Мария Рашова
Чашка кофе для героя
Я встал на то же место. Я подпрыгнул. Я подвигался. Я поискал глазом, за что можно зацепиться. Я молился. Я хотел, я жаждал вернуться туда, к Её глазам. К Её голосу, зовущему меня, к Её рукам. Я жаждал. Невыносимо жаждал. Вся моя жизнь зависела от этого. У меня не было надежды, никакой надежды ровным счетом, но я настойчиво оставался на этом месте. Я прыгал, я хотел взлететь. Суровое сочинское солнце слепило мне глаза. Редкие прохожие пялились на меня, как стадо баранов на новые ворота. Никто, никто, никто на целой земле ровным счетом не понимал, не знал, не видел и не мог представить моих страданий. Я одновременно был тут, на раскаленной мостовой города Сочи и там, на суетном базаре какого-то древнего города в совершенно параллельной реальности. Её глаза смотрели на меня пристально, манили, обещали мне неземное счастье. Я был околдован. Я был безумен. В какой-то очередной раз я прыгнул так высоко, что больно упал на свежую черную вспаханную землю. Стоп – стоп.. .Землю?!В центре Сочи?! Я привстал и огляделся. Определенно, это была ночь. Я сидел на свежераспаханном поле. Где то трещали сверчки. Небо было усыпано звездами. Я огляделся. На много километров вокруг меня простиралось это поле и лишь где то вдалеке слева светились огоньки и шел легкий дым. «Отлично, вот я и провалил на хрен и задание и все на свете»,-проскочила ворчливая мысль. Я встал, отряхнулся. Ночь была прохладна, а я был одет для жаркого летнего Сочи и чуток замерз. Я шел вдоль пашни, слегка подволакивая ноги, чувствуя, что мои белые кроссовки никогда уже не будут белыми, ни в этой жизни, ни в следующей. В глазах любого человека 21го века я был бы полным идиотом. Единственное, что меня волновало в этой ситуации – не что я буду есть на ужин и где спать, а как далеко я телепортировался от того восточного базара, где я увидел впервые эти глаза. Несчастный влюбленный – легкая добыча для темных. Они могут показать ему что угодно – и он поверит. Я подошел к окнам первого дома какой то восточной деревеньки. В окнах горели свечи, из окна в окно двигались темные силуэты. В первом же окне я увидел как темный мужской силуэт обнимает стройную красавицу, краска бросилась мне в лицо – это точно Она, Она!..и у нее есть другой… Только что я был самым счастливым человеком на Земле и в мгновение ока стал несчастным.. Я рисковал ради Неё всем, всем…Я вполне мог уже никогда не вернуться в свое время, я мог застрять в межвременном пространстве, но ей было по фиг, по фиг, она там обнималась со средневековым чурбаном! Я прислонился к дереву, на дереве сидела ворона. Она уронила мне на голову что-то вроде ореха. «А! Больно!», – крикнул я, почесал место ушиба и посмотрел вверх. «Не будь идиотом!»,– прокаркала ворона,– «идиотом не будь!». Я клянусь вам, никогда не верил в эти сказки про разговаривающих животных, но тут после криков вороны пришла четкая мысль, что в окне была не Она, а просто похожая на Неё девушка. Я еще раз подошел к тому же окну- и точно, эта девушка не имела ничего общего с Моей. Прямо наваждение какое-то – во всех мне мерещилась Она, Она одна. Я действительно почувствовал себя влюбленным идиотом и пошел вниз по улице. Улица была вымощена булыжником, я подумал, должно быть, век 17ый. Но когда я увидел повозку, запряженную шестеркой лошадей, понял, что это был как минимум 18ый. Повозка пронеслась мимо, кучер даже не взглянул в мою сторону. Редкие прохожие шли по другой стороне, упрямо не глядя ни на мою странную для их времени одежду, ни в мои глаза. «Невидимый», – догадался я. Это во многом облегчало мою ситуацию, я мог не искать кров и ночлег, было бы кстати что-то поесть, хотя бы стакан молока. Но я же не смогу попросить, если я не видимый? Если я не смогу попросить, то придется воровать. А воровать нам, светлым, запрещено. Да ушшшш, задачка. Семилетняя девочка закрывала ворота. «Девочка! Девочка!», – закричал я ей,– «есть стакан молока?» «Есть да не про вашу честь»,– ответила она мне на английском со странным акцентом, но я идеально понимал ее. Услышала! Дети нас еще слышат… «Девочка, пожалуйста, я умираю от голода»,-взмолился я- она презрительно посмотрела на меня, приняв за нищего. Должно быть, я выглядел так себе. Ее не заинтересовали ни мои джинсы, ни мои грязные бывшие белые кроссовки, ни air pods в ушах –она разговаривала со мной как ни в чем не бывало, как будто я был нищий с ее улочки. Впрочем, я задумался, а она уже быстро шагала с холодным стаканом молока в руке (откуда у них холодильник?) – «Два пенса»,– сухо произнесла она, как будто она была какой-то стареющей матроной на подсчетах в богадельне. «Ох, девочка, я же сказал тебе, ну нет у меня никаких денег, не-ту!» «Нищий оборванец!»,-вдруг с ненавистью крикнула она и вылила весь стакан мне в лицо. Мда ушшш, параллельная реальность встретила меня ненавистью детей. Ненависть детей? Что такое могло здесь случиться, чтобы дети научились ненавидеть? Это филиал ада на земле или что? Я вспомнил московские детские площадки, проходя мимо которых вы можете услышать отборный мат от шестилеток. «Наши дети ругаются матом, нас самих почти не осталось» (с) мда…Девчонка выкрикивала мне в лицо какие-то, известные только ей самой ругательства, я же смиренно вытер лицо рукавом и пошел дальше. Я был подавлен. Что же такое могло случиться, чтобы дети, дети, которым принадлежит Рай, так себя вели? Чтобы они были наполнены ненавистью и ругательств? Чтобы жаждали денег? Чтобы выливали молоко в лицо тех, кто жаждет им напиться? Что должно было случиться, чтобы дети были так жестоки? У меня не было ответа на этот вопрос. К тому времени над деревенькой сгустилась кромешная тьма. А я был все так же голоден и томим жаждой, у меня не было крова, и передо мной все еще маячили Её глаза. Глаза самой прекрасной женщины в мире. Как же глупо я проживаю свою жизнь. Гоняюсь за какими то темными. Выслуживаюсь перед начальством. Чем больше темных убил – тем больше молодец. А они не кончаются. Плодятся, как тараканы. На одного светлого – сорок темных. Да что я, в самом деле, сорок тысяч. Понятно, что все они намного слабее, чем один светлый. Но…донимают. Пищат над самым ухом как комары, колдуют там себе что-то. Надеются на отдельный VIP котел в аду. В том то и ловушка для темных от темных – что в аду процветает жесткая уравниловка – всех мучают одинаково, вне зависимости от того кто и как выслуживался, надеясь на льготы. В этом-то вся и фишка – темные предают темных после смерти одинаково. Всех под одну гребенку. И я почувствовал даже какое то странное удовлетворение после этой мысли. Они убивают и мучают сами себя. У небес все выстроено идеально, просто даже не стоит вмешиваться. Я устал брести по улице, мне захотелось домой, да даже хотя бы в мою съемную квартирку в Сочи, принять душ, уткнуться носом в подушку и не чувствовать больше ничего. Её глаза преследовали меня. Карие, глубокие, сводящие с ума глаза. Ведьминское наваждение? И я, светлый агент, опытный профессионал – ничего не почувствовал? Я шел вниз по улице, пока не услышал пение птицы высоко в ветвях. Птица пела очень громко, да что там – будем честны – она надрывно орала, так как будто ее убивали прямо сейчас. Я оперся рукой о дерево и на мгновение прикрыл глаза. В ту же секунду в оре птицы мне послышался душераздирающий вой сирены. «Куда лезешь, дебил?!»,-тотчас я услышал над самым ухом. Я еле смог открыть глаза – солнце слепило так, что в первые доли секунд я ничего не видел. Скорее, каким то внутренним чутьем, чем зрением я понял, что я стоял в центре перекрестка в Сочи с бешеным движением и это именно мне отчаянно сигналили водители! Я открыл рот, чтобы что-то, соответственное случаю, прокричать, но из меня вылез только хрип. Я взмахнул руками, сделал какие то дерганые движения и увидел что какая-то девушка в ярком желтом платье машет мне и указывает на другую сторону чтобы я зашел на ничейную полосу. Я как то увернулся от стремящейся, видимо, меня убить машины и шагнул на эту полосу. Радуясь своему спасению, я хотел помахать в ответ девушке в желтом платье, но она растворилась в воздухе почти мгновенно. Я могу вам поклясться, что в тот момент, когда я заносил ногу над ничейной полосой, Она внимательно смотрела на меня с противоположного «берега» этой безумной транспортной реки, Она смотрела на меня так, как будто держала меня в своих руках и следила за тем, чтобы никто и ничто не мог причинить мне вред, но стоило мне очутиться в безопасности, как Её мгновенно не стало. Я вздохнул и подумал, что, скорее всего у Неё были те волшебные глаза, о которых я так мечтал и за которыми гонялся вот уже столько времени. Я вдруг подумал, что моя девушка из древнего рынка и девушка в желтом платье могли быть одной и той же девушкой.
Никчемным. Я почувствовал себя никчемным. В этой толпе разношерстных туристов, жрущих день и ночь горячую кукурузу и закусывающих мороженым, старающихся прожить на всю катушку несчастные, заработанные тяжким трудом дни отпуска в идеальном рае и одновременно аду в Сочи, я чувствовал себя одиноким, несчастным, никчемным. Так лохануться. Побывать в другом веке, другой реальности и не найти Её. Втюхаться в женщину из противоположного пространства и другой эпохи – как вам такое, Илон Маск? То есть мне было недостаточно того, что меня постоянно пытались убить в этой жизни, мне было нужно ещё, чтобы я убил себя сам изнутри несчастной любовью. Ну не лох ли? «Лох, лох», – ответили шелестящие от ветра листья пальм. Да и я сам это знал. Последний из Могикан. Робинзон. Эх, где же моя Пятница? После того, как меня чуть не грохнули (псевдоавтокатастрофы – излюбленный прием темных), я пошел на пляж, сплошь состоящий из камней, зато безлюдный. Я не хотел видеть и слышать никого, кроме моря. Море способно излечить все наши душевные раны, сделать то, что другим людям не под силу. Пляж был уже заполнен мазохистами, расстелившими свои жалкие полотенчики на таких больнючих камнях. Суровые пляжи черного моря – никогда не думай, что ты способен победить гальку. Особенно на выходе из моря в шторм, когда стихия норовит напоследок шлепнуть тебя мордой об камни. Чтобы знал. Чтобы помнил. Сегодня я лижу тебе ступни ног – завтра убиваю. Никогда не поворачивайтесь к морю спиной. Никогда.
О чем я? Ах, да. Я разделся до моих брендовых пафосных плавок (все, на что у меня хватило денег в крутом магазине, ха-ха), кое-как расположился своей худой попой на булыжниках, плотнее надвинул мои черные очки. Лег и раскинул руки. Смотрел в голубое небо. Слышал как море хрипло дышало рядом со мной, как огромная дружелюбная собака с насморком: шшшшш.шшшш…Не было никого совершеннее меня. Небо создало меня совершенным. Так почему же так явно мне не хватало куска плоти, вырванного этой девицей из моего левого бока?!? Стерва! Меня даже подбросило на камнях от возмущения посреди всей этой нирваны. Нет, ну какого хрена – мы же созданы совершенными, зачем, почему мы должны всю жизнь искать каких- то глупых половинок, по факту ни хрена, ни хренашечки нам не подходящих! Тусуется там наверное сейчас в своем 18м веке, персики ест, лютню слушает, про меня и думать забыла, зараза. Я был прав. Я был со всех сторон прав. Я был светлым, обладающим несметной силой. И единственным слабым местом, пробоиной в моем непобедимом корабле, ахиллесовой пятой, граблями, о которые все спотыкаются, была Она. Баба из 18го века. Я специально ее назвал бабой, чтобы очарование прошло. А оно, сука, не проходило. Оно сидело в моем левом боку, обложенное подушками и курило кальян. Удобно устроилось, и самое ужасное, что, по ходу, надолго. Солнце дарило мне свою энергию, солнце входило в меня волнами, я ловил свет, каждая моя клеточка радовалась, а сердце страдало. Разве можно страдать в самом прекрасном курортном городе у моря? Выходило, что можно. Тоска. Тоска сидела в моем левом боку, том самом, где Эта Женщина вырвала мне кусок плоти вместе с моим сердцем. Болело все. Кто бы знал, а, как можно физически страдать от невыносимой душевной боли. Болит душа – болит тело, и не пойдешь ты ни к какому врачу, не скажешь ему – «Вот, стерва, вырвала из меня кусок, почини меня, товарищ доктор, пожалуйста, да поскорее». Не починит. Вполне возможно, что у него самого не хватает куска плоти в левом боку, и он как то живет с этим. Годами. Соленая капля прокатилась по моей левой щеке. Разумеется, это всего лишь морские брызги случайно упали на мою щеку. Это море, ребята, это море. Ничего личного. Спецагенты не плачут. А особенно такого уровня. Тут внимание, ребята, важно себя вовремя похвалить, чтобы ты совсем не сдох. Это знает каждый истинный автолюбитель – если в вашей машине заканчивается бензин, а вы в степи/тайге/ пустыни и нужно дотянуть до ближайшей заправки, то самое лучшее что вы сможете сделать – это говорить вашей машинке, какая она у вас замечательная, какая она девочка- красавица, как она не раз вас спасала, как вы ее любите, как ею дорожите. Это самое лучшее, что вы сможете сделать. Она послушается и дотянет, вот увидите. Маты и ругательства не спасут. Если вы видите, что в вашем левом боку в районе сердца не хватает куска мяса и вы не знаете, когда вы сможете этот кусок вернуть, все что вы можете сделать –это хвалить себя. Хвалите себя. Любите себя. Говорите себе, какой вы классный. Как вы легко, как два пальца об асфальт, справитесь с этим со всем. Иначе вы не дотянете до заправки. Никогда. Любите себя, даже если ваше сердце порвано в клочья. Сильно любите себя, если в вас не осталось ни одного живого куска. Давайте, ребята, у вас получится. Я в вас верю.
Я перевернулся на другой бок, мои ноги уперлись в камни. Суровая реальность черного моря – ты хотел отдохнуть, но вместо золотого песка ты лежишь на серых булыжниках. Россияне настолько суровы, что могут организовать себе курортный отдых даже там, где вполне можно было бы сделать пытошные. Мы вообще молодцы. Мы можем все. Но ленимся. Но теоретически – можем все. Но матушка лень поперед нас родилась. Но можем. Но лень. Но да. Но но…
Я пожалел себя. Иногда нужно. Иногда никто кроме вас самих, вас по голове и не погладит. И что же? Страдать годами и мучиться? Нет, вы берете левой рукой свою правую руку и смело гладите себя самого по голове, приговаривая, что вы самый лучший на свете, самый хороший, самый добрый, самый умный, самый замечательный и все у вас будет хорошо. Гладите, как гладила своими большими добрыми руками бабушка, или дедушка, или мама, или папа, или старший брат, или сестра, или двоюродная тетка – не важно кто, а важно как. И даже если вас никто в этой жизни так не гладил, сами то вы всегда, в любой момент можете – потому что вы знаете как. Вы знаете как.
Я почувствовал напряжение в воздухе, немедленно просканировал обстановку. Заметили. Примерно метрах в трех – четырех. Отвлекся, блин, лег позагорать, ага. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день»(с). Я приоткрыл глаза, взглянул сквозь ресницы. С пирса на меня смотрело два гамадрила. Разумеется, темные не заставили себя ждать, разтуды их в гараж. Чуток подслушал их связь: нападать не собирались, по крайней мере, прямо сейчас. Ждали распоряжения начальства, думали, что со мной делать. Пока они собирались, я привстал и потянулся. Забавно было видеть, как они засуетились, отвернулись, делая вид, что я совсем их не интересую. Ага. Ага. Вот уже 30 тысяч лет мы не интересуем друг друга. Совсем. Я быстро напялил на себя штаны, схватил сумку и, размахивая футболкой, пошел на выход с пляжа, краем глаза засекая, как всполошилась моя парочка. Срочно начали связываться с начальством. Ну-ну, ребятки. Поторопитесь, мои хорошие, а то я левитирую. По дороге я купил мороженое, пока покупал, краем глаза, как они, запыхавшись, карабкаются по лестнице с пляжа, как, увидев, что я стою у мороженщицы, неумело следили за мной, разворачивая свои держи-морды. Скукота. Сейчас дозвонятся до начальства, скорее всего по дороге атакуют. Я был готов. Меня мало занимали бои местного значения: мы все были вынуждены участвовать в этой войне, по крайней мере, до финального сражения, которое одни ждали с радостью, а вторые со страхом и ужасом. Я не относился ни к тем, ни к другим, я просто хотел реально помочь нашим во время боя и не опрофаниться самому. Я вообще плохо понимал всю эту тактику – кто наступает с левого фланга, кто с правого, всё, что я мог – бить врага, который стоял бы передо мной, это всё, на что я был способен. Мой меч и моя рука – это все, что у меня было. Я шел по сочинской набережной, солнце светило в глаз, море шелестело, туристы смеялись и покупали обычную сувенирную хренатень втридорога, а меня зазывал пожилой мужчина в тирольском наряде в какой то немецкий пивной ресторан, выкрикивая задорную речевку-замануху. Когда я отказался, он грустно сказал: «Меня уволят». Почему в нашей стране старик должен подрабатывать зазывалой, стоя на неуверенных от усталости ногах по 10 часов подряд под палящим солнцем на сочинской набережной и бояться, что его уволят? Мне стало его нестерпимо жалко, но я не мог остаться, честно, не мог – бой в закрытом пространстве – сомнительное удовольствие. Там могут быть внезапные засады и подкрепления темных, о которых я и понятия не имею. К тому же, даже пара глотков алкоголя, даже самого легкого пива, сводит шансы на победу к нулю. Тут, на Земле, все просто – или удовольствия, или победа в бою, «Tertium non datur»(с). Я мысленно кинул ему благословение на удачу, по моим подсчетам, сегодня в его ресторан зайдет толпа человек и сволочной менеджер оценит уже ,блин, старания этого старика! И даст ему лишнюю копеечку, и отпустит домой пораньше. Это все, что я мог сделать для него. Я шел достаточно быстро, и я знал, что мои преследователи отстали от меня метров на 100-200, но слежка ощущалась, даже если я физически не видел того, кто меня преследует. Слежка висела в воздухе как черное сливочное масло, которое можно было резать ножом. На фига я им вообще сдался? Да, светлый. Но небольшого ранга. Официально на отдыхе. Даже не на задании. А пес их поймет этих темных, я не хотел даже вникать. К тому же, нам по закону было запрещено с ними общаться. И мы не общались. Мы их убивали. Я старательно избегал толпы, шел там, где людей было меньше всего. Не хотел, чтобы кто-то покалечился. Мы умеем аккуратно воевать, не задевая людей. А вот темные.. Мягко скажем, им глубоко по барабану. На их поле боя всегда много случайных и ненужных жертв. Зачинщики этого дерьма хотят выслужиться перед своими начальничками,– «Вот, приговорили мимоходом несколько сотен человек, какие молодцы мы», -ублюдки, тьфу. Передо мной маячила возможность сражаться с ними прямо на набережной, при этом рискуя зацепить толпы людей, сражаться на пирсе, где не было никого, но при этом рискуя утонуть или уйти в верхний парк, где народу гораздо меньше. Наверное, третий вариант был жалким компромиссом, но я выбрал именно его. Что ж. «Помирать, так с музыкой. Запевайте, братцы».(с)
Я максимально легко взбежал по лестнице, всей кожей ощущая слежку. Встал на краю крыши какого-то из ресторанов, вгляделся в морскую даль. Внизу бушевала туристическая набережная – туристы сгребали втридорога то, что полетит в первые же две недели после отпуска в мусорное ведро. Кто-то пел, кто-то завлекал народ в рестораны, кто-то играл на музыкальных инструментах. Какофония звуков внезапно прекратилась и я оказался в тишине. Внутри меня шуршало море, шшшш-шшшшш… Если уж Вселенная решила обратиться ко мне, то она выбрала максимально неподходящий момент: преследователи, должно быть, были совсем рядом. Но молочная тишина не хотела меня отпускать, я вдруг почувствовал мощь бушующих волн внутри меня, силу окружающей меня тишины. Я был всесилен. Я находился в точке равновесия. Вокруг и внутри меня была безграничная Сила. Без условий. Без усилий. Без напряжения. Просто текущая во всех направлениях сразу, извне и внутрь, Сила. Внутренним зрением я посмотрел на двух моих врагов, карабкающихся по лестнице, чтобы убить меня. Они выглядели как две красные точки у меня на внутренней карте. Я легко сделал ладонью взмах и они покатились по лестнице. Сразу после этого моя молочная тишина разорвалась громкими звуками с набережной, я даже услышал стоны тех двоих – видимо, они нехило сгрохотали вниз. Мне стало странно все равно, что до них, что до моей безопасности, что до моих новых способностей. Если бы у меня был плащ, я бы запахнул его и, гордо взмахнув головой, ушел бы в туманную даль. Но вместо этого я вздохнул, поднялся еще на один пролет лестницы среди огромных деревьев и пошел по узенькой улочке между двух отелей. Мне хотелось перекурить, но я не курил, поэтому я пошел пить кофе. Кофе – такая же дурная привычка, но она не убивает. В основном, это привычка светлых. Замена всех существующих дурных привычек сразу. Мы не можем пить и курить, не говоря уже о наркотиках, кофе- единственная дурная привычка, которую без относительных последствий мы можем себе позволить. Кофе нас не убивает (в умеренных количествах, разумеется). Кофе нас бодрит. Я сел за столик, состроил умоляющие глаза кота из Шрека, принесли мою пол-литровую лоханку кофе как постоянному клиенту. Они еще в прошлый раз не нашли мне подходящей кружки, и, кажется, эта посудина в прошлой жизни была салатницей или кастрюлей для каши. Мне было все равно. Официанты похихикали надо мной – а мне было по фиг, я любил кофе, кофе был единственным моим грехом, моей тайной страстью, моей подушкой, в которую я мог выплакать все мои мужские невыплаканные слезы, моим другом, готовым всегда выслушать, моей ежедневной отдушиной, моим Эверестом. Мысли мои уносились во всех направлениях сразу и я не в силах был их остановить.
Иногда небо дает нам Любовь, которую мы не в состоянии удержать, пронести, вынести, сохранить. Мы даже не в состоянии насладиться ею. Любовь похожа на хрупкий хрустальный шар – одно неверное движение, и вот вы уже рыдаете над осколками. Любая попытка склеить обречена на провал – вы же видите следы от клея «Момент». Там, где раньше был свет, сверкающие грани, торжество красоты и невесомости – сейчас уродливые коричневые липкие склейки. И вы понимаете, что легче выбросить то, что вы пытались склеить, но фишка в том, что вы никогда. никогда. никогда. не сможете забыть, как великолепен был тот невыразимо прекрасный хрустальный шар, и как фатально вы его разбили на тысячи мелких кусочков.
Небо посылает хрустальные шары в наши кривые слабые руки. Разбив один такой, на следующий вы уже будете бояться дышать. И вот это самое верное, что вы можете сделать – беречь этот подарок небес изо всех ваших человеческих сил. Разумеется, когда зарастут все кровавые раны и все выдранные куски мяса встанут на место. «Когда»… у кого то заменится на «если»..
Я пил кофе и думал о своих хрустальных шарах. Небу было нечем меня вознаграждать – я был в самом конце списка в очереди на Любовь. Я разбил уже парочку хрустальных шаров. Об этом можно было продолжать страдать, продолжать думать и мучиться, но я предпочитал запихать эти воспоминания об этом горьком горе в самый дальний угол памяти, не думать совсем, не мучиться, забыть, забыть. Только работа. Только война. Темные стеной, идущие на тебя – разве это не развлечение? Этого должно хватить до самой смерти. Пей свой кофе и молчи. Молчи, душа, молчи. Иначе эта чашка кофе не примет столько слез.
Если бы я мог только повернуть свою жизнь вспять, ооо…Но мы стоим в нашей жизни как у края горной реки, никто из нас не сможет войти в эту воду дважды. Мы все обречены на бесконечное выуживание из памяти счастливых моментов и на горькое сожаление о них же, прекрасно осознавая, что река жизни давно уже унесла их за тысячи тысяч миль от того места, где мы стоим, бросая в воду желтые осенние листья. Я решил подсластить свою жизнь и положил ложку сахара в кофе, начал размешивать и увидел, как от ложечки расходятся черные волны по моей лоханке с кофе. В моей чашке жило море. Я посмотрел, как волна от ложечки идет к краю чашки и меня вмиг унесло. Я стоял по щиколотку в горячем песке. Обжигающий ветер целовал мою кожу на лице, я чувствовал, как она иссушена и выжжена его страстью. Совсем рядом где-то шумело бесконечное синее соленое море. Все мое тело, каждая клеточка его ощущала Её взгляд, Её глаза, неотрывно глядящие на меня задолго до того как я поднял на Нее свои. Её глаза были размером с небо. Она смотрела в меня насквозь, Она была в каждом уголке моей души. Во мне не было даже миллиметра свободного места, которое бы не занимала Она. И Она это знала. Мне некуда было деваться – позади меня было море, впереди бесконечная пустыня, посреди всего этого – Её глаза. Это было похоже на ловушку, капкан, выверенный тысячелетиями план по захвату моего бедного сердца. Она молча смотрела на меня. Я же подумал, что прямо сейчас умру. Умирают ли от любви? Просто оттого, что пришла любовь и заняла каждую клеточку твоего тела. И тебя прошлого не осталось. Ты больше не принадлежишь сам себе. Она руководит тобой. Она правит балом. Все что я мог – это смотреть на Неё. Я представлял собой жалкое зрелище. Я больше не принадлежал сам себе. Я был полностью, целиком в Её власти. И Она это знала. Она знала.
Я вздрогнул от резких звуков и очнулся. В кафе зашли те двоё темных. Покоцанные при падении с лестницы, но еще вполне живые, и, к сожалению, дееспособные. Злые. Причина их раздражения ясна – им дали задачу последить за мной, возможно, припугнуть слегка или сразу грохнуть – плевое дело, учитывая мой уровень, а вместо этого они позорно скатились с лестницы на виду у всей набережной. Ай – яй. Стыд и позор. Не хорошо. Совсем не хорошо. Зная нравы темных, я отлично сознавал, что свои над ними будут издеваться и подтрунивать еще как минимум год. Мда, им можно было только посочувствовать. Темные злопамятны и злорадны – всегда радуются промашкам их .а кто они им? коллеги? приятели? друзья? товарищи? Нет, нет и нет, темные могут спасать только свою задницу, у них отсутствует чувство локтя, чувство дружбы и тд. И нам этим не грех воспользоваться. Была у меня одна мыслишка – в закрытых помещениях у нас не так много способов для сражения, мы же не Джеймсы Бонды в конце-то концов. Но за все время службы я ни разу не опробовал огненные лианы. Честно скажу вам – мое изобретение, еще не запатентованное в наших кругах, так, новая разработка «для своих». Меня часто прижимали к стенке, и я не любил сражения в помещениях – всегда неудобно, не знаешь где засада, боишься зацепить людей, не найти выход, нечаянно разрушить здание. Я всегда неуклюж в таких случаях, мама бы покачала головой и сказала: «Как слон в посудной лавке». Я и был большую часть жизни этим слоном. Ну и потом, как биться ? Любые фаерболы, любая перестрелка или даже, казалось бы, невинная драка на мечах неминуемо заденет людей или здание или еще что-то. Я, честно сказать, боялся. И придумал свой способ отхода – самонаводящиеся огненные лианы. Выборочно душат врагов, пугая их и заставляя задуматься о срочном бегстве. Ты просто представляешь огромные огненные канаты толщиной сантиметров пять-десять, свисающие с потолка. Они выстроены в хаотичном, понятном только тебе порядке. Даешь команду примерно трети из них начать душить твоих врагов (разумеется, лицензии на убийство у светлых нет, поэтому только придушивать). Не до смерти. До хрипоты. До легкого чувства страха. Самосохранение у темных никто не отменял. Пока треть лиан делает свое дело, ты берешь в руки самую ближайшую, она перекидывает тебя до второй, та подхватывает – и до третьей. Легкими движениями буквально в несколько секунд ты оказываешься у дверей, и даже если выход закрыт, огненные лианы знают что делать: любой замок вскрывается в считанные секунды. Что еще особенно важно: каждая лиана обладает своим собственным «мозгом», они автономны. Даже если врагам удастся навести на мой мозг туман или что-то в этом роде, лианы будут действовать автоматически( туман на них не действует), и не только меня вынесут из здания, но и продолжат самостоятельно крушить врагов даже после того, как я покинул поле боя. Я любил их, если честно. Я хотел показать шефу, мечтал о премии. Но мне сказали: «Давай в другой раз, сейчас другая повестка дня». В итоге я услышал, что этим способом уже вовсю пользуются коллеги, и презентовать шефу уже как то поздно. Жаль, конечно, я очень хотел премию. Премию в виде оплачиваемого отпуска – только я, удочка и чистейшие озера Карелии. Это ли не прекрасно? Но даже в мире светлых на планете Земля случаются несправедливости. Это же не рай. Надо терпеть. Тьма в нескольких метрах от меня сгустилась – темные нашли меня взглядом, навели непрогляд. Идиоты. Самое глупое, что можно сделать в здании, сейчас я сделаю откачку и им обратно прилетит в глаза тот же самый черный туман, заставляя ошибаться и нападать на кого угодно, кроме меня. Плавали – знаем. Я отвел непрогляд, отправил его им обратно в глупые и злые зенки, приправив немного солью – не удержался. Просыпался во мне в самый разгар боя некий озорник, Эмиль из Лённеберги, всегда готовый надеть супницу на голову: себе, врагам, в общем, кому попадет. Я знал, что он живет внутри меня, но кроме самых жарких моментов в сражениях он больше никак в жизни и не проявлялся. Возможно, его дикие безумные смешные выходки придавали мне сил: если я был способен на такое в самую страшную минуту боя – значит, я был очень даже жив. Очень даже. Вот и сейчас, сыпанув соли врагам в глаза, он довольно хихинул, и унырнул обратно в глубь моей необъятной души. Я вызвал свои огненные лианы. Ну и что ж, что не запатентовано и никто не знает, что это я, я гений – изобретатель. На нашей планете вся слава принадлежит небесам, глупо перетягивать одеяло на себя. Небо меня на это вдохновило, а я один что ли буду пользоваться? Ну и пусть пользуются другие – на общее дело ничего не жалко. Огненная лиана послушно подставила ступеньку, я кинул деньги на стол – нехорошо улетать на лиане, не заплатив. Мы, светлые, никогда этим не занимаемся. Даже если огонь сражения застал нас за обедом в кафе, всегда пытаемся сначала заплатить, а потом уже крушить врагов. Ибо если в конце боя придется использовать портал, мы уже никогда не найдем ни этот век, ни этот год, ни этот день. Я накинул немного непрогляда на посетителей кафе и официантов и максимально красиво перенесся с одной лианы на другую, попутно отправив парочку душить моих гамадрилов, которым как раз удалось протереть себе глаза. Между тем, меня подхватила третья лиана, мягко поднеся меня к четвертой, которая с явным напряжением держала дверь, все норовившую захлопнуться. На дверь было поставлено вражеское заклинание на закрытие, но в спешке и суете не договорили его до конца, оставалась прореха, за эту то прореху и уцепилась лиана и удерживала ее в открытом положении. Ах, ты ж умница моя! Умница – разумница! Я вылетел на лиане в дверь, слыша за спиной стоны придушаемых и выстрелы в воздух: ага, смогли достать все-таки табельное оружие, но никак не могут попасть по лианам: еще бы, с их-то скоростью и гибкостью… Меня отнесли к морю, положили прямо на гальку. Я отключил непрогляд и от меня сразу же шарахнулось несколько чаек. Этот пляж был пустынным, в самом начале набережной. Да и мне, если честно, видеть никого не хотелось. Как говорила моя бабушка, когда я приходил из школы без сил, падал на диван и засыпал, а мама ворчала на меня: «После боя солдату нужно отдохнуть, чтобы набраться сил для следующего боя». Бабушка всегда меня поддерживала. Она была моим якорем, моим маяком, моим Человеком Силы. Всегда и везде, где бы я ни был, как бы больно не упал, я всегда знал, что ее мягкие морщинистые теплые руки поддержат меня и поставят заново на ноги. Как бы я не сопротивлялся. Потому что бабушка очень меня любила. Ее любовь стояла вокруг меня как непробиваемый стальной щит. Никому невозможно было пробить его: ни врагам, ни друзьям – предателям. Я знал это. Я был непобедим. А потом как то внезапно и тихонько бабушка умерла. В больнице. Одна. Мне даже родители не сказали – резко и внезапно отправили меня в пионерский лагерь. А я знал! Я чувствовал, что что –то непонятное происходит. Мои способности тогда были на нуле. Нет, ну наверное зачатки какие то были. Но тут дело не в этом. Любовь дает глаза, которые могут видеть за тысячи километров, сквозь пространство и время. Я видел, что ей было нехорошо в больнице. Мы всей семьей приходили, приносили апельсины. Ей было совсем нехорошо. А в ту ночь, когда это случилось, я знал что ей совсем плохо. Меня рано утром собрали в пионерский лагерь – внезапно, неумытого, непричесанного, с затолканными кое – как в чемодан вещами. У мамы были глаза на мокром месте, но она отчаянно делала вид, что это аллергия, капала себе что-то в нос. А потом я приехал в лагерь, даже уже с кем то подружился, кого-то наметил, чтобы подраться и успел получить по щам от самой красивой девочки отряда, и на третий день она мне приснилась. Светлая. В длинном белом платье. Молодая. Светящаяся. Сидела на берегу реки, заплетала косы, а вокруг – лютики, ромашки и такой сумасшедший запах от трав, какой бывает только в июле после жаркого счастливого дня. Я как увидел ее, подбежал, упал на колени и стал почему-то рыдать. А она меня гладила по голове, утешала и просила заботиться о маме и папе. Сказала, что в жизни никогда такой счастливой не была, как сейчас, у этой реки. Я посмотрел ей в глаза. И поверил. И проснулся. Я смахнул соленые капли с моего лица, бормоча себе под нос: «Это море, это море, это море». Хотелось лечь в эти камни и никогда не проснуться. Но я не мог себе этого позволить – мы, светлые, даже в минуту слабости не можем себе подумать о таком выходе из жизни, потому что это не выход, а прямой портал в ад. Потому что за вашим левым плечом сидит некто, кто запихивает вам эти мысли в левое ухо, как мясо в советскую мясорубку – без устали, сна и отдыха: «Ну давай же, спрыгни с крыши, шагни в пустоту, затяни на шее потуже веревку, порежь себе руку и ложись в ванну и все муки закончатся». Спешу вас разуверить – настоящие муки только начнутся, вы миллиарды раз об этом пожалеете, в вечности будет много времени на раздумье, особенно, когда вашу душу будут выворачивать наизнанку, причиняя бесконечные и неизмеримые боль и страдания. Мы все очень хорошо знали об этом. Я не помню, кто это сказал, но смысл такой: «Ад невозможно сделать приятным местом, потому что место сие отвратительно и ужасно, поэтому темные придумали сделать путь в ад приятным и привлекательным». Мой папа всегда говорил: «Если тебе легко, значит, ты стремительно катишься вниз». Я был полностью согласен с ним, путь в гору всегда невыносимо тяжел. Дыхание сбивается, мышцы ног болят, спину ломит, рюкзак давит на плечи – но ты знаешь, что твоя цель – Эверест, а не новая пачка чипсов с пивом на диване. Мне было тяжко в этой командировке. Тяжко. Наконец я признался сам себе. Без связи с Центром, в чужом городе, терпя постоянные нападки темных. Можно самому себе признаться, что ты проходишь сложный период своей жизни, ничего страшного в этом нет. В этом нет пресловутой «женской» слабости, какую русские мужики не могут позволить по отношению к себе априори. Нет. В этом была сухая констатация факта. Если же ты собрал все свои мысли в кучу, определил кто ты и зачем ты в заданном отрезке времени и места, то ты фактически наполовину победил ситуацию. 50 % победы зависит от того, как мы правильно распределим силушку. Кому то нужно вылежать 33 года на печи и только после этого пойти крушить врагов и завоевывать славу на весь мир. И в этом нет ничего такого. Все бы было хорошо, но сейчас у меня не было печи и времени, чтобы лежать на ней, и темные вышли на меня, чтобы убивать здесь и сейчас. Было бы странно, если бы я вышел к ним и сказал: «Обождите, мне тут 33 года полежать нужно, сорян, ребята» и демонстративно лег на печь посреди Красной площади.
