Мария Самтенко
Ведро, тряпка и немного криминала
Рассказ, а, точнее, жалобы усталой и, видно, ревнующей женщины (и ведь нашла кого ревновать! и к кому!), подходят к концу, и я перестаю отзываться даже в самых душещипательных местах.
Наконец наша «миледи Винтер» обрывает рассказ на полуслове и с плохо скрываемой надеждой вопрошает:
– Марина?
А хрен там! Я вздрагиваю, роняю злополучную кружку на ковёр, и, чуть помедлив, открываю глаза с таким видом, будто я – Вий, от которого разбежались все слуги с вилами. Перевешиваюсь через подлокотник, с мрачным удовлетворением изучаю расползающуюся лужу холодного чая и лепечу:
– Ой… чего-то я вообще сегодня не выспалась, прямо сплю на ходу… сейчас уберу…
– Сидите, – прерывает меня Людмила. – Сама уберу.
Она добросовестно нагибается, подбирает кружку, которая не разбилась, а самортизировала о ковёр, и с тоской смотрит на лужу. Жидкость частично впиталась в коврик, и если раньше она могла просто вылить отравленный чай в раковину и помыть чашку, то теперь от следов фиг избавишься! Менты, если что, и ковёр на анализ возьмут.
Примерно на этой мысли я вспоминаю, что тоже далеко не игрок в покер, и даже такая тургеневская девица, как наша Литература, способна заметить лёгкое злорадство. Поэтому я закрываю глаза от греха подальше, сползаю обратно на драный диванчик и опускаю голову на подлокотник. Хоть кто-то за меня что-нибудь уберёт…
Людмила приносит из кухни сальную тряпку и без особо энтузиазма размазывает по полу отравленную лужицу. Пару минут любуюсь на это действие сквозь полуприкрытые веки, а потом, убедившись, что она всё равно не избавится от остатков, впитавшихся в ковёр, пока не зальёт все вокруг моющим средством или не выстрижет нехилый кусок ножницами.
Ну ладно злорадствовать, а то Людмила увидит, как я подглядываю, и придумает что-нибудь более убойное.
Прикрыв глаза, я сворачиваюсь клубочком на злополучном диванчике и начинаю ровно, медленно дышать. То есть я дышала и раньше (а как же, уборщицы это не зомби), но сейчас активно пытаюсь косить под спящую. Желательно так, чтобы при этом всё-таки не заснуть.
С первым пунктом все получается, но со вторым – не очень. Я незаметно погружаюсь в легкую полудрему, из которой вырывает неожиданно-пронзительный голос Литературы:
– Вы спите?
Невероятным усилием воли мне удаётся не шевельнуться. Тогда проклятая физикова любовница протягивает свою ухоженную лапку и встряхивает меня за плечо. Только не шевелиться!
Убедившись, что я сплю как сурок, криминальная учительница отходит и, судя по звукам, брезгливо вытирает руки о диван. Зараза! Вообще-то моя одежда гораздо чище указанного дивана.
Чуть-чуть приоткрыть глаза я тоже не рискую и продолжаю лежать, напряжённо вслушиваясь в тишину, едва разбавленную мягкими шагами, страдательскими вздохами… а вот теперь и длинными гудками – Людмила явно решила похвастаться своими успехами. Но делает это как-то односложно.
– Да, да, – нервно роняет она, – да, наконец-то, спит как сурок…
Надо же, какие у нас одинаковые ассоциации.
– ..нет, нет, да, – продолжает Людмила, и с каждым словом её истерика набирает обороты. Может, ей стоит попить пустырник? ещё пять минут в таком духе, и она швырнёт телефон в стену и зарыдает. – Да! Нет!! И что теперь делать?.. Да? Ну ладно…
Истеричные повизгивания Литературы становятся тише – похоже, она снова удаляется в сторону кухни. Я сворачиваюсь на диване и пытаюсь прикинуть, с кем же она разговаривала, и этот во всех отношениях подозрительный собеседник мог насоветовать ей насчёт меня.
Возможно, что её беззаконными действиями руководит недобитый физик – а если это кто-то другой? Надеюсь, ей не придёт в голову вооружиться топориком и повторить на мне подвиг Раскольникова.
16
Лежу.
Валяться на продавленном физиком и политом чаем диване не слишком удобно, но меня всё равно тянет спать. Дело, наверно, в том, что я ещё не совсем отошла от своего чудесного больничного – а, может, просто не выспалась. Ну, или это снотворное – хотелось бы знать, сколько таблеток транквилизаторов милейшая Литература утопила в моей чашке. Сначала я насчитала пять, но ведь она могла и добавить.
С тех пор, как истерикующая Людмила выскочила из комнаты, прошло, наверное, минут сорок. Интересно, что она делает: точит ножи, готовит веревки, строит коварные планы, созванивается с сообщником… а, может быть, ушла из дома и убегает в неизвестном направлении? Вполне возможно – слишком уж тихо. От скуки начинаю продумывать перспективу слезть с дивана и сходить на разведку – по всем расчётам выходит, что лучше не рисковать.
Стоп! А это что за звук? Снаружи доносится какой-то приглушённый скрежет, и я принимаю решение затаиться и прикинуться ветошью – похоже, на физикову дачу прибыли очередные незваные гости. Надеюсь, что это менты во главе с прочитавшим моё сообщение Хучиком, а не какие-нибудь бандиты, мечтающие избавить Литературу от непрошенных посетителей.
Неясные звуки сменяются глухими ударами. Всё ясно – с той стороны менты либо конкуренты; сообщники нашей и без того задёрганной Людмилы стучали бы деликатнее.
Прислушавшись, различаю цокот каблучков – коварная отравительница явно заинтересовалась очередными гостями и мчится к двери. Напрасная трата усилий – всё равно выломают. Окажись я на месте Литературы, осталась бы на кухне, хлебнула чайку или хряпнула бы пустырника. Хотя… наверное, нет, если бы мне удалось поменяться местами с этой манерной мадам, вся эта история закончилась бы гораздо быстрее – я просто не смогла бы вытерпеть физика больше трёх дней. А он бы терпел меня и того меньше – этот чистюля страшно не любит кошек.
Невнятный поток моих слегка запинающихся мыслей прерывает новая порция шума: удары, потом резкий треск, какие-то вопли, звон…
Торопливо прикрываю глаза, сворачиваюсь в позе эмбриончика и усиленно притворяюсь спящей, хотя при таком звуковом сопровождении спать может только несвежий труп.
Непонятные звуки превращаются в нервные шаги, и низкий голос резко произносит:
– Марина?! Вы в порядке?! – впрочем, особой надежды в этом «в порядке» не слышится. Судя по голосу, Хучик морально готов выносить мой труп, предварительно попинав его за детективную деятельность.
Открываю глаза, успокаивающе подмигиваю ошарашенному менту, элегантно поднимаюсь с дивана… где-то на полпути обнаруживаю, что тело противно затекло и отчего-то дрожит, теряю координацию и кулем падаю на пол.
Хучик хватает меня за шкирку и рывком ставит на ноги, не забывая придерживать за одежду – наверняка беспокоится, что свалюсь. Его явно распирает от эмоций, даже глаза потемнели и кажутся не такими тусклыми. Похоже, следак вот-вот сорвётся на крик –возможно, с раздачей поздравительных пинков.
– С вами точно все хорошо? – неожиданно по-деловому уточняет мент. – Стоите? Вот так. Хорошо. Не шатайтесь. Вы же не пили?..
Спешу его успокоить:
– Только чай, два глотка. Понимаете, если бы я вообще не пила, Людмила могла заподозрить неладное. Но я не думаю, что там было что-то опасное – наверное, какое-нибудь безобидное снотворное. Если хотите, возьмите пробу с этого ковра. Вообще-то она елозила там тряпкой, но ведь какие-то микрочастицы должны…
До «микрочастиц» бедный измотанный Хучик ещё выдерживает, потом же явственно белеет и тычет пальцем в диван:
– Рассказывайте!
Кому это он? Наверно, всё-таки мне – не думаю, что он настолько задёргался, что начал разговаривать с предметами мебели.
– Вы знаете, мы с Людмилой никогда не были в дружеских отношениях и я, естественно, насторожилась, когда она ни с того ни с сего предложила налить горячего чаю – причём с такой коварной физиономией, что прям Борджиа отдыхают. Я заподозрила, что дело нечисто, согласилась для виду, а сама сняла тапки и направилась за этой выдрой. Она долго колдовала над чашкой и…
– Как вы поняли, что вас хотят отравить? – резко уточняет Хучик, засовывая руку в карман куртки (наверняка диктофон включает). Его физиономия явно не светится вселенским терпением, поэтому делаю над собой усилие и объясняю максимально понятно:
– Смотрите сами: Людмила по жизни меня недолюбливает – похоже, ревнует к своему драгоценному физику (тоже мне принц!). Сегодня я заявляюсь без приглашения, и с порога начинаю задавать неудобные вопросы. Она то грубит, то отмалчивается, то вдруг решает угостить меня чашечкой чаю. Не нужно быть Иоанной Хмелевской, чтобы заподозрить неладное.
– То есть вы сняли обувь и босиком прокрались по коридору? – уточняет Хучик. Подозреваю, что он собирается искать мои следы в ультрафиолетовых лучах (читала, криминалисты постоянно так делают).
– Почему босиком? В носках.
Торопливо вспоминаю, какие на мне носки. Нашарив в памяти, что с утра были чистые и без дырок, слегка успокаиваюсь и демонстрирую ступни дотошному менту. Напрасно! Полы в доме физика не могут похвастаться стерильностью, но дело даже не в грязи, а в том, что носочки оказываются из разных пар: один голубой, а другой – сиреневый. Ой, блин…
Суровый Фёдор Иванович скептически изучает указанное цветовое многообразие и, чуть дёргая глазом, уточняет голосом доброго санитара из психбольницы:
– Вы всегда надеваете разные носки, когда собираетесь к кому-то на дачу?
– Нет, но… так получилось. Вообще-то я люблю носки позитивных цветов…
Растерянно замолкаю под его взглядом. На самом деле «коктейль» из цветастых носков храниться в моём гардеробе со времен замужества. Зловредному алкоголику я всегда покупала черные, серые или коричневые, себе же – поярче, чтобы не путались. А то поначалу он вечно ходил в моих, а я нацепляла его. Не знаю, кого это раздражало больше… Так или иначе, теперь в моём скромном жилище не осталось ни одного черного, серого ли коричневого носка, и даже синие, насколько я помню, уехали вместе с Петькой. За годы совместной жизни их, кстати, накопилось прилично – и, зная предпринимательскую жилку неисправимого алканавта, могу поспорить на томик Донцовой, что он обязательно попытается (а, может, уже попытался) кому-нибудь их продать. А что, это деньги, которые тоже можно пропить.
Хотелось бы мне взглянуть на «счастливого покупателя»…
Конечно, я не спешу рассказывать обо всём Хучику (должны же у нас остаться какие-то семейные тайны), а просто втираю менту, что цветные носки привносят в мою унылую серую жизнь небольшой позитив, после чего продолжаю рассказывать трогательную историю про отравленный чай.
С каждый сказанным мною словом следак чуть грустнеет, а, учитывая, что он и вначале не представлял собой образец оптимизма, всё идёт к тому, что к концу рассказа он превратится в злобного огнедышащего Пьеро.
Но только я добираюсь до эпизода с смс-кой, в комнатушку заваливается мент помоложе и деловито уточняет, что делать с ножом. Хучик смотрит на него, как на идиота, и посылает завернуть как вещдок.
Едва дожидаюсь, когда он уйдёт:
– Какой-такой нож?!
И тут следак впервые за всю беседу изволит улыбнуться:
– А, вы же не знаете, – медленно произносит он, демонстрируя весь набор крокодильих зубов. – Вашу Людмилу только что задержали… – драматическая пауза, – с ножом в одной руке и топором в другой.
– Топором?! – кажется, я немного бледнею. Страшно представить, что она собиралась делать с этим комплектом.
С минуту коварный следак наслаждается произведённым эффектом, потом милостиво произносит:
– Это шутка. В другой руке был моток, точнее, клубок запутанного шпагата. Кстати, мы могли не спешить: по самым скромным подсчётам, распутывание этой верёвки заняло бы у вашей подруги не меньше часа.
Насладившись моей реакцией на это сомнительное утешение, следак ощутимо веселеет и предлагает начать сначала. Послушно пересказываю события, случившиеся с самого утра… пока вдруг не понимаю, что дело нечисто! Коварный Хучик явно задумал какую-то гадость, иначе зачем он так благодушно кивает, едва-едва сузив глаза, и даже ни разу не вспоминает про тот злополучный визит к Костылёвым?
Дурное предчувствие меня не обманывает – дослушав до конца, следак задаёт всего лишь с десяток вопросов и, даже не составляя протокол, волочёт меня к их криминальному медику. Угадайте зачем? Делать промывание желудка! Наверняка это месть за потраченные ментовские нервы, потому, что объективных причин для такой процедуры я не вижу. Подумаешь, выпила два глотка дешёвого чая, щедро приправленного снотворным!
Пока я лихорадочно вспоминаю дату принятия конвенции против пыток, Фёдор Иванович заявляет, что сегодня я плохо выгляжу (!), паршиво соображаю (!!), а он заботиться о моём здоровье (!!!), поэтому вынужден отдать в загребущие лапы медика, который всё равно скучает без дела.
Медик встречает меня с нездоровым энтузиазмом. Приходится покориться. Вот только не сомневаюсь, что если бы моей жизни действительно что-нибудь угрожало, следак бы сразу отправил к врачам. Уверена, это месть!..
Описывать гадкую процедуру не буду. Кому уже делали, знают, что это за мерзость, а те, кто не сталкивался, пусть остаются в счастливом неведении. Кто говорит, что для этого обязательно нужно ехать в больницу на «Скорой помощи», спешу вас разочаровать – скорая ментовская помощь от Хучика лишена подобных ограничений.
Сам Хучик при этом не присутствует, но рядом крутится стажёр и развлекает меня рассказами о Людмиле-Литературе.
– Она говорит, что не хотела травить вас снотворным, а собиралась лишь обезвредить до приезда полиции, – рассказывает Вадим, пока я пью воду из пластикового стаканчика. – Потому, что вы маньячка и шантажистка.
Я возмущённо булькаю в стаканчик:
– И чем я должна была её шантажировать?
– А мы не знаем, она не сказала, – небрежно произносит Вадим. – Неужели дя… Фёдор Иванович вас не спрашивал?
Вообще-то спрашивал, но что мне сказать? Всё, что я знаю, и без того известно всей школе. Ну, разве что…
Собственно, после того, как я сообщила менту, что наша утончённая леди снимает стресс, нацарапывая на партах ругательства (сначала я, кстати, думала на русичку), он и потащил меня на промывание желудка.
17
После промывания желудка я дрожу и зеленею, как зомби недельной давности, так что жалостливый Вадим отводит меня обратно в дом и наливает кофе из термоса.
Я не совсем уверена, что после таких процедур можно пить кофе, но отказаться от любимого «3 в 1» выше моих сил – тем более что стажёр уже нацедил напиток в одноразовый стаканчик. В прошлый раз, помню, мне наливали чай в крышку от термоса – похоже, дело идёт к тому, что менты просто заведут для меня отдельную кружку и будут всюду таскать её с собой.
Глотая кофе на злосчастном диване, я жду, когда менты закончат свои дела, и постепенно отогреваюсь. Когда они запирают дачу и рассаживаются по машинам, я согреваюсь настолько, что вновь понимаю – жизнь прекрасна и удивительна.
Причём удивительна куда больше – меня почему-то сажают в одну машину с Людмилой-Литературой. За руль усаживается Хучик, на заднем сиденье размещается Вадим вместе с нашей мадам Борджиа, а мне достаётся сиденье рядом с водителем – что вовсе не мешает Людмиле всю дорогу прожигать меня взглядом. Сквозь спинку сиденья, наверно, не очень удобно, однако она справляется.
За окном опять начинается дождь, но Хучикова «Нива» уверенно форсирует кочки и скачет по лужам в туче брызг. Другие ментовские машины – всего их три –предусмотрительно держат дистанцию. Асфальт неожиданно заканчивается, потом не менее неожиданно начинается, и, ещё чуть-чуть попетляв, мы наконец-то выскакиваем на приличную дорогу.
Насколько я помню, нас ждёт ещё полчаса пути по трассе, и ещё столько же по городу. Но это в том случае, если менты отвезут меня домой – однако, учитывая, что никаких объяснительных я ещё не подписывала, мы наверняка держим путь в отделение. Быстрей бы, конечно – я снова начала мёрзнуть. Одно из двух – или у «Нивы» сломалась печка, или коварный Хучик не включает её из вредности.
А что, это вполне вероятно. Учитывая, что мент уже полчаса не читает мне нотации на вечную тему «Марина, когда вы прекратите создавать нам проблемы» и «почему вы опять суёте свой нос в расследование», он явно что-то задумал.
Однако всю меру его коварства я ощущаю только тогда, когда машина заезжает на заправку, и Фёдор Иванович, недовольно кряхтя, вылезает под дождь и направляется к кассе. Под взглядом его блёклых глаз Вадим тоже покидает не очень тёплый, но пока ещё сухой салон. Мы с Людмилой остаёмся вдвоём.
Мы. С Людмилой. Остаёмся вдвоём.
Остаёмся вдвоём с этой коварной преступницей, с этой зловредной особой, блуждающей по чужим дачам и без малейших колебаний подсыпающей в чай отраву.
Но я не успеваю возмутиться по этому поводу. Как только менты исчезают из виду, указанная разносторонняя личность хватает меня за плечо и шипит:
– Марина! Ни слова про Валя!..
С трудом вспоминаю, что «Валь» это физик. Несостоявшаяся миледи Винтер с мольбой закатывает глаза, однако я далеко не Портос и не собираюсь вестись на этот дешёвый развод. К тому же Хучик всё равно уже в курсе.
– С чего это вдруг?
– Вы ничего не понимаете!.. – она трагически машет руками в опасной близости от моего глаза. – Валентину угрожает опасность! Он перешёл дорогу одному могущественному человеку…
– Какому? – торопливо спрашиваю я, но Людмила лишь округляет глаза:
– Я не могу сказать!.. Я не знаю!..
Не знает она, ага.
Похоже, что криминальная учительница перечитала мыльных романов и решила защищать своего «возлюбленного» до последнего. Но я-то знаю, куда заводят такие идеи. По закону жанра она непременно должна стать следующей жертвой неведомого убийцы.
Впрочем, Людмила считает детективы второсортным чтивом и может не знать некоторых нюансов, поэтому я решаю её просветить:
– Да вы шизанулись! Наверно, вы ждёте, пока вас убьют.
– С чего это вдруг?.. – окрысивается Людмила. – Кому я нужна?..
Злорадно пожимаю плечами:
– Законы жанра, ничего не попишешь. Тех, кто знает, но молчит, всегда убивают в первых рядах!
Литература ощутимо нервничает – похоже, что наша тургеневская девица и не задумывалась о таком исходе. Я открываю рот, чтобы проинформировать её о других деталях, но тут двери распахиваются, и машина наполняется ментами (в количестве два).
Первое, что делает Хучик – берёт телефон с приборной панели и что-то там нажимает. Секунду я размышляю, к чему бы это… потом доходит: ой-ей! Похоже, что нашу беседу записали на диктофон! Я сильно сомневаюсь, что это доказательство можно использовать в суде, но ведь сам факт!
Вообще-то я могла догадаться, что дело нечисто: с чего бы вдруг Хучику оставлять нас вдвоём? ещё и Вадима забрал… в общем, я шляпа. Хотя Людмила шляпа ещё больше, она до сих пор ничего не заметила.
Повосхищавшись Хучиковым коварством, я снова начинаю следить за дорогой. Мы заезжаем в город – асфальт под колёсами «Нивы» сразу становится лучше – и вскоре добираемся и до Следственного комитета.
Мент выбирается из салона и предлагает пройти в кабинет. Вздыхаю, но подчиняюсь. Конечно, я вовсе не против помочь родной полиции, только хотелось бы забежать домой и поесть, благо отсюда недалеко. Голодный желудок едва утешает светлая мысль о том, что Следственный комитет тут, под боком, а вот до дома, как ни крути, пришлось бы бежать минут двадцать. А ведь на улице по-прежнему моросит мелкий дождь, а я замёрзла, как десять собак… есть всё равно нечего, придётся готовить… в подъезде наверняка сидит бывший муж… да ну его, этот дом!
Немного утешившись по принципу «зелен виноград», решительно карабкаюсь по крутой скользкой лестнице.
Помню, помню я эту лестницу ещё со времён моего ранения. Как же там было? Ночь, улица, фонарь, аптека, недобитая уборщица на ступеньках, бессмысленный и злобный мент… ну и так далее. Не суть.
Вадим и Людмила поднимаются впереди, и я имею сомнительное удовольствие любоваться напряжённой спиной мадам Борджиа. Не менее сомнительное удовольствие любоваться моей спиной выпадает Хучику, который идёт в арьергарде; по счастью, вскоре мы забирается внутрь и попадаем в небольшую прихожую, за которой просматривается узкий, едва освещённый тусклыми жёлтыми лампами коридор.
Пока угрюмый полицейский на проходной записывает наши контактные данные, я пытаюсь сообразить, почему относительно новое здание изнутри выглядит так, словно построено в середине прошлого века. Одно из двух: или я ошибаюсь и здание старое, но с хорошим наружным ремонтом, или строители этого дома знали какой-то советский секрет, позволяющий наводить ужас на посетителей.
Немного поплутав по коридорам и преодолев ещё одну лестницу, мы попадаем в кабинет Хучика. Обстановка наводит тоску и ужас: выцветшие желтоватые обои на стенах, массивный железный стеллаж, заваленный толстыми желтоватыми папками, пузатый железный сейф у двери, обшарпанный деревянный стол, забранное решёткой окно (и это на втором этаже!) и высокие потолки (уверена, если обрезать их до нормального уровня, запросто можно собрать ещё один этаж).
Картину безысходности несколько портит высокотехнологичное офисное кресло, а ободранный диван в углу наводит на мысли о том, что Хучик ночует на работе не только в переносном смысле.
Налюбовавшись мрачным ментовским логовом, перевожу взгляд на его хозяина. Хучик критически разглядывает нас с Людмилой. Особенно Людмилу – благо та почему-то начала улыбаться и махать ресницами в его сторону.
Выглядит это не столько интригующе, сколько жалко, но результат налицо – мент явно заинтересовался. Может, мне тоже попробовать? Я не строила глазки с замужества, но ведь когда-нибудь надо начинать! В смысле, возобновлять.
Как же там полагается?..
Одним глазом беру на прицел Хучика, другим то и дело кошусь на Литературу, чтобы не сбиться. Несчастный мент выдерживает наш перекрёстный огонь не дольше минуты. Потом он поспешно ретируется за дверь, прихватив Людмилу для допроса, и просит Вадима взять объяснения у меня. стажёр вздыхает, усаживается в кресло и начинает бодро стучать по клавиатуре. Спокойно пересказываю всё то, что обсуждала с Хучиком. стажёр не задаёт дурацких вопросов – он просто записывает мои слова, распечатывает объяснение на еле живом струйном принтере и сует подписать. Оставив свою закорючку, поднимаюсь с неудобного ментовского стула, снимаю со спинки пакет, заменяющий сумку…
Однако не тут-то было. Вадим очень вежливо просит дождаться Хучика – возможно, у того есть какие-то вопросы. То есть появятся после допроса Литературы.
Ну ладно. В ответ я прошу раздобыть еды. стажёр ненадолго задумывается, после чего извлекает из ящика стола упаковку бомжатинки:
– У него сигареты, вермишель быстрого приготовления и растворимый кофе из банки. Что будете?
Я буду всё. Разумеется, кроме сигарет.
Сочувственно посмотрев на голодную экс-уборщицу, готовую наброситься на копеечную китайскую лапшу, Вадим щёлкает древним электрическим чайником (это покрытое накипью чудо техники размещается на сейфе). Вскоре кабинет наполняется знакомым резким запахом (между прочим, амбре бомжатины придает ему почти домашний уют), и я с позволения стажёра перемещаюсь на диван.
Благодаря обжигающей лапше (причём обжигающей не столько за счёт температуры, сколько из-за большого количества специй) я вроде бы согреваюсь. Ещё бы одежду просушить… только где? Едва ли Хучик оценит, если я завалю его строгий кабинет предметами женского гардероба.
Заметив, что я доела, Вадим забирает тарелку и протягивает мне сигарету. Интересно, зачем? Это такой джентльменский жест?
Вежливо отказываюсь:
– Спасибо, я не из этих.
– Из кого?!
– Ммм…ну… – меня немного смущают его удивлённые глаза. – Не из тех, кто курит.
Стажер недовольно бормочет, что у них с Хучиком нервная работа, и надо же как-то снимать полученный стресс. Да и вообще, какие у меня претензии к курильщикам?
Старательно заверяю, что нет, никаких, хотя на самом деле претензии есть – от них воняет, и ещё я невольно вспоминаю бывшего мужа, а это сомнительное удовольствие. Ну вот! Опять вспомнила. Теперь главное не накликать.
Определённо, без Петьки моя жизнь стала гораздо лучше.
