ног до головы.
«Лизка, я никому ничего не сказал. Не представляешь, чего это стоило. Только, думаю…»
После «думаю» в сообщении еще три строчки, однако не хватает пары секунд, чтобы дочитать.
С площадки доносится какой-то странный звук, и дверь квартиры с громким стуком распахивается настежь.
– Черт, я же закрывала! – в панике кричит Катажина и начинает суетливо набирать что-то на своем телефоне.
Скорее всего, вызывает полицию.
В шоке я тоже ругаюсь. Но вспоминаю не черта, а всех жителей преисподней, о которых когда-либо читала, и одного знакомого цербера.
Имена мешаются с проклятиями. Визг переходит на хрип. И словно это какое-то заклинание, через несколько мгновений тот самый цербер широким шагом входит в гостиную.
Красивый как утром. Все в том же шикарном костюме, в белой рубашке, расстегнутой на две пуговицы. И с таким адским напалмом в глазах, что внутренности сжимаются в плотный ком и падают вниз, к развилке ног.
– Ох, ё… – Телефон падает из рук Катажины, а сама она заваливается на диван.
Довольно грациозно, нужно признаться. Оттопырив зад и выпятив грудь так, что вместо скромной двойки в декольте можно разглядеть вполне приличную белоснежную тройку.
На миг даже залипаю. Не на Шаталове! На груди своей несостоявшейся наймодательницы. Но, к несчастью, никто не дает мне и минуту погоревать над несправедливостью природы и моей скромной единицей.
– Я где сказал ждать?! – гремит Шаталов. И, словно я горжетка, а не человек, закидывает мою вялую тушку к себе на плечо.
