Мария Часовитина
Клеща
Блуждая по поликлинике, Люсьена уже не чувствовала температуры. Напротив, ощущала неизвестно откуда взявшийся прилив сил. «Сейчас, пожалуй, я с большой охотой станцевала бы вальс. С кавалером, разумеется. Но вместо этого ходи, ищи этот кабинет со странной нумерацией», – размышляла она.
Женщина сама не поняла, как вырулила на коврик-указатель. Черная узкая резиновая полоска повела ее вниз. Лестничные пролеты, коридоры, снова лестницы. Все ниже и ниже.
Наконец, она остановилась перед дверью с табличкой «001». Очереди не было. Она постучала. Тишина в ответ. Дернула. Дверь оказалась открытой. Вошла и сразу встретилась взглядом с парой холодных, абсолютно безразличных ко всему глаз. Женщина с кубическими формами. С пышной прической в виде собранных наверх ярко-красных волос. Огромная заколка выглядывала с макушки черным рогом.
– Вас клещ укусил? – должно быть, хотела спросить она. Но в интонации вопроса не прозвучало. Монотонность глушила все интонации. Она утверждала. – Давайте мне направление, которое держите. А теперь показывайте – что, где.
– Вот бумажечка, – протянула Люсьена. Отодвинула одежду: – А вот то место, куда меня укусили.
– Раздевайтесь до пояса и ложитесь на кушетку. На живот, – последовала команда.
Женщина сняла кофту. Аккуратно повесила ее на спинку вылинявшего стула. Дошла до места осмотра, инстинктивно прижимая руки к груди. Легла. Обтянутая потертым дерматином кушетка оказалась холодной. Да и в самом полуподвальном помещении тепло не было. Люсьена лежала и старалась задержать дыхание, чтобы не стучали зубы. Врач долго не подходила. Что-то писала. Наконец, держа в руках инструмент, похожий на увеличенную вилку, приблизилась к Люсьене. Пальцами натянула кожу, ухватила «вилкой» черную точку и стала раскачивать ее из стороны в сторону. Затем принялась вращать инструментом против часовой стрелки.
Люсьена лежала, продолжая сжимать зубы. Но теперь уже с другой целью – сдерживала боль. Она ощущала, как врач раздирала и без того болящее место. Ковырялась в ране.
– Все. Сейчас мы посмотрим на него – и сделаем выводы, – наконец сообщила она. – Посидите пока в коридоре. Позову, когда надо.
Люсьена оделась и вышла. Снова коридор. Снова бесконечность ожидания. Снова она вынуждена сидеть и смотреть на бледно-зеленую стену перед собой. «Здесь зеленый не цвет надежды. Цвет тоски». На зеленом вычерчивали ломаные кривые черные трещины.
Неизменный атрибут поликлиники – плакаты на стенах. Они пожелтели то ли от времени, то ли от безысходности того, что изображали. Один наглядно показывал передачу инфекций различными путями. Другой демонстрировал, что происходит с легкими при курении. По мрачности тем это были явно ярые конкуренты. Люсьена, изучая их, видела не только информацию, которую пытались донести до широких масс населения. Она видела и потертость углов обоих плакатов, их запыленность, выцветшую бумагу. «Отголоски плакатной моды. Как часто вас разглядывают. И насколько бессмысленно здесь ваше присутствие. Не скрашиваете время ожидания. Не даете ни грамма пользы. Информация, ради которой вас сюда повесили, никак не применится. О вас забудут, как только выйдут из этого коридора».
Дверь открылась. Из кабинета к Люсьене шагнула врач, держа в руках маленькую пластиковую баночку с красной крышкой. Внутри нее, в куске бинта, лежало что-то черное.
– С вами все в порядке. Клещ не заразный. А покраснение – это аллергическая реакция организма. Вот это выпейте сегодня перед сном и завтра в то же самое время, – она протянула два бумажных прямоугольника с каким-то порошком. – Один пакетик на стакан теплой воды. До свидания. Вот вам на память, – и врач протянула баночку с черной точкой.
– А что мне с ним делать? – Люсьена указала на баночку, оказавшуюся у нее в руках.
– Его нужно уничтожить. Как? На ваше усмотрение. Можете в унитаз спустить. Многие их жгут. Что хотите, то и делайте. Всего хорошего, не хворайте, – и медработница скрылась за дверью.
Люсьена пристально вглядывалась в содержимое баночки. Ничего необычного. Клещ как клещ. «Уничтожить его?..» Внезапно ее обожгло жалостью. «Ты же не виноват, что кровопийца» – думала она, глядя сквозь прозрачную пластмассу.
Женщина стояла в коридоре и разглядывала маленькую черную точку. Люсьена слегка растерялась. Она думала, что ее персоной здесь как-то больше заинтересуются. А тут прямым текстом говорят – до свидания, идите, куда хотите. И она пошла…
10.
Господин Брыкин был человеком привычек. Некоторые вещи должны были сопровождать его обязательно. Как, например, отрывной календарь. Такой, на первый взгляд, малозначительный предмет.
Эта вещица, ежегодно видоизменяясь, шла с ним по жизни. Так было заведено еще в семье его родителей. Проснулся – оторвал листочек, начал новый день. Само время представлялось маленькому Брыкину осязаемым. Вот они, дни, зафиксированные в толстом бумажном кирпичике и повешенные на стену. Все – на одном гвозде. И он ими управляет.
Позже он привнес эту традицию и в свою семью. Ежегодно покупал такой календарь. Был момент, когда отрывные настенные календари перестали выпускать. Они вдруг разом исчезли из продажи. Господин Брыкин сначала сильно расстроился. Но потом быстро нашел выход из ситуации.
Он часто вспоминал то прекрасное время, когда по вечерам вся семья собиралась за одним общим делом – за изготовлением подобного календаря. Заранее закупались альбомы. Двое сыновей Брыкина сначала разлиновывали их, оставляя на каждом листе по шесть крупных клеток. Затем, сверяясь с маленьким «карманным» календариком, заполняли каждую клетку. Старательно выводили названия месяцев, числа и дни недели. Завершенный альбом передавался отцу. Господин Брыкин отмечал праздничные и выходные дни, обводя их красным фломастером, и помогал мальчикам, тоже заполняя или разлиновывая альбомы. Жена господина Брыкина разрезала листы и складывала их, соблюдая последовательность, в небольшие кучки. Затем соединяла, образуя пачку-кирпичик. Когда все дни были прописаны, сшивала листы. Несколько вечеров вместе – и календарь готов.
Изготовление календаря всегда проходило весело. Общее дело объединяло семью. Календари делались неоднократно. Однажды они придумали своеобразную плату за проделанную работу. Каждый должен был выбрать по одному, «своему», дню. Соблюдалось условие – чтобы это был не день рождения. При выборе «своего» дня использовалась тайная, известная только тому, кто выбирает, система чисел. «Свой» день потом разрисовывался в календаре каждым членом семьи.
«Брыкин – 6 букв, значит, июнь, 6-ой месяц. Семен – 5 букв, значит, 5-ое июня», – так вычислил «свой» день господин Брыкин. Он красиво, чередуя желтый и зеленый цвета, раскрасил карандашами свой лист.
«Свой» день каждый из Брыкиных ждал. Несмотря на то, что это была больше шуточная дата, ее обязательно дружно отмечали. Семья собиралась за тем же столом, за которым делались календари. Обязательно готовилось какое-нибудь вкусное, всеми любимое блюдо, а на десерт была непременно Шарлотка, в приготовлении которой каждый старался принять хоть минимальное участие.
Изготовление календарей превратилось в их семейную традицию. Под новый год Брыкины всегда собирались вместе. За окном бушевал ветер, а они сидели, объединенные одним делом, радостные, за круглым столом и создавали свой собственный семейный календарь.
Но в мирное русло однажды что-то попадает – и оно уже перестает быть мирным. Сыновья-Брыкины повзрослели. Обзавелись собственными семьями. Их новый уклад жизни стал забирать свое. В том числе, и свободное время. Теперь они уже в своих семьях делали «календари» – устанавливали свои собственные традиции. Господин Брыкин не обижался на это. Он вспоминал, что и сам когда-то поступил аналогично. Переключил внимание на жену, на детей. История должна была повториться.
Со временем от милого семейного хобби остались одни воспоминания. Вдвоем с женой Брыкин не хотел садиться за работу. Понимал: будет не то.
Когда дети упорхнули из родительского гнездышка, Брыкин особо остро ощутил свое одиночество. Он потянулся было к жене, но что-то между ними было безвозвратно упущено.
Отдаление друг от друга значительно раньше почувствовала именно жена господина Брыкина. Она же в свое время и пыталась улучшить ситуацию. В какой-то момент старалась угодить мужу, ловила его слова и внимание. Попытка не удалась. Он сделал вид, что ей кивнул. На самом деле – отмахнулся. Пустота стала выедать женскую сущность. Ее просто необходимо было чем-то заполнить. И получилось это совсем для нее неожиданно…
Господин Брыкин часто вспоминал тот момент. Она сидит на стуле, в кухне. Одна рука на столе. Ладонью вниз. Другая теребит поясок халата. Одна рука свободная, решительная, нашедшая опору. Другая – не такая. И взгляд такой же: холодный, дерзкий, чужой. А сквозь него, падающей пеленой – тоска, боль, грусть. И все же, это прозвучало:
– Я ухожу, – сказала она. На руку, теребившую поясок, легла сверху и успокоила другая рука. – Я ухожу к женщине. Может, это и странно, но это мой выбор.
Господин Брыкин вдруг заметил, какая она старая. Волосы пересекают лицо жесткими серо-белыми линиями. Глаза и рот тянутся книзу. Но когда она говорила об этом другом человеке, о неизвестно откуда взявшейся женщине, она моментально преображалась, словно свет внутри нее перелился через край.
Жена господина Брыкина сдержала слово. Она ушла. Господин Брыкин остался один. Однако, сам себе удивляясь, он довольно быстро пришел в себя. Он вдруг осознал, что жил не так, как хочется. Угождал, приноравливался, подстраивался. Понял, что давно не жил для себя. Понял – и начал исправляться.
Только в конце декабря, с приближением самого семейного праздника, ему становилось грустно. Вспоминалось, как собравшись всей семьей, они делали календари, как было весело и хорошо на душе. Сыновей, чтобы скрасить свое одиночество ни в этот период, ни когда-либо еще Брыкин не звал. Понимал, что отныне их жизни идут параллельно и лишь изредка, – вопреки правилу, – пересекаются.
Все же, от настенных отрывных календарей господин Брыкин так и не смог отказаться. Ежегодно покупал их. Каждое утро, встав с постели, заправлял кровать, умывался, шел на кухню – и первым делом отрывал лист календаря. Не было дня, когда бы он забыл это сделать.
Однако после того как начал принимать таблетки, отрывал листы Брыкин машинально. Задействована была в большей степени механическая память движений. Однажды он забыл оторвать лист утром и сделал это вечером, случайно наткнувшись на календарь взглядом. Подобного еще не бывало.
– Да что это я! Так нельзя! – воскликнул он, пытаясь отогнать от себя мысли о происходящем. Но реальность ускользала. А он и не удерживал ее особо. Целыми днями прислушивался к молодеющему собственному организму. Мозг стал работать иначе. В режиме молодости. Он даже подружился с некогда злейшим своим врагом – с интернетом.
Как-то раз, зайдя на кухню, он в очередной раз оторвал календарный лист. В последнее время делал это, чтобы быстрее отделаться от ставшего неинтересным ритуала. Да и некогда было. Он как раз играл в морской бой с невидимым противником. Нажал на паузу и побежал на кухню (а сейчас он именно бегал), сделать перекусить. Оторвав день вчерашний, он машинально взглянул на день сегодняшний. На листе календаря красовалась обведенная оранжево-зеленым надпись: «5 июня».
– О, да сегодня же мой день, – произнес он вслух, и, словно стесняясь самого себя, мысленно добавил: «значит, победа точно будет за нами».
Это был последний лист, который господин Брыкин оторвал в настенном календаре.
11.
Господин Брыкин услышал о высокой температуре Люсьены. Увидел, как она с врачом направилась в кабинет. Обеспокоенный, он тоже было пошел за ними, но дверь закрылась прямо перед носом. К тому же, как раз вернулась и его врач – женщина средних лет, невысокая, в тесном из-за полноты белом халате, с темно-рыжими волосами, уложенными в пышную прическу, визуально увеличивающую голову. На пациента перед дверью она даже не взглянула. Безмолвно исчезла за дверью. Но Брыкин, выждав пару минут, не дожидаясь приглашения, зашел сам.
Врач сидела в кабинете, за столом. В оцепенении. Или – в ожидании. Вытянутые перед собой сцепленные в замке руки. Ничего не выражающий, сфокусированный на пустоте взгляд. Мужчине показалось подозрительным, что она вошла с минуту назад, но уже сидела, абсолютно без эмоций, за пустым столом.
– Семен Семенович Брыкин, – успел он только произнести свое имя, как руки врача сразу взметнулись вверх, пальцы задергались, поправляя прическу. Через пару секунд словно щелкнули выключателем – затарахтел голос:
– Да, да, ждем вас… Как ваше самочувствие, что болит, какие таблетки вы принимаете, – посыпалась непрерывная череда вопросов, причем, с таким напором, что Брыкин не успел ответить ни на один из них. Так и стоял, открыв рот, в ожидании паузы.
Подождав, пока фонтан вопросов иссякнет, он подошел к столу и, присев на краешек стула, начал рассказывать о своем самочувствии, в который раз пытаясь как-то более реалистично поведать о процессе омоложения. Но реалистично о фантастическом рассказать было проблематично. Тем не менее, врач слушала, кивая головой. На лице – ни капли удивления. Словно с подобным ей уже приходилось сталкиваться. Словно ничего необычного она не услышала.
– Вы таблетки принесли? – грубо прервала она его на полуслове.
– Да, мне по телефону передали, чтобы я их захватил. Вот… А зачем они вообще нужны? – заметив, как через маску безразличия прорывается хищный интерес, поинтересовался господин Брыкин. Он опустил руку в карман, но так и не достал коробочку с препаратом.
– Мы должны их забрать. Как для чего? Чтобы послать на анализы, – ответила та. Зачем-то подошла к окну и принялась регулировать жалюзи, создавая преграду солнцу.
Пациент сидел и наблюдал, как неестественно ярко светятся на солнце ее волосы. Но солнце изгнали – и блеск погас. В полутьме врач показалась Брыкину серым и бесцветным существом, теряющимся в медицинском интерьере. Что-то неестественное скользило в ее движениях, сначала замедленных, а потом ускоряющихся. Пациенту захотелось, чтобы жалюзи вернулись в исходное положение.
– Положите таблетки на стол, – посчитав почему-то, что этот вопрос решен, властным тоном произнесла она. Отвернулась. Через пару секунд повернулась. Взгляд на стол – быстрый. Ничего. Недоуменный – на Брыкина. Какое-то время они пристально глядели друг другу в глаза. И все же господин Брыкин уловил, как рука врача скользнула в карман ее кипенно белого халата. «Случайность? Нет. Она явно нащупала что-то, заранее припасенное», – мелькнуло в голове. И тут же он заметил, как врач начала медленно надвигаться на него. Не вынимая руки из кармана. Брыкин прислушался к своей интуиции – и кинулся к двери.
– Стойте! Мы поможем! Без нас вам одному не справиться! Вам не уйти от нас! – услышал он за собой срывающиеся на визг выкрики. Но к моменту последнего, угрожающего, его быстрый шаг уже сменился бегом.
Господин Брыкин с легкостью преодолел длинный коридор. Оказавшись на лестнице, он перепрыгивал сразу через две ступеньки. Ему было жутко. И жутко весело тоже было.
Его мозг решал сразу две важнейшие задачи. Отвечая за быстроту, координировал движения, с одной стороны. С другой, лихорадочно соображал, во что же он все-таки вляпался. Он понимал, что кто-то в этом деле допустил оплошность и «вещдок» сейчас находится у него в кармане. Понимал, что сам сейчас чуть не дал маху. Протяни он таблетки врачу с красными волосми, неясно, чем бы все обернулось. «Правда, чем конкретно и как наличие препарата сможет помочь?» – спрашивал у самого себя. Но пока думать было некогда.
Он несся, вниз, к выходу. Преодолевал последнюю лестницу. Но поторопился. Его правая нога не попала полностью на ступеньку. Опора выскользнула. Брыкин покатился вниз. Все произошло так быстро, что он не успел опомниться. Почувствовал только, что нос стал горячим и мокрым. Дотронулся до него рукой. Посмотрел – на пальце осталось красное пятно. Но больно не было. Брыкин быстро поднялся. Выдохнул: «хорошо, что пострадал только нос». Достал из кармана платок – приложил. Снова вскочил на ноги и ринулся по коридору: «скорее, к выходу».
По какой-то неизвестной причине в вестибюле было пусто. Вообще никого. «Как странно», – подумал он, продолжая бежать.
Вот она, дверь, ведущая на улицу. Над ней табличка «Выход». Белые буквы на спасательном зеленом фоне. Добежав, господин Брыкин со всей силы дернул за ручку – и почувствовал боль в правом плече. Так сильно рванул закрытую дверь. Мозг моментально отреагировал: «что дальше?..» Брыкин был уверен, что за ним сейчас наверняка организована погоня. Он также понимал, что бегает хоть и быстро, но все же, недостаточно для того, чтобы обогнать телефонный звонок. «Если дверь заперта, нужно или найти ключ…, – подумал он, но тут же отбросил этот вариант и моментально придумал новый – … или найти другую дверь. Пусть даже эта дверь будет окном…»
Господин Брыкин бросился обратно, от входной двери, снова вглубь поликлиники. Озираясь по сторонам, перешел на быстрый шаг. Взгляд выхватил перечеркнутые наружной решеткой окна. Выдохнул разочарование. Машинально дернул ручку двери, оказавшуюся поблизости. На прибитой к ней табличке было что-то написано. Но что, он так и не успел прочесть. Потому что дверь распахнулась. Господин Брыкин нырнул внутрь кабинета. «Темно как здесь… и маленькое какое помещение. Склад что ли…». Продвигаясь на ощупь, он наткнулся на еще одну дверь. Открыв ее, мужчина оказался в длинном коридоре, в конце которого мерцал свет. «Значит, там окно», – решил беглец, устремляясь туда. И снова разочаровался, как только добежал. Оказалось, что свет шел от лампы. Она висела на стене, за открывающимся поворотом довольно низко, и, повернув, Брыкин даже задел ее головой.
Лампа высвечивала новый коридор, являвший точную копию предыдущего. В конце такой же обманкой маячило светлое пятно. Догадываясь, что и там не будет окна, господин Брыкин, все же, пошел туда. Несколько сомневаясь в правильности своего решения, снова устремился на свет.
Теперь он уже не бежал. Замедляя шаг, начал прислушиваться. Остановился. Тишина сразу оглушила его. Оглянулся. Сзади никого. Попытался успокоиться. Не особо получалось. Пошел, пытаясь шагать в такт ударов сердца, отдающих в виски. За поворотом, как он и ожидал, все повторилось. Лампа. Освещенный коридор. Свет вдалеке. «Как будто, поворачивая, попадаю в одно и то же место». Но он снова двинулся дальше.
Бесчисленные повороты. Очередные коридоры. В некоторых местах коридор предлагал два направления. Можно было идти направо или налево. Брыкин решил, что будет поворачивать в одну сторону, – направо. Но при первом же повороте уперся в закрытую дверь. Над ней также слабо лила свет лампа. Пошел назад. «Куда я попал?», – думал он, непроизвольно ускоряя шаг. Две стены по правую и левую сторону. Без дверей. Без окон. Низкий потолок. Освещение – лампы на очередных поворотах. И – тишина. Остановившись, господин Брыкин понял, что сюда не доносится ни звука. Полная изоляция. На него нахлынул страх. В какой-то момент он решил, что попал в ловушку, из которой уже не выбраться. Но быстро взял себя в руки: «Так, считаем до десяти. Не поможет – до ста десяти. Это всего лишь подвал поликлиники», – но данный факт мало успокаивал. Врачи не те люди, которым полностью доверяешь – даже когда полностью доверяешь. И подвалы медучреждения – не место для прогулки, если, конечно, не ставить целью пощекотать себе нервы.
Коридор стремился компенсировать свою однотипность вначале. Теперь он уже предлогал развилки с тремя направлениями: направо, налево, вперед. Брыкин снова держался правой стороны. Пытался ступать неслышно. Чтобы не стать для кого-то сигнализирующей о своем местонахождении добычей. Не привлекать к себе внимания, а услышать преследователей.
Но именно он был здесь единственным источником шума. А потом он их услышал. Шаги. Не его. Крадущиеся. Почти неслышные. Но слух человека был сейчас крайне обострен. Поэтому он и уловил этот шорох. Где-то там, вон за тем поворотом…
Он понимал, что ему нужно. Не дать опомниться преследователю. Напасть первым. «Сейчас, вот поближе подойду…», – решался он, подкрадываясь к повороту. Вжался в стену. «Опасность в промедлении», – всплыла зачем-то вызубренная в студенческие годы пословица. Мгновение – и кто-то сейчас выйдет из-за поворота. Господин Брыкин в это момент успел пожалеть, что не посещал секцию бокса. Но, все же, подражая боксерам, сжал руки в кулаки и поднес их к лицу, защищаясь. Снова в висках запульсировало. Он весь превратился в адреналин.
Брыкин стоял и караулил неизвестно кого, слегка согнув ноги в коленях. В какой-то момент услышал как кто-то там, за стеной, дышит. Напряженное дыхание охотника. Некто уже начал выходить из-за угла, и тут господин Брыкин, словно разжатая пружина, выскочил прямо на него. Он задумал сбить с ног своего недоброжелателя. На этом, собственно, план его заканчивался. О том, что противник может оказаться не один, Брыкин старался не думать. «Это шаги одного человека», – успокаивал сам себя.
Он напал первым. Прыгнул – и повалил. И изумленно уставился на свою жертву: «Люсьена?!»
– Ты-то откуда здесь?! – встреча со столь близким ему человеком обрадовала господина Брыкина даже здесь. Страх сменила бурная радость. Разрядка окатила волной с головы до ног.
– Мне прямо так, на полу тебе все и рассказывать? – отвечала та, поскольку сбив ее с ног, Брыкин тут же набросился с вопросами, забыв обо всем, даже о рамках приличия. Пристыженный, кавалер взял даму за руку, помог подняться и даже поинтересовался о самочувствии.
– Знаешь, пусть уж лучше ты меня собьешь с ног, чем они… – получил неопределенный ответ. Ее фраза несколько отрезвила его, он сразу вспомнил, где находится и почему здесь оказался. «Неужели она тоже их жертва?», – вглядываясь в Люсьену, подумал господин Брыкин. – «Она тоже получила «сюрприз»?..»
– Так как ты сюда попала? – снова спросил он ее. -
Хотя, нет, сейчас не время для разговоров. Не знаю, как у тебя, а у меня дела сейчас обстоят неважно. Я понятия не имею, как отсюда выйти. Дверь на входе заперли. Всех посетителей поликлиники куда-то разогнали. Мы одни против… – он запнулся на этом месте. «Действительно, против кого они? И с ним ли вообще Люсьена? Почему она тоже здесь?» Пару секунд он вглядывался в знакомые черты. Тусклый свет озарял ее. И как-то по-особенному светились глаза. «Нет, она не может быть против меня», – отбросил он все сомнения.
– Мы одни против них, – махнув неопределенно рукой, продолжил неоконченную фразу он. – Стоять на месте – бессмысленно. С той стороны, откуда ты пришла, были окна?
– Нет.
– Значит, нам туда, – сказал он, указывая на противоположную коридорную развилку.
Оба двинулись по темному коридору. Особенная пара. Молодой мужчина и женщина бальзаковского возраста. Двое, объединенные неестественными обстоятельствами.
Люсьена, как только пришла в себя от неожиданной встречи, шагая рядом с этим человеком, снова принялась размышлять: «Кто же он такой? Ведет себя точно также, как Брыкин. Очень быстро перешел на «ты». Не чувствует никакого стеснения, а ведь мы познакомились-то вот только что, возле кабинетов… Конечно, сейчас встреча у нас была не из приятных. Не знаю, может, у него в голове что-то сдвинулось, когда он меня сшиб. Хотя он и тогда, когда мы сидели возле кабинетов и ждали своих врачей, вел себя аналогично – как будто мы сто лет знакомы…»
В голове у Люсьены вертелось столько вопросов. «Может быть, он проходит курс омолаживающих процедур и стесняется об этом говорить…» – в том числе, предполагала она. Но ни заговорить с Брыкиным, ни расспросить его она не смела. Женщина понимала, что сейчас действительно не место и не время затевать длинные беседы. К тому же, пришлось бы рассказать, как она сама сюда попала и что видела… Рассказать про сон, который, как Люсьена успела убедиться, на самом деле сном не являлся. Об этом женщина еще не готова была говорить.
У него тоже были свои причины молчать. К тому же, оба обостренно ощущали: в темных лабиринтах больничного коридора таится опасность. Оберегая друг друга, каждый из них шел молча, стараясь отогнать мысли. Обратиться в слух. Вот цель на «сейчас». А «потом» будет потом… И тут они уперлись в стену.
– Это похоже на детскую игру. Ребус такой. Помнишь? В газетах и журналах их печатали. Что-то типа «Помоги ежику добраться до его домика». И – несколько вариантов ходов. Правильный – лишь один. Но он все же был, – попытался как мог разрядить обстановку господин Брыкин.
– Да, мы пошли не тем путем, товарищи, – в тон ему ответила Люсьена.
– Возвращаемся. Там в одном месте вроде как была развилка в два направления.
– Да, я помню, – кивнула Люсьена. – Идем туда.
Они посмотрели друг на друга. В их взглядах застыло столько вопросов. Но каждый останавливал себя. Поэтому, развернувшись, они пошли в обратном направлении, молча.
12.
Пройдя еще несколько шагов, они услышали, как в ставшую привычной тишину коридоров настойчиво вливается посторонний звук. Монотонное жужжание. Словно кто-то включил электробритву. Пока орудует ею далеко. Но приближается.
– Что это? – бессмысленно спросила Люсьена. Ей нужно было реализовать свой багаж банальных вопросов. В фильмах, которые она, порой, с большой охотой смотрела, так бы обязательно спросили. Вот и она почувствовала себя героиней подобного кино. Разумеется, ответа не последовало.
Электрический звук нарастал. Кто-то приближался к ним. Господин Брыкин снова приготовился нападать. Но теперь для него это была уже не самозащита. Главным стало защитить ту, которая шла рядом с ним. Его охватила гремучая смесь чувств. Каждое из них придавало силу со своим, особым оттенком. Он – страх. Он – надежда. Он – отчаяние. Он – любовь. Он – злость. Разнообразие чувств, во многом даже противоречивых, рождало единую силу, выражающуюся в одном – в готовности защищать.
Звук усилился. Нервы на пределе. Притаившиеся затравленные люди крадутся в полутьме. Каждый, по-своему, готов отражать нападение. Но все же, обоих щекочет вопрос: «да что же там такое, в конце концов?..». Неизвестность, на кончике которой сидит любопытство.
Наконец, они видят это. На устройстве из двух колес, проезжает человек. Вместо лица – плоская поверхность. Вместо привычных глаз, носа, рта – выпирающие бугорки, меняющие свое расположение и. форму. Безликий проехал мимо затаившихся. Повернул в другую развилку коридора. Люсьена и Брыкин выдохнули. Им вдруг захотелось бежать. Скорее, к двери, которая выведет их отсюда. Искать выход где-то в другом месте. Прочь из этого ребуса.
Но куда бежать? К тому же, теперь нужно было двигаться еще тише, а значит, медленнее. Беззвучно. Укрощать свои стремления. Железом воли замедлять шаги.
Монотонные движения казались бесконечными. Шаги, шаги… Повороты. Снова и снова шаги. Первой это увидела Люсьена.
– О Боже, сколько вас… – произнесла она шепотом.
Новый враг никак не предупредил о своем появлении. Он не издавал звуков. Поэтому мужчина и женщина шли ему навстречу, ничего не подозревая. Этих существ невозможно было услышать. Несмотря на то, что их было несметное количество.
– Это пауки, – констатировала Люсьена. Но присмотревшись, поправилась: – Нет, это клещи, – почему-то от этого, более точного определения ей стало легче. Вот только почему?
Черную, шевелящуюся массу высвечивал свет от лампы на стене. Плотным слоем животные покрывали стены и часть полтолка. Плохого освещения было достаточно, для того, чтобы различать их шевеление. Но по какой-то причине они пока что не двигались к людям.
Дальше Люсьена сама не ведала, что творит. Но ею руководила уверенность, что она все делает правильно. Что-то внедрилось в ее мозг и выдавало четкие команды:
– Встань сзади меня, – сказала она господину Брыкину. – Как можно ближе.
Он нерешительно шагнул. Она повернулась и посмотрела. Встретив ее спокойный и мудрый взгляд, он перестал сомневаться. Она взяла его руки и охватила ими свои плечи. Жест отчаянной женщины перед неизбежностью? Поиск защиты? Напротив. Сейчас она его защищала.
Господин Брыкин уже давно перестал всему удивляться. Осознал, что невозможное возможно. Поэтому на происходящее смотрел взглядом ребенка, которому за то, что он верит в чудеса, их показывают.
Они прижались друг к другу. Переплетенные запахи. Ее. Его. Их. Два одновременных вдоха и выдоха. Как будто дышит одно существо. Притаившееся. Замершее.
«Опять клещи. И здесь они. Но это даже хорошо, что именно они…» Люсьена чувствовала связь между ней и этой многочисленной армией, вставшей у них на пути. Она понимала, что подобное стало возможно только из-за укуса. С того момента все вдруг поменялось и пошло не так. И в этом хаосе приветствовались не оглядывающиеся на рациональность действия.
Сейчас Люсьена чувствовала в себе бурление силы. Она ясно осознавала, что может управлять этими существами. Клещи не трогали их, застыли на одном месте. Словно между ними и людьми была установлена невидимая, но действенная преграда. И ее никто не мог преодолеть. Свет от лампы высвечивал пространство. Все, что окружало людей – в маленьких черных тельцах. И, среди множества шевелящихся точек – остров. Нетронутое место, где стояли двое.
Еще через пару минут клещи стали расползаться. Люсьена продолжала стоять, не шелохнувшись. Ждала того момента, когда исчезнет последний. Ей не хотелось ни на кого наступить. Она сама не замечала, что ассоциирует их с детьми: «малютки», «крошки», – вертелось у нее где-то в подсознании, но трезво проанализировать свое к ним чувство женщина боялась. Да и момент был неподходящий. Она просто решила для себя, что не наступит ни на кого из них.
Господин Брыкин не противился этому затянувшемуся стоянию на одном месте. Он был с ней, со своей Люсьеной. Он стоял и чувствовал запах черной смородины – спелый и насыщенный, яркий и теплый. Все тревоги и страхи рассеивал этот запах. Он закрыл глаза и просто дышал.
– Вроде бы, можно дальше идти, – сказала Люсьена, оборачиваясь.
Они пошли. Продолжали двигаться так, словно между ними сейчас ничего не было. Снова – тишина вокруг и их крадущиеся, едва уловимые шаги.
Они дошли, наконец, до той развилки. Повернули. Обстановка особо не изменилась. Коридор снова предоставил им свои лабиринты.
– Как будто и не сворачивали никуда, – сказал Брыкин, просто, чтобы услышав свой голос, схватиться за ускользающую реальность.