Максимилиан Валентинович Маркевич
Падение Флавиев
Полетели факелы на крышу и в окна храма. Все запаниковали. Домициан выронил свой меч, до этого ни разу его не применив, и от испуга разрыдался.
– Не может этого быть, – поразился Сабин. – Это кощунство и святотатство – сжигать главный храм империи. Я не верю. Варвары!
– Что я наделал, что я наделал?! – начал повторять Домициан, хватаясь за голову. – Какой же я глупец, надо было пойти с ними…
– Только без паники, малыш! – попытался успокоить его дядя.
– Да какой я тебе малыш, старый осел?! – завопил тот. – Видят боги, как же я тебя ненавижу. Ты нас привел к погибели, вместо того чтобы убить Вителлия, мы оказались в ловушке и сейчас сгорим заживо. Боги, я не хочу умирать, прошу вас… – начал опять рыдать и метаться из стороны в сторону Домициан.
Милесы также ринулись искать другие выходы. Лишь Сабин, успокоившись, обнял свою супругу, поглаживая ее волосы.
– Не волнуйся, любовь моя, все будет хорошо. Я тебя защищу.
– А я и не волнуюсь. – Поцеловала Аррецина его. – И не боюсь смерти, если рядом будешь ты.
– Я не знаю, я просто не знаю! Ведь я видел глаза Вителлия, он не блефовал, он действительно сдался. Что такого могло произойти, что он передумал и предпринял атаку? Ведь он же понимает: Веспасиан уже не оставит ему жизнь. Разве стоит все это жизни – самого ценного, что есть у нас?! Мы не ценим ее, а когда она висит на волоске, начинаем наслаждаться ею и просить лишние минуты.
– Я благодарю богов, что они послали мне такого супруга!
– Не надо, не прощайся, любимая. У нас еще есть шансы спастись.
Алтарь для жертвоприношений в это время запылал, также как и белоснежные шелковые перегородки. Не дожидаясь смерти от дыма или огня, Сабин открыл ворота храма и вышел навстречу преторианцам вместе с Клементиной. Его тут же окружили враги.
– Братья-римляне, прошу лишь одного: из уважения к моей должности, которую я исполнял на протяжении восьми лет, отпустите мою супругу… супругу префекта Рима.
Все молча смотрели и не реагировали.
– Где Вителлий? – спросил Сабин.
– “Цезарь Вителлий Авл Август” надо говорить! Собака ты! – появляется и нагло произносит император.
– Цезарь Вителлий Авл Август, прошу, отпусти ее.
– На колени, собака!
– Я сделаю все что угодно, только не трогай ее.
– Собаке слово не давали, так что на колени!
– Отпусти ее, и мы поговорим!
Сабина ударили сразу несколько преторианцев с разных сторон. Флавий упал, держась за грудь и бок. Клементина расплакалась и наклонилась к нему, как тотчас ее за волосы уволокли. Из толпы выскочил один из милес лет семнадцати.
– Стойте, прекратите! Я Гней Сервий-младший, сын сенатора! Не смейте прикасаться к префекту Рима! Если мы хотим быть центром цивилизации, то должны сами в первую очередь жить по законам! Если он виноват, то его надо судить, а если нет, то отпустить.
– Перережьте этим Флавийским простибулам горло, – приказал император, игнорируя речь милеса. – Отдать бы вас в лупанарий, да там тут же вас свои и освободят, к сожалению.
– Не-е-ет! – закричал Сабин и, поднявшись, хотел было воткнуть кинжал в императора, но преторианцы вовремя остановили его и, не дожидаясь приказа, начали со всех сторон колоть мечами.
Его бездыханное обезображенное тело упало наземь. Аррецина последний раз взглянула на мужа и закрыла глаза, взмолилась, перед тем как ее также закололи. Сын сенатора попытался с мечом в руках остановить казнь, но и его постигла та же участь.
Из охватившего весь храм огня, осветившего ночью, наверное, весь Рим, стали выбегать милесы, которые так и не нашли другого выхода, и сразу же попадали на растерзание преторианцев и толпы.
– Найдите всех Флавиев! – кричал император. – Всех до единого. Никого не упустите. – Огонь осветил зловещее лицо Вителлия, которое на тот момент походило на звериное, нежели на человеческое.
Домициан, до этого момента не зная, куда себя деть и что делать, увидел сторожа храма.
– Я Домициан Флавий, сын императора Веспасиана Флавия, и мне нужно спастись, – пытался произнести он с достоинством, но голос дрожал, а глаза еще не высохли от слез.
– А зачем? Флавии же мятежники.
– Прошу тебя, умоляю! – и глаза снова стали мокрыми. – Ты меня можешь спасти?
– Могу!
– Так спаси. Что мне надо сделать для этого? Встать на колени? – чуть ли уже не рыдая, спросил он.
– Ну что же, Домициан Флавий, следуй за мной. – Страж потайным ходом переправил его в свою превратную кубикулу за храмом и уложил в свою постель. – Надо дождаться утра, и тогда будут высоки шансы спастись.
– Благодарю тебя, я этого никогда не забуду. Так ты не за Флавиев?
– Я не за тех и не за этих. Я охраняю и оберегаю этот святой храм, который преторианцы сегодня уничтожат, и все из-за приказа безбожного Вителлия, да накажут его все боги Рима.
– Значит, ты за Флавиев. Мы благородные люди…
– Благородные? Я слышал, как ты ругал своего дядю. Я хотел было всем вам помочь, но незаметно многих не проведешь, да и места тут мало, лишь одного мог и волею богов попал на тебя. Хотя лучше бы я спас Сабина.
– Почему лучше? – холодно спросил Домициан.
– Он же воин, храбрец и достойно умрет. Ты же похож на плачущую девочку, потерявшуюся и молящую о пощаде.
– Осторожно с высказываниями, старик.
– Ты не в том положении, юноша, чтобы угрожать.
– Однажды я стану императором, и от моего хорошего или плохого мнения о тебе будет зависеть твоя жизнь.
– А ты для начала стань им… Да и я могу не дожить до этого. Но если ты станешь императором и придешь сюда, то я первым поцелую твою руку и выскажу все почести.
– Надеюсь, ты доживешь до этого времени.
– Зачем?
– Затем, чтобы ты понял, что сделал правильный выбор. Я стану таким императором, что обо мне будут слагать легенды в веках. Я буду императором-созидателем, а не разрушителем. И суд мой будет честный и справедливый абсолютно ко всем, и неважно, кто передо мной, будь то раб или родственник.
– Я знаю, каким ты будешь!
– Откуда?
– Потом скажу. Еще не время. Но я знаю все! Мне все предрекли. И ты не будешь таким, как говоришь сейчас. Точно не будешь, хотя и попытаешься.
Домициан обиженно повернулся на другую сторону, спиной к стражнику.
Вителлий еще до рассвета вернулся во дворец и принялся за трапезу, наблюдая с балкона, как все еще полыхает храм Юпитера Капитолийского. С восходом солнца до него дошло наконец, что он натворил, и ринулся исправлять ситуацию. Пытался даже перевалить вину на других. Он созвал совет, где предлагал консулам, сенаторам, советникам и помощникам взять вину о поджоге храма и гибель префекта на себя. Но ни один из совета, естественно, не захотел этого делать. А в сенат внес предложение отправить послов и даже весталок для переговоров с Веспасианом.
С рассветом возле разрушенного храма собралось много жрецов различных богов, которые молились и оплакивали святыню. Страж, порывшись в спасенных из храма вещах, нашел одеяние служителя Исиды52 и, разбудив Домициана, который спал как младенец, несмотря на угрозу, дал ему надеть его.
– Снимай тунику и надевай на голое тело. Только так тебе поверят, что ты не патриций.
– А есть другие одежды? Мне не нравится, как я выгляжу в них. – Разглядывал себя Флавий.
– Выбирать не приходится. Тебе надо незаметно выйти, а не привлекать внимание. Главное, голову накрой и иди гордо, но в глаза никому не смотри.
– А как твое имя? Хотя нет, не говори. Я не хочу знать. Иначе это имя будет ассоциироваться у меня с вечной опасностью. Прощай. Может, и увидимся когда-нибудь. Во всяком случае я тебя не забуду никогда и свою награду ты рано или поздно получишь.
– Фортуна тебе в помощь, Флавий.
Домициан, выйдя из жилища стража, тут же примкнул к жрецам Исиды. Те даже не обратили на него внимания – настолько были заняты увиденным. Он повторял движения за ними, поднимая руки к небу и молясь, но косо поглядывая на преторианцев, снующих взад и вперед, выискивая подозрительных лиц. Наконец, когда траурные церемонии закончились, жрецы стали расходиться, и никто из здесь присутствующих даже не посмел их проверять.
Оказавшись вдали от Капитолия, Домициан сам брел улицами Рима, плотно укутавшись и огибая каждого прохожего. Ноги у него дрожали, тело охватил озноб, то ли от испуга всеобщего, то ли заболел, но он шел к цели, несмотря ни на что. А улицы были в крови. Трупы так и лежали на дорогах, никто даже не думал их убирать и сжигать. Все переступали через них и шли дальше. Если это лежал патриций, то его обыскивали в надежде найти пару денариев. На Флавия некоторые обращали внимание, но думали, что это лишь запаниковавший жрец Исиды не знает, куда себя деть. Городские когорты53 должны были поддерживать порядок, но они лишь создавали видимость работы. Хотя двое из них, завидев Домициана, прокричали:
– Эй, ты, в одеянии жреца, стоять!
Флавий хотел было убежать, но ноги продолжали трястись, и он понял, что надолго бега его не хватит.
– Да, слушаю? – надменно спросил Домициан, разворачиваясь.
– Ты посмотри, какое высокомерие у него! – сказал один милес другому.
– Надо бы проучить юнца, – произнес другой.
– Может, розгами его?!
– Да как вы смеете останавливать жреца Исиды? – возмутился Флавий.
– А может, ты не жрец?! Может, ты беглый наглый раб, выдающий себя за жреца?
– Вы глупцы! Разве я похож на раба? – разозлился Домициан и перестал контролировать себя. – Знайте свое место, милесы, иначе я ваши имена передам Верховному понтифику, нашему славному императору Вителлию, и что он тогда сделает с вами?
Но один из милес дал пощечину Домициану, и тот упал на землю, схватившись за щеку.
– Ты посмотри на него, – расхохотался милес, – уже не такой наглый.
– Если мы тебя убьем, то уже никому и жаловаться не сможешь, юнец, – сказал другой.
– Он такой тощий, что ветром унесет скоро. Не кормили его, видать. Или действительно раб? Надо проверить, снимем одеяния его! Вставай быстро, пока я не вспорол твой живот.
Домициан, дрожа, поднялся. Милесы тут же сорвали одежду с него и стали крутить его в поисках выжженного рабского знака на теле, но ничего, естественно, не нашли.
– Ну, не раб точно, – с горечью произнес милес.
– Тогда ладно, отпустим его, но без всяких одеяний, – выговорил второй. – Иди куда шел, но голым! – и они с хохотом ушли.
Флавий, прикрывшись, подбежал к трупу и решил стащить с него тунику. Люди же, проходившие мимо, делали вид, что ничего не видят и не хотят знать. Но брезгливость Домициана его переборола, и он не стал надевать грязную вещь. Лишь пройдя несколько кварталов, обнаружил тогу на теле патриция и, ею обмотавшись, уже буквально что есть мочи побежал на Эсквилин.
Эсквилинский холм – один из семи холмов Рима и второй по древности после Палатина – находился между Целием и Виминалом. Именно там расположилась вилла Нервы, в двери которой постучал Флавий.
Раб проводил его в атрий54 к хозяину.
– О боги, Домициан! Я так переживал, ведь дал обещание Веспасиану, моему самому лучшему другу, оберегать тебя и защищать. – Нерва обнял и поцеловал Флавия в губы.
– Значит, я тебя интересую только потому, что ты дал обещание моему отцу?
– Не придирайся к словам, Доми! Как добрался сюда? Я слышал насчет Сабина. Мне жаль. Впрочем, иди помойся, а вопросы потом. Тебе велеть приготовить кальдарий или тепидарий?
– Тепидарий!
Как только тепидарий был готов, Флавий стал париться, затем помылся в бассейне и снова начал расслабляться паром, когда к нему пожаловал Нерва. Он обнял и стал ласкать Домициана, но тот отпрянул.
– Почему? – обиделся Нерва. – Ты больше не хочешь, чтобы мы были любовниками?
– Не сейчас… неудачное время ты выбрал.
– Мне так твоих ласк не хватает.
– Ласки будут, когда я окажусь в безопасности.
– Ты у меня и так в безопасности, как дома.
– Да я знаю, я имел в виду в общем. По дороге сюда меня чуть не убили. Надругались и отпустили. Надеюсь, они выживут, потому что я лично их найду и оскоплю.
– Кто это были?
– Да из городской когорты.
– Забудь, ты уже не найдешь их. Смотри только вперед.
– Нет, я найду их. Ты же знаешь, я человек принципиальный.
– Как скажешь, тебе решать. Так расскажешь, что произошло?
Домициан подробно все рассказал, а кое-где и приукрасил, лишь упустив те моменты, где он вел себя неподобающе.
– Все позади! – сочувственно произнес Нерва. – Я считаю, что после этого дни Вителлия сочтены. Здесь Прим под Римом со своими легионами, а у императора уже началась агония. Вот увидишь.
– Я очень голоден.
– Конечно, сейчас приготовят твои любимые блюда.
И Домициан закрыл глаза, попытавшись расслабиться.
Император Вителлий на следующий день ждал уже любых известий, когда один из стражников донес, что легионы Антония Прима прорвали оборону, состоящую из преторианцев и плебса, и вторглись в Рим.
Авл тут же решил перебраться на родовую виллу на Авентине, а оттуда бежать к брату, у которого еще оставались силы для продолжения войны. Но кто-то пустил слух по городу, что легионы Прима разбиты и Рим спасен, поэтому император со спокойной совестью вернулся во дворец, который уже пустовал. Ни стражи, ни рабов, ни единого человека в нем не осталось.
Но в это же самое время сюда ворвались легионеры Антония. Вителлий, завидев их, надел на себя пояс, набитый золотом, спрятался в кубикуле стражи и подпер дверь кроватью и скамном.
Тем не менее, рыская в каждом углу, легионеры довольно быстро нашли Авла, выломав двери.
– Ты император? – спросил его милес.
– Да вы что, славные мои храбрецы? Я раб, который хотел забрать свои вещи, но не успел.
– Что-то ты слишком толстый для раба, или ты евнух?
– Евнух, самый настоящий евнух.
– Где император?
– Ох, эта трусливая собака сбежала еще вчера.
– А что у тебя есть ценного? Что в поясе?
– А давайте так сделаем: я вам отдаю мое золото, а вы меня отпускаете, пока не пришли остальные и просто так меня не убили. Идет, дорогие мои?
– Давай сюда все золото, жирная свинья, а там мы уже решим, отпускать тебя или передать нашему военачальнику.
Как только он стал снимать пояс, в помещении появился лично Антоний Прим, тридцатитрехлетний настоящий римский воин, как его называли легионеры.
– Что вы делаете? – поинтересовался у милес Антоний.
– Раб нам отдает золото.
– Это не раб, глупцы, это же сам Вителлий. Жирный и высокий, с вечно красной мордой пьяницы. Такого ни с кем не спутаешь.
– Нет, я не Вителлий, поверьте мне, я двойник Цезаря. Иногда я подменял его на праздниках, клянусь… – начал было оправдываться император.
– Знаешь, Авл, я мечтал встретить тебя живым, отомстить за истинного императора Отона, которого ты погубил. Но я не верил, что такое может случиться, и вот ты передо мной. Теперь-то я могу делать все, что пожелаю.
– Прошу вас, умоляю, не трогайте меня. Я знаю такую тайну, которую должен передать лично нашему всеми любимому божественнейшему императору Веспасиану. Он вас не простит, если узнает, что вы не послушались меня. Прошу, я требую суда, я законный император. Дождитесь голосования сената, только он вправе решать мою судьбу. Нельзя убивать повелителя, это большой грех. У меня есть права. Мы же цивилизованные римляне. Пример для всех народов. У нас же существует верховенство закона. Или вы забыли о римском праве55?
– А как сжигать людей в храме Юпитера – это можно? Выбивать членов рода Флавиев – это тоже можно? Утопить всех в крови, начиная с законного императора Отона, и это тоже можно? Ты вверг нашу империю в хаос постоянных гражданских войн, посылал на смерть десятки тысяч наших легионеров, а сам жировал. Это также можно?
– Прошу вас, лучше посадите меня в темницу, – и он разрыдался, как ребенок, упав на колени.
Но его никто не слушал, и сразу же, накинувшись, стали избивать. Больше всего упивался побоями Прим. Вителлий закрывался от ударов и пытался уползти, неустанно умоляя о пощаде. Перестали избивать лишь тогда, когда он захлебывался кровью из-за разбитого лица.
Завязав сзади руки и накинув на шею веревку, в порванной тунике, полуголого, его поволокли на Гемониеву террасу56, которая вела от Капитолия мимо Мамертинской темницы к Большому Форуму.
По всей Священной дороге пока императора вели, народ осыпал его оскорблениями и проклятьями. Плевались, бросали в него камни, грязь и навоз. Глумились над внешностью: обжора, “распутница” и поджигатель – это лишь малое, что ему говорили. За волосы ему оттянули голову назад, как всем преступникам, под подбородок подставили острие кинжала, чтобы он не мог опустить лицо и всем было его видно. Успокоились лишь на Гемониевой террасе – ступенях, на которых осуществлялись публичные казни и выставлялись напоказ тела казненных преступников. Оттуда Вителлий ко всем обратился:
– Как вы можете? Где же ваша совесть? Еще вчера вы меня боготворили и превозносили, не давали отречься от власти, а теперь жаждете моей крови? Ведь я же был вашим императором и делал все во благо вам!
Но плебс и милесы стали бить его чем попало, пока он не потерял сознание. Но и это их не остановило. Голову Вителлию отрубили, и каждый желал понести ее по городу, а тело крюками стащили в Тибр.
Нерва ворвался в кубикулу, где на софе возлежал Домициан, смакуя вино.
– Все, победа! – прокричал счастливый Марк.
– Что? Где? Как? – поразился Домициан.
– Вителлия только что растерзала толпа плебеев!
– Не может быть! Очередные слухи, я не верю.
– Да точно, мои шпионы никогда не врут. Они лично видели, а кое-кто даже поучаствовал в умерщвлении.
– О боги, хвала вам! – Домициан вскочил, обнял и поцеловал друга.
– Одевайся, ты должен встретить Антония Прима, а он обязан оказать тебе почести, как сыну императора.
– Да, да, точно, мне нужна туника и тога, белоснежные… нет, пурпурные.
– Хорошо, что я сенатор и у меня есть много пурпурных тог.
Домициан, облачившись, вместе с Нервой и охранниками отправились на Большой Форум, где и находился Антоний Прим, но не один, а с только что прибывшим Лицинием Муцианом.
– Так ты и есть Домициан? – поздоровался с ним Муциан.
– Да, он самый.
– Твой отец много рассказывал о тебе.
– В этом я сомневаюсь.
– Как бы там ни было, я уполномочен вести все дела от лица императора Веспасиана до его прибытия в Рим.
– Разве не я должен быть этим лицом?! Хотя кого я обманываю… Если честно, я совсем не удивлен. Что же, посмотрим… Я как-никак его сын.
– Слушайте все и не говорите, что не слышали! – закричал во все горло Лициний, обращаясь к гражданам. – Властью, данной мне божественнейшим императором Веспасианом, провозглашаю Домициана Флавия Цезарем, как сына императора Рима! – Плебеи завопили не то от радости, не от горя. – А преторианцы с удовольствием препроводят его на родовую виллу на Авентине.
Все, кто знал Муциана, понимали, что это был больше сарказм в сторону оставшихся преторианцев, которые не успели погибнуть или дезертировать. Они лишь грустно посмотрели на Лициния и приготовились исполнять приказ.
– А ничего, что этот титул должен официально мне дать сенат на внеочередном заседании? – поинтересовался Домициан у Муциана.
– Ой, я тебе прошу, кому какое дело здесь?! Зато как звучало мощно.
– М-да… понятно, – все, что смог выдавить из себя Флавий, и покинул форум.
А на следующий день, 21 декабря, Муциан бесцеремонно вторгся на внеочередное заседание сената, как на рынок за покупкой дешевого масла, и, развалившись на кафедре, чавкая яблоком, хамски за всех объявил:
– Значит, так, пожилые буквоеды-законодатели, Веспасиан – отныне император Римской империи! Вот же холера… До сих пор не могу поверить, старый крестьянин сделал это, победил, стал повелителем мира, будь я проклят молнией из зада! Вопросы?
Не зря же сенаторы просто рыдали от счастья и устраивали пиры, когда Веспасиан в октябре 70 года, спустя десять месяцев после смены власти, въехал в Рим и Муциан сложил с себя полномочия легата Августа57».
***
– …это и был конец гражданской войны, – завершил рассказ Марий.
Все присутствующие несколько минут аплодировали.
– Очень трудно вспоминать, – первый заговорил Сабин-младший.
– Позволь спросить, – поинтересовался страж храма у него, – как ты спасся с детьми?
– На тот момент два выхода были свободны, мы без труда вышли и присоединились к бунтующим с другой стороны.
– Ты не видел, как убивали твоего отца и мать?
– Нет, конечно, не видел, иначе попытался бы спасти.
– Так же, как ты пытался спасти своего старшего сына, когда его казнили в прошлом году?
– Ты забываешься, старик, мы тебе не друзья и даже не ровня!
– Я прошу простить пожилого и слабо соображающего человека. – Поклонился Марий. – Мой разум не поспевает за языком.
– Следи за ними, иначе обоих лишишься. Мой сын, к сожалению, был уличен в коррупции, и наш божественнейший император принял правильное решение. Я бы так же поступил, будь я императором. Перед законом ведь все равны.
– Утешай себя и дальше так, проклиная имя императора каждый вечер, попивая вино!
– Да как ты смеешь? – Вскочил Сабин-младший. – Принесите мне гладиус, быстро! – обратился он к преторианцам.
– Сядь, Сабин! – приказал Домициан. – Быстро, мы сказали!
Тот подчинился, но не успокоился.
– Позволь спросить, повелитель, а ты наказал тех двоих из городской когорты, который содрали с тебя одеяние жреца Исиды? – продолжил страж храма.
– Да, мы их отыскали потом в казарме. Мы их лично оскопили и оставили умирать, привязанных к столбу.
– Я это знал.
– Откуда?
– Мне все предсказали.
– Все тот же оракул?
– Да. Я все про тебя знаю.
– И что же именно?
Обстановка за столом настолько накалилась, что если бы пролетел комар, то все бы его услышали.
– Я же знаю, для чего ты меня позвал, повелитель.
– В самом деле?
– О да. Ты же не простил тех слов, которые я говорил наедине, пока ты укрывался у меня.
– Ты о том, что лучше бы выжил наш дядя-префект? Ты и сейчас так думаешь?
– Да. По крайней мере, сейчас был бы жив старший сын Сабина-младшего, да и император Тит тоже.
– Наш божественнейший брат Тит умер из-за того, что узнал о гибели своего законного сына и возлюбленной в Иерусалиме, опечалился и далее не захотел жить, – абсолютно спокойно проговорил Домициан. – К тому же сказалась его травма головы, которую он получил еще в Египте. Это все, безусловно, ускорило кончину.
Все за столом не сводили взгляд с императора, который, казалось, рассуждал о погоде.
– Видать, ты сам это себе внушил и поверил!
– Повелитель! – вмешался Фуск. – Позволь уже отрубить ему голову! Я не могу слушать, как порочат твое имя и имя императора Тита.
Домициан лишь поднял руку, чтобы префект преторианцев замолк.
– Уже отрубить ему голову! – повторил Марий. – Вот для чего я здесь – чтобы убить меня за трапезой. Это мне тоже предсказали. Я ведь знал, поэтому подошел в храме к тебе и поцеловал руку. Все как и должно было быть. А я ведь вначале попытался изменить это предсказание. Наивный, надеялся обмануть судьбу. Я первым делом подошел к префекту Рима Сабину и предложил ему спастись… Я предложил помочь ему спрятаться у меня… Но он сказал, что Вителлий не покинет храм, пока не найдет его, и он не будет рисковать больше ничьими жизнями… Хотел, чтобы я спас его супругу, но и она отказалась его покидать… Тогда он попросил меня спасти Домициана. Я ушел от него и напоролся на тебя… и спас кровавого тирана, который ввергнет в хаос всю нашу империю… утопит в крови Рим… Но кто я такой, чтобы противиться богам? Это ведь кара за храм Юпитера, за разврат женщин с женщинами и мужчин с мужчинами… за растление детей и совокупление с животными… Рим должен очиститься, и поверь мне… после такого коварного лгуна, трусливой плачущей девочки, ничтожества, неуверенного в себе деспота с кучей комплексов, которого просто недолюбили в детстве, наступит эра мира, справедливости и спокойствия.
Император молча встал и пошел в угол триклинии, где лежал лук со стрелами.
– Ты же почему моего имени не хотел узнать? – не успокаивался страж храма. – Чтобы убить меня и больше никогда не вспоминать. А еще предлагал мне защиту, жить здесь и обеспечить всем, чем только можно. Как же ты жалок, второй Нерон.
– Знаешь, в чем ты ошибся? – спросил император, вставляя стрелу в лук и натягивая тетиву.
– В чем же? – спросил невозмутимый Марий.
– Я тебя решил убить не из-за тех слов, которые ты мне сказал в ту ночь. В конце концов, это можно было простить, ведь ты спас меня.
– О, ты уже опять начал говорить о себе в единственном числе?! Начинаешь исправляться, видимо.
– Я решил тебя убить потому, что ты всем все про меня рассказываешь. Мне не нужны свидетели тех событий. Император должен быть чист как весталка. А моя роль станет основой для рассказа о собственном героизме.
– Плохое сравнение, «Нерон» Домициан. Большая часть весталок далеко не девственницы.
– Все, довольно! – Император выстрелил из лука, и стрела угодила прямо в левый глаз Мария. Тот кувыркнулся через голову и, упав на мраморный пол, залил все кровью. – Жаль, – высказался Цезарь, спокойно кладя на место лук. – Мы так хотели ему сделать сюрприз. А он уже знал. Единственное, что он ценное сказал, это тот оракул по имени Асклетарион. Корнелий! – обратился он. – Найди нам его во что бы то ни стало живым. Он многое знает, а это очень плохо.
– Как прикажешь, повелитель.
– Ну а остальные свободны! Благодарю за прекрасный вечер! – произнес император и спешно покинул триклиний.