Мария Высоцкая
Боюсь тебя любить
Глава 6
– Алло, – Крутило отвечает заспанным и скрипучим голосом.
– Это Тата, я сегодня приеду за вещами.
– Слушай, все, что вчера случилось, недоразумение.
– Недоразумение?
Шиплю, а мои ноздри раздуваются в диком раздражении.
– Ты изменил мне в новогоднюю ночь, Егор.
– Тат, давай ты приедешь, и мы поговорим, – его голос становится мягким. Ласкающим слух.
Кусаю губы, меня так и подмывает сдаться. Простить ему весь этот кошмар. Но я вовремя и так по-волевому себя одергиваю.
– Обойдешься. Я просто приеду за вещами!
Говорю спокойно, но металлические нотки присутствуют.
– Ладно, – вздыхает, – я буду тебя ждать.
– Очень надеюсь, что не встречу там Настеньку.
Скидываю вызов и возвращаю телефон на его законное место.
Пока варится рис, еще раз умываюсь. Долго рассматриваю свое отражение в зеркале. Сейчас мне бы не помешала пара невидимок, чтобы заколоть прядки, что лезут в лицо. Закутываюсь в пуховик и выползаю на балкон. Мне нужен свежий воздух, чтобы выкинуть из головы то и дело всплывающие образы вчерашней ночи.
Распахиваю окно, высовывая голову на улицу. Там все так же морозно. Не знаю, сколько времени я там торчу, вроде бы и не так много, но, когда снова попадаю в кухню, мгновенно морщу нос.
Мой рис выбежал из кастрюльки и расползся по плите. В помещении стоит тяжелый запах гари. Выключаю конфорку и, прихватив ручку толстой кухонной перчаткой, бросаю кастрюлю в раковину.
Ну вот, поела каши. Даже она от меня сбежала…
Открываю кран с холодной водой и, пока она льется, стягиваю верхнюю одежду.
Короче, по мере разборок с кастрюлей я замечаю прожженное дно и умудряюсь засорить слив рисом.
Теперь Токман меня точно на улицу выкинет. Я ему и так не слишком нравлюсь… а со всеми косяками…
Заглядываю в комнату, делаю несколько шагов к разложенному дивану и замираю над Ванькой.
Он мгновенно открывает глаза. Запускает пальцы в свои коротко стриженные русые волосы.
У Токмана классная внешность. Ярко выраженные скулы, выпирающие и делающие лицо более мужественным, но в то же время угрюмым. И губы пухлые. Особенно после сна.
Блин, ну вот о чем я думаю?
– Чего? – Ваня пару раз моргает, внимательно рассматривая мое нависающее над ним лицо.
– Я там, кажется, дно у кастрюльки прожгла, – вздыхаю.
– Это проблема?
– Видимо, нет.
Так, раз все хорошо, то теперь лучше быстренько сменить тему.
– Слушай, ты не мог бы одолжить мне денег на метро? Мне нужно забрать от Егора свои вещи.
Токман садится на край дивана, широко расставив ноги. Упирается локтями в колени, медленно растирая лицо ладонями.
– Когда?
– Что «когда»?
– Забрать вещи, – громко выдыхает.
– А-а-а, сегодня.
– И куда повезешь?
– Ну… – бегаю взглядом по комнате. – Я думала, сюда.
– Азарина, ты совсем офигела?
– Ну Ваня! Вернется моя Сонька, и я сразу от тебя съеду. Честно-честно. Она прилетает через три дня. Потерпи меня семьдесят два часа.
– Еще семьдесят два часа.
– Ладно, еще. Так что?
– Хорошо. За шмотками я с тобой съезжу.
– Со мной?
– Считай это актом доброй воли. Пожрать что-нибудь есть? – выпрямляется, стаскивая с себя футболку.
– Рис, – отворачиваюсь, чтобы не пялиться на его спину. – Только он немного того… сгорел.
– Прекрасное утро, – Ванька закатывает глаза и уходит в душ.
Присаживаюсь на краешек дивана, складывая руки на колени.
Он едет со мной к Егору, потому что я младшая сестра его друга или потому что я ему небезразлична?
Конечно, первое, Тат.
Встряхиваю головой.
– Азарина, ты долго еще будешь здесь сидеть?
Подскакиваю на ноги, лицезря перед собой уже переодетого Ваньку, который успел принять душ и полностью собраться.
– Иду.
Глава 7
Иван
Азарина неповоротливым пингвином выползает в прихожую все в том же черном платье. Коротком. Провокационном и будоражащем фантазию платье.
– Подожди, – торможу ее у двери.
Я, конечно, не добрая фея, но не хочется брать грех на душу, если она околеет где-нибудь на морозе.
Возвращаюсь к себе и открываю шкаф.
– На, – протягиваю свой спортивный костюм, переступая порог в коридор.
– Это зачем?
– Одно место прикрыть. Не беси, переодевайся и поехали.
– Я сейчас, – улыбается, прячась в комнате.
Я вижу через слегка приоткрытую дверь ее спину и как платье летит на диван.
Отворачиваюсь, облокачиваясь на бабушкин старенький комод. Хорошо, что на новогодние праздники бабуля уехала к своей подруге в деревню. В свете последних событий просто прекрасно. Шарю в карманах куртки, вытаскивая оттуда бумажный браслет из клуба.
– Я готова.
Татка снова появляется в прихожей, поправляет капюшон на толстовке и напяливает свои массивные кожаные ботинки. Пока заправляет в них штанины, высовывает кончик языка, касаясь им верхней губы.
Залипаю на ее рот.
Три, два, один…
– Стартуем.
Подталкиваю ее к выходу.
Закрываю дверь и в пару шагов догоняю Азарину на лестнице.
– Тебе Серега не звонил?
– Нет, – нажимаю на кнопку и толкаю дверь, пропуская Тату на улицу.
– Ясно. Слушай, я думаю, что тебе не нужно подниматься, к Егору, имею в виду.
– Это почему?
– Я сама в состоянии с ним разобраться.
– Да-да.
Губ касается усмешка.
Азарина, Азарина… святая простота. Ты действительно думаешь, что я еду с тобой из чисто гуманных соображений? Конечно, нет.
Как и насчет Егорушки, его в твоей жизни тоже больше нет. Я уж постараюсь донести ему это доступно.
В метро приходится проехать пять станций и потом еще пятнадцать минут идти до дома нашего горячо любимого бывшего пешком. Я этого парня в жизни не видел, но уже готов отвернуть ему башку. Насколько нужно быть козлом, чтобы выпустить эту разноглазую бестолочь на улицу ночью, да еще и в такой холод?
– Звони, – прислоняюсь плечом к железной двери подъезда.
Азарина нервно нажимает на кнопки с номером квартиры, дожидаясь, пока этот хлюпик запустит нас внутрь.
В лифте кооперативной девятиэтажки тесно. Мы стоим невыносимо близко. Я могу дотянуться до нее легким движением руки. Азарина смотрит в пол. Ни разу за эти секунды не пошевелилась.
– Без скандалов, – бормочет себе под нос, но я прекрасно ее слышу.
– Это ты себе или мне?
– Себе, – вздыхает. – Тебе когда-нибудь изменяли в новогоднюю ночь?
– Нет.
– А ты?
– Так и не вспомнить, – пожимаю плечами, почесывая затылок.
Татка закатывает глаза и выходит на лестничную клетку. Нерешительно звонит в дверь.
Наш мачо появляется в одних труселях. Видать, ждал Наташку одну.
– Ну привет, герой-любовник, – отталкиваю его в сторону и прохожу внутрь.
Азарина так и мнется на пороге.
– Ты за вещами пришла, – оглядываюсь на нее, – собирай, – шляюсь по коридору не разуваясь. Ботинки оставляют после себя грязные следы.
– Это кто?
Егорушка стоит, вылупившись на меня как на привидение.
– Это не твое дело, – бурчит Натаха и прячется за дверью ближайшей комнаты.
Парень хочет пойти за ней следом.
Нет, друг, так не пойдет. Прижимаю его к стенке, бегло касаясь глазами лица.
– Запомни раз и навсегда: чтобы я тебя с ней близко не видел.
– Ты…
– Тихо.
Бью под дых, и малой становится более понятливым.
– Спокойно. В следующий раз сломаю нос. Будет больно. Очень боль-но.
Глава 8
Отхожу в сторону и вытираю руки полотенцем, которое беру на кухне.
– Хорошая квартира, – осматриваюсь, – предки подарили?
Егорушка что-то пыхтит, но больше не возбухает. Стоит смирно, как обиженная девочка в углу.
– Азарина, давай быстрее, – повышаю голос. Тусить здесь полдня у меня нет никакого желания.
– Я сейчас, – летит в ответ.
Толкаю дверь в комнату, где она копошится.
– Я же сказала, что уже почти все. Не торопи меня, иначе что-нибудь забуду.
– Значит, это будет что-нибудь ненужное. Как, например, это, – поднимаю двумя пальцами плюшевого белого медведя.
– Не трогай мои вещи!
– Ты же в моих рассекаешь, – расстегиваю куртку. Жарко.
– Могу снять.
– Давай, я посмотрю.
Она открывает рот, но мгновенно его захлопывает. Отворачивается, продолжая молча складывать вещи.
– Ты сюда полквартиры перевезла?
– Я сюда жить переезжала. Навсегда.
– Глупое слово.
– Какое?
– Навсегда. Ты замуж за него, что ли, собиралась? Хотя… это тоже не навсегда.
– Все, – бросает какую-то фигурку в чемодан, – достал. Я не хочу слушать твои рассуждения, ясно тебе?
– Более чем.
Все это выглядит комично. Татуля злится, и это хорошо. Проявление эмоций – это всегда прекрасно.
– Выйди отсюда!
– Нет, – присаживаюсь на боковую спинку дивана.
– Пожалуйста? – приподымает бровь и наконец-то смотрит мне в глаза.
У нее они особенные. Радужки разноцветные. Правый глаз серый, левый светло-карий. Правда, Татка не считает это чем-то прекрасным. Носит линзы. Голубые.
Прячет дефект. Она это так называет.
– Не прокатит. Ускорься.
– Помоги.
– Ты мне предлагаешь покопаться в твоем нижнем белье?
– Обойдешься. Его я уже сложила.
– Как хочешь.
В глаза бросается открытая тетрадка. Подбираю ее с пола.
Стихи. Азарина у нас, значит, еще и стихи пишет.
– Не трогай, положи, слышишь? Ваня!
Подается ко мне, пытаясь забрать.
Завожу руку себе за спину, и Татка быстренько впечатывается мне в грудь.
– Отдай, – шепотом.
Серьезно? Она сейчас заревет. Глаза уже стали влажными.
– Верни, – облизывает губы, которые в моем сознании становятся все ближе.
Обхватываю ее шею ладонью, аккуратно притягивая к себе. Удар за ударом. Сердце убыстряет свой ритм. Пальцы, что касаются кожи, немеют. Мозги перестают соображать.
Смотрю в эти ее линзы и понимаю, что все запреты уже слетели. Пара сантиметров. Никаких преград.
Нужна. Она. Именно она. В коллекцию. Только в коллекцию?
– Что ты делаешь? – Татка почти не дышит.
Вижу, как расширяются ее зрачки, как все мысли о тетрадке выветриваются из этой миленькой головки.
Делаю. Что-то делаю.
Не по плану. Не так. Неправильно.
Убираю руку, отстраняюсь и отдаю ей тетрадь.
– Жду тебя за дверью.
Возвращаюсь в прихожую взбешенным.
Семьдесят два часа. Нужно перетерпеть эти три дня и спокойно сплавить ее к подружайке.
Спокойно? О каком спокойствии идет речь, если меня перетряхивает? Я ее до сих пор слышу и чувствую, как будто Азарина все еще стоит передо мной.
Глава 9
Тата
Ванечка, Ванечка.
Отмираю.
Несколько раз моргаю, осознавая, что теперь я здесь одна. Токман ушел, и это хорошо. Еще немного, и я бы точно грохнулась в обморок от переизбытка чувств. Мой Купидон в этом году был запредельно неосторожен.
Какого черта?
Выдыхаю. Медленно, через нос.
Застегиваю молнию на чемодане, но выходить из комнаты не спешу. Что сейчас произошло?
Дотрагиваюсь кончиками пальцев до своей шеи. Зачем он это сделал?
У меня почва из-под ног ушла. Земной шарик с орбиты слетел. А он стоял и смотрел, пристально. Душу сжирал.
Божечки, что мне теперь делать?
Это сумасшествие по отношению к нему было всегда, какая-то невидимая нить притяжения. Стоило только о нем подумать, и разум отключался.
Нет, это не любовь. Просто симпатия. Просто образ, который я придумала в своей голове. По факту я его толком даже не знаю.
Только видимость, отношение, что он ко мне транслировал.
Всегда отстраненный и не обращающий никакого внимания.
Весь такой умный, правильный, сильный…
Я вечно чувствовала себя рядом с ним пустым местом. Даже реакции не удостаивалась. Лишь сухое «привет» сквозь зубы.
Ненавижу его. Ненавижу!
Беру телефон и пишу Соньке. Она сейчас в Эмиратах с очередным ухажером. В отличие от меня, подружка наслаждается жизнью и во все стороны сорит отцовскими деньгами.
«Я поживу у тебя, как вернешься?!»
Присаживаюсь на кресло, кусая губы.
«Без проблем. Прилетаю в пятницу в десять утра».
«Спасибо»
«Котик мой, всегда пожалуйста;)»
Убираю мобильный в сумку и наконец-то высовываюсь из своего временного убежища.
Бросаю взгляд на Егора, который мгновенно от меня отворачивается. Он вообще выглядит странно. Не пытается извиниться или поговорить. Хотя по телефону очень порывался это сделать…
Сейчас же ноль эмоций. Только на лице гримаса разочарования и какой-то обиды.
Обиды… Он, значит, еще и жертва? Обойдется.
Втюхиваю Токману чемодан и спешу на выход. Вызываю лифт, но кнопка не срабатывает с первого раза. Раздражает. Наношу по ней несколько ударов кулаком, но меня словно прокляли. Лифт даже не думает к нам ползти.
Хочу совершить очередной удар, но Ванькины пальцы перехватывают мою руку.
– Спокойней.
Улыбается и без каких-либо проблем вызывает для нас лифт.
То, что у него вышло, а у меня нет, злит еще больше. Залетаю в кабинку и прижимаюсь спиной к стенке. Смотрю вперед, на шов между съехавшимися друг к другу дверками.
Токман пялится. Знаю. Чувствую это каждой клеточкой.
– Не смотри на меня.
– Иначе покусаешь? – смеется.
– Что? – морщу лоб.
Когда-нибудь у меня будут сотни мимических морщин от этих рожиц.
– Дурак, – закатываю глаза и спешу выйти на лестничную клетку.
– Ты все еще готова остаться у меня на семьдесят два часа?
– А должна испугаться? Даже не вздумай распускать руки, Ваня. Иначе…
– Что?
Дергает меня за локоть, мгновенно разворачивая к себе лицом. Мы стоим посреди улицы, мешая другим пешеходам двигаться свободно.
– Иначе что, Аза… Тата?
Сглатываю, смотрю на его небритый подбородок, и так хочется зажмуриться. Он назвал меня по имени. Кажется, впервые.
– Иначе пожалуюсь брату.
Ванька хмыкает, но улыбку с лица не стирает. Вынимает из кармана телефон и отыскивает в контактах Серегу.
– Можешь прямо сейчас, – держит палец над кнопкой вызова.
– Я всегда думала, что ты хороший.
– Я и хороший, – прячет телефон и тянет меня за собой, возобновляя шаг. – Тут главное – конкретно для себя представлять, кто плохой.
– Если на все смотреть с такой точки зрения… Я совсем забыла, – чуть ли не взвизгиваю, – мне же сегодня на работу.
– Ты работаешь?
– А как, по-твоему, я выживаю без папиных денег и помощи Агаты? Работаю, конечно.
– Где?
– В ресторане.
– Официантка?
– Нет. Я там пою. Иногда играю.
– В кабаках заходит скрипка?
– Это не кабак, – отталкиваю его от себя.
И он туда же… кабак. Какие все интеллектуалы, позволяющие себе лишь высокое искусство. Тьфу.
– Ну, если не кабак…
Снова смеется, пропуская меня в вагон метро.
– Как ресторан называется?
– Какая разница?
– Это тайна, покрытая мраком?
– Нет, – расстегиваю ворот куртки, – «Пряности».
Ванька ничего не отвечает, только подталкивает в сторону свободного места.
В квартире сразу же прячусь в ванной. Мне нужна передышка.
Ополаскиваю руки, лицо и мелкими перебежками направляюсь к чемодану. Было бы неплохо переодеться.
На столе пиликает телефон. Токману пришло сообщение.
Вытягиваю шею и смотрю на подсвечивающийся экран. Любопытство распирает.
На цыпочках подкрадываюсь к столику и снимаю мобильник с блокировки. К счастью, пароля там нет.
– Ты не видела мой телефон?
Ванькин голос позади заставляет напрячься. Я мгновенно теряюсь и прячу руки за спину.
Глава 10
– В этом доме есть еда?
Меняю тему, а щеки моментально покрываются румянцем.
– Нет.
– Жаль…
– Судя по твоему уровню готовки, ужин с меня, – проходится по мне внимательным взглядом. – Мобильник верни, – протягивает ладонь.
Поджимаю губы и, краснея еще больше, вкладываю в его руку аппарат.
– Тебе там что-то пришло, – тереблю ногти, – но я ничего не читала, просто…
– Просто любопытства больше, чем ума. Я понял.
Что? Это он меня так дурой обозвал?
Токман негромко ударяет ладошкой по дверному косяку и выходит из комнаты.
Быстренько переодеваюсь в плотную пижаму с непонятным абстрактным рисунком и шлепаю на кухню.
Долго наблюдаю за Ваней, прежде чем заговорить.
Мне все еще стыдно. Ужасная ситуация.
Разглядываю его сосредоточенный профиль и сжатый в руках телефон. Он с кем-то переписывается?
Вздох, сорвавшийся с губ, получается громким и привлекает к себе Ванино внимание.
Меня так и подмывает ляпнуть какую-нибудь глупость. Хотя, задавая вопрос, скорее всего, именно это я и делаю.
– У тебя есть девушка? – забираюсь на стул, подтягивая колени к груди.
– Нет.
– А была?
– Это так важно? – вздергивает бровь.
– Я просто пытаюсь поддержать разговор и быть милой, – выдавливаю улыбочку.
Не знаю, чего я хочу от всей этой ситуации, но меня просто колошматит. Пульс зашкаливает.
– Если помолчишь, будешь самой милой.
Ванька вытаскивает из морозилки пельмени.
– Я такое не ем, – кошусь на пакет, – там куча всякой химии, а еще калорий, – заявляю, понимая, что в моем желудке ничего не было уже почти сутки.
Скребу пальцами по столу и перевожу взгляд к окну. На часах около пяти, а на улице давно стемнело.
Не люблю ночь. И холод тоже не люблю. Зима – не мое время года.
Активность снижается до минимума. Постоянно хочется спать.
Бывает, стоишь у микрофона, поешь, а в голове одно желание – вернуться домой под теплое одеяло и включить какой-нибудь романтический сериал.
– Твои проблемы.
Ваня садится напротив и снова залипает в телефон.
Плита за его спиной шипит от попадающих на раскаленную варочную панель капелек воды, стекающих по внешним стенкам вымытой кастрюли. Раздражает.
Мне очень хочется вывести его на разговор, выяснить, что это было там, в квартире Егора. Кажется, я до сих пор чувствую его прикосновения на коже. Но Ваня всем видом показывает, что говорить он не настроен.
А еще меня неимоверно бесит его переписка. Он с кем-то общается. Это точно девушка. Иначе почему он улыбается?!
Я ревную? Нет. Просто…
Не знаю.
– Пожалуй, пойду. Мне нужно на работу, я уже говорила, – сконфуженно улыбаюсь и вылетаю из кухни.
Очередной позор.
Снова сбегаю.
Тата, уже пора научиться выражать свои мысли и задавать неудобные вопросы.
Ты взрослая! Твержу себе как мантру. Хотя меня так воспитывали, что взрослой я стала относительно недавно. Было сложно учиться самостоятельности, думаю, я до сих пор так до конца к этому и не пришла.
Покидаю временное убежище второпях.
На плече рюкзак с одеждой для выступления. В руке футляр со скрипкой. Несколько остановок на автобусе, потом еще три на маршрутке.
В транспорте холодно. Автобус старый. Дует изо всех щелей.
В ресторан приезжаю раньше обычного. Привычно болтаю с администратором Колей, классный парень. Переодеваюсь и готовлюсь выйти на свою маленькую сцену в углу зала, рядом с огромными панорамными окнами.
«Пряности» – заведение приличное. Цены чуть выше среднего, приятный контингент. Хотя мой отец с пеной у рта доказывает, что «Пряности» – клоповник.
Зал постепенно наполняется гостями. Я отработала уже четыре композиции, впереди двадцатиминутная передышка.
Кручусь юлой на кухне, даже успевая немного перекусить.
В зал возвращаюсь сытой и без заморочек в голове.
Правда, вот под конец вечера все снова катится в бездну. Хлопаю глазами, пытаясь не сбивать дыхание и продолжать петь как ни в чем не бывало. Но как это сделать, если в зале, за самым дальним столиком, сидит моя тетушка? Она, конечно, уже освоила конспирейшен и внимание к себе не привлекает, но я-то ее узнаю.
Музыка стихает. Улыбаюсь, благодарю публику и удаляюсь со сцены. Лавирую между столиками, опускаясь на стул рядом с тетушкой.
– Агата, – шиплю, – ты что тут делаешь?
– Как что? Я уже давно хотела посмотреть, где ты поешь. Выступление было прекрасным. В свое время я пела в таких местах, которые нормальные люди обходили за километры.
Аги улыбается и протягивает руку.
– Ты на сегодня все?
– Да.
– Тогда бери вещи, прогуляемся немного.
Агата в присущей ей манере приподымает подбородок, поправляет выбившиеся из-под шелкового платка волосы и достает сигареты.
– Здесь не курят, – перехватываю ее руку.
– Как скучно, – цокает языком, – тогда я жду тебя на улице.
– Врач сказал, что тебе нельзя курить!
– И жить, видимо, тоже, – качает головой, кривя губы в усмешке. – Не копайся тут. Я не хочу превратиться в ледяную глыбу на этом морозе.
– Ладно.
Агата уходит, а я еще пару минут нахожусь в ступоре. Так, о ее появлении позже, сейчас нужно собрать вещи.
Быстренько переодеваюсь, собираю барахло и с виноватым видом проскальзываю мимо Коли через центральный вход.
– Ага-та…
Застываю, потому что первое, что вижу, так это милую беседу Токмана и моей Аги. Тетушка от него всегда была в восторге.
Ну ему-то здесь что нужно? Так и хочется притопнуть ножкой.
Сначала меня дурой обозвал, а теперь приперся… будто бы его здесь кто-то ждал.
Глава 11
Иван
Абстрагироваться. Уйти от проблем.
Я не знал свою мать, она умерла сразу после родов. У нее была большая кровопотеря, началось осложнение, врачам не удалось ее спасти.
Скорая не успела приехать. Я родился дома. Это случилось в сибирской глубинке.
Отец был военным, поэтому, мы постоянно «путешествовали» по гарнизонам. Высококвалифицированной медицинской помощи в тех местах отродясь не было.
Нам всем было сложно.
Меня воспитывала бабушка. Папа большую часть времени проводил на работе, ба говорила, что даже на несколько лет замкнулся в себе, пытался перемолоть горе, в которое его швырнуло.
Я видел маму лишь на фотографиях.
Ее отсутствие в моей жизни заложило огромное количество комплексов, а тяжелые роды – ослабленный иммунитет.
До тринадцати я был хлюпиком. Мальчик-ботаник, таких обычно задирают в школе. Меня и задирали.
Мои лучшие друзья того времени – книги. Учеба и мечты. Планы на жизнь вне военного городка. Там всегда воняло затхлостью, хотелось оттуда вырваться.
Отец погиб за пару месяцев до моего четырнадцатилетия. В горячей точке.
Доблестный офицер с сибирской закалкой.
Я отлично помню его похороны и оружейные залпы в воздух. Выстрелы, а после мертвая тишина.
Его хоронили как героя.
Наверное, именно его смерть стала триггером, отправной точкой. Закалила и взрастила внутри меня стержень. Больше было не обидно и не горько от слов тупоголовых одноклассников. Не было отчаяния.
Сплошные цели. Хотелось стать сильнее. Доказать, что я не забитый уродец, над которым все издеваются.
Мы с бабушкой переехали в Москву спустя год после того, как папы не стало.
Ба часами обивала пороги дяденек в погонах и гоняла по различным инстанциям, как итог выбила квартиру. Ту, где мы с ней живем вот уже восемь лет.
Она мать героя, погибшего во благо Родины.
Я и в Суворовское-то поступил из-за отца, после уже точно решил, что стану офицером. Почтить память. Бабушка была против военной академии. В период поступления мы не разговаривали с ней почти три месяца. Потом как-то само устаканилось.
Хотя я не думаю, что она смирилась…
Именно в Суворовском я познакомился с Азариным. Генеральский сынок, которого отец засунул туда на перевоспитание.
За школьные годы я привык быть изгоем, но в новой реальности все изменилось.
Серега со всем присущим его эгоизмом, как никто, вписался в мое мировоззрение. У него было чему поучиться… Легкости, отсутствию заморочек. Свободе.
После к нам присоединился Громов, чувак, который после выпуска подал документы в медакадемию. Сумасшедший.
В моей жизни появились друзья, учеба с задранной до небес планкой, боевое самбо и еще куча всяких примочек, что положительно повлияли на мое сознание.
Потом был период загулов. Что-то особенное. Азартное.
Я всегда жаждал внимания, и это логично: человек всегда требует того, чего ему недодали в детстве.
Появились девушки. Мимолетные отношения.
Псевдоотношения. Я выстраивал их в одностороннем порядке. Уходил от проблем и боли, что продолжала сидеть внутри. Ведь по истечении времени оно никуда не исчезло. Все эти сказки, что время лечит, – муть, придуманная писателями и сценаристами. Вера в то, что вот-вот станет легче. Не станет.
Я абстрагировался. Питался эмоциями других. Вел список.
Главным критерием было, чтобы пришла сама. К любой можно найти подход, даже к самой строптивой.
Я выбирал красоток. Недоступных. Богатеньких папиных дочек. Задирал планку и тешил свое эго.
Влюбить в себя, а потом просто исчезнуть. Сожрать ее изнутри. Опустошить.
Получить ряд негативных эмоций, что транслируешь не ты сам. Насладиться чужой болью, конкретно понимая, что плохо не тебе. Ей.
А тебе, тебе все равно.
И это помогало…
Я делал так очень много и много раз.
Громов и Азарин были в курсе моих шалостей. Какое-то время Серега и сам внедрял мою схему в жизнь, но ему это быстро надоело.
Мне тоже, когда понял, что не помогает.
Психолог говорила, что это защитная реакция. Страх открыться. Показать себя настоящего. Боязнь близости в ее нормальном проявлении. Реакция на то, что произошло с моей семьей. Страх повторения…
Мои личные демоны.
Крепче сжимаю в руке мобильник.
Нужно развеяться.
Эти воспоминания никогда не приходят тихой поступью, они выбивают дверь с ноги. Почему вся эта муть слилась на меня именно сегодня? Ответ очевиден…
Я не встречаюсь с девушками. Никогда не встречался и не строил отношений.
Я играю по своим правилам, и каждая слишком быстро надоедает. Они все одинаковые. Легко считываемая масса эмоций и действий.
Все. И Татка тоже.
Я сторонюсь ее не потому, что боюсь причинить боль. Я знаю, что так и будет.
Я сторонюсь ее, потому что она не левая девчонка, о которой я потом даже не вспомню. Она сестра друга, девочка, что еще долгое время будет маячить перед глазами.
Поворачиваю голову в прихожую. На комоде сиротливо валяется запасной комплект ключей. Азарина так быстро пыталась сделать ноги после своей оплошности с моим телефоном, что даже не удосужилась их взять.
При всем желании я еще днем решил, что не останусь в квартире на ночь. Потусуюсь. К тому же до академии не так много времени. Стоит брать от жизни все, и веселье перед упорядоченными днями по внутреннему уставу мне не помешает.
Как там, она сказала, называется ресторан?
«Пряности».
