Павел Марушкин
Старая Контра
В плотном брезенте, там, где он крепился к борту телеги, имелось несколько небольших отверстий. Пыха осторожно, стараясь не разбудить подругу, подтянулся и заглянул в одно из них.
– Ухты!!!
– Смоки, вуо-от… Из зет? – сладко зевнула Кастрация.
– Да ты только посмотри!!!
Улочки, на которой расположился фургон, больше не было. Между стенами домов простиралась весело поблескивающая в солнечном свете гладь. Вода подкралась незаметно, не в ярости бури, а ясным безмятежным утром. Пыха, поминутно спотыкаясь о сундуки и коробки, пробрался к передку фургона и высунулся наружу, с беспокойством глядя вниз. Пока ещё уровеньводы был небольшим – примерно по щиколотку, но он продолжал повышаться…
Наводнение, хотя и ожидаемое, в общем-то, явилось неприятным сюрпризом для большинства вавилонян; выиграли от него лишь владельцы лодок. Гидротаксисты сразу подняли плату за проезд вдвое-втрое; народ громко возмущался, но делать нечего: мало кому улыбалось передвигаться по пояс в воде. Какие-то предприимчивые личности вовсю развернули торговлю маленькими надувными лодками, похожими чем-то на корытца, в которых купают детей; а самые отчаянные из домохозяек и впрямь спускали на воду разнообразные предметы обихода – лишь бы те имели хоть какую-нибудь положительную плавучесть. По одной из улиц неторопливо перемещался перевёрнутый ножками вверх обеденный стол; две неопределённого возраста тётки (одна – выкрашенная под блондинку, другая – ядовито-рыжая), отталкиваясь шестами, с мрачным упорством направляли своё плавсредство в сторону рынка. Некий мудрец путешествовал в бочке, утяжелив предварительно её дно балластом, чтобы не перевернуться. В качестве движителя он использовал большой чёрный зонт, улавливая им, словно парусом, веющий вдоль улицы лёгкий ветерок.
Потоп сделал по крайней мере одно очень важное дело: изгнал из подземелий обитавших там крыс. Целые стаи их пускались вплавь, преследуемые истеричными женскими визгами; зверьки выбирались на пока ещё не залитые улицы, где и становились добычей мальчишек-охотников: кому-то в мэрии пришла в голову светлая мысль объявить небольшую награду за каждую дюжину крысиных хвостов, и те старались вовсю.
Перегниду вся эта катавасия нисколько не волновала. Ведьма вернулась домой до рассвета, поставила метлу в угол и завалилась спать, по-походному подложив отстёгнутый протез под голову. Кипадачи в соседней комнате тяжело вздыхали. На этот раз старухе не удалось превратить их в волков – отсутствовали необходимые ингредиенты; но этого и не требовалось. Память горцев хранила предыдущую метаморфозу; поднаторевшей в ментальных битвах Перегниде ничего не стоило добраться до этих воспоминаний и вытащить их на поверхность. Теперь несчастные Ххай и Хадзме не вполне понимали, кто же они такие на самом деле: люди, превращенные в волков, или волки, обуреваемые иногда странными воспоминаниями о людском обличье? Единственное, что они знали твёрдо, – Хозяйку ослушаться немыслимо! Не было на всём свете никого более великого, нежели чем Она; и любого, кто посмел бы усомниться в этом, ждала печальная участь.
Свернувшийся калачиком Ххай поднял глаза и тихонько, на самой грани слышимости, заскулил. Над притолокой низенькой двери ведьма приколотила кое-что здоровенным ржавым гвоздём… Больше всего «это» напоминало странного вида корень – морщинистый, тёмно-бурый; лишь внимательный взгляд различил бы в изгибах «коры» крайне недовольную гримасу усохшего маленького личика.
Шаман кипадачи проиграл свою последнюю битву. Пого Перегниды настигло его в тот момент, когда он уже подкатывался к городским воротам; резиновая пятка снаряда вдребезги разнесла горлянку и расплющила несчастного, словно лягушку, попавшую под асфальтовый каток. Тушку побеждённого ведьма прихватила с собой и как следует прокоптила в дыму, после чего украсила комнату экс-оборотней – «в назидание вам и вообще для красоты интерьера», – как пояснила она.
Трое суток скрюченная фигурка висела неподвижно, а на четвёртый день шевельнулась. Веки шамана раскрылись. Узловатая рука медленно поднялась и нащупала торчащий из живота железный штырь. Спустя несколько минут гвоздь удалось расшатать настолько, что тот вышел из стены – и ведьмин трофей с глухим бряканьем рухнул на пол.
Ххай и Хадзме отползли к противоположной стене, с ужасом и недоверием посматривая на сморщенное тельце. Из глотки Хадзме вырывалось хриплое рычание.
Шаман поднялся на ноги и осторожно извлёк гвоздь из своего тела. По толщине тот вполне мог сойти за копьё – если соотнести масштабы, конечно. Хотелось произнести что-нибудь ободряющее – выругаться, например; но обезвоженная копчением глотка лишь тихонько сипела. «Совсем мои дела плохи! – мрачно подумал шаман. – Как же мне с этими оболтусами объясниться?» Тут он вспомнил про охотничий язык жестов – его знал каждый ребёнок племени. Усохшие суставы громко скрипели, руки двигались с трудом, но всё-таки двигались. Стоя перед забившимися в угол соплеменниками, каждый из которых раз в десять превосходил его ростом, шаман начал медленно жестикулировать. Кипадачи настороженно смотрели на него блестящими тёмными глазами. Наконец Ххай осторожно протянул руку и с некоторым недоумением уставился на собственные пальцы.
Дело потихоньку налаживалось. Шаману потребовалось два часа, чтобы убедить своих несчастных соплеменников в том, что они действительно являются людьми. Ещё час ушёл на то, чтобы научиться правильно двигаться: волчья моторика прочно засела в подсознании Хадзме и Ххая, и заменить её людской получилось далеко не сразу.
Горцы тихонько выбрались в окно, прошли по карнизу и спустились вниз по водосточной трубе. Вода на улице поднялась ещё; даже рослым кипадачи она теперь доставала до плеч. Шаман сидел на голове Ххая, вцепившись в жёсткую шевелюру, и писклявым голосом отдавал распоряжения. Воины поплыли прочь, стремясь оставить как можно большее расстояние между собой и Перегнидой. Конечно, думал Ххай, истинные люди не сдаются, но… Но всё же это немножко слишком.
– Мы опозорены, – угрюмо сказал Хадзме, когда они наконец выбрались на сухое место. – Причём неоднократно. Я даже не помню, чтобы столько позора выливалось на чью-нибудь голову. Мы не просто должны забыть о возвращении домой; я думаю, самое время броситься на копья. Но даже копий мы лишены ныне…
– Вы совершили больше, чем было в человеческих силах, – скрипуче прервал его шаман. – Но не будем сейчас говорить о доблести, мужественный Хадзме. Я хочу знать только одно: то, за чем я посылал вас, сейчас находится в лапах ведьмы?
– Нет, шаман, – вздохнул кипадачи. – Я выронил Книгу почти в тот же миг, что обрёл её; ведьма просто не обратила на это внимания.
– Она искала не её, – согласно кивнул Ххай. – Старухе нужно что-то другое; какой-то амулет, принадлежавший ей давным-давно… Ведьма уверена, что он где-то в городе.
* * *
– Поясни свою мысль, – попросил Иннот, с любопытством глядя на Гэбваро.
Люли заинтересовал каюкера с самого начала. С остальными всё было более-менее понятно: бывшие обречённые, а ныне беглецы с Территории Великого Эфтаназио не слишком-то отличались от обычных каторжан. В массе своей это были оккультисты-неудачники, почти ничего не знающие и не умеющие, попавшиеся на какой-нибудь глупости. И простаки братья Заекировы, и сумрачный бирюк Хуц, и подловатый Тымпая вполне вписывались в эту схему; Гэбваро же представлял собой загадку. Иннот не знал, на чём тот попался, как, впрочем, и остальные: задавать вопросы на эту тему считалось неприличным. Если, мол, доверится тебе человек – тогда другое дело, а сам не лезь.
– Могу и пояснить, – протянул люли. – Мне самому вторую ночь кошмары всякие мерещатся. Да и остальным тоже.
– И что же им снится?
– Помнишь того мона, что на тебя бросился? Когда ты со жмурами дрался?
Иннот вздрогнул. Это не укрылось от Цытвы-Олвы.
– И ты, значит, как все… Не к добру это, мон!
– Так… – Каюкер помолчал, соображая. – А зачем ты мне это говоришь?
– Ты ведь человек непростой, – хитро прищурился люли. – Вот я и решил сказать. Может, придумаешь чего?
– Это колдовство, верно? – полуутвердительно произнёс Иннот. – А я в вашей северной бормотологии мало что смыслю. Ты сам-то как думаешь, кто он такой, этот Гукас?
– Может, колдун какой… Говорят, есть такие: срок им скостить пообещают или ещё чего, вот они и выслуживаются.
– Не похоже! – Иннот с сомнением покачал головой. – И потом – где он, а где мы! Это ж какую силу надо иметь, чтобы нас на таком расстоянии зацепить!
– Тогда дело совсем плохо, – мрачно сказал Гэбваро. – Потому как ежели не сам он нам пакостит, то, значит, кто-то из Великих через него действует. Длинные у них, благодетелей, руки; ох, длинные, мон…
– Знаешь что… Собери-ка остальных! – Каюкер решительно вскочил. – Я хочу знать, что каждый из них видел; пускай расскажут.
«Собираешься провести экспресс-сеанс психоанализа?» – прозвучал в его сознании неслышный голос. «Ага, – так же мысленно ответил каюкер. – Причём в условиях, приближенных к боевым… Это ты, проф?» «Кто же ещё? – усмехнулся профессор Эксклибо. – Я с удовольствием послушаю». – «Ну да, для вас же это всё развлечение…» – «Не совсем так. Просто правило невмешательства соблюдается всеми и всегда, за исключением совсем уж крайних случаев; мы помогаем, только если ты сам попросишь… А это накладывает определённый отпечаток».
– Там, где ты ничего не можешь, ты не должен ничего хотеть, – пробормотал Иннот.
Цытва-Олва удивлённо обернулся.
В кают-компании атмосфера царила мрачная. Наступили сумерки, и на столе стоял зажжённый фонарь, отбрасывая на лица собравшихся резкие тени. Каюкер сразу взял быка за рога, рассказав о собственных снах, и предложил высказываться остальным. После некоторой заминки беглецы загудели, загомонили: оказывается, гнусное сновидение хоть раз привиделось каждому – с некоторыми вариациями, конечно. Правда, в отличие от Иннота, остальные предпочли спастись бегством.
– Вам-то хорошо, моны! – плаксивым голосом затянул Цуйка Осияч. – Вы хоть убежать смогли, а у меня ноги со страху отнялись. Стою и смотрю, а он всё ближе и ближе ко мне подходит… Мёртвенький… Я уж думал – всё, конец мне… Прямо там и загнусь…
– И что? – саркастически спросил кто-то. – Загнулся? Что он нам во сне сделает? Ну, напугает, да. Подумаешь!
– Тебе легко говорить! Ты в зенки его белые, тухлые не смотрел! Он тебя пальцами не трогал!
– А тебя что, трогал? – поинтересовался Цытва-Олва.
– Ну… Палец выставил и по руке провёл… И усмехается, а у самого щека рваная…
– По какой руке?
– Да вот по э… – Цуйка приподнял перебинтованную конечность и вдруг осёкся на полуслове.
Глаза его расширились. Остальные невольно подались в стороны; над столом повисла зловещая тишина. Губы Цуйки задрожали.
– А ну-ка, размотай! – хрипло сказал Иннот. Бледный, как мел, Осияч принялся развязывать узел; руки его тряслись, так что это удалось не сразу. Царапина выглядела преотвратно и гноилась; йод ничуть не помог.
– Я ж видел, как ты ободрался, – недоверчиво пробормотал Прохонзол Эжитюжи. – Там и в помине такого не было, .. Даже юшку не пустил, краснота и всё…
– Это что же получается?! – Тымпая обвёл глазами остальных. – Это ежели во сне он тебя коснётся, выходит – наяву заболеешь?
– Выходит, так…
– С Хуцем небось то же самое приключилось!
– Да погоди ты… Случайно, может, совпало…
– Не верю я в такое «случайно»! – оборвал Тымпая.
– А как там Цупаж, кстати? – поинтересовался Хлюпик.
– Хрипит, сипит, – пожал плечами Прохонзол, ухаживавший за больным. – Не знаю я, мон, что с ним такое: на груди синячище, словно кувалдой буцкнули; а кости целы, и даже когда нажимаешь, ему не больно… Или он просто не чувствует…
– Давай-ка посмотрим! – Каюкер, нахмурившись, встал.
Хуц лежал, раскинувшись, на матросской койке, и тяжело дышал. Эжитюжи откинул одеяло и осторожно распахнул ему рубаху. Иннот поднял фонарь повыше. Кто-то охнул.
– Случайно, говоришь… – хрипло прошептал Тымпая.
Синяк у больного действительно присутствовал – здоровенный, непривычно-правильных очертаний, словно кто-то окунул ладонь в чернила и аккуратно приложил к его груди.
Ночь прошла тревожно.
– Чего приуныли, моны? Опять нежить всякую во сне видели? – спросил каюкер, пробудившись ото сна.
– Опять, – мрачно сказал Тымпая. – А до Вавитэжа он дотронулся.
– Ладно, посмотрим, сбудется ли на этот раз! – нахмурился Иннот. – Как ты, Вавитэж? На сегодняосвобождаешься от всех работ и постарайся ничем не оцарапаться, что ли… А что остальные?
– Хуц всё так же, – вздохнул Прохонзол. – А у Цуйки с рукой всё хуже и хуже. Не знаю, в чём тут дело, но… Выглядит гадко.
– Показывай! – вздохнул Иннот, одновременно призывая профессора Эксклибо.
«Да, не повезло…» – протянул персонажик, едва бросив взгляд на царапину. Впрочем, назвать это царапиной теперь не решился бы никто. За ночь рука Осияча распухла и почернела, а от раны вверх потянулись красноватые дорожки. Кроме того, возник запах – пока ещё слабый, едва уловимый сладковатый смрад. «Ничего не понимаю… За одну ночь – этого просто не может быть! Но тем не менее – у парня гангрена, старина! – вынес диагноз профессор. – Даже не знаю, что тут можно сделать. Без инструментов, без медикаментов… Наверное, придётся всё-таки ампутировать. Сам понимаешь: либо руку долой, либо…»
Единственной радостной новостью было состояние здоровья Хлюпика. Молодой смоукер уже встал на ноги; правда, передвигался пока неуверенно, придерживаясь рукой за леер, – он всё ещё был очень слаб.
– Ну, как ты? – спросил друга Иннот, улучив момент.
– Ох… Знаешь, кажется, будто сто лет прошло… Я замёрз там, на Территории – совсем замёрз… А теперь потихоньку оттаиваю. Но внутри все равно ледышка…
– Да, брат, такие приключения даром не проходят… – сочувственно прищёлкнул языком каюкер. – Тебе тоже кошмары снятся?
– Не… Меня вроде как оглушило, не отошел ещё.
– Что ж, нет худа без добра!
– Угу… Когда я впервые на Территорию попал, то же самое было, даже хуже – совсем ничего не соображал поначалу: ни где я, ни кто я… Засыпал – как в омут головой. А ты?..
– Ну, у меня от кошмаров есть верное средство… – отмахнулся Иннот. – Как жил-то, расскажи!
Хлюпик невесело усмехнулся.
– Жил… Там не живут, а существуют – да и то сугубо временно… Ты вообще знаешь, от чего ты меня спас? Территории – это вроде… Ну, как объяснить… Для Великих – они вроде как кормушка.
– Это я понял, – кивнул Иннот. – Я по пути к тебе оказался в одном очень интересном месте, читал там всякие древние рукописи… Да и Худ кое-что рассказал.
– Он хороший мужик, – вздохнул Хлюпик. – Жалко будет, если… Знаешь, он ведь меня выручал, и не раз. Я ж когда попал туда – ни порядков не знал, ничего…
– А про Гэбваро что скажешь? Что он за человек, по-твоему?
– Не знаю. Он такой, себе на уме. И живучий. Понимаешь, на Территории обычно сразу видно, кто долго не протянет. Ну, я когда на него смотрел – думал, всё, не сегодня-завтра… Потом, это… Ну, стал уже чувствовать, что мне самому скоро амба… А он – хоть бы хны. Он бы меня пережил, это точно…
Взгляд Хлюпика затуманился.
– Главное, мы оттуда выбрались! – нарочито-бодро усмехнулся Иннот, подталкивая приятеля локтем.
Смоукер бледно улыбнулся.
– До «выбрались» ещё далеко… Нам бы сейчас уцелеть…
– Угу… Хотел бы я знать, что это за сволочь такая – Гукас…
– Говорят… – Хлюпик помолчал. – Ну, то есть сам-то я не знаю, подслушал как-то…
– Что подслушал?
– Вроде бы, Великие людей по-разному это… Умертвляют. Эфтаназио, например, жизненную силу тянет – оттого мы и чахли на его Территории, с тоски на элементаль бросались… А у Некробио, говорят, по-другому: ежели кто в его владения попал, то заболевает очень скоро. У кого какая лихоманка внутри сидит – сразу расцветает буйным цветом. Раны не заживают, гноятся… От простой царапины умереть можно.
– Гм… Очень похоже на то, что у нас творится! – нахмурился Иннот. – Только странно… По идее, если обречённые удрали с Территории Эфтаназио, то вроде как он должен озаботиться наказанием, верно?
– Тут, мон, вишь какое дело… – раздался вдруг ленивый голос у них за спиной.
Хлюпик и Иннот вздрогнули.
– Цытва-Олва! Ты чего подкрадываешься?! – сердито воскликнул каюкер; ни он, ни Хлюпик не заметили, как тот оказался рядом.
Люли хитренько усмехнулся.
– Я не подкрадывался… Я здесь давно сижу, на туман гляжу… А потом и вы подошли…
– Так что ты хотел сказать?
– Великие – они ведь такие, мон: каждый на себя одеяло тянет. Вот ты думаешь, просто так мы ушли? Нет, не просто… Буря эта – откуда она вдруг взялась? Отродясь в наших краях такого не бывало, да ещё зимой… Думается, помогли нам…
– Кто?.. – каюкер вдруг осёкся; ему вспомнилось увиденное энергетическим зрением в самый разгар шторма.
Два встающих над миром исполина, один из которых пытался сокрушить судёнышко, а другой мешал ему исподтишка – честно говоря, Иннот был склонен счесть промелькнувшее видение собственной фантазией…
– Кто-кто… Один из Великих, и как бы не Некробио…
– Да зачем ему это?!
– А чтоб Эфтаназио нагадить. Они, благодетели, друг за другом в оба глаза приглядывают. Едва кто сильнее станет, другой сразу ему раз – и подляну устроит. Каждому охота сильнее прочих быть, а над собой они никого не терпят, так-то! Вот и выручил нас поначалу, а теперь того… Концы в землю…
– Откуда… – начал было Хлюпик, но Иннот перебил его:
– А чего это вы их благодетелями называете, а?
– Привыкли… По-другому если скажешь – как раз в Курганы и прогуляешься, – доходчиво объяснил Гэбваро. – Положено так потому что…
– Кем?
– Известно, кем… Ими и положено…
– А третий, Танато? У него какая сила?
– Танато – он за счет пролитой крови существует… Самый кровавый из всех Чёрных магов… Ну, ему и досталось больше других, когда ваши войну-то колдовскую выиграли. До сих пор, говорят, не в полном разуме…
– Кто из них в полном-то! – фыркнул Хлюпик. – Душегубцы проклятые!! Несмоукеры!!!
– Так этому Танато что – жертвы приносят, или как?
– Нет, мон, какие жертвы… Тут ведь так всё устроено, чтобы само работало – без палачей да плах. Территория Танато – это сплошь заводы всякие, лесопилки… Дня не проходит, чтобы не покалечился кто-нибудь. Обречённому руку или там ногу оторвёт, а Великому оно и надо – муку его цедить…
– У Танато, говорят, хуже всего, – поведал Хлюпик. – Злые все; за косой взгляд тебя на ножик насадить могут или в станок толкнуть… А в бараках каждую ночь драки кровавые…
– Везде там хуже, мон…
– Гм, да… Ну и дела! Как же вы до сих пор такое терпите?! Угробили бы окончательно этих негодяев! Или хоть разбежались бы кто куда, что ли… – Иннот негодующе покрутил головой.
– А куда бежать, мон? – с тихой тоской в голосе спросил Гэбваро. – Люли вон всю жизнь бегут… Толку-то.
– В Вавилон! – решительно сказал вдруг Хлюпик. – Вот куда!
– Э… Так нас там и ждут…
Собеседники замолчали. Иннот переваривал услышанное, Хлю с наслаждением закрыл глаза и подставил лицо пробивающимся сквозь дымку солнечным лучам. Цытва-Олва тихонько покачивался, сидя на бухте каната, и смотрел сощуренными глазами на стайку чёрных бабочек, порхающих неподалёку.
Настроение царило подавленное. Чтобы хоть чем-то занять команду, Иннот приказал навести на корабле идеальную чистоту, даже отрядил нескольких человек драить палубу – под предлогом свести риск заболеваемости к минимуму. Впрочем, в это не верил ни он сам, ни остальные. Следующей ночью заболел Иот Вавитеж. Вечером он начал кашлять, а ближе к полуночи бдительный Прохонзол разглядел на его шее проявляющиеся синяки – следы невидимых пальцев. «Ещё один-другой, и начнётся паника», – мрачно подумал Иннот. По-видимому, надежды на выздоровление у заболевших не было: Хуц так и не приходил в сознание, а Цуйке Осиячу становилось всё хуже и хуже. Впрочем, на предложение каюкера ампутировать руку он отказался наотрез.
Спать теперь старались как можно меньше; то и дело из-за сущих пустяков вспыхивали ссоры. К утру животы подвело; беглецы потихоньку начинали роптать.
– Похоже, придётся сделать привал, мон, – негромко сказал Цытва-Олва, выбрав минуту, когда никого рядом не было. – Иначе, сам понимаешь…
Иннот упрямо поджал губы:
– Как только найдём воду…
Воды не было. Напрасно каюкер, напрягая глаза, вглядывался в белёсую дымку, застилавшую дали: под днищем дирижабля с завидным постоянством сменяли Друг друга песчаные, сочащиеся туманом проплешины и причудливые растения. Энергетическое зрение также не могло внести ясности; все силовые линии здесь были странным образом искажены и перекручены.
Озабоченный поисками Иннот не сразу заметил, что обстановка на дирижабле изменилась. Все, кто мог передвигаться, высыпали на палубу и потихоньку стали сбиваться вокруг Тымпая.
– Слышь, мон! Разговор есть, – хриплый голос Чамэ вывел каюкера из раздумий.
– Валяй, – ухмыльнулся Иннот, внимательно глядя ему в глаза. – У тебя, похоже, появились какие-то предложения?
«И подвывая, словно бы от страха,
Они достали длинные ножи!»– неслышно для прочих пропел Воблин Плиз.[1]
– «Двух негодяев вздёрнули на рею,
Но мало, нужно было – четверых!»[2] – свирепо отозвался каюкер.
– Да, появились! – нагло заявил Тымпая. – Хватит лететь неведомо куда! Мы же перемрём тут, как мухи!
– Не факт.
– Надо поворачивать обратно! – взвизгнул Псанг Сахахак, один из дружков Тымпая. – Сдохнем ведь все!
– Обратно? Куда это – обратно? – поднял бровь Иннот.
– Мы тут решили – найдём какую-нибудь глухую деревеньку и осядем там! Да нас Великие в жисть не найдут!
– Вы решили? Оч-чень интересно… А вы хоть представляете, на какое расстояние нас отнесло штормом? Если даже я разверну дирижабль, мы все перемрём с голоду, так и не увидев никакого жилья! Да мы сейчас ближе к Вавилону, чем к вашим мёрзлым равнинам! Нет, любезные, спасение для нас только на юге!
– И ещё! – вдруг звонко выкрикнул Хлюпик. – Почему это вы решили, что Великие вас не найдут?
Они уже сделали это! Тот, кто приходит ночью, вряд ли отступится! А вот когда мы перевалим через горы, очень может быть, что у него уже не хватит сил являться нам во сне!
Видно было, что некоторые задумались; но Тымпая отступать не собирался.
– Всё равно! Мы имеем право переизбрать капитана, который нас не устраивает!
– Да, верно! Мы и сами теперь умеем управлять этой штуковиной!
– И кто же будет вашим новым капитаном? – Каюкер застопорил штурвал и, нехорошо усмехаясь, сделал шаг по направлению к толпе; под его взглядом бунтовщики слегка подались назад. – Ты, Сахахак? Или, может быть, ты, Зуний? Кстати, не обольщайтесь насчет управления – если я и научил вас с грехом пополам ставить паруса, это ещё не значит, что…
– Тревога, моны!!! – вдруг разнеслось над палубой. В голосе Гэбваро Цытвы-Олвы слышались панические нотки.
– Справа от нас летучий корабль!
Каюкер, не договорив, метнулся к борту. Люли не солгал: кабельтовых в четырёх от них, едва различимая сквозь туман, плыла длинная, зализанных очертаний веретенообразная туша – боевой дирижабль северян.
* * *
– Сегодня у нас будет праздник! – радостно объявил Свистоль Большому Папе и старейшинам.
– Ну да? С чего бы это? – благожелательно улыбнулся Папа.
– Во-первых, – принялся объяснять Свистоль, – появилась возможность приобрести свой дирижабль. Пыха и Джро уже договорились обо всём; рисуем на борту нашу эмблему и название: «Смоукерз тобакко компани». А во-вторых, у стибков есть планы по укрупнению нашего бизнеса.
– Ох, не люблю я это укрупнение! Того и глядишь, подгребут всё под себя всякие несмоукеры, останемся не у дел! – с сомнением покачал головой Большой Папа. – Экономика, доцент, – штука хитрая и коварная…
– Джро как раз об этом и хотел с нами потолковать, – кивнул Свистоль. – В наше дело желает вложиться некий Вхутмас. Стибки наняли нескольких юристов, с тем чтобы те проверили документы на предмет всяческих подводных камней и сомнительных толкований. Нужно ваше присутствие в качестве свидетелей. Да и мне будет спокойнее – стибки хоть и наши компаньоны, но себе на уме… Боюсь, как бы не облажаться, – неожиданно признался шаман.
– Ну-ну, что за выражения, – мягко укорил его Папа. – Эх, Вавилон, Вавилон…
– Здесь говорят «Бэбилон», – встрял Пыха.
– Ну да… – покряхтел самый правильный смо-укер. – Ладно. Когда встреча-то?
– Сегодня, в три часа дня. Да вы не беспокойтесь, за нами приедут… Э-э… В смысле, подплывут. Этот Вхутмас – владелец кораблестроительных верфей, и встречаемся мы на его территории, в плавучем кафе.
– Плавучее кафе? – удивился Большой Папа. – Он что же, загодя предвидел, что город затопит, и придумал, как обернуть это к своей выгоде? Да, похоже, жук ещё тот…
– Зато, если сделка состоится, мы выйдем на совершенно новый уровень! Можно будет, например, приобрести дом в каком-нибудь более приличном месте… Или отремонтировать этот. Да и отпраздновать не грех, как вы считаете?
– Ага! – заулыбался Пыха. – Мой отец как раз вернулся из очередной командировки; думаю, он согласится приготовить хороший кальянный табак, такой, какой только он и умеет…
– Вот и славно! А я заказал в ресторанчике керопашки обед на всё племя, с доставкой, – потёр ладони Свистоль. – Вы ничего не имеете против их кухни?
Никто ничего не имел против кухни керопашки. К тому времени, как маленький вёрткий ялик осторожно приблизился к зелёной стене Колючего Дома, праздничные приготовления уже развернулись вовсю: смоукеры выметали пыль и окурки, развешивали в коридорах разноцветные фонарики и стаскивали в самое большое помещение ту немногочисленную (ив основном плетёную) мебель, которой успели обзавестись в Вавилоне.
– Без нас не начинайте! – шутливо крикнул Большой Папа Грибку, высунувшемуся из окна верхнего этажа.
– Я присмотрю! – отвечал Грибок, самовольно присвоивший себе должность распорядителя.
Плавучее кафе представляло собой небольшой плотик, вернее даже, настил, закреплённый на четырёх массивных, крашенных голубой краской железных поплавках. Полдюжины столиков скрывались от палящих лучей солнца под здоровенным зонтом, который также можно было использовать в качестве паруса. Небольшая, плетённая из прутьев перегородка под навесом заменяла барную стойку.
– Хай, олдфеллоу! – Джро Кейкссер приветливо помахал рукой.
– Здравствуй и ты, – солидно поприветствовал его Папа. – А где же твои юристы и этот, как его…
– Оу, мы доберёмся до них минут через двадцать, – махнул рукой стибок. – Согласитесь, такие важные персоны не могут встречаться с нами в трущобах!
– Тоже мне, проблема! Да сейчас половина города затоплена и превратилась в трущобы, – усмехнулся Свистоль.
– Условности порой бывают сильнее жизненных реалий, – тонко улыбнулся Джро. – Кстати, я уже говорил Смоки, что ваше племя достойно лучшего, нежели чем Москитный квартал… Почему бы вам не арендовать дом в приличном районе?
– Угу… Арендная плата, плата за водопровод, плата за канализацию…
– Что поделаешь! Цивилизация требует жертв… Кстати о цивилизации: есть возможность перекусить за счет нашего будущего партнёра, пока мы плывём. Не желаете ли пропустить стаканчик-другой пивца под барбекю?
– Кстати о жертвах – желаем!
Произнося эту роковую фразу, Большой Папа, конечно же, не предполагал, к чему приведут его слова. Кто знает – промолчи он, и всё обернулось бы иначе; с другой стороны, буфетчик, возможно, в любом случае пролил бы помои – слишком близко они стояли к краю плота… Но давайте, впрочем, по порядку.
Ведро, прозывающееся «поганым», имеется в каждом уважающем себя заведении общепита. Туда обычно бросают всевозможные объедки (те, что нельзя пустить в дело ещё раз), очистки и прочую дрянь. В данном случае среди мусора преобладали мясные отходы – Вхут-мас всё-таки старался держать марку, и откровенно малосъедобные вещи в принадлежащих ему заведениях, как правило, не подавались. Поэтому, когда ведро, сбитое неосторожным движением буфетчика, взявшегося исполнять заказ, полетело за борт, в воде оказалось килограмма три всевозможных костей, плёнок и хрящиков – и, конечно, некоторое количество сырого мяса…
Армадилл способен почуять запах крови издалека. Собственно говоря, миазмы подтопленного города, распространяясь вниз по течению, привлекли под его стены немало хищных созданий; но ни одно из них не могло соперничать с почти неуязвимой рептилией по части скорости и остроты обоняния.
Он приплыл в город днём, движимый голодом; он двигался возле самого дна, вздымая тучи ила, и мелкая подводная живность в панике спешила убраться с его пути. Уровень воды в реке к тому времени достигал местами трёх – трёх с половиной метров выше ординара, и многие обратили внимание на странные завихрения, возникшие вдруг на её поверхности. Двоих лесных куки, рыболовов с Каме леопарда, прибывших в Вавилон в надежде продать богатый утренний улов, внезапно закружило в невесть откуда возникшем водовороте. Утлая лодочка заплясала на волнах; дикари в ужасе вцепились в борта, расширенными глазами провожая скользнувшую под килем тень.
– Что это было, отец мой? – дрожащим голосом спросил тот, что помладше.
– Не знаю, сын мой! И тебе лучше не знать; да будут к нам благосклонны предки! – прошептал старший и отвесил младшему профилактическую затрещину. – Берись скорее за вёсла; и прочь, прочь отсюда!
Он плыл… Плыл в этих странных, изобилующих незнакомыми ароматами узких каньонах, выискивая в струях запахов тот, что поднял его с илистого ложа на дне реки; неповторимый, восхитительный аромат, чем-то похожий на запах мокрого железа, чем-то – на сырой яичный желток. Запах крови…
– Вот растяпа, – покачал головой Джро. – Мало того что ведро уронил, так ещё и рассыпал всё, теперь мухи налетят.
– Ладно, бывает! – пожал плечами Свистоль. – А барбекю и в самом деле неплохое!
– Е! – снисходительно признал стибок. – Но мы едали и повкуснее – у нас в деревне, помните?
– Ещё бы не помнить! – проворчал Свистоль. – Эти ваши шуточки…
Джро мечтательно улыбнулся и хотел было отхлебнуть пива, но стакан внезапно пришёл в движение и поехал к краю столика.
Плавучее кафе слегка накренилось. Забренчали пустые бутылки; что-то упало и покатилось под ногами.
– Сели на мель, – хмыкнул Большой Папа. – От, понимаешь…
– Это не мель, – тихим бесцветным голосом возразил Свистоль. – Это Амба.
Чудовищная голова армадилла поднялась над плотиком. Пластмассовый стаканчик из-под кофе зацепился за чешуйку, да так и остался на плоской макушке, придавая ситуации совершенно неуместный комический оттенок.
– Фак![3] – хрипло выдохнул Джро.
Большой Папа впервые увидел, как бледнеют стибки – синяя кожа коммерсанта стала вдруг серовато-голубой; глаза, казалось, расширились на пол-лица.
