Марина Антоновна Тишанская
Вы называете это автобусом?
Лопатин
У каждого есть свой крест. Или своя звезда – как посмотреть. Одни всегда выигрывают в лото, другие – как мисс Марпл, вечно расследуют преступления. Кому-то везет на открытия, а кому-то – в любви. Я постоянно кого-то спасаю. Судьба такая. Ну и тут выбора никакого не было.
Когда выяснилось, что на зимней стороне забыли художника, шум поднялся изрядный. И вот ведь странно! О том, что бедолага может замерзнуть, сказал Рыбаков. Лера ударилась в слезы, а вот Нелли Петровна, коза, которая не удосужилась пересчитать подопечных, принялась уверять, что ее вины тут нет. Я вызвал представителя «Зорь Земли». Тот сначала пыхтел и раздувался, а потом понял, что дело плохо.
Первым делом надо было решить, кто полетит. Ясно, что рассчитывать на Антона, после истории с камнями, не стоило. Отправлять на поиски одних экскурсантов нечего было и думать, это могло закончиться их гибелью. И без того неизвестно, что там, на зимней стороне, поделывает художник, и куда он, в частности, запропастился. Мог ведь и в щель ухнуть, и под воду уйти. Шансы его спасти таяли с каждой минутой.
Конечно, по правилам следовало обратиться к властям. На этой параллели, как и везде, есть спасательные службы. Люди без труда отыскали бы нашего потеряшку, но «Зорям Земли» пришлось бы несладко. Нашу экскурсию завершили бы досрочно, да и вообще деятельность компании могли свернуть.
Не могу сказать, что мне было бы их жалко, но я должен был думать о Еремее. Чтобы не завалить задание, пришлось прикрывать безответственность этой гадской компании.
Решать все вопросы с «Зорями» и местной администрацией пришлось Нелли Петровне. Она попробовала заикнуться о том, что безопасность пассажиров – проблема пилотов, но я с ней дискутировать не стал, а Антон ответил так, что повторить это я здесь не могу.
Пузырелет быстро заправили всем, что ему нужно, и осталось только сформировать команду. Я спросил мужиков, кто со мной. Вызвались Рыбаков и, как не странно, Георгий. Вот уж от кого не ожидал! Как я понял, он банкир, к тому же успешный. И вдруг решил рисковать жизнью ради бывшего одноклассника! А я-то считал, что умею разбираться в людях!
После гипноинформирования, как по-научному называется наше ускоренное обучение во сне, в голове клубится куча разрозненных знаний, не успевших найти свое место. Шутка ли – за двое суток узнать все о жизни трех параллельных Земель, изучить их средства передвижения, обычаи, моды, да мало ли что еще. В теории все эти знания должны всплывать в памяти по мере необходимости, на самом же деле голова идет кругом. Через месяц все, конечно, уляжется, но к этому времени я надеюсь быть уже дома.
Как управлять пузырелетом, я вспомнил. Да и без учебного сна смог бы сам разобраться. Некоторые функции были мне внове, но уж полететь труда не составляло. Команду из трех здоровых молодых мужиков тоже можно было считать удачей. Не хватало нам только оружия.
Странная конфигурация моря и суши на этой параллели привела к тому, что на полюсах плескалась вода. Точнее, воду покрывали льды, а вот суши там не было. Для меня значение имело только то, что вся живность испокон веков расселялась на опоясывающей планету суше. Нелли Петровна, понятно, рассказывала только о тех животных, что известны науке. Но зимнюю сторону люди почти не беспокоили, так что там реально было встретить гадов, приспособившихся к морозам или хотя бы к пограничным зонам, где свет и тепло уступают место холодной ночной тьме.
Учебники Геи ничего не говорили об обитавших там животных, но я и тогда уже подозревал, что в ледяном спокойствии холодной стороны планеты могли уцелеть виды, не сохранившиеся на нашей Земле в период, когда там еще могли жить люди. Сразу вспомнились чудовища Горвица. Да мало ли еще какая нечисть живет в темноте и холоде вдали от человеческого жилья!
Из оружия «Зори Земли» предложили мне только ракетницу, которой мы могли бы отпугнуть какого-нибудь зверя, и один неведомо откуда полученный ими бластер, малой мощности и короткого радиуса действия.
Ракетницу я отдал Рыбакову. Он оружие взял, но посмотрел на меня как-то странно. Тогда я не придал этому значения. Конечно, кое-что было и у меня самого, но использовать средства, полученные на Гее, я не хотел. Это сразу выдало бы меня с головой.
Мы оделись сразу тепло, хотя пузырелет мог обеспечить нас даже шубами. Но кто знает, что там поделывает художник? Может быть, на синтез одежды у нас просто не найдется времени.
Я повел пузырелет над землей на малой высоте, чтобы освоиться с его поведением в воздухе. Как только понял, что летательный аппарат меня слушается, прибавил скорость. Лететь пришлось над морем, чтобы не привлекать к себе внимания. Тем же путем летела и экскурсионная группа. Путь получался длиннее, но приходилось быть осторожными.
До сумеречной зоны мы добрались за час, и тут пришлось уже быть внимательнее. Мои попутчики прильнули к прозрачным стенам, вглядываясь в разрезаемую светом прожекторов тьму. Место, где приземлялся пузырелет во время экскурсии, мы знали. Точные координаты позволяли сесть прямо туда же, но ведь художник мог уйти! Заметив, что эти дураки улетели без него, бедняга мог двинуться в ту сторону, в которой скрылся прозрачный шарик с экскурсантами. Поэтому подлетал к стоянке я на предельно низкой высоте, стараясь разглядеть каждый ледяной холм, каждый сугроб.
Я много раз бывал на холодных планетах, но они, как правило, были безводными, и их поверхность ничем не напоминала Землю. Оказалось, лед бывает разного цвета! Зеленые и голубые глыбы вспыхивали в лучах света, так что больно становилось глазам. В какой-то момент я испугался, что пропущу дорожку флажков, вокруг которой следовало искать художника.
Цветные тени скользили по гладкому льду, прятались в наметенных ветром горках снега. Вдруг Вениамин вскрикнул. Я на автомате остановил пузырелет. Хорошо, что эта машина способна зависать в воздухе.
Длинная цветная лента извивалась среди блестящих глыб.
– Да это же шарф Марселя! – воскликнул Георгий.
Я осторожно посадил пузырелет между огромными ледяными склонами. Эта машина устроена по принципу Ваньки-встаньки. Была раньше такая детская игрушка. Центр тяжести смещается вниз при любом положении корпуса. Это происходит за счет хитрого крепления всего оборудования и даже пассажирских кресел.
Георгий рванулся к выходу, но Рыбаков бесцеремонно ухватил его за шиворот, заставил застегнуть шубу, завязать уши шапки и прикрыть лицо. Предосторожность оказалась нелишней. Ледяной воздух перехватывал дыхание, ресницы смерзлись.
Мы с Вениамином без спешки покинули пузырелет, я взял большой фонарь и веревки. Флажки дорожки, вдоль которой гуляли экскурсанты, были сделаны из морозостойкого пластика и отсвечивали в лучах прожекторов. Мы медленно побрели вдоль тропы. Рыбаков зачем-то трогал каждый флажок, словно пробовал его на крепость. Возможно, это его успокаивало. Постепенно добрели до потерянного шарфа. Эта печальная находка вызывала массу вопросов, в частности, почему художник не остановился, не взял его и не намотал обратно на шею?
Но главное – шарф, зацепившийся за последний флажок дорожки, не был последним, что оставил художник. Дальше, в том направлении, куда улетал экскурсионный пузырелет, тянулись пятна, ярко красневшие в свете нашей машины. Значит, что-то случилось с ним именно здесь.
Перед тем, как выйти, я включил не только прожектора, но и все возможное освещение. И теперь гигантский светящийся шар, напоминающий елочную игрушку, позволял разглядеть каждый осколок льда, каждый самый легкий след на снегу.
Мы пошли вдоль зловещей цепочки пятен. Кто или что могло напасть на беднягу в холоде и тьме зимней стороны планеты? Ни птицы, ни морские обитатели не могли представлять для него опасности хотя бы потому, что место посадки пузырелета находилось далеко от берега.
Цепочка следов закончилась метров через пятьдесят довольно неожиданно. Здесь на снегу обнаружилось большое пятно, но вовсе не красное. Чистые зеленые, синие, желтые краски расплескались по снегу, почти не смешиваясь даже в месте соприкосновения.
У меня отлегло от сердца. Похоже, незадачливый художник просто повредил контейнеры с красками. Сначала вылилась красная, а затем и другие. Возможно, причиной тому был холод, пластик не выдержал и лопнул. Все это давало надежду на то, что наш потеряшка жив. Но где же он, в таком случае?
– Марсель! – заорал Георгий и тут же схватился за горло.
– Не кричи, – тут же попытался остановить его Вениамин. – От крика может начаться движение снега по склонам. Как бы Марселя не засыпало.
Все это было правильно, но как искать художника? Даже дыхание обжигало горло морозом, но Георгия это не остановило. Отдышавшись, он заорал снова:
– Марсель!
Казалось, от звуков его голоса что-то лопнуло в мире. Послышалось шуршание, треск льда, какие-то царапающие звуки. Совершенно невозмутимый Вениамин ходил кругами возле радужного пятна, все увеличивая радиус. И вдруг…
– Он здесь, – произнес Рыбаков.
Прозвучало это несколько мрачно, и, подойдя ближе, я понял, почему. В нескольких шагах от того места, где художник разлил краски, в глубь льда уходила узкая трещина. Конца ей видно не было, свет пузырелета не доставал до дна.
Я осветил щель фонарем. Художник застрял метрах в пяти от поверхности. Под ним трещина уходила в бездну, но толстая одежда не позволила бедолаге провалиться.
– Эй, приятель! – негромко позвал я, боясь не услышать ответа.
Наш пострадавший слегка приподнял голову. Видимо, шевелиться он не решался. Хорошую одежду дают экскурсантам в «Зорях Земли»! За то время, что его искали, он должен был превратиться в сосульку. Забегая вперед, скажу, что он по собственной инициативе приобрел костюм с автономным обогревом. Это и позволило ему сохранить тепло.
Надо было вытаскивать его, и срочно. Прочный трос, крючья и прочие необходимые вещи у нас, конечно, были. Сложность состояла в том, что я не мог лезть в расщелину: ребята не смогли бы без меня вернуться обратно. Ни Георгий, ни Вениамин пузырелетом управлять не умели. На их Земле XVIIа таких летательных аппаратов не было.
Спасать художника рвался Георгий, но быстро выяснилось, что никаких полезных навыков в этой области у него нет, поэтому рисковать выпало на долю Вениамина. Мы спустили веревку с крюком на конце, и Рыбаков очень ловко, как опытный рыбак, зацепил застрявшего беднягу за капюшон. Страховка так себе, но все же лучше, чем ничего.
Вениамин не сказал, есть ли у него альпинистский опыт. Он вообще удивительно немногословен, но спускался он грамотно. Страховку для него я предварительно закрепил на ледяной глыбе, но все равно стоял на страже и придерживал трос на случай непредвиденных неприятностей. Георгий лежал на животе, смотрел в расщелину и шумно вздыхал каждый раз, когда нога Вениамина соскальзывала с ледяного выступа.
Рыбаков добрался до художника и очень ловко закрепился между стенками трещины. Не ожидая помощи от пострадавшего, он обвязал его тонким тросом и знаком показал, чтобы мы тянули. Удивительно невозмутимый человек! Он интересует меня все больше и больше. В автобусе он представился государственным чиновником, но в какой области он служит? Кабинетные работники такими не бывают. Я и восхищался им, и невольно думал о том, что Вениамин не так прост. Что понесло его на эту экскурсию?
Бедного художника пришлось тащить, как бревно. Георгий дежурил у края расщелины и подхватил страдальца сразу, как только я смог его вытянуть. Вениамин карабкался по склону рядом с пострадавшим, чтобы подстраховать, если трос вдруг соскользнет или зацепится за лед.
Я тянул потихоньку, стараясь не дергать. Вместе с шубами и прочей амуницией наш бедолага весил изрядно, так что пришлось попотеть. Потом мы подняли его, как бревно, и понесли в пузырелет. Тут-то и выяснилось, что на нем, кроме шуб, еще и белье с электрообогревом. Заряда аккумулятора оставалось совсем немного, так что мы подоспели вовремя.
Георгий принес снега, мы раздели художника и принялись дружно растирать ему все тело. Он хрипел и стонал, но сказать ничего не мог. Лицо Маевский обморозил основательно, пострадали и руки. Хорошо хоть, он догадался надвинуть на лицо капюшон и сунуть руки под борт верхней шубы.
Пока тюбики не лопнули, чудак пытался на таком морозе писать здешний мимолетный закат, тогда и растерял все краски. Лишь после этого он заметил, что экскурсия улетела без него, и пошел в сторону моря. Тут-то ему и подвернулась та самая щель.
Правда, все это выяснилось уже в автобусе, когда золотые руки Толстоухова вернули пострадавшему возможность говорить.
Виолетта
Мне было совершенно нечего делать. Мужики уехали спасать этого дурика Марселя. Вовка, правда, не поехал. Но к нему пришел Кочетков, они выгнали меня из каюты, сказав, что у них разговор по работе. Олег же сценарии пишет. Вовка будто не понимает, что в сценарии вполне может оказаться подходящая для меня роль.
С тоски я пошла в каюту Кочеткова. Не сидеть же мне как белой вороне в столовой, будто я никому не нужна. А в каюте можно какую-нибудь передачу посмотреть.
У Кочеткова оказалось не заперто. Я вошла – бардак кругом немыслимый. Ну я сгребла с кресла всякие грязные носки и села напротив визора, щелкнула пультом, попала на передачу «Секреты звезд». Я люблю про личную жизнь своих коллег посмотреть, только Вовка всегда фыркает и велит мне переключить канал. А сейчас я одна, что хочу, то и смотрю.
На тумбочке рядом с креслом лежал красный блокнот. Я уже после Парижа заметила, что Кочетков что-то записывает, и подумала: «Надо же, какой он эрудит. Записывает историю города любви». Пока по телеку запустили рекламу, я взяла блокнот посмотреть, что же такого интересного туда записал Олег. Оказалось, к Парижу это не имеет отношения. Он набрасывал статью в газету «Без запретных тем». Я невольно начала читать.
«Дорогие мои читатели. Вы, наверно, хотите знать, как живут богатые и знаменитые. Я вам в этом помогу.
Мне удалось совершить удивительную поездку по параллельным мирам. Конечно, это очень дорого, но я ведь еду по работе, за казенный счет. И моя газета не прогадала.
В одной группе со мной оказался известный банкир Георгий Гольдман. Он входит в список ста богатейших людей страны. И он, милые дамы, не женат. Но поторопитесь действовать, а то он достанется другой.
В этой поездке он встретился с очаровательной одноклассницей Лерой Новицкой. И он не уберегся от ее чар. Я случайно услышал, как наш герой предлагал Лере руку и сердце. Он обещал ей купить новую квартиру, дорогую машину, эксклюзивную одежду. А от таких предложений, милые дамы, мало кто из вас откажется. Лера решила поломаться и сделать вид, что деньги для нее – не главное. Но я не сомневаюсь, что после отпуска она станет мадам Гольдман.»
Тут я расхохоталась. Так Кочетков, оказывается, вовсе не сценарист, а журналист, причем низкого пошиба. Пишет для бульварной прессы. Попалась Лерка! Но что там дальше?
«И это еще не все новости. Многие из вас, милые дамы, мечтают стать известными артистками».
Что, что?!
«И у вас скоро появится шанс. В поездку вместе со мной отправилась известная в кинематографических кругах пара – супруги Корсаровы. Но если кинорежиссер и владелец киностудии Владимир все свободное время придумывает новые повороты в своих гениальных фильмах, то его супруга не теряет времени зря.
Она давно замечена в симпатиях к молодым дон Жуанам. И тут в поле ее зрения попал статный красавец – пилот межмирового автобуса Антон. Пока обманутый муж сидит в супружеской каюте, его женушка ходит на ночные купания с предметом своей страсти. Я сам был свидетелем их жарких поцелуев. А поскольку Корсаров не потерпит измены со стороны супруги, это место вскоре может оказаться вакантным».
Вот негодяй! Подлец, скотина! Так он подсматривал, как мы прогуливались с Антоном?! Еще, чего доброго, расскажет Вовке! Газету-то мне бояться нечего. Вовка такое барахло не читает. Но кто-нибудь из знакомых может ему рассказать! Придется поговорить с Кочетковым. Возможно, предложить ему денег. Пусть он про Гольдмана отошлет в редакцию, а про меня все сотрет. Или сказать Антоше? И я пошла его искать.
Антон оказался в рубке. Он заполнял какую-то форму на экране главного компьютера.
– Антоша, ты не представляешь, в какую историю мы попали! – воскликнула я, заломив руки.
– А что случилось? – спросил он, по обыкновению потерев пальцем свой конопатый нос.
– Среди нас есть крыса – Олег Кочетков. Он за всеми следит и кропает низкопробные статейки в паршивую газетенку, – ответила я.
– Но у нас с тобой, вроде, ничего не было, – удивленно произнес мой герой.
– Вот именно. А этот негодяй написал, что я изменяла с тобой своему мужу, и муж меня скоро бросит, – тут я не смогла удержаться от слез.
– Не плачь, Леточка. Я его научу, как статейки в газеты пописывать, – прорычал Антон и ринулся из рубки в коридор.
Кочеткова, который уже ушел из нашей каюты, мы нашли в буфете, где он заправлялся текилой и виски.
– А, ребята! – радостно воскликнул он.
Антон, ни слова не говоря, подошел и двинул негодяю в нос.
– За что? – прогнусавил Кочетков.
– За статейку про Корсаровых, – ответил пилот и размахнулся еще раз. Следующий удар попал горе-писателю в ухо. Он упал около мини-бара.
– Вы все не так поняли, – зажимая рукой окровавленный нос, запричитал Кочетков, – это просто шутка. Я не собирался статью никуда посылать. Хотел вас разыграть.
От страха он даже не спросил, откуда мы знаем про статью. Его кровь капала на светлые брюки.
– Больше так не шути. Узнаю – убью! – хрипло сказал Антон и повернулся, чтобы выйти из комнаты.
– А как у вас в дирекции относятся к пилотам, которые избивают пассажиров? – вдруг осмелел Кочетков.
– Пока мы доберемся до дирекции, много времени пройдет, – пообещал Антон, – ты можешь случайно остаться на какой-нибудь планете. А в дирекции я скажу, что ты напился, что запрещается правилами перевозок, упал и разбил себе рожу. А мое начальство мне верит.
– А Пятакова все видела! – продолжал хорохориться журналист.
– На меня в качестве свидетеля не рассчитывай, – охладила его я.
И мы вышли. Антон пошел на дежурство, я осталась одна.
– Статью я не напишу, – прошептал мне вслед писака, – а Корсарову могу и рассказать.
– Мало получил? – осведомилась я. И Кочетков поспешил обратно в буфет.
«А вдруг он и правда расскажет мужу»? – подумала я.
С испорченным настроением я пошла к себе в каюту. Мне уже было не до «Секретов звезд». К счастью, Кочетков за мной не пошел. Наверно, опять за кем-то подглядывать собирается. А Вовка сидел над какими-то записями.
– Ну что, нашли уже Марселя? – спросил он меня.
– Понятия не имею, – буркнула я и прошла в свою половину номера.
Лера
Я подустала после экскурсии на зимнюю сторону планеты и решила отдохнуть до ужина в каюте. Скинула верхнюю одежду и прилегла на кровать. Я, конечно, волновалась за Марселя, но помочь ничем не могла. Поспать мне не дали – через десять минут послышался стук в дверь. Хорошо, что я взяла с собой халат – не пришлось заново натягивать джинсы.
– Ну кто там? – недовольно спросила я.
– Лерочка, это я, – раздался хлюпающий голос.
Я накинула халат, открыла дверь и с удивлением обнаружила в коридоре Кочеткова с разбитым носом. От него сильно пахло спиртным, а из носа текла кровь.
– Олег, что с тобой? – воскликнула я.
– Один идиот чуть не сломал мне нос, – прогнусавил Кочетков.
– Заходи скорее, – сказала я.
В комнате я усадила раненого на кресло, достала из мини-бара лед, завернула его в свой носовой платок и приложила к носу Олега. Вскоре кровь перестала капать ему на майку.
– Ты единственный нормальный человек в этой компании, – сказал Кочетков, – у тебя спиртное есть?
– Ты подрался? – спросила я, проигнорировав вопрос о спиртном.
– Я вопросы решаю цивилизованно, – возразил Олег, – это другие любят кулаками махать.
– Расскажи, в чем дело, – предложила я.
– Да просто я не сценарист, а журналист. Написал статью, в которой делился своими впечатлениями от поездки, а этот идиот Антон прочитал и полез в драку, – пояснил Кочетков.
– Понятно, – сказала я, – ты в статье что-то написал про своих одноклассников.
– Ну и что? – крикнул раненый, – я писал только о том, что сам видел. А все прикидываются такими белыми и пушистыми, один я плохой!
– Кто прикидывается? – холодно спросила я.
– Да хоть твой Гольдман, – ответил Кочетков.
– Во-первых, он не мой, – резко сказала я, – во-вторых, он ничего про себя не скрывает. Я знаю, что он богатый человек, сын владельца банка.
– И не слишком честный, – добавил журналист, – я вот тебе про него расскажу.
– Ну давай, – подбодрила я его, уверенная, что ничего он про Жорку не знает.
– Слушай. Пошли как-то два одноклассника, Гольдман и Маевский, сдавать вступительные экзамены в Институт экономики. У Маевского в школе по математике была пятерка, а Гольдман, как ты знаешь, с двойки на тройку перебивался. Сели они в аудитории за парту рядом. Им дали листки с заданием и наклейки с номерами. У Гольдмана был номер семь, а у Маевского – двадцать два. Сидели они и решали свои задачки. А как время почти вышло, Марсик говорит другу: «Мне в сортир надо. Приклей, пожалуйста, мой номер к моей тетради и сдай ее. А то если я выйду, меня по правилам обратно уже не пустят». И ушел. А Гольдман, не будь дураком, посмотрел, что там Марсель нарешал. Сам-то Гошка из семи задач только три решил, а Маевский все задание выполнил. Ну наш Жорик взял и номер семь приклеил к тетрадке с решенными задачами, а номер двадцать два – к своей тетради. И сдал все преподу.
– А ты откуда знаешь? – спросила я.
– Так экзамены мой отец принимал. Он же в институте экономики доцентом работает, – ответил Кочетков, – он заметил, что Марсель вышел и номера Гошка приклеивал. А потом стал проверять работы и страшно удивился – двоечник все решил, а отличник с грехом пополам до третьей задачи дошел. Отец же часто бывал на родительских собраниях у нас в классе и слышал, как математичка Жорку ругает.
– И как же он поступил? – спросила я про Кочеткова старшего.
– Он взял в приемной комиссии заявления о поступлении в институт – Гольдмана и Маевского, и сравнил почерки, – сказал Олег, – и понял, что Гольдман приклеил свой номер на чужую работу.
– И что, Гошка провалился? – поинтересовалась я.
– Нет, какое там, – возразил Олег, – его приняли, а Маевский провалился.
– Почему? – не поняла я.
– Так ты же знаешь, кто у Гольдмана папа. Мой батя не решился против его сынка идти, – пояснил Кочетков.
– А что с Маевским стало? – задала я следующий вопрос.
– Я с ним говорил во время банкета. Он попал в армию. А потом вернулся и поступил в художественное училище. Так что он на Гольдмана зла не держит. Если бы не Гошка, он не стал бы художником, а ведь это его призвание, – ответил Олег.
После этого рассказа мне захотелось подумать, и Кочеткова я быстро выставила. Кровь у него уже не шла, а более качественную медицинскую помощь он мог получить у Юры.
Если честно, я никогда не была влюблена в Гольдмана, но его внимание мне льстило. Он казался совсем неплохим человеком, несмотря на свое богатство – вот и сегодня поехал Марселя спасать вместе с нашим сопровождающим. Может, конечно, его совесть мучает после той давней истории, и он хотел загладить свою вину перед Маевским? Хотя, вряд ли. Это я узнала про его поступление в институт сегодня, а ведь с тех под прошло двадцать лет. Потом, Маевский же на него зла не держит. Наоборот, он благодарен, что смог осуществить свою мечту.
Конечно, я не собиралась выходить замуж за Жорку. Я даже не восприняла его предложение всерьез. Но то, что за мной ухаживает крутой парень, поднимало мою самооценку. Надо, кстати, будет спросить самого Гольдмана про ту историю, или Маевского. Все-таки Кочетков – журналист, он привык преувеличивать и даже откровенно врать. Возможно, с Жоркиной точки зрения все было совсем не так. Они могли специально договориться с Марселем, поскольку тот не хотел поступать в Экономический, но и ругаться с родителями, которые настояли на сдаче им туда экзаменов, тоже не планировал.
Эта мысль меня успокоила, но снова ложиться спать я не стала. Скоро нужно будет идти на ужин, там выяснится, что случилось с Марселем. Хорошо бы немного привести себя в порядок. Вон какие у меня тени под глазами, и прическа растрепалась. Косметики с собой у меня было мало, но тональный крем и пудру я на всякий случай взяла. Еще в косметичке лежал блеск для губ, хотя им я пользоваться не стала. Все равно во время еды он бы стерся.
Для подготовки к банкету я просила косметику у Виолетты. Она, конечно, капризная и глуповатая, но в жадности ее обвинить трудно. Конечно, я не знаю, дала бы она денег взаймы, а тушь для ресниц и тени предложила мне сама.
Тут я подумала, а что вообще я знаю про ребят? Они мне все кажутся добрыми и симпатичными. По крайней мере, встретились мы, как родные. Вот Кочетков несколько подпортил впечатление о себе. К Юрке я всегда хорошо относилась. Да и к остальным, конечно, не так, как к Толстоухову, но тоже – неплохо. С этими мыслями я пошла одеваться к ужину.
