Мария Рашова
Чашка кофе для героя
Я упал с дивана, больно, обидно, тяжело дыша, как будто пробежал стометровку. Горькое осознание, что это всего лишь сон пришло мгновенно. Обескураженный, лишенный всяких сил я сел на пол. На постели пододеяльник и простынь сбились в ком, свидетельствуя, что сон был не без борьбы. Время показывало 6 утра. Я протер глаза, пытаясь сообразить, кто я и зачем я. Поплелся на кухню, включил кофемашину. Утро только еще брезжило над беспечными отдыхающими и хмурыми сочинцами, день еще не собирался заявлять себя в полную силу, отдав власть сиренево – розовому моднику – южному утру. День еще не начался, а я уже был потерян. Потерян и разбит. Я снова видел Её. Во сне. И Она снова от меня ускользнула. Ни надежды, ни светлой мечты. Только мрак разочарования. Снова и снова. Судьба играет со мной как рыжий сытой кот с полудохлой мышкой. Делает вид, что я ей не очень то и интересен, но иногда надавливает лапой на грудь, чтобы убедиться что полудохл, больше мертв, чем жив и не помышляю бежать. А вы пробовали убежать от судьбы? От нее да, старухи в латах, которая стоит со счетчиком, калькулятором и секундомером? Ну и как? Удалось? Или вам только кажется, что удалось? Не забудь подставлять вторую щеку, когда получаешь пощечины от судьбы, вертись на пыточных тренажерах, будь активен. Будь активен и не забывай, что наш путь конечен. Нет более депрессивного человека, чем тот, которого разбудили в 6 утра. Все самое ужасное на этой планете придумали люди, которые не высыпались. Кофе дало мне небольшую затрещину и я почти мог соображать. Это радовало, я думал, что эта функция моего мозга навсегда утеряна. Что мы имели? Она живет у моря и ходит за водой к источнику. Что от меня хотели? Показать мне мои грехи. Зачем? Этот вопрос остался без ответа. Что-то там эти товарищи с лисицами мне явно не допоказывали. И что-то глубоко внутри меня говорит, что к лучшему. Я даже не понял, темные это были или светлые? Кто они вообще? Серые? Хранители времени? «Да, именно так»,– ответил какой то глухой голос внутри меня,– «Серые хранители времени. Скоро ты с ними столкнешься еще раз». Холодный пот снова прошиб меня после таких слов. Я снова глотнул кофе, но он уже не помогал, волшебное действие кофе закончилось. Да и кофе не могло справиться с проблемами мирового масштаба, а появление серых Хранителей Времени, пусть даже во сне, обладало именно таким масштабом. «Боже мой, почему снова я?»,– причитала моя внутренняя трусливая мышка, пока я собирал табельное оружие,– «Почему я? Разве они не могут разрешить свои мировые конфликты как то без нас? Как то безотносительно вот меня лично? Меня, просто какого-то малозначимого винтика в светлой системе? Отвечающего даже не за весь Сочи, а так, за квартал? Ну почему снова я? Опять я там этому начальству не угодил, что ли?» Мои грустные размышления были прерваны звонком из Штаба – давали разнарядку. Опять мое дежурство в районе Морского вокзала. Место, которое я с одной стороны люблю за красоту, а с другой ненавижу – за многолюдность. Все энергетические следы стираются в то же мгновение. Нужно работать очень четко, да что там, в этом районе нужно просто впахивать, и то не факт, что ты найдешь нашкодивших там темных – очччень легко скрыть следы в толпе туристов. Толпа туристов как отдельное море, сжирающее все на своем пути, все следы, все намеки, все энергетические воздействия. Там легко можно высосать энергию из человека до полной остановки сердца и оставить его там умирать, оставшись незамеченным, и вампиры это прекрасно знают. И мы знаем. Нелюбимое, в общем, это у светлых место – Морской вокзал. Нелюбимое, но пост там необходим. Мы все это знали и дежурили поочередно. До моего сегодняшнего сна, который собрал намеки воедино.
Я вышел на улицу, накинув капюшон на голову. До того момента когда начнется дикий солнцепек это была хорошая защита а потом все равно придется напяливать кепку. Немного потренировался по дороге, делая огненные лассо. Да, пожалуй, против крупного врага не очень то сработает, нужна большая сила чтобы удерживать, но против мелких – вполне. Мы вообще не любили демонстрировать оружие до боя, это даже было где то предписано в правилах и запрещено. Но, видимо, моя усталость и отчаяние начинало работать против меня – я наплевал на правила. Внутри меня жгло и полыхало. Я никогда Её не увижу. Короткие свидания во сне, во время которых Она от меня удирает как подорванная лань – это все, что у меня есть, это все, что у меня будет. Отчаяние накрывало меня с головой. Очень плохое состояние для человека, худшее состояние для светлого. Именно в нем мы делаем максимальное количество ошибок. Надо сосредоточиться. Надо собрать мысли в кучу. Я зашел в ближайшее работающее кафе, заказал двойной американо. Сонные с ночной смены официанты двигались на замедленной скорости. Рядом сидело несколько помятых страдальцев, неспящих в «экую рань». Никто не был свеж и бодр в радиусе 10 метров вокруг меня, никто. Осознание этого почему то произвело заживляющий эффект на мои открытые душевные раны. Всегда приятно, когда вокруг тебя еще кто-то страдает, а не ты один. Ох уж эта русская любовь к горящей хате соседа. Хотя я привык страдать. Я могу пересчитать все моменты истинного счастья, что у меня были с рождения, и мне хватит пальцев на обеих руках. Может, даже парочка останутся свободными. «На свете счастья нет, но есть покой и воля»(с), – кто это сказал? В общем, прав ли ты чувак, если в моей жизни счастья не было, но покоя и воли тоже не предвиделось? Я был в роли амебки, разлившегося желе, грустненькой лужицы, такая хорошая иллюстрация к хипстерам, поколению Z и родной, родненькой прокрастинации. А отчего она там появляется то? Оттого что результат недостижим. Я могу быть самым крутым светлым, лучшим воином года, я наверное, судя по вниманию, которое мне оказывают темные, могу разбить их всех в Сочи, но это ни на йоту не приблизит меня к Ней. Она осталась там, на том побережье, в том древнем городе, в параллельной реальности, без шансов, без шансов, без шансов снова с Ней пересечься. Никогда больше до этого я не чувствовал себя таким идиотом. Ошибка небес, точка на несущейся поверхности, микропаззл, который никуда не подходил, кем я был? Для чего я был сделан? Когда все мои достижения можно было перечеркнуть одним нелепым провалом в другую реальность? Тот слой, который мне никогда не догнать, в который никогда не попасть? Зачем все это было? Зачем небо продолжает мучить меня?
Я посмотрел еще раз на ровную гладь кофейной мути у меня в чашке. Я прищурился. Я нырнул. Ничего не могло нарушить моего равновесия. Только я и кофе. И больше никого. Мир лежал под моими ногами. Я нырнул в кофе, я ушел на глубину, я был в нем. «Был в моменте»,– как сказали бы современные «гуру», пластиковые одноразовые мальчики и девочки, не нюхавшие пороху, уверенные, что за их инфоцыганные марафоны им никогда не прилетит обраточка от Вселенной. И только такие, как я, знали точно, что уже заряжается и уже в пути. Только такие, как я, умеющие нырнуть в любую поверхность любого напитка в радиусе достижения, знали, что все взаимосвязано и ничто не случайно. В конце концов, видимо, мои страдания были прописаны в схеме моей судьбы при изначальной отправке моего несчастного тельца на эту планету. Это было в программе, что я мог сделать? Предписанное судьбой не изменишь, как ни рыдай, как ни бейся головой об стенку. Надо собраться, подумал я, наматывая восьмой круг по чашке. Внутри было хорошо, внутри было спокойно. Кофе обволакивал мое тело, кофе ласкал мою душу. Не было никого рядом, кто мог бы так обнять и успокоить как кофе – он понимал. Гремел гром, обрушивался мир, я не мог найти точку опоры, но он понимал и находил для меня ее. Я вынырнул свежим, бодрым, веселым. Если нет сил быть таким, нужно притвориться. «Fake it till you make it». И я в этом деле преуспел. Михалыч бы сказал: «Далеко пойдет». Я был суперменом, я владел собой, я владел миром. И только своими чувствами я не владел. Я вздохнул, напялил кепку и солнечные очки и вышел в просыпающийся город. Утренний Сочи сонно потягивался и пах распускающимися цветами. Трудно представить себе более невинное место в качестве арены для битвы темных и светлых. Однако же, оно было таким. Если говорить честно, весь наш мир представляет собой место для битвы темных и светлых. Весь наш мир. Если вам кажется, что в радиусе двух метров от вас ничего подобного не происходит, вы крупно ошибаетесь. Битва идет 24/7, 365 дней в году, на 100% поверхности земного шара. Если вы этого не замечаете, значит, ваши мозги основательно припудрены, значит, кто то постарался сделать так, чтобы вы этого не замечали. «Тем, кто ложится спать – спокойная ночь»(с),– как поется в одной небезызвестной песне. Можно очень дорого заплатить за беспечный сон, жизнью например. Душой.
Выход. Я просто искал выход. Можно ли бесконечно действовать на нервы человека, да так, что он забудет самого себя, свою жизнь, свои чаяния и стремления? Можно ли окутать человека туманом неопределенности так, что это высосет из него все силы, истончит его душу? Уверенного, сильного человека, принимающего по работе важные решения. Средней руки светлого, много о себе не мнящего, но уверенно противостоящего темным вот уже несколько тысячелетий? О да, если в этом замешана любовь. Вернее, фейковая сторона любви. «Fake it till you make it»(с). Посмотри в глаза своей судьбе, очнись, это всего лишь хитро простроенный лабиринт, по которому ты несешься как подопытная белая мышка, и кто-то наверху кидает кусочки сыра в нужных местах на нужных поворотах, чтобы мышка ускорилась, чтобы мышка побежала туда, куда надо, чтобы мышка никогда не нашла выход. Самое главное, чтобы мышке не пришло в голову, что это фейк, лабиринт, который не имеет выхода, бесконечное ралли, и никто не обещает счастье за поворотом. Будь умной белой мышкой. Включи мозг. Спроси себя, почему кусочки сыра попадаются в определенное время в определенных местах? И почему тебя бьет током, когда ты поворачиваешь в другую сторону? Может быть, просто потерпеть боль, пересилить себя, повернуть туда, куда ты ни разу не поворачивал, потому что боялся боли, может быть, там ждет тебя выход? Выход. Я искал выход.
Время. Время тикало, оно отсчитывало часы, минуты, секунды до. До того самого момента, когда я пойму, как же мне действовать. Время томительно тянулось, и в то же время оно неслось, и я чувствовал его жаркое дыхание на моем затылке. Время невозможно было уговорить, умолить замедлить свой бег, время было стремительным палачом. Одна надежда была, что оно закрутится, запутается в спешке, в поту и мыльной пене, как нерадивая хозяйка на кухне, и отрубит не ту голову. Кем я был? Что я делал? Кому расскажешь – не поверят. А мне и рассказывать то было никому нельзя. Так. Что мы имели? Они пытались выйти на меня через сон. Излюбленный способ. Способ, легко подходящий для 99 процентов землян, кроме тех, кто настолько замордован в битве, что перестал видеть сны. Вернее, видеть не перестал, но ни хрена, нихренашечки уже не помнит после пробуждения. Наверное, для них есть свои способы воздействия, но мне сейчас не вспомнить, какие именно напечатаны в тысячестраничном мануале. Моя жизнь разделилась на «до и после». Линия войны, прожигающая Сочи насквозь, прошлась и по моему жизненному пути. Почему я один защищал этот огненный пункт? Почему? Кем я был? Ни уровня, ни должности, ничего – только странные сны… Туман рассеивался, совсем скоро наступит адское пекло. Совсем скоро решатся последние вопросы плана, острый карандаш проедет по центру карты города и разделит его напополам, оставив одним участь защищаться, а вторым нападать. Я вышел на одну из центральных улиц, двигаясь к Морскому вокзалу. Я смотрел вперед, на дорогу, но всюду я видел лишь Её глаза, бесконечно прекрасные, манящие, глубокие, бархатные, удивительные, волшебные, в них хотелось утонуть. Её глаза преследовали меня всюду, они шли за мной, куда бы я не повернулся, что бы я ни хотел сказать или сделать. Я пытался уйти от наваждения, но даже если я закрывал глаза, я продолжал видеть их. Чувствовал ли я, что пришло мое время? Я не знаю. Единственное, что я понимал – мне нужно идти к центру города и точка. Прямо сейчас единственное, что я мог сделать – идти.
Надо было действовать чуть умнее. Ну, я не знаю, построить огненные защитные щиты около Морвокзала. Ну, меня же этому всему учили. Энергии моей должно хватить, и это не сложно – справится любой ученик последнего уровня. Энергии схавает достаточно, это правда. Могу ли я сейчас ей пожертвовать на эти укрепления? Ах, если бы знать, кого конкретно защищать? Я вышел к морю, справа от меня было хипстерское кафе с дурацкими фигурками бегемотиков из искусственной травы вокруг. Я тоскливо посмотрел на море, пощупал пространство. Ничего, кроме праздношатающихся туристов, планирующих оставить тут все свои бабки, уехав с послевкусием быстро пролетевшего рая. Морской ветер освежал. Не выдержав, я заскочил в эту хипстерскую кузницу праздности и безделья и взял себе вполне себе узнаваемое фраппучино с разноцветными сливками. Да а по фиг уже было, ребята. Погибать – так с музыкой. Это прям основное правило моей жизни. И когда я включаю музыку, погибать уже становится необязательным. Я был хорош. Надо было себя уже похвалить когда-нибудь, да? Я опустил губы в бархатную пенку. А хотелось все лицо опустить куда-нибудь в сливочную пену и забыться. Да что там, всего себя целиком. Сбежать, расслабиться, исчезнуть, раствориться, уйти, пропасть, улететь навсегда отсюда. Если бы можно было исчезнуть от своих мыслей! К сожалению, они летят за мной как черные вороны за самолетом Бритни Спирс. Кофе почти закончился, а мысли не исчезали. Если не защитные сооружения вокруг Морвокзала, тогда что? Ждать нападения с воздуха? Сделать себе над головой огненный микрощит, при опасности сверху, увеличить его на несколько километров по центру Сочи? Это, пожалуй, было лучшим решением. Щит над головой см. 50 в диаметре не займет много энергии, растянуть я его смогу за доли секунды. Если бы у меня были эти доли секунды.. Знать, когда враг нападет – непозволительная роскошь для нас. Мы всегда должны быть в боевой готовности. Всегда. Каждый год, месяц, неделю, день, час, каждую минуту. Каждую секунду нашей жизни. Да, это сильно выматывает. Согласен. Но ничего не бывает слаще, чем момент, когда ты понимаешь, что ты их обыграл. Ты поставил шах и мат и перевернул доску. Ты все просчитал. Ты спас своих, ты спас людей, тебе благодарно небо. Разве может быть что-нибудь лучше этого момента? Да ничего! Это то, для чего я был сделан. Защищать. Может быть, я еще плохо справляюсь. Не расторопен. Не самый высокий уровень. Подтормаживаю при распознавании знаков. Но зато, когда мне становится ясна задача, я очень стремителен. Да, да, да, пока сам себя не похвалишь – никто тебя не похвалит. Выглядит, как прописная истина, но на самом деле так и есть. Возможно, кто-то из наших справился бы и лучше. Но ни одного из нас до этого не оставляли в информационном вакууме. Ничего –ни одного сообщения, ни приказа. Барахтайся, мол, как хочешь. Мы тебя, как новорожденного котенка, в море, а ты уж сам там выплывай. И ты барахтаешься, шевелишь лапками, наглатываешься холодной соленой воды на глазах у всего мира. Но самое главное – на тебя смотрят небеса. И ты не вправе их подвести.
Мне бы хотя бы немного мозгов, Господи. Как же я надоел сам себе своей нерешительностью, своим тугодумием, своей вечной тоской на мосту, глядя на берег озера с плакучими ивами! Ведь есть среди нас и ребята посильнее и поюморнее меня! Те, кто не стонут, не страдают, те, кому по барабану! Ну, шквальный огонь, так шквальный огонь! Ну, нападение демонических сущностей, так нападение! Все, о чем они сожалеют – что не успели как следует пожрать перед боем, в сущности, это все! Бравые ребята, о, как мне хотелось быть на них похожим! Почему же я тут один бьюсь как одинокий пахарь посреди поля, и конца и края не видно этой пашне! Ты пашешь, думаешь, вот еще чуть-чуть, чуть-чуть поднапрячься и будет лучше, будет совсем хорошо, и я всех победю, ан нет, смотришь и видишь нераспаханный край и понимаешь, что ты в самом начале. Смотришь в голубое небо, жмуришься от солнца, капля пота ползет по щеке – и ты абсолютно один под этим небом, под этим солнцем, и все, что ты можешь – это пахать, пахать, пока не упадешь, сваленный в ту же пашню, пока небо не смилуется и не заберет тебя уже, грешного, наконец, к себе. Я не был примером, я не был примером даже для самого себя. Сколько я сегодня их убью? 4? 5? 8?Смогу ли защитить город? Дадут ли мне, наконец, подкрепление? Часом, не сошел ли я с ума? А что, легко! Солнце напекло мне голову, и мне кажется, что я один вот уже много дней сражаюсь с многотысячным войском темных, и, что самое удивительное, побеждаю. Вот в чем загвоздка. Я посмотрел внутренним взглядом. Нет. Не сошел. Караулят примерно в километре от меня, передвигаются по параллельной улице в том же темпе что и я. Я немного замедлил ход, потом пошел быстрее. Потом резко встал. И внезапно сорвался с места, побежал. Да, точно, следят за мной. Да и плевать. «Помирать, так с музыкой, запевайте, братцы»(с). Сколько я бежал, я и сам не знаю. Сначала, конечно, несся как молодой конь, и кофе бодро булькал у меня в желудке. Потом перешел на рысь. Потом задумался. Потом пошел пешком. Я не замечал никого и ничего, и если бы сейчас на меня напали, я сомневаюсь, что успел бы оставить щит. Я прикрыл глаза. Моя душа кувыркалась на поверхности темной воды старой грязной дачной бочки как желтый высохший листок, и я знал, что еще какие то несчастные несколько минут, и лист намокнет и опустится на дно, туда, где вековая стоялая затхлая вода, там, где тьма, где страх, откуда нет выхода. «Ну и пускай они убивают мое тело», – вдруг отчаянно мелькнуло во мне,– «Душу же не смогут убить. Душа моя им не принадлежит». От этой мысли мне стало легко и свободно. Как будто я сбросил с себя огромный камень, просто кусок скалы со своих плеч. Они ничего не смогут со мной сделать. Пусть убивают, пусть. Это всего лишь тело. У меня будет новая жизнь и новое тело, и я смогу их сокрушить. Я буду перерождаться снова и снова, бесконечное количество раз, беся темных до белой пены у рта, то обморока, то искр из глаз, до изнеможения, я буду их врагом №1, пока не выполню задание от неба. От этих мыслей я стал подпрыгивать при ходьбе, как счастливая второклассница, трясущая хвостиками с бантами, получившая только что пятерку. Я снова был силен. Страх и сомнения больше не сковывали меня. Я был готов к битве. Я зашел чуть левее морского вокзала, там, где были припаркованы яхты местных нуворишей и стояли пару бестолковых кафе. Воздух сгущался, воздух был напоен грозой. «Может, пронесет»,– мелькнула во мне спасительная мысль. На тот момент я уже не очень понимал, что может быть для меня спасением. Чуток отвлекся и вздрогнул, увидев себя с чашкой кофе в правой руке: я не помнил, чтобы я покупал ее. Наверное, это произошло на автомате, когда я загляделся на кофейню через пару – тройку метров от меня. Плохо. Светлые всегда практикуют осознанность. Мы всегда должны знать, что и откуда взялось. Ничто не должно быть скрытым за завесой тумана: ни действия противника, ни наши собственные. Ничего не начиналось. Ничего, кроме моего предчувствия. Небо выглядело чистым, лишь пара облачков на горизонте. Никаких черных туч. Ничего, как водится, не предвещало. Я был свободен. Полон сил. Я мог сокрушить любого врага. Я начал подтягивать нити реальности, чтобы понять, где именно находятся темные. Я не думаю, что я был их конечной целью – я не был того уровня, чтобы ставить меня как конечную цель, по крайней мере мне хотелось так думать. Несомненно одно – я был тем, кто им мешал. Определенно, мешал. Был, как кость в горле. Камушек в ботинке. Пенка на молоке в детском садике, которую фюрер-воспитатель заставляет съесть перед лицом всех твоих друганов. Они хотели меня убрать. На всех линиях реальности маячила моя смерть. Убрать, чтобы что? Чтобы что? Я не знал их конечную цель, поэтому не мог опережать их на полшага вперед. Но небо знало. Небо знало. Оставалось отдаться на его волю, отключить мозги, включить интуицию. Я поднял глаза вверх. Я стоял под этим небом: глупый, беззащитный. Тупо пытающийся всех спасти, стоя на краю собственной гибели. Рядом со мной на ветку сел воробей и отчаянно зачирикал, глядя на меня. Я бы сказал: «Не рожаешь, не ори»,– но он чирикал так истошно, как будто рожал. Я посмотрел на него еще раз, и вдруг меня осенило: это и был знак, о том, что там, наверху, в курсе моих дел, и мне помогут. Воробей – единственная птица, которая видела Его распятие, и я ему доверял. Ободренный, я вышел перед каким то советским памятником спортсменов и увидел внутренним зрением, как по нитям реальности побежали черные шары. Они были похожи на сгустки ртути – такие же подвижные, вертлявые, живучие и ползучие гады. Я видел, куда они все слетались. Буквально в тридцати метрах от меня на более старых слоях реальности было что-то вроде котлована. Именно туда слетались все эти шары. Видимо, готовился взрыв. Я посмотрел на мощность. Взрыв такой силы, который способен похоронить под собой все Сочи и захватить Краснодар. Мне было не совсем понятно, а на фига. «На фига? Ты хочешь знать? Ты отдаешь нам всю свою силу, а мы оставляем всех этих людей жить», – четко сказал ледяной голос примерно в метре от меня. Я судорожно оглянулся. Обычным зрением невозможно было разглядеть кого-то рядом со мной, рядом было пусто. Я посмотрел глазами души, немедленно увидел его и все мое тело пронзила дрожь от омерзения. «Что, не нравится?», – усмехнулся тот, чье тело составляли щупальцы, шипы, бородавки, на чьем лице было несколько маленьких глаз, а тот, что был в центре лба, со слепым бельмом, источал холод и смерть,– «Привыкай, скоро ты будешь у нас». «Да не бывать этому!»,– с омерзением вырвалось у меня. «Тогда все эти люди погибнут»,– хмыкнуло то, что не имело рода и возраста. И растворилось в тридцати метрах от меня, там, где сгущалась тьма. Отличная дилемма – отдать силу и спасти людей, тем самым убив себя, либо оставить, принять бой, и, скорее всего, тоже погибнуть. Они умеют шантажировать и искушать, искажать в свою угоду реальность, всегда умели. Безвыходное положение – это их конек. Сделать так, чтобы человек почувствовал себя в тупике, заметался между стенок клетки, прижать его в углу, заставить дрожать – это было их целью всегда, во все века. И, надо сказать, они не плохо справлялись. Не на того нарвались. Я был прост, прост как картошка. Картошка не может бояться, не умеет. Картошка не может цепенеть от страха. Ее губы не могут побелеть от ужаса предстоящих перспектив. Все, что она умеет – это расти и приносить свои плоды. Да, не манго, но однако ж от голода спасла всех во время ВОВ. Я мог бороться. Просто сражаться, не думая ни о чем. Я посмотрел на воробья. Он коротко чирикнул. Явно, одобрял. Я начал закрывать свое тело золотыми доспехами, смотрел, чтобы нигде не осталось ни одного зазора. Все происходило на виртуальном уровне, я мог только контролировать взглядом, как доспехи автоматически защелкивались на мне. Свет и сияние исходило от них – подарок небес. Всегда ими гордился: не у каждого светлого такие были. А у меня да. Есть в жизни приятные моменты, как ни крути. Я почти полностью облачился, как услышал шорох. Шорох Её платья. Она висела в воздухе в паре метров от меня, ноги Её не касались земли. Она смотрела на меня печальным и тоскующим взором и делала какие-то странные жесты вокруг моей головы. «Благословляет», – догадался я и сквозь щемящую боль, разрывающую мою грудь, улыбнулся Ей. Она улыбнулась мне в ответ.
Вдруг я услышал шелест, такой, звук такой приглушенной частой упругой барабанной дроби, как будто бегут сотни тысяч маленьких лапок. И я увидел их. Полчища насекомых: жуков, сороконожек, пауков наводнили Курортный проспект и все близлежащие улицы. Я посмотрел внутренним взором – они все сползались именно к той точке, где был котлован. Разумеется, никто, кроме меня не видел эти полчища насекомых: они были сделаны из сгустков тьмы. Ничего более отвратительного, наверное, за всю мою недолгую жизнь я не видел: пауки налезали на жуков, жуки на сороконожек – эти твари явно торопились к месту взрыва. Я быстро пролистал в своей голове хроники самых масштабных сражений между светлыми и теми, кого выбрала тьма – ничего подобного перед сражениями не случалось. Не взрывчатку же они торопятся заложить, в самом деле»,– раздраженно подумал я, -«думай, дуболом, думай»,– подгонял я свое охреневшее сознание, надеясь выудить хоть одну светлую мысль, которая бы помогла мне понять, как действовать дальше. В моей голове было пусто. Я почувствовал на себе очень внимательный взгляд черных глазок-бусинок. Я оглянулся: воробей все так же сидел на ветке и внимательно, мне даже показалось, насмешливо, смотрел на меня. Я понял намек. Какой же я идиот, что сразу не догадался. Я вскинул руку, быстро прочитал молитву и клонировал воробья на сотни тысяч огненных воробьев. Огненная стая взвилась в воздух и закрыла солнце. Казалось, что небо состоит из огня. Карающего огня. Я почувствовал сопротивление воздуха (быстро работают, гады), взмахнул рукой и обрушил всю эту стаю на ползущих насекомых. Для ползущих тварей наступил мини-Армагеддон. Противно запахло чем-то жженым, я увидел вздымающиеся вверх на полтора метра трупики насекомых, из которых равномерно исходили сгустки тьмы, вспыхивали и лопались на глазах. Я получил странное удовольствия от созерцания этой мини битвы. Хотя воздух вокруг меня сгущался – вычислили, суки, где я. «Быстро»,– ухмыльнулся я. Хотя, впрочем, огненные птицы – это знак нашей конторки, тут уж вычисляй не вычисляй… На светлом горит его меч, как на воре шапка, никуда не денешься – вычислить легко. Была ли сильнее тьма? Нет. Были ли мы сильнее? Да. Почему же мы так часто забываем об этом?
Небо резко потемнело. И я мгновенно увидел «обраточку» – черные ястребы летели с севера, каждый размером со здоровую антилопу, с горящими глазами, нацеливаясь на моих воробьев. Я хлопнул в ладоши и поставил огненный заслон перед моими воробьями, предварительно подпустив ястребов поближе, и я увидел, как быстро они начали втыкаться в огненную стену, не в силах развернуться и затормозить, несущиеся на дикой скорости, клацающие металлическими клювами, жаждущие убить наших воробьев. Черные перья с шипением, искрами, ошметками темного мяса рухнули перед стеной. Я почувствовал запах серы. Не сегодня, дорогие мои, не сегодня. Кофе бодро булькал во мне, я был полон решимости. «Не съем, так понадкусываю»(с), как говорится. Я готовился сделать все, что от меня зависело, если надо, положить тут свою голову. Жить без любви мне все равно надоело, а самоубиваться нам нельзя – все жизненные решения мои проще, чем у второклассника. Что там моя жизнь для неба – в Вечности? Один взмах ресниц. А нам тут мучайся, живи, страдай, чисти душу, избавляйся от грехов, бегай от искушений, взращивай добродетели. Столько всего, что мама не горюй. Ворчать нам, кстати, тоже было запрещено, поэтому я перестал. Что мы имели? Насекомых я грохнул с помощью воробьев, ниспосланных всеведущим небом, ястребов грохнул. Что там дальше по плану? Черные ртутные шарики собрались в котловане, наполнив его почти на треть, и это меня беспокоило. Думай, думай, дуболом, чем их нейтрализовать. Мозг отчаянно размахивал розовыми пухлыми ручками – ничего умного, как назло, на ум не приходило. Я чуть-чуть расправил золотые крылья, решил взлететь и посмотреть на котлован сверху. Как выяснилось, это была отличная затея, однако ж, никаких плодов она не принесла. Я увидел сверху, что к котловану тянутся тонкие паучьи нити, тянутся и подрагивают. Очевидно, что по ним намеревались отправить и еще что то. Еще что-то, что сможет подвзорвать эти шары. То есть, эти шары что то вроде топлива. Что-то вроде бомб без фитиля, а фитиль подъедет попозже. Отдельным экспрессом. Хитро. Я вернулся на место и почувствовал, как уплотнился воздух. Возможно, одним из их решений будет просто перетереть меня между слоями реальности, как морковку. Одна из самых неприятных смертей в нашем деле – когда тебя просто прессуют со всех сторон плотной атмосферой, сжатой до состояния свинцовой наковальни, и от тебя даже мокрого места не остается, я не фигурально, я буквально сейчас. Один шанс выбраться – вовремя открыть портал, потому что при сжатии воздуха открыться то он откроется, но в него почти невозможно будет войти. Просто не хватит сил сопротивляться. По крайней мере, даже у сильнейших это редко получается. Я выставил все свои огненные золотые щиты, где смог, до какого расстояния дотянулся, даже сверху. И младенцу было понятно, что, скорее всего, где то в течение получаса непрерывного пресса меня продавят. «Будет больно»,– подумал я,– «будет очень больно». Легкий мороз пробежался по моим лопаткам. Да что там мороз, мурашки величиной с лошадиную голову пробежались по моему телу! Но лучше уж тут перетерпеть чуток, чем вечность в аду. Подумал про ад и передернул плечами. Всех, куда по работе туда заносит, половину жизни преследуют адские видения, от которых любой человек немедленно упал бы в обморок, кому, а может, и словил бы инфаркт вместе с инсультом. Ничего более отвратительного ни один человек не видел на земле. Когда говорят, что на земле ад – не верьте. На земле очень даже милое чистилище. Ад внизу и я ни одному врагу не пожелаю там очутиться, поверьте мне.
Что мы имели? Атмосфера вокруг меня сгущалась, воздух уплотнялся, а стоял, как дурак, под всеми моими щитами и ждал смерти. «Не самое лучшее решение для того, из-за которого вся каша и заварилась»,– вдруг подумалось мне. Я вспомнил, что нас учили молниями расшивать швы воздействий. Ну, то есть, если несколько колдунов сделали пресс, то между влияниями на вас, между стенами из плотного воздуха есть швы. Они только выглядят единым монолитом, на самом деле, нет, ни фига подобного. Я сделал пару молний, зажал в кулак, нашептал искать швы. И началось. Молнии тут же автономно нашли пару швов и расшили их. Уплотненное пространство, как натянутая резинка в рогатке у веснушчатого мальчишки, отскочило и влетело в того, кто это сделал. Послышался приглушенный стон колдунов. Сработало! Я торопливо сделал еще десятка два молний, руки мои тряслись, как у первокурсника, сдающего экзамен по противостоянию злых сил профессору «Никогданесдадитеиненадейтесьдаже», и отправил их так же расшивать швы пространства. Какой же я был дебил, что собрался так быстро помирать! Молнии делали свое дело, как часы, швы расшивались, пространство возвращало темным их зло обратками (и в эти моменты я не завидовал своим врагам), воздух вокруг меня редел, и не прошло и получаса, как я смог вздохнуть полной грудью. «Хм, странно,– подумал я,– почему они предпочли пресс? Где открытое сражение? Может, они решили, что я так ничтожен, что не заслуживаю отдельного сражения? Или… Или… или… так силен, что они решили собрать всю свою силу и энергию и тупо сдавить меня? Я еще раз посмотрел на шары. Они посерели, покрылись серым пеплом и как будто окаменели. «Деактивировали их»,– догадался я. Хм, странно. Намеревались взорвать все живое и вдруг передумали. На них не похоже. «Думай, дуболом, тупая башка, думай! Думай, самый тупой из учеников, думай! Думай, или это может стоить всем вокруг тебя смерти. Думай! Ну же!»,– я сжал голову так сильно, что побелели костяшки пальцев. Мне было необходимо срочное решение, промедление могло стоить всем окружающим жизни. Я беспомощно посмотрел по сторонам и увидел абсолютно белый одуванчик, чуть колышущийся на ветру. Есть. Нашел! Я немедленно скатал из слоев реальности белый светящийся шар, вложил туда энергию света, кинул в котлован. Раздалось бурлящее шипение, взметнулись тонны черных сгустков энергии над котлованом. А я думал, не сработает. Нас учили делать деактивацию бомб еще на третьем курсе. Я это умел. Однако, этот шарик был рассчитан на одну небольшую темную бомбу, а не на котлован, в который стекалась вся сила темных полдня сегодня. Однако же, вслед за первыми черными всплесками взметнулись и все остальные, уже намного выше, по размеру самого большого сочинского фонтана. Никто кроме меня и темных не видел этой картины: нефтяные фонтаны черного цвета одновременно взметнулись над Морским вокзалом и закрыли собой солнце. Сработало. Хм. Странно. Сработало. Возможно, потому что они уже успели отозвать часть силы и шары покрылись пепельной дымкой. Или…Или… Или я набрал силу? Такого количества силы не было даже у Семеныча. А он был самым главным по нашему региону. И не схватил ли я ненароком гордыню? Ох, как бы мне сейчас прилетело если так! К бабке не ходи, почище пресса бы меня свои размазали. Потому что проще отрубить ногу или руку чем вся душа подвергнется гниению. И наши это хорошо знали. «Сражение без сражения» – это высший пилотаж. Это то, о чем мечтает всякий уважающий себя светлый. Победить, не воюя. Прижать врага к земле, не развязывая войну. Никаких случайных жертв, ни одного мирного жителя, волею судеб попавшего под пули врага. Чистое устремление, чистый результат. Уважение и легкая зависть своих, белая пена ненависти на челюстях врагов. Бинго. Но по факту мало кто умел, а на практике еще меньше из тех, кто мог. Дело это было сложное и почти невыполнимое, так как темные всегда стремились довести любой конфликт до тотального хаоса и Армагеддона. Чем больше крови – тем лучше. Чем больше случайной крови – тем лучше вдвойне. Война до последнего живого светлого, до руин, до трупов, до сравнивания с землей городов, стран, континентов. Война – хлеб этих тварей, война их развлечение, война их жизнь. И наша смерть. Я не был так горделив и заносчив, чтобы подумать, что именно я являюсь результатом того, что их нападение было деактивировано. Не было в определенном смысле сражения «стенка на стенку», что бы в это понятие любой человек ни вкладывал, не погибло ни одного случайно попавшего на поле боя мирного человека, и даже не осталось ни одной воронки от взрыва, которую было бы видно на всех слоях реальности – все это был проведено настолько идеально, что было сложно поверить, что причиной этого был я. Скорее всего, это походило не на войну, а на тестирование. И тут я похолодел. Эти суки измеряли мою силу. Мою конечную силу, типа, сколько по времени выдержу пресс, качество моей энергии смотрели и как быстро я соберусь и вспомню заклинание, чтобы достать белый шар и деактивировать черные. То есть, кроме силы проверили еще магический интеллект и потенциальные силы. Суки. Просто суки. Нет слов. Я еще раз оглядел небо, землю, пространство перед собой. Не было даже намека на темных. Суки. Улетели обрабатывать информацию. У меня не было слов. Суки, суки, суки. Злой и раздосадованный сам на себя я шел по сочинской улице, куда глаза глядят. Глядели они у меня внутрь себя, я петлял, заворачивая в переулки вновь выходя на прямую. «Продал себя с потрохами,– кипятился я, – выдал себя, как полуторогодовалый ребенок, позволил себя обмануть. Выкатил им все на блюдечке с голубой каемочкой – нате, держите, не подавитесь. Кто я, что я – сам не понимал, но темным с готовностью, радостно, все выдал, разве что не на полотенце с рушниками – проходитя, гостя дорогия. Вот, уровень моей энергии такой, стреляю я вот эдак, приёмчики у меня такие, а убить меня можно вот так», – проще не бывает. Тупой и еще тупее. Я тот, который еще тупее. Было стыдно. Невозможно стыдно. Хотя, что я мог еще сделать, когда они меня полирнули сжатием пространства? Было сложно не поддаться на эту игру в поддавки. Эти черные знали, что они делали. Ладно, фигня война, главное – маневры. Ну, проиграл одно сражение, ну и что? Даже не проиграл, а тупо информацию спалил. Так тоже бывает. Тоже бывает. Мы все тут светлые живые люди, мы тоже ошибаемся. Это у них из живого – только тлеющая кожа, натянутая на оскал зубов, а все остальное внутри – тьма. Главное – допустить свое право на ошибку, иначе твоя же светлая совесть сожрет тебя, светлого. Сделать маленький шаг назад, чтобы сделать много больших шагов вперед. Позволить себе оступиться, пообещав самому себе на будущее впредь внимательнее смотреть по сторонам. Сосредоточиться, собраться. Постараться не слышать противный смех темных в ушах. «Ты даже не проиграл сражение, ты тупо случайно слил всю инфу»,– говорил я сам себе, пытаясь успокоить. Ноги мои ускорялись по раскаленному тротуару, чем больше я сам себя ненавидел за оплошность, тем быстрее я шел. Я летел по сочинской улице так быстро, как только позволяла мне моя ненависть к самому себе, пока резко не налетел на внезапное препятствие. Непреодолимое. Невозможное. Невероятное. Это была Она. Её глаза смотрели на меня с нежностью и любовью. Я увидел ее на расстоянии вытянутой руки так внезапно, что резко остановился, как будто наткнулся на стену. Её глаза светились изнутри, они мягко обволакивали мое измученное тело и вопиющую от горечи и раскаянья душу и утаскивали к себе на дно: туда, где светился мягкий янтарь и накатывала бирюзовая волна. Не было ни возражений, ни протестов: Она могла вить из меня веревки, даже не присутствуя в моем пространстве, Ей достаточно было послать ко мне волну, чтобы она в сию секунду достигла меня, Ей достаточно было посмотреть на меня сквозь века и пространства чтобы забрать меня в плен. Я был пленник, я был вечный пленник, раб, пребывающий в кандалах сотнями тысячелетий. Небо знало об этом. Все об этом знали. Я был привязан к Ней, пришит, примотан, пристегнут, я был впаян в Неё. О чем тут можно еще говорить? Моя кровь была Её кровью. Моя жизнь была Её жизнью. Мы были одним целым. На века. Должно быть, я опять провалился в параллельное пространство, потому что опять обнаружил себя на том самом пляже, лежащем на песке. Я еле разлепил глаза, ощущение было, как при самом тяжелом похмелье – болела голова и тошнило. Где то на кромке моря и берега я увидел маленькую женскую фигурку в белом. Белое платье со шлейфом развевалось, фигурка показала рукой наверх. Наверху я увидел огромные горящие огнем буквы: «Ты, Создание мое», как только я прочитал их, они исчезли и появились другие «Я знаю все, что когда либо происходило и происходит с тобой», и эти исчезли и появились новые : «Прекрати укорять себя, воин», а последняя строчка вспыхнула высоким огнем и спустя несколько секунд заискрилась: «Ты близок к победе, как никогда». Я быстро и тяжело дышал. Тело мое тряслось мелкой дрожью. Было ощущение, что я только что пробежал стометровку. Мне всего лишь открылась истина. «Всего лишь». Как же сложно было принять внутрь себя это все. Я бы стал себе говорить, что я не понял этого раньше, но мне запретили укорять себя. Я перевел глаза на кромку моря – женской фигурки больше не было. Я горестно вздохнул, закрыл лицо руками и заплакал, горько, отчаянно, навзрыд, как ребенок. Когда я отнял руки от лица, я понял что сижу в сочинском парке им. Орджоникидзе. Если вспомнить все, о чем небо говорило со мной, можно сказать что об этом же пишут все дурацкие мемы из соцсетей. Можно читать их, не напрягаясь, постигать «истину» в мемчиках для девятиклассников, не хлопотное дельце. Но совсем другое ощущение, когда ты лежишь на морском песке, выдернутый из своей реальности и видишь их, написанными чьей-то Великой рукой огромными горящими буквами в полнеба. В ту реальность, в которую тебя как беспардонно выдернули, не спрашивая, не дожидаясь ответа, просто выдернула Та, которая играет в игры разума с тобой. Когда хочет, выдергивает, когда хочет, возвращает. Вьет из меня веревки. Знает, что сердце мое стремительно несется на небесном лифте вверх, когда я вижу Её. Я почувствовал недоуменные взгляды прохожих, должно быть, их сознание забыли подготовить, а материализовался я здесь достаточно бодро, если не сказать, внезапно. Бабулька на соседней лавочке пристально изучала меня, и по ее взгляду можно было понять, что она готовится звонить в полицию, ну или расчленить меня за вон тем кустом – по взгляду было точно не сказать. С другой стороны на скамейке сидела парочка влюбленных, очевидно целующихся до моего появления, теперь же их глаза были квадратными, и они пялились на меня изо всех своих молодых и влюбленных сил. Вариантов не было: я вздохнул, резко встал и пошел куда глаза мои глядят, чувствуя на спине испытующие взгляды. Эх, вот не люблю телепортироваться среди людей, в общедоступные места, вечно палят на ровном месте, пялятся, как будто никогда не видели. Я вот их в каждой свой жизни вижу, и молчу же, да? А они вечно устраивают вой – ой вы так похожи на того то, ой, я видела вас но не могу вспомнить где. Конечно, идиотка, не можешь. Потому что это было в твоей прошлой жизни, из которой ты, милая, ни хрена не помнишь. Мало кто мог вспомнить в своей настоящей жизни предыдущую. Для этого нужно обладать определенным уровнем Силы. Вспомнить, и от шока не наделать глупостей – на это не каждый светлый способен. Поэтому нам всем предусмотрительно вычищают память. Ну а если уж ты сподобился чести вспомнить прошлую жизнь в этой – держись, что тут скажешь. Это очень почетно, но очень уж горько. Особенно, если дело касается любви.
