Мария Высоцкая
Когда ты станешь моей. Книга 1
Пролог
Конец 80-х.
Доронин.
Подаюсь вперед, понимая, что уже поздно. В этом вся Баженова! Маринка летит вниз с этой проклятой горы, закручиваясь волчком. Перемахнув через поломанные ветки, не то бегу, не то скатываюсь за ней следом на подошвах кроссовок.
Пара секунд, и мы оба валяемся на песочной дороге. Прижимаю ее к своей груди, приоткрывая один глаз, слышу ее тихое завывание, конечно, это только начало. Разжимаю захват и сажусь рядом с ней.
– Живая?
Маринка всхлипывает и, обливаясь слезами, усаживается на пятую точку, смотря на свои грязные ладони и разбитые колени. Руки и ноги украшают красные следы от травы и хлестких веток, встреченных на ее пути, пока она катилась вниз.
– Не знаю, – сводит брови, растирая щеки, не переставая смотреть, как кровь мелкими струйками сочится из ранок, исполосовав голени.
– Ты зачем туда полезла?
Мне смешно и жалко ее одновременно, снимаю футболку, прикладывая ее к разодранным коленям.
– А зачем мы сюда пришли? За земляникой.
– Конечно, именно в этой яме ее было тьма, – откидываюсь назад, падая на песок, царапающий спину, сдерживая смех.
– Мне больно, Доронин, а ты издеваешься, – еще один всхлип.
– Давай подую.
– Подуй, – задирает подбородок, начиная икать от слез.
Отталкиваюсь от земли, аккуратно перекидывая ее ноги через свои. Она ойкает, состряпав недовольную мордашку.
– Больно.
– Терпи, подую – и заживет.
– Конечно, – вздыхает.
Маринка упирается лбом в мое плечо.
– Как домой пойдем? – убираю футболку, дуя на ранки.
– Ты меня отнесешь.
– Тут километров шесть.
– А я не такая и тяжелая.
– Аргумент. Сходили за земляникой, блин.
Маринка начинает громко смеяться, вздрагивая от прикосновения моих пальцев под своим коленом.
– Поаккуратнее.
– Ага.
Сейчас было бы неплохо подняться наверх и принести воды, чтобы промыть ее царапины. Что у нее в голове вообще? Ходит, под ноги ни черта не смотрит. Закатываю глаза, замечая ее хитрую улыбку.
Если бы не наша дружба, я бы нашел миллион других способов, чтобы ее успокоить, жаль, это не про нас, да и в армию скоро, этот геморрой с девчонками мне сейчас совсем ни к чему. Хотя моя Баженова красотка, одни только ноги чего стоят, мысленно даю себе оплеуху и резко убираю от нее руки. Все, пора домой, а вечером с Лукьяном по девкам, иначе я точно ее случайно где-нибудь… все, стоп. Домой идем.
Встаю, аккуратно поднимая ее с земли. Платье задирается под моими ладонями, а Маринка, ойкнув, обнимает мою шею, убирая с лица прядь каштановых волос. У нее длинные густые волосы, они ярко блестят на солнце, переливаются так, что к ним хочется прикоснуться.
У нас с Баженовой с самого начала сложились какие-то странные и непонятные для окружающих отношения. Мы не встречались, никогда не были парой и ни разу не целовались. Нас связывала крепкая взаимная дружба.
Баженовы переехали в наш город, когда Маринке было лет семь, поселились в соседнем подъезде, моя мать заставляла меня помогать Марише в школе, ведь она новенькая и маленькая. Поэтому можно сказать, я знаю эту наглую соплю с детства. Тогда она меня раздражала, до ужаса. Все гонять в футбол, а Доронин, как последний идиот, ведет эту мелочь домой после продленки. Мне тогда было девять.
Со временем она перестала меня бесить, и мы подружились. Вот – дружим до сих пор. Точнее, паразитируем друг на друге.
– Пешком не дойдешь? – обливаю остатками воды голову.
– Я вообще-то пострадавшая.
– Ладно, понял, понял.
Выбравшись из карьера, усаживаю ее на траву, быстро ополоснув ранки водой.
– Доронин, когда ты там в армию собрался?
– Через неделю. Я откуда знаю, повестки еще не было.
– Обязательно напиши мне письмо, чтобы я знала адрес.
– Обязательно, – язвительно.
– Блин, ну вот что я буду без тебя делать?
– В институт свой бегать.
– Вот, тебя даже не будет, чтобы поддержать меня, это же первый курс.
– Зато я наконец спою тебя, когда ты будешь выпускаться.
– Ой, ненормальных своих спаивай.
– Анфиску, например?
– Не трогай Мартынову, она и так на тебе помешалась! – голос становится тверже.
– Да нужна мне твоя Анфиска, пробы ставить негде.
– Доронин, блин, ничего, что она моя подруга?
– Да не, нормально.
– Все, пошли уже. Есть хочется.
– По лбу не хочется?
– Так смешно-о-о-о.
Не среагировав, иду вперед, не забыв прихватить Баженову с собой. Мы топаем часа два, потому что кто-то просто не может молчать и сидеть смирно. Она постоянно вертится, поправляет платье, волосы, а я делаю все, чтобы только не смотреть в вырез ее платья на груди. Мне хватает и этих прикосновений, да и вообще, кажется, я перегрелся, потому что моя Баженова – друг, а не баба. Хотя в последнее время я готов с собой об этом поспорить.
Во дворе затаскиваю ее в подъезд. Ванда Витольдовна открывает дверь и, охнув, пропускает нас в квартиру.
– Саша, здравствуй.
– Здравствуйте.
– Марина, – вздох, – ну что с тобой опять приключилось?
– Все хорошо мама, – улыбка, – меня в комнату, – уже мне.
– Саш, так проходи, не разувайся, – ее мама идет следом.
Сажаю Баженову на кровать, растирая затекшую шею. Она так в меня вцепилась, до сих пор ощущение, что машину картошки разгрузил.
– Марина, у тебя кровь, – женщина подается к дочери, рассматривая ссадины на коленях.
– Я чуть-чуть упала с горы.
– Что? Марина!
– Ну мам, все нормально.
– Сейчас перекись и зеленку принесу.
– Может, без зеленки?
– Нет.
– Блин, придется ходить в джинсах.
– Какая трагедия, никто не будет пялиться на твои ноги.
– А ты и рад.
– Я?
– Ну не я же. Ты меня сегодня всю излапал.
– Я тебя домой притащил, а мог бы бросить.
– Ладно-ладно. Вечером гулять пойдем?
– Нет, я с Лукьяном.
– Я возьму Анфиску и с вами, правда, потом у меня дело, но немножко могу…
– Мы не на ту прогулку, – убираю руки в карманы, облокачиваясь на подоконник.
– Точно, ты с Маратиком только по девкам путаешься.
– Очень интересное занятие.
– Погоди, сейчас тебя заберут и два года будут бромом поить.
– А ты и рада.
– Конечно рада. Я просто не могу смотреть, как мой Доронин со всякими швабрами зажимается. Вот хоть бы одна нормальная была.
– На своих уродцев посмотри.
– Знаешь что, – хочет встать, но, передумав, швыряет в меня игрушечного медведя.
Ловлю игрушку, вытянув руку.
– Так, вот зеленка, – Маринкина мать возвращается в комнату, – и перекись. Ты сама или мне?
– Я сама, мамуль.
– Отойдите от нее подальше лучше. Иначе оглохнете, как она визжать будет. А это всего лишь зеленка.
Маринка цокает языком и капает на ранки перекись.
– Блин, еще рука болит, синяк будет.
– Марина, ты у меня тридцать три несчастья.
– Ага. Мам, а покушать есть что-нибудь?
– Щи будете? И я там пирогов с морковкой напекла.
– И то, и то, – забираю у Баженовой зеленку, чтобы открыть, иначе через минуту она вся будет состоять из раствора бриллиантовой зелени, – на, – протягиваю обратно.
– Спасибо. Я только чай и пирожок.
– Саш, а ты?
– Я буду все.
– Ладно, через пару минут приходите в кухню. Ты ходить-то сама можешь? Раненая моя?
– Думаю, да. Да и вообще, тут вон Доронин есть, донесет.
– Марина, прекрати издеваться над Сашей. Я бы на твоем месте, – поворачивается ко мне, – в кино с ней сегодня не пошла.
– В кино? – свожу брови, не понимая, о чем речь.
– В кино, в кино, – вклинивается Маринка, – забыл, что ли? Мы с тобой сегодня на вечерний сеанс собирались.
– Забыл, – улыбаюсь ее матери.
Как только теть Ванда уходит, смотрю на Баженову, ожидая объяснений.
– Мы с Сережечкой договорились в кино, но ты же знаешь, отец меня вечером с незнакомым ему парнем не отпустит. Вот я и приукрасила. Чуть-чуть. Мы же друзья.
– С тем Сережей, которому в прошлый раз наши местные пендалей надавали?
– Не смешно вообще-то. Он, между прочим, хороший, в институте моем учится.
– Учителишка.
– Фу, Доронин, как грубо. Донесешь?
– Сама дойдешь.
Выхожу из комнаты, понимая, что начинаю злиться. Сережа, бл*дь, какой-то. Достала уже со своими хахалями. Саша, прикрой, папа не отпустит! Бесит.
На кухне мою руки и сажусь за стол. Маринка приковыливает следом, а в дверь раздается звонок.
– Я открою, ешьте.
Ванда Витольдовна идет в прихожую, откуда я слышу знакомый голос. Вскоре запыхавшаяся Людка появляется в дверном проеме с кислой миной на лице.
– Чего? – откладываю ложку.
– Тебе повестка пришла. Мама там плачет, – выдает сестра, сползая по стеночке на корточки.
Маринка роняет на пол пирог, который сжимала в руке, и застывает, сидя с открытым ртом.
Эпизод первый: Встреча. Глава 1
Прошло 2 года.
– Баженова! Ба-же-но-ва!
– Да иду я, – ворчу, открывая дверь.
Подружка залетает в квартиру с горящими глазами, скидывая туфли у комода, и нагло прет на кухню.
– У меня таки-и-и-ие новости, закачаешься. Мой Доронин возвращается из армии, – заявляет, усаживаясь на стул. – Людка сказала, что Саня сегодня приезжает.
– Когда он успел стать твоим? – наливаю в чашки заварку.
– Всегда им был, – хмурит бровки, – вернулся мой Сашенька.
– Я тебя поздравляю, – забираюсь на подоконник, сжимая в руках кружку, и делаю небольшой глоток.
– Ты за меня совсем не рада?
– Очень рада, – улыбаюсь, но, наверное, не очень искренне.
Меня бесит эта ее приставочка «мой», потому что не ее он совсем.
Анфиса продолжает болтать, а я смотрю сквозь нее, крепче сжимая фарфор в своих ладонях. Ее бестактность дико раздражает. Впрочем, мы же с ним просто друзья. Да, именно они, но почему-то сейчас этот факт меня дико напрягает. Возможно, потому что, пока он был в армии, я регулярно бегала на почту за письмами, до сих пор чувствую то предвкушение, с которым я их распечатывала.
Прошло целых два года, а я все еще с замиранием сердца вспоминаю, как убегала ночью из дома тайком от родителей, чтобы прогуляться по ночному городу. Как он тащил меня с карьера шесть километров, когда я свалилась с горы, он тогда рассказывал мне дурацкие анекдоты и дул на разбитые колени. А я ревела и смеялась.
Мы не встречались, нет. Даже не целовались, мы дружили. А потом его забрали в армию, так быстро, словно по щелчку. Я заболела в самый неподходящий момент, и, когда я лежала с температурой под сорок, папа, решивший навестить нас с бабулей, не пустил меня на проводы, и я прорыдала полночи в подушку, слыша из окна песни под гитару и крики Доронинских друзей во дворе. Я так с ним и не попрощалась…
Через неделю, как только мне отменили постельный режим, я купила конверт, села за стол и долго не знала, что написать, было так много мыслей, что позже невозможно было остановиться. Исписав четыре листа, я оправила лишь один.
Два года его службы мы обменивались письмами, которые были моей отдушиной. Они были наполнены позитивом и возвращали во времена беззаботности. Я писала только о хорошем, как и он. Я писала о том, как мне нравится учиться, а сама рыдала над этим письмом, смотря на фото умершей матери. Я ничего ему не рассказала, ни о том, как ее не стало, ни о том, как в моей жизни появился Боря. Долгое время никто не знал о наших отношениях с Яковлевым, нет, мы ничего не скрывали, все это вышло само собой. Когда умерла мама, он очень сильно меня поддержал, не знаю, что бы со мной стало, не будь его рядом.
– Так, на вечер ничего не планируй, я все придумала.
Анфиска вернула мена на землю своим заявлением, а дверь в прихожей открылась. Я спрыгнула на пол и направилась туда, оставляя Мартынову наедине с ее безумными идеями.
– Бабушка! – забрала у нее пакет. – Зачем ты все это таскаешь? У тебя же сердце.
– Прекрати, я не беспомощная, Марин.
– Конечно нет, но я переживаю.
Бабуля разулась и бойко пошагала в кухню.
– Баба Ванда, Сашка Доронин из армии возвращается, – прощебетала Анфи воодушевленно. Мартынова никогда не умела сдерживать свои эмоции.
– Считай, прощай, спокойная жизнь. Весь двор опять вздрогнет.
Бабуля вздохнула, а я со смешком закатила глаза, усаживаясь обратно на подоконник. Ба же налила в кастрюльку молока, ставя ту на плиту.
– А вы Марину отпустите с нами сегодня?
– Анфиса!
– С кем с вами?
– С Борей, например, – наимилейше улыбнулась, пытаясь задобрить бабулю.
– Опять гулянки? Не нравится мне это.
– Бабулечка, – хмурюсь, закинув ногу на ногу, – не ворчи. Тебе ничего не нравится.
– Я не ворчу. За тебя же переживаю.
– Ну мы же хорошие девочки, вы же знаете.
– Знаю я, знаю. А по поводу вечера надо подумать…
– Пошли, Анфиса, – хватаю подругу за руку, раздражаясь из-за бабушкиных слов.
Я не хочу ее расстраивать, но и отпрашиваться на погулять в восемнадцать лет меня тоже не совсем устраивает.
– Куда пошла? Есть сейчас будем, – грозно кричит вдогонку бабушка.
– Мы в комнату, – закрываю дверь, падая на подушку рядом с телефоном.
– Блин, ну она же отпустит?
– Не знаю. Да и какая разница?
– Марина! Как – какая разница? Ты моя подруга, ты мне нужна, а как же группа поддержки?
– Ну если только…
– Ты что, совсем не рада Сашкиному возвращению? Вы же все детство дружили.
– Дружили, дружили. Очень рада, – отворачиваюсь.
Какая-то я сегодня нервная, чересчур нервная. Анфи это чувствует, а потому быстренько собирается слинять.
– Так, я домой, мне срочно нужно сделать прическу и маникюр. Ты ко мне забежишь?
– Не знаю. Борю подожду, обещал приехать.
– Он все еще на даче?
– Да, маман припахала его по уши.
– Тогда тем более ко мне приходи, вместе веселее ждать, и у меня у мамки вино домашнее припрятано.
Анфиса подмигнула и, подпрыгнув с пола, провела ладонями по своей талии, покрутившись перед трюмо.
– Я подумаю.
За дверью послышался недовольный голос бабули.
– Все, мне пора, приходи!
– Ладно.
Выпроводив Мартынову, иду обратно на кухню.
– Ты полы вымыла?
– Конечно, – отвечаю, вытеснив ее от плиты и помешав кашу железной ложечкой.
– Отец обещал приехать завтра.
– С этой своей?
– Марина, ты знаешь…
– Я знаю, просто не могу с этим свыкнуться.
– Он еще не старый мужик, ему нужно жить дальше.
– Я все понимаю, бабушка. Все понимаю.
Со смерти матери прошло чуть меньше двух лет, а отец уже нашел себе новую пассию. Елена, врач-онколог, они познакомились при еще живой маме, и иногда мне кажется, что их шашни начались еще тогда. Не могу об этом думать, стискиваю пальцы в кулаки. Отец тяжело перенес смерть мамы. Не знаю, кто для него эта женщина, носовой платок, жилетка, или он действительно что-то к ней чувствует…
Отец с матерью были вместе еще со школы, поженились, когда маме было семнадцать, ее родители подписывали разрешение на заключение брака. После еще десять лет мотались по гарнизонам. Отец был военным моряком, а я поздним ребенком, до меня у матери было три выкидыша, это сильно подорвало ее здоровье. Когда я родилась, папа уже был при звании, сейчас же он и вице-адмирал, и первый заместитель главнокомандующего ВМФ. Серьезный человек, у которого ни на что нет времени.
Мама была рядом с ним всю свою жизнь, но, несмотря на его успехи в работе, не переставала заниматься и своей карьерой. Сразу после родов она продолжила играть в театре. Вся ее жизнь напоминала хорошо поставленный спектакль.
Я не очень помню родителей в те времена, когда была ребенком. Сначала меня воспитывали няньки, потом отец решил, что будет лучше, если я поеду жить к бабушке. Так и случилось, я отправилась в небольшой город в пятистах километрах от Москвы, а родители продолжили строить карьеру.
Поджав губы в такт своим мыслям, я чуть не проворонила момент, когда закипело молоко. Вздрогнув, убавила огонь, высыпая ячневую кашу в кастрюльку.
– Скоро будет готово.
Бабушка одобрительно кивнула, выглянув из-за развернутой газеты, и вновь принялась за чтение, поправив на носу очки.
Помешивая крупу, я задумалась о Сашке. Когда мы учились в школе, от Доронина пищали все девчонки, которых я знала. Многие из этих дам терпеть меня не могли, я ведь вечно таскалась за Саней следом, так пошло с детства, он стал первым человеком, с которым я познакомилась в этом городе. Помню, как его друзья надо мной издевались, обзывали и угрожали у Сашки за спиной, чтобы я больше к ним не приходила. Правда, я сразу же ему на них настучала, после они меня не трогали, видимо, получили люлей. Я всегда воспринимала Доронина как старшего брата, а когда выросла, окончательно поняла, что с ним мне ничего не страшно.
Я верила и верю в нашу дружбу, как во что-то священное, настоящее, когда у тебя есть человек, с которым ты можешь быть собой. Анфи вечно меня к нему ревновала и устраивала скандалы, я же, в свою очередь, ограждала ее от него, чтобы после она не лила в подушку слезы. Доронин не был милым и прилежным парнем, он был бабником, а Анфиска этого не понимала, твердя мне, что с ней он остепенится, ведь она та самая. Наивная.
Смотря на нее сегодня, я поняла, что ничего не изменилось, судя по Анфисиной реакции, она вновь будет липнуть к Сашке, а тот, в свою очередь, не пропустит ни одной юбки.
Наверное, и дружбы нашей уже не будет, будет мое ему вранье, Боря, учеба, домашние хлопоты, взрослая жизнь… никто уже не будет дуть на разбитые коленки и рассматривать звезды в ночном небе.
Тряхнув головой и сведя брови в недовольстве, я яро ощутила этот прилив злости и отчаяния. Словно теперь, когда он вернулся, детство ускользнуло от меня навсегда.
Интересно, он сильно изменился?
В прихожей послышался шорох, и я напряглась.
– Это мы, – грубоватый женский голос стал ближе.
– Леночка!
Бабушка ринулась туда, а я раздраженно откинула ложку в раковину. Не хотела же так реагировать и бабушке обещала, но совершенно ничего не могла с собой поделать. Злость и желчь сжирали изнутри. Эта женщина в нашем доме – предательство чистой воды. Мы предали маму, все вместе ее предали. Прошло же только два года. Неужели отец все забыл? Неужели не любил ее? Эти токсичные мысли не давали покоя и постоянно брали верх.
Я вышла следом за бабушкой. Отец с этой женщиной как раз разулись. Он обнял бабулю, широко улыбнулся мне, протягивая какой-то пакет. Мы посмотрели друг другу в глаза, не посмев притронуться даже на секунду. Я переступила с ноги на ногу, поджимая губы и смотря в пол.
– Марина, здравствуй, – Лена протянула ко мне свои тонкие руки, а мне захотелось отпрыгнуть в сторону.
– Здравствуйте, – натянуто улыбаюсь, чтобы не расстраивать бабулю.
– Ребята, молодцы, что прилетели раньше. Проходите на кухню, – засуетилась бабушка, – Мариша, накрывай на стол, чай пить будем.
Я шмыгнула в кухню, ставя чайник.
– Ой, милая, – наигранно сладкий голосок за спиной, – я тебе платье купила.
Скептически улыбаюсь, стараясь не закатить глаза.
– Спасибо, – киваю, принимая из ее рук коробку.
– Примерь.
– Я потом.
– Марин, – папа выразительно смотрит мне в глаза, не повышая голоса. Но я знаю, он зол. – Лена хотела тебя порадовать…
– Ладно, – получается слегка резковато.
Забираю эту коробку и, закрывшись в комнате, кидаю это недоразумение на софу, снимая с себя одежду.
– Вот так сегодня и пойду, – смотрю на свое отражение в зеркале, напялив платье.
Картинка не для слабонервных. Вытягиваю руку, подмечая, насколько мне велик рукав, защипываю пальцами излишки материала на талии, подтянув подол вверх, чтобы слегка открыть голени. А этот грязно-синий цвет? Он же мне вообще не идет. Проще было бы просто надеть на меня мешок, прорезав в нем дыры. Она явно постебалась.
Переборов гнев, выползаю на кухню, смахивая на чучело. Прокручиваюсь вокруг своей оси, с усмешкой смотря на отца.
– Просто невероятное платье, я обязательно надену его…
Отец раздраженно машет рукой, чтобы я кончала придуриваться.
Елена недовольно фыркнула, про себя, конечно, и почти убила меня своим гневным взглядом. Отцу же мило улыбнулась, быстро спохватившись раскладывать привезенный торт по тарелкам. Нет уж, сидеть с ней за одним столом я не стану. Круто разворачиваюсь и выхожу в прихожую со словами:
– Я поем у Анфиски.
Боре позвоню уже от Мартыновой. Переодеваюсь и, кинув Ленкино платье в пакет, чтобы показать Анфиске масштаб трагедии, вылетаю из подъезда, застывая как вкопанная.
– Саша? – убираю волосы за уши.
Глава 2
Дембель как-то неожиданно стукнул обухом по голове, я его ждал, а теперь не верил, что все кончено. Когда дни кажутся затянутыми и бесконечными, сложно осознать, что соленый ветер свободы уже дует тебе в лицо.
Городской вокзал не вызвал каких-то особых чувств, но дышалось легче. Мышцы расслабились, захотелось вдохнуть полной грудью. Серость и мрачность небольшого провинциального города больше не отталкивала, все казалось живым и правильным.
Перекинув рюкзак через плечо, прикурил сигарету, которую мы с Малышевым завернули еще в поезде, и двинулся к автобусной остановке, лишь боковым зрением замечая какую-то непонятную возню за углом.
Пара пацанов в спортивках без зазрения совести били мальчишку. С расстояния невозможно понять, сколько ему, но он явно уступал им в физическом развитии. Можно было пройти мимо, не обращать внимания, а можно…
Шаг по направлению драки, и вот нож уже выбит из руки того, кто с ехидной усмешкой двинулся в мою сторону, с садистским желанием вспороть горло. Небольшая потасовка, напоминающая детский утренник. За два года я неплохо натаскался в рукопашке, поэтому вколотить в землю пару идиотов не составило труда, главное, чтобы из-за угла в самый неподходящий момент не вышел третий.
Отряхнув ладони, протягиваю руку этому бедолаге, забившемуся в угол.
– Спасибо.
Парниша стирает рукавом кровь с лица, которая вмиг выступает вновь, в момент, когда я замечаю свой некогда голубой берет, он медленно становится коричневого оттенка, утопая в луже у самых ног. Касаюсь голой головы, стискивая зубы. Это злит, но не настолько, чтобы психануть.
– Козлы, – вытаскиваю его из воды, тряхнув в воздухе. – Не за что, – взгляд на мальчишку, усмешка и вновь подожженная сигарета. – Чего хотели?
– Не знаю, – отряхивает джинсы, – Влад, – протягивает руку.
– Саня, – зажимаю сигарету в зубах, отвечая на рукопожатие.
– Чего здесь забыл?
Шмотки у него явно из загранки, поэтому вопрос, как он тут оказался, очень и очень актуален.
– Гулял.
Я не успеваю что-то сказать и вообще подумать, прежде чем за спиной проносится черная тачка, она тормозит с мерзким скрипом, и бугай, вывалившийся оттуда, бежит в нашем направлении.
– За тобой?
– За мной, – кивает Влад.
– Владик, какого х*я? – матерится, видя два валяющихся тела рядом. – Твой отец мне яйца отрежет и собакам скормит.
– Все у меня нормально, – отмахнувшись, закатывает глаза и идет к тачке.
– Это кто? – почти тычет своим кривым пальцем мне в грудь, пробуждая желание эти самые пальцы ему переломать.
– Рембо. Поехали, Василек, у меня и так вся рожа болит.
– Это звери были?
– Зайчики. Не знаю я…
Смотрю им вслед, вникая в разговор, правда, ничего полезного для себя не извлекаю. Пока я не знаю, что в городе уже произошли изменения и все начало закручиваться, как тот волчок. Я, как никто, прочувствую эти изменения на собственной шкуре, чуть позже, а пока, не задумываясь о произошедшем и последствиях, медленным, но твердым шагом возвращаюсь на остановку дожидаться своего автобуса.
Оказывается, родной двор, в центре которого песочница и играющие в ней дети, за это время ни капли не изменился. Все осталось прежним, окна нашей квартиры на третьем этаже все так же выкрашены белой краской, а в Людкиной комнате к стеклу наклеены снежинки, хотя на улице лето.
– Саша?
За спиной знакомый звонкий голос, оборачиваюсь, видя перед собой Марину, а лямка рюкзака как-то сама соскальзывает с плеча, вынуждая того упасть на землю. Подтягиваю вещи к сапогу, а сам неотрывно смотрю ей в глаза. Мариша стоит напротив, очень близко, прижимая к груди сумочку на тоненьком ремешке, на согнутом локте висит тряпочный пакет. На ней красное приталенное платье длиной чуть выше колена и бежевые туфли-лодочки.
Пухлые губы изгибаются в улыбке. Черные пушистые ресницы становятся влажными, но она быстро берет себя в руки, слегка пошатнувшись, но решив остаться на месте.
– Баженова, – подаюсь вперед, в каком-то бешеном порыве притягивая ее к себе.
Маринка звонко смеется, обхватывая мою шею ладонями, прижимается слишком тесно. Сглатываю, вдыхая аромат ее волос, время словно замирает.
– Привет, – прикусывает нижнюю губу, – Доронин, это на самом деле ты? – говорит быстро и сбивчиво, но я все понимаю.
Ловлю каждое ее слово.
– Я, – отстраняюсь, пробегая глазами по ее фигуре. – Ты красотка!
– Спасибо за комплимент.
– Сегодня с ребятами соберемся, придешь?
– О, Анфиска давно строит планы на твое возвращение. Люда ей сказала, что ты приезжаешь.
– Не удивила.
– А я, – улыбается, хлопнув длинными ресницами, – я подумаю.
– Помочь? – смотрю на пакет.
– Там только платье, сама справлюсь, – разворачивается и, стуча каблучками, направляется в соседний двор.
Смотрю вслед ее изящной фигуре, чувствуя прилив возбуждения и порабощающей нежности. Но вместе с тем я отчетливо вижу, что она изменилась, и эти перемены вовсе не касаются внешности.
Моргнув, разворачиваюсь в направлении нашего подъезда и, дойдя до двери, рывком притягиваю ее к себе, перешагивая высокий порог. Каблук кирзовых сапог стукнул о бетонный пол. Проскакивая через две ступеньки, поднимаюсь в квартиру, нажимая кнопку звонка.
Мама, вышедшая на площадку, замирает с приоткрытым ртом, хватая воздух. Вижу, как по ее щекам медленно стекают кристаллики слез, обнимаю.
– Сашка, – через тяжелый всхлип, – Саша, – ее пальцы хватко вцепляются в мои предплечья, сминая в ладошках форменный материал.
