Марина Лазарева
Золотой Трон

Глава VII

1

Долгие дни пути оставили за спиной Марпаты и родной Тибет, с его исполинскими вершинами горных хребтов, и благодатный Мавераннахр, где в цветущих долинах ублажали глаз бесчисленные виноградники и пастбища. Долгие дни пути приблизили Марпату к другой земле, которая расстелилась до самого окоема необъятной землистой рогожей, кое-где прикрытой сейчас островками снега. Редкие немногочисленные деревца, что встречались взору, беспомощно клонились на студеном ветру.

Караван ступал тяжело. От долгого монотонного пути устали не только люди. Верблюды, несшие на своих горбах увесистые тюки, то и дело останавливались, не желая двигаться дальше.

Марпата, привыкший к тибетским холодам, кутался в чубу. Стараясь не обращать внимания на пронизывающий холодный ветер, Марпата в мыслях удалился в те недавние дни, когда его караван вошел в великий Сарай ал-Махруса ^[17]. Ничего прекраснее Марпата не видел никогда в жизни. Даже на скудном зимнем солнце золотые купола дворцов и мечетей больно слепили глаза, отчего казалось, что город неподвластен ни холодам, ни времени. Раскинувшийся на ровной бескрайней земле Сарай покорил Марпату. У него кружилась голова от обилия людей, снующих по широким улицам города. Город был так велик, что караван Марпаты в желании своем добраться до нужного базара (а их здесь было великое множество), потратил более полудня пути. Их путь лежал через городские улицы и кварталы ремесленников, сплошь застроенные лавками ювелиров и резчиков по кости, кузнецов и гончаров. Взору Марпаты встречались печи, в которых мастера обжигали посуду, и убогие землянки, где селили бесправных рабов.

Утонченная столичная красота Сарая заставила Марпату забыть о тяжелом воздухе низины, к которому он никак не мог привыкнуть. Изобилие товаров на рынках города – шелк-сырец, атлас, русское полотно, специи, рабы, все смешалось перед взором тибетца и, несмотря на зимний ветер, что бил в лицо ледяными иглами, все время всплывало в сознании.

Сарай поразил Марпату. Ему так много рассказывал об этом городе Чинробнобо. Но слова оказались бессильны перед его величием.

Сюда со всего света стекались торговые караваны с несметным множеством товаров, чтобы продолжить свой путь дальше. Караван, с которым шел Марпата, направлялся в Азак, где его, груженного специями и шелком, уже ожидали генуэзские и венецианские торговцы.

Но Азак совсем не интересовал Марпату. Его долгое путешествие должно было закончиться раньше, вернее, совсем скоро, в Хаджи-Тархане, который прельщал людей богатством рынков и дворцов. Однако никто не задерживался на этой земле. Здесь, в этом городе, великий торговый путь ветвился, разводя караваны в разные стороны света. Спешили все, кроме Марпаты, который собирался остаться на этой земле навсегда, но великая степь, раскинувшаяся перед ним, пока еще скрывала от взгляда город его детских снов.

Взору путников открылась река. Раздольная, сильная, сейчас беспомощная, она была скована льдом. Утоптанная множеством человеческих и верблюжьих ног, к берегу тянулась широкая полоса караванного пути. Ранние морозы облегчили людям переправу, превратив водную гладь в ледовую твердь. Правый берег реки, пустынный, обрывистый, смотрел на путников угрюмо. Недружелюбно встречал он торговый караван, осторожно ступающий по замерзшей реке. Марпата изумлялся этой диковинной земле, поражаясь великой дали, которая до самого окоема открылась его взгляду без препятствий и преград.

Наконец, скользкий лед под ногами Марпаты уступил место земле, промерзшей за недолгие, но сильные морозы. Караван поднялся на нагорный берег. Правая сторона реки была не столь покладиста. Вздыбливая свою твердь, она бугрилась, холмилась, словно старалась избавить взгляд путника от монотонности левобережья.

Усилившийся ветер, остервенело буйствуя в безжизненной степи, выстуженной зимними холодами, злым, колючим дыханием обрушился на путников. Марпата, превозмогая усилия, всмотрелся в окружающую его окрестность. Вдоль унылого пустынного берега тянулась широкая тропа. Запорошенная снегом, смешанным с пылью и высохшей прошлогодней травой, она то почти исчезала из виду, то появлялась вновь. Эта подвластная земным стихиям тропа была частью великого торгового пути, соединяющего между собой многие города.

Взор Марпаты, пробежав вдаль по тропе, вдруг остановился у самого горизонта. Там его ровную черту разрывали обозначившиеся строения. Еще далекие, они уже зрились единым целым. Это был Хаджи-Тархан.

2

Вскоре Марпата смог разглядеть то, что скрывал от него окоем. По мере того, как караван приближался к городу, взору путников открывались многочисленные купола дворцов, мечетей и минаретов Хаджи-Тархана. Красуясь золотыми маковками, они создавали иллюзию множества солнц, сияющих на зимнем, сплошь затянутом облаками небе.

Караван вошел в город и направился к западному рынку. Как показалось Марпате, Сарай своим столичным великолепием ничуть не умалял красоту Хаджи-Тархана. Золоченые своды его дворцов, замысловатые узоры мозаичных дворцовых стен, широкие улицы, все говорило посетившему город путнику о его не второстепенном значении.

Почти сразу Марпата заметил, что город раскинулся по обоим берегам Итили. Значимая часть Хаджи-Тархана, с его центральными кварталами и многочисленными базарами, находилась на правой стороне реки, левобережье было отдано немногочисленным городским строениям, которые легко просматривались с нагорного берега.

Караван предполагал пробыть в Хаджи-Тархане пару дней. И люди, и животные устали от долгого перехода, сопровождаемого крепкими морозами и пронизывающими ветрами. Кроме того, торговцы намеревались оптом сбыть некоторые товары, дабы облегчить непомерную кладь и выгодно набить мошну. Марпате же в эти суровые холода предстояло позаботиться о каком-нибудь мало-мальски подходящем ночлеге. Оставив своего верблюда на пригляд караванщика, он отправился наугад бродить по городу. Однако, прежде чем окунуться в переплетенье многочисленных городских кварталов, Марпате нужно было пройти через весь базар, на который он прибыл вместе с караваном. Это оказалось не так просто. Западный базар Хаджи-Тархана раскинулся довольно широко и вольготно. Его суетная жизнь не затихала и не умолкала даже в эту студеную пору.

Марпата пробирался вдоль плотных рядов торговых лавок, пестрящих изобилием и разнообразием товаров. Шелка и посуда, специи и пушнина, звон монет и клинков, снующие мимо люди. Кто-то больно задел Марпату тяжелым баулом. Нескончаемы торговые ряды. Богатые персидские ковры на сильном морозе похожи на хрупкие соломенные рогожи. Откуда-то доносится аромат восточных специй, их перебивает запах индийских благовоний. От всего этого кружится голова. Заинтересованному человеку и дня мало, чтобы обойти это торговое царство. Марпата, словно в лабиринте, не по первому разу плутает по базарным нескончаемым рядам. Один на другой похожи они друг на друга, как похожи меж собой торговые лавки, раскрасневшиеся на морозе лица людей. Хоть и с разных сторон пришли они сюда, все зрятся равно.

Кое-как выбрался Марпата из этой удушливой сутолоки на базарную площадь. Открытое пространство, избавляя от ощущения замкнутого круга, позволило Марпате вздохнуть чуть свободнее, но, как и торговые ряды, площадь была наводнена людом. Возгласы, голоса зазывал, казалось, стекались сюда со всей округи. Верблюды, лошади, рабы, погонщики, торговцы. Марпата терялся в круговерти лиц. Чтобы быстрее выбраться из этого омута базарных страстей, Марпата решил идти вдоль городской стены. Путь был немного длиннее, но здесь, по крайней мере, не так буйствовала всеобщая толчея. Однако, в затишье от пронизывающего ветра, здесь ютились городские нищие. Не заставив ждать себя, облаченные в ветхие лохмотья, со всех сторон потянулись к Марпате грязные заскорузлые руки.

Взгляд Марпаты упал на старика, безучастно сидящего на земле, на старой истрепанной рогоже. Он беспомощно прислонился к стене и, казалось, замерзал. Марпата подошел к старику и остановился. Нищий медленно поднял на него глаза. Воспаленные и усталые, они казались пустыми. В них сквозил лишь зимний холод и обреченность. Рука убогого дрогнула и нерешительно потянулась к Марпате. Марпата протянул старику серебряную монету.

– Не подскажешь ли, милый человек, – обратился к старику Марпата, – где можно найти ночлег в этом незнакомом мне городе? – Марпата протянул старику еще одну монету. Марпата не понимал, чем убогий нищий привлек его внимание, но ему показалось, что старик даст ему дельный совет.

– Добрый странник, я могу предложить тебе лишь разделить со мной мою землянку, – натужно проскрипел он в ответ, довольный щедрым подаянием. – Я живу на окраине.

3

Минуя длинные роскошные кварталы знати и зажиточных горожан, старик вывел Марпату на окраину города. Сплошь застроенная глинобитными хибарами и многочисленными землянками, она, спускаясь с холма, тянулась вдоль берега реки длинной широкой полосой. Здесь не было кирпичных строений с дворцовыми сводами и золоченых куполов мечетей. Кварталы бедноты и рабов не были столь многолюдны и привлекательны, как центральные улицы Хаджи-Тархана. Лишь кое-где рядом с убогими жилищами ремесленников-рабов виднелись небольшие кузни с горнами да печи для обжига керамической посуды. Землянка старика приютилась у самой окраины города, ближе к реке. Оттого ветер здесь пронизывал насквозь и тело, и душу.

Низкая неглубокая землянка встретила Марпату недружелюбно. Ее промерзшее нутро разве что защищало от ветра, не давая надежды согреться. Старик запалил лучину, и скудное пламя осветило жилище. Земляные нары, с расстеленной на них старой дырявой рогожей, подобие низкого стола, сколоченного из неотесанных трухлявых досок, на нем глиняная миска да очаг – вот и все нехитрое убранство бедняцкой халупы.

Марпата никогда не знал роскоши. В доме его родителей, а особенно в монастыре, ему приходилось испытывать неудобства. Чинробнобо научил его не бояться холода и спать на голой земле, завернувшись лишь в монашескую мантию, но убожество землянки заставило его сердце сжаться. Однако усталость после дальней дороги напоминала о себе все настойчивее. Заметив, что Марпата едва держится на ногах, старик предложил ему свое ложе. Видя немощность старика, Марпата отказался. Как в былые времена, он лег на земляной пол около потухшего очага, завернулся в чубу и уснул. В его беспокойном сне ему виделись то бесконечные лабиринты базарных рядов, то учитель Чинробнобо, то доносился до слуха беспрестанный кашель старика. Холод, казавшийся вечером не таким коварным, теперь лихорадочным ознобом все ближе подбирался к телу. Окончательно продрогнув, Марпата проснулся. Старик все время кашлял. Было видно, что это доставляло ему мучения. Слушая старческое кряхтение, Марпата вспомнил свой долгий переход с караваном. Шаг за шагом, день за днем он шел к своей мечте. Он дошел до нее. Но пока этот город оставался мечтой, он казался Марпате необычным, сказочным. Теперь, проведя в нем первую ночь, Марпата видел этот город другим. Он начал понимать, что здесь также живут люди со своими повседневными заботами и нелегкими судьбами. Некогда они казались Марпате нереальными, какими кажутся теперь далекий Тибет, его родной монастырь и учитель Чинробнобо.

Охая и кряхтя, старик встал и развел очаг. От отсыревших досок помещение наполнилось дымом, но от слабого пламени пошло тепло. Марпата сел и протянул руки к огню. Чтобы отогреть замерзшую воду, старик поставил миску рядом с очагом. Он вытащил из-за пазухи краюху черного хлеба, разломил пополам и протянул Марпате.

– Поешь, мил-человек, – натужно проскрипел старик. От тепла человеческого тела хлеб был теплым. Марпата изрядно проголодался, и эта сморщенная краюха показалась ему необычайно вкусной, но все же он ощутил горьковатый привкус травы и песок, хрустящий на зубах.

Вода в миске немного оттаяла. Ее вполне хватило по глотку и Марпате, и старику. Чтобы хоть немного согреть свои окоченевшие тела, они расположились около неуверенно горящего очага.

В тусклом свете огня Марпата разглядел лицо старца, по которому пролегли глубокие неизгладимые морщины. Покрасневшие веки его ввалившихся глаз выдавали болезненность. Исподволь разглядывая нищего, Марпата думал о том, что он не мог злоупотреблять радушием старика, который разделил с ним последний кусок хлеба. Он поблагодарил его за приют и решил, что пойдет искать себе какую-нибудь каморку.

– Ты был добр ко мне, мил-человек, – вздохнул старик, прощаясь с Марпатой, – мне никто и никогда не подавал таких больших денег. Если тебе не удастся подыскать подходящее жилье, возвращайся сюда. Моя землянка хоть и убогая, но защищает от сильных ветров и холодов.

Весь день Марпата провел в поисках жилья. С утра до вечера он бродил по городу, но ни в богатых кварталах, ни на улицах простых горожан он не нашел подходящего жилья. Вернее, тех денег, что остались у него за душой, не хватало, чтобы оплатить даже маленькую лачугу. Он попробовал наняться на работу, но не каждый рисковал связываться с иноземцем. Если кто-то и решался взять его в работники, то за столь мизерную оплату, что он едва бы отрабатывал еду, которую предоставлял ему хозяин, все больше втягиваясь в кабалу. Проведя в поисках целый день, Марпата, удрученный, вернулся в землянку старика. Ему показалось, старик обрадовался его возвращению. Марпата принес пищу. Греясь у очага, они ели мягкий лаваш, запивая кумысом.

– Как зовут тебя, мил-человек? – в глазах старика блеснули теплые искорки, – откуда ты?

Марпата рассказал старику и о родной тибетской деревне, и о том, как отец привел его в монастырь. Он рассказал ему про ламу Чинробнобо и про долгий переход из Лхасы в Хаджи-Тархан. Язык Марпата начал учить, еще живя в монастыре. За время своего долгого перехода из Лхасы в ханство кыпчаков он немного исправил тибетский акцент, так что в общем говорил сносно и понятно.

Старик слушал Марпату с нескрываемым интересом. Он восхищался далекими землями, про которые рассказывал ему Марпата, он дивился тому, что так далеко тоже живут люди, и эти люди такие же, как и здесь, в Хаджи-Тархане.

– Я ведь тоже не всегда был нищим, – тяжело вздохнул старик, – и не всегда был одинок. Пятнадцать лет тому назад у меня было ремесло, дом, жена и четверо детей – три сына и дочка. Но Всевышний послал нам суровое испытание. В 6851 году от Сотворения мира ^[18], в Хаджи-Тархан пришла черная смерть ^[19] и наслала на людей великий мор. Вымирали целые кварталы. Черная смерть не щадила ни бедных, ни богатых. Беда пришла и в наш дом. В течение нескольких дней я потерял всю свою семью. Я не был одинок в своем горе, хотя в живых нас осталось так мало, что некому было хоронить умерших. Но я похоронил близких на кладбище. Я покажу тебе их могилы. Не знаю почему, но черная смерть не коснулась меня. Чтобы немного забыться от горя, я полностью окунулся в ремесло. Я был неплохим горшечником. Мою посуду раскупали не только горожане, но и заезжие купцы. Но, видно, беда не приходит одна. В один из дней, когда я обжигал посуду, загорелась печь. Дул сильный ветер, и пламя быстро перекинулось на мое жилище. Так я остался без крова. Я собрал уцелевшие от пожара утварь, посуду и принес их сюда. На этом месте я вырыл землянку. Во мне еще жила надежда, что, заработав денег, я построю себе небольшую хибарку. В один из злополучных дней я пошел на базар продавать посуду. Лавки у меня не было, она сгорела вместе с моим жилищем. Я торговал с земли. Совсем рядом от себя я увидел, как богатый вельможа держит за руку какого-то нищего и кричит, что тот обокрал его господина. Вокруг них уже собиралась толпа. Все что-то кричали и требовали наказать виновного. Тот же извивался и божился, что он не виноват, что его оклеветали, вот… он, не раздумывая, показал на меня. В следующее мгновение он изловчился, высвободил руку из цепкой хватки вельможи и убежал. Меня же, ни в чем не повинного, схватили и повели к султану. Толпа требовала возмездия. Не слушая меня, султан приказал отрубить мне правую руку. Приговор тут же привели в исполнение на базарной площади, и я, обессилевший от боли, потерявший много крови, остался без семьи, без крова, без ремесла, без руки и без средств к существованию. – Старик тяжело вздохнул.

Только сейчас заметил Марпата, что кисть правой руки Коддуса, так звали старика, обрублена. Марпата был потрясен. Сердце его сжалось при мысли о том, как много пережил за свою жизнь этот человек. Марпата вдруг вспомнил отца. Он тоже был гончаром. Марпата любил наблюдать, как вращается на круге будущий кувшин или миска. Он помнил умелые руки отца, и то, как мастерски из куска глины создавали они посуду.

Марпата перевел взгляд на Коддуса, на его обрубленную руку. Ему стало нескончаемо жалко этого немощного старика, и он решил помочь ему непременно.

4

Ночами дядюшку Коддуса, так теперь называл старика Марпата, мучил кашель. Он овладевал стариком, как только тот ложился в постель, и не отпускал своих удушливых объятий до утра. Каждую ночь, забываясь на некоторое время, Коддус просыпался от внезапного взрывного приступа. Его тело содрогалось, сжимая грудь так, что старик не мог вздохнуть, и от этого мучительного ощущения беспомощности зрачки его расширялись, синели губы.

Слушая, как мучается старик, Марпата засыпал лишь под утро. С каждым разом сердце его все сильнее сжималось от жалости к немощи дядюшки Коддуса. С тех недавних пор, что Марпата поселился у него, они сблизились. Коддус рассказывал Марпате о своей прошлой жизни, о городе. Марпата в своих беседах знакомил старика с обычаями Тибета и его родного монастыря. Коддус воспринимал рассказы Марпаты как небылицы, в которые верил с трудом, но все же слушал, удивлялся и ждал новых рассказов.

Морозы не отпускали, и Марпата предложил дядюшке Коддусу некоторое время не ходить на базарную площадь за подаянием. Однако сам Марпата каждый день бывал в городе. Присматриваясь к городскому быту, он замечал, как многообразен этот город, как многолики его жители. Перед его глазами проходили и византийцы, и русские, и болгары, и татары. Он бывал в кварталах, где селились армяне и персы, проходил мимо лавок евреев-менял. Каждый день он приносил в землянку свежий лаваш, а вечерами за кружкой кумыса рассказывал дядюшке Коддусу обо всем, что видел.

Сегодня недуг старика довел Марпату до отчаяния. Он не спал всю ночь. Впадая в забытье, тотчас просыпался от беспрестанного стариковского кашля. С воспаленными от бессонной ночи глазами, Марпата удрученно встретил рассвет. Коддус почувствовал отстраненность своего постояльца, но не стал навязываться ему с разговорами.

Марпата устроился в дальнем углу землянки и молча перебирал те немногие пожитки, которые принес в жилище Коддуса. Из вещевого мешка он достал два толстых свитка с какими-то записями. Коддус наблюдал за Марпатой. Тот что-то долго искал в свитках, много раз разворачивая и сворачивая их. Наконец, ему встретилась нужная запись, и он углубился в ее изучение. За это время Марпата несколько раз мельком взглянул на Коддуса, но не произнес ни слова. Старик, понимая, что причиняет постояльцу неудобства, переживал его отстраненность, к тому же с Марпатой ему стало легче существовать в этой холодной неуютной землянке. В Марпате Коддус видел если не родственную, то просто живую душу, которая помогала выжить в эти суровые морозы, скрашивая его одиночество.

Тех дров, что Марпата принес вчера в землянку, с лихвой хватило, чтобы Коддус развел очаг. Экономя отсыревшие сучья, старик поддерживал скромный огонь, заботясь, чтобы света хватало и для Марпаты, который внимательно вчитывался в письмена, начертанные на свитках.

Казалось, Марпата не замечал стараний старика. Он отложил пергамент и снова стал рыться в дорожном мешке. Коддус молча наблюдал за ним, когда тот достал из мешка небольшую глиняную емкость с узким горлышком и кожаный мешочек размером с ладонь.

Смешав в миске немного жидкости из емкости и щепоть мрачно-зеленого порошка из мешочка, он протянул миску старику:

– Выпей, дядюшка Коддус.

Старик настороженно посмотрел на Марпату, но взял то, что предлагал ему постоялец.

– Выпей, – повторил Марпата и, видя, что Коддус опасается, пояснил: – Это снадобье. Оно должно помочь тебе в твоей хвори. Лама Чинробнобо кое-чему научил меня. Не бойся. Я не причиню тебе зла.

Действительно, в эту ночь старик почти не кашлял, а через несколько дней, исправно принимая снадобье, которое каждое утро готовил ему Марпата, он лишь с содроганием вспоминал о недавних ночных приступах. Теперь Коддус испытывал к Марпате не просто благодарность, он дивился способностям и знаниям этого молодого человека.

– Я рад, что Господь послал мне тебя, – с влажными от умиления глазами благодарил Марпату старик, – признаться, я думал, ты не разумеешь грамоту, и уж никак не мог поверить, что тебе подвластно лекарское ремесло. Теперь, когда я знаю, что передо мной образованный человек, знающий толк в лекарском деле, я тоже хочу помочь тебе. В татарском квартале живет аптекарь Зульхаким. Найди его и скажи, что это я прислал тебя к нему. Некогда мы были с ним в неплохих связях. Моя нищета развела нас, но он знает, я не посоветую ему худого. Я думаю, он возьмет тебя работником на приемлемых условиях.

Утром Марпата отправился в город искать аптекаря Зульхакима. Татарский квартал располагался неподалеку от южного базара, куда стекались караваны, направляющиеся через Дербентский проход в Закавказье. Летом квартал был немноголюден. Татары-кочевники, живущие здесь, возвращались со своих родовых земель лишь к поздней осени. Зимой татарский квартал оживал, расцветая разноцветными куполами юрт. Образуя улицу, юрты стояли, прижавшись друг к другу, все ж оставляя между собой небольшой проход. Но не все жили в юртах. Были и такие, кто давно оставил летнее кочевье. Таким оседлым татарином и был аптекарь Зульхаким. Он выстроил себе небольшой дом, а рядом с домом пристроил аптеку, где и летом и зимой проводил дни напролет. Чаще всего его можно было застать за аптекарским столом, с аптекарскими весами в руках, вечно развешивающего какие-то порошки. Вдоль стен на деревянных стеллажах красовались всевозможные баночки, кувшинчики, мешочки с травами. Аптекарь знал себе цену. Все его снадобья стоили недешево, оттого городская беднота редко посещала его аптеку. Найти Зульхакима для Марпаты не составило труда. Здесь каждый знал его. К тому же большая вывеска аптеки была видна издалека.

Зульхаким вышел к Марпате в широких шароварах и рубашке, поверх которой на нем был надет безрукавный камзол. На ногах Зульхакима красовались кожаные ичиги, а на голове гордо восседала тюбетейка. Совсем недолго прожив в Хаджи-Тархане, Марпата все же успел отметить, что татарские мужчины и женщины одевались здесь одинаково, только женщины поверх рубахи надевали еще вышитый нагрудник и очень любили блестящие металлические украшения. Верхней одеждой и мужчинам, и женщинам служил казакин, а зимой бешмет. Однако в сильные морозы все носили шубы. Татарские мужчины поверх тюбетеек надевали меховые или войлочные шапки, а женщины в холода покрывали головы вышитыми бархатными колпаками и платками.

Зульхаким встретил Марпату радушно, однако, выслушав его просьбу, сразу стал серьезен.

– Я сомневаюсь, юноша, что в столь раннем возрасте можно получить достаточные знания в лекарском деле, – растягивал слова аптекарь. Из-под прищура и без того узких глаз Зульхаким смотрел на Марпату недоверчиво, – однако, как ты говоришь, за тебя просит Коддус. Мы давно не виделись с ним, но он мой давний приятель. Ему я доверяю. Он всегда отличался правдивостью и благожелательностью, но я должен посмотреть, на что ты способен.

Марпата вздохнул облегченно. Он был рад и мизерной оплате, которую назначил ему Зульхаким, и тому, что аптекарь предлагал ему только место начинающего ученика.