Максимилиан Валентинович Маркевич
Падение Флавиев

Полная версия

– Я все понял.

– …А потом ты будешь держать их, пока я начну постепенно вонзать…

У Мания округлились глаза и открылся рот.

– Да шучу я. – Скривился Меланкомос, выдавливая улыбку. – Не трону я их.

Маний расхохотался, а вместе с ним Луций и Туллий. Корнелия тоже их поддержала. Это был долгий нервный смех, который должен был всех расслабить.

– Никому ни слова о том, что сегодня произошло. Всем ясно? Мы нарушили закон, и это нехорошо, – прервал их грек.

Все кивнули в знак согласия.

– Корнелия, – обратился он к ней, – я поздно пришел на вашу ферму. Когда я обнаружил трупы твоих родителей, те, кто там остался из милес, горько пожалели о содеянном. Завтра мы должны будем похоронить наших родных.

– Я с вами, – заявил Туллий.

– И мы, – в унисон произнесли Маний и Луций.

– Хорошо, – фыркнул Меланкомос. – После я отправился к моим друзьям, стрелкам, – и он им кивнул, – попросил их о помощи, так как врагов было много. Затем я навестил префекта. Он был в курсе плана своего сына, так что мы поспешили к вилле, где вы уже вовсю рисковали своими жизнями.

– Мы не могли иначе, – ответил Флавий.

– Юные и безрассудные, как и я раньше.

– И сейчас ты такой же, – восхитился Маний.

– Меланкомос, – вмешался один из лучников, – тут хорошо, но нам надо идти. Если в будущем понадобится наша помощь, только скажи. Мы всегда рады побить римлян.

– Слова истинных греков. – Он обнял каждого и попрощался.

– Вам тоже пора. – Указал он на Мания и Корнелию.

Те молча встали и ушли вместе с Луцием. Туллий решил их догнать на лестнице.

– Маний, Луций, – обратился он, – сегодня вы меня поразили. Вместо того чтобы уйти, вы рисковали жизнью ради меня. Я этого не забуду никогда. Вы настоящие друзья.

– Ты бы сделал то же самое. – Улыбнулся Луций.

– Какие дальнейшие планы? – поинтересовался Маний.

– Еду в Рим. Есть неоконченные дела, много дел.

– А потом?

– А потом не знаю.

– Если что, мы в деле. Заезжай за нами, и мы готовы будем повоевать. – Подмигнул Маний.

– Чем дальше, тем интереснее. – Улыбнулся Луций.

– А с Корнелией ты справишься? – спросил Флавий у Мания.

– Ну, несмотря на то, что она обманщица, скандалистка и та еще стерва, я все еще ее люблю.

Корнелия опустила голову, стараясь не встречаться взглядом с Туллием.

– Ну, тогда удачи, друзья. Еще увидимся, если на то будет воля богов.

– Да, брат, увидимся, и очень скоро. Завтра, на похоронах. Так что рано прощаться начал.

Флавий обнял друзей и вернулся в кубикулу, где на софе уже сопела Опойя.

– Мы вместе едем в Рим? – поинтересовался Туллий у Меланкомоса.

– С чего ты взял?

– Потому что сдается мне, что это не Клитус меня спас в Риме от преторианцев, а ты! Я надеюсь узнать вскоре всю правду, как ты меня нашел и почему.

– Я не люблю вопросы, а тем более не люблю на них отвечать.

– Ты считаешь меня виновником гибели Клитуса и Цецилии? Что ж, это действительно так, я спрятался как трус на складе и ничего не сделал, чтобы их спасти. Я недостоин имени своего отца. Он бы не струсил… никогда… и мне это известно. Я не оправдал и твоих надежд тоже.

– Забудь, все это в прошлом. Ты должен жить будущим и из этих событий вынести главный урок. Если такое повторится, ты уже не будешь, как трус, прятаться, а выйдешь и дашь бой, даже если он неравный.

– Ты поможешь мне с этим, поможешь стать настоящим мужчиной, бойцом, воином?

– А ты этого достоин?

– Я хочу быть достойным.

– Тогда помогу.

– Вот это восхитительно! У меня встреча с сенатором в Риме в следующем месяце.

– Заговоры, заговоры, кругом одни заговоры, да?

– Как-то так, да. Где Флавии, там и заговоры.

– Ну что же, ложись спать, утром похороним моего брата и Цецилию. А потом… потом вместе отправимся в твой любимый Рим.

Глава VI

Рим. Календы³² августа. С раннего утра форум был перекрыт преторианцами со всех сторон. Никто из граждан не мог не только войти на Большой Форум – центр жизни Вечного города, но даже приблизиться к нему. Личное войско императора пропускало лишь паланкины сенаторов, которые направлялись в Курию Юлия на заседание римского сената. На это собрание представителей знатных семейств должны съехаться все 600 сенаторов, облаченных в пурпурные тоги и, как всегда, с надменным видом.

Гней Юний Сервий прибыл одним из последних и, выйдя из паланкина, поприветствовал других сенаторов.

– Хорошо выглядишь, Гней! – высказался пожилой толстый сенатор.

– Какая сладкая ложь, мы ведь стареем. Я уж точно.

– Я думал, тебя сегодня не будет, – вмешался другой, худой и высокий.

– Как я могу пропустить заседание сената, которое возглавит сам лично наш божественный император? Это ведь редкое явление.

– Слышал, ты постоянно в разъездах, – опять заговорил толстый сенатор. – Тарент стал твоим новым домом?

– Я римлянин, настоящий, чистокровный. Для меня один дом – это Рим.

– Слава богам, слова настоящего римского патриота.

– Так и есть.

– Я слышал, что произошло в Таренте с твоими родственниками. Прими мои искренние соболезнования. Какой ужас, в каком страшном мире мы живем. Префект Клавдий и его сын Авл, твой зять, были обезглавлены на собственной вилле… и вся стража перебита…

– Благодарю за сочувствие.

– Кто это сделал?

– Нелюди, варвары, животные, и все ради наживы.

– Там же находилась и твоя супруга… и дочь?

– Супруга не пострадала, варвары не тронули ее, потому что не нашли. Ее скоро доставят в столицу. А дочь все это время находится здесь, так как не хочет рожать дитя вне Рима, она же беременна.

– О боги, вы великодушны.

– Да. Мои самые близкие люди не пострадали.

– Я так рад за тебя, мой дорогой друг.

На Священной дороге³³ послышались громкие крики:

– Дорогу императору!

– О, вот и наш божественный едет! – радостно возгласил худой сенатор.

– О боги, а мы еще на улице. Поскорее идемте внутрь, вы же знаете, как император не любит, когда кто-то заходит после него, – заволновался толстый сенатор.

– Успеется, – спокойно произнес Гней Сервий. – Дайте полюбоваться столь прекрасным видом.

– Каким видом?

– Как каким? Посмотрите на форум, он тих, пуст и безжизненен. Раньше, когда прибывали к курии императоры, форум был открыт, и все желающие даже могли подходить и лицезреть своих правителей. Как же это все теперь знаменательно, четко показывает, что сейчас происходит с нашей империей, – и он задумался.

– А что происходит с нашей империей? – поинтересовался худой сенатор.

– Мы постепенно идем к… величию и славе, – съязвил Гней. – И мне нравится этот путь. Форум без плебеев гораздо лучше выглядит… да и пахнет тоже.

Трое сенаторов рассмеялись и вошли внутрь курии. Когда все расселись по своим местам, глашатай торжественно объявил:

– Уважаемые сенаторы, давайте поприветствуем божественного императора нашего Цезаря Домициана Флавия Августа!

Сенаторы поднялись и стали аплодировать высокому, худому, сутулому императору, входящему в зал вместе с консулом Квинтом Петиллием Цериалом, вооруженной толпой преторианцев и ликторов³⁴, которые разбрелись в разные углы. Лишь четверо ликторов, вместе с префектом преторианцев Корнелием Фуском, сопроводили Домициана к кафедре, символизирующей трон, на которую он и сел. За ним стояли штандарты императора. По бокам находились кафедры поменьше для консулов.

Самый влиятельный человек мира выглядел бледным. Возможно, мраморно-белое лицо Цезаря выделялось на фоне его золотистой тоги, плаща и лаврового венка на голове. Лишь легкий румянец на щеках немного делал вид Домициана живым, но этот вид был мрачный и угрюмый. Суровый взгляд пристально осмотрел находящихся здесь сенаторов, после чего император холодно произнес:

– Садитесь, отцы-сенаторы!

Все расселись в ожидании. Молчание затянулось. Один из них решил заговорить:

– Добро пожаловать, о божественнейший, что посетил нас…

– Тихо! – выкрикнул Домициан. – Никого мы не посещали. Мы пришли к себе домой. Ведь Курия Юлия – наш дом родной, как и форум, как и дворец, как Рим, как и вся империя. Так что не надо здесь пресмыкаться. Мы терпеть не можем лесть, потому что чаще всего она исходит от лживых и подлых людей, сенатор. Император Нерон любил лесть, и до чего его она довела? Он был великим человеком, последний из рода Юлиев, великого рода! И как к нему отнесся сенат? Превозносил, боготворил, льстил до того, как объявил врагом Рима и приказал казнить. За что?

– Нерон сжег Рим, казнил без суда и следствия тысячи патрициев, всадников, сенаторов. Твоя мать, Домицилла, повелитель, пала жертвой его прихоти, – не выдержал один из сенаторов, встал и объявил. – Он до сих пор и навсегда будет врагом Рима! – и снова сел.

– Наконец-то, – строго произнес император, – произошло то, чего мы и добивались: искусственная лесть сменилась истинным вызывающим тоном.

– Я лишь ответил на вопрос…

– Мы это поняли, сенатор. Видите ли, вы все лицемеры. И не стоит обижаться на наши слова. Мы тоже лицемеры. Вся политика – это сплошное лицемерие, ложь и обман. Будем с вами откровенны: нам противно смотреть на ваши лица. Последний месяц мы спокойно не могли спать, потому что необходимо было с вами встретиться в этом театре лжи и обмана. Мы через силу заставили себя сегодня приехать. Накануне мы выпили много вина, чтобы хоть как-то справиться со своими мыслями и отвращением к сенату. Наши отец и брат зачем-то с вами заигрывали, играли в непонятные нам игры, делали вид, что сенат что-то решает или влияет на управление империей. Они создали, по сути, республиканскую модель управления Римом, где постоянно с вами советовались. Но мы ведь не республика, мы империя, а в империи лишь один человек – царь, лишь один человек – бог, лишь один человек – сенат, и это император. Полномочия сената считаем отныне устаревшими. Вы ведь знаете, как мы любим Веспасиана и Тита. Больше, чем кто-либо из вас. Мы строим храм в честь них, мы их официально обожествили, теперь они будут богами в храме Флавиев, и каждый из вас вскоре сможет пойти в этот храм и помолиться им, попросить о помощи и заступничестве. В честь Тита мы, Цезарь Домициан Флавий Август, в прошлом году соорудили триумфальную арку, как напоминание о его великом подвиге против иудеев, уничтожении Иерусалима и падении храма Соломонова. Мы их действительно боготворим, но при этом мы не согласны с их политикой. Отныне прекращается политика непотизма, никаких больше родственников или фаворитов на важных должностях. С сегодняшнего дня лишь профессионализм, универсальность, лояльность и преданность будут ставиться во главу угла при выборе кандидата. Как вы помните, опустошительный пожар при нашем брате уничтожил больше четверти Рима и остатки Золотого дворца Нерона. Поэтому мы приступили к строительству нового дворца, дворца Флавиев, это будет великое, грандиозное сооружение, достойное великого императорского рода Флавиев. Наша мечта постепенно осуществляется: мы перестраиваем Рим, который вскоре будет выглядеть так, как и подобает самому великому городу в мире, без всяких хаотичных застроек. А пока идет строительство, мы редко будем бывать в Риме и недолго, нашей временной императорской резиденцией станут Цирцеи³⁵. Личной аудиенции не ждите от нас в будущем, все важные вопросы для окончательного решения будут передаваться императорскому совету, сформированному из эквитов³⁶. Конечно же, нам нужны ауреи и денарии, причем в очень большом количестве, не для нас лично, нет, а для нашей столицы. Поэтому сегодня вы провозгласите нас цензором пожизненно, отныне мы сами будем контролировать все налоги, оценивать имущество граждан и тщательно следить за этим голосованием. Если хоть один сенатор проголосует против… мы сильно расстроимся, а когда мы расстраиваемся, то становимся злыми, а злость – это порок, который ведет к непредсказуемым поступкам… О боги, мы столько философии перечитали в юношестве, пока наши отец и брат правили, что сами уже говорим как недофилософ. Ох уж эти философы… как мы их ненавидим… – и он замер.

– Кто за то, чтобы наделить полномочиями цензора императора Домициана, прошу голосовать! – объявил консул Квинт Цериал, разряжая тихую обстановку. Все сенаторы без исключения подняли руки вверх. – Единогласно! – и повернулся к Цезарю. – Наш божественный повелитель, ты отныне цензор.

– Наш божественный? Надо бы этот титул окончательно утвердить за нами официально, очень красиво звучит… очень… хотя нет, лучше бог богов Домициан! Так лучше, нам кажется.

– Как прикажет наш повелитель.

– В следующий раз, когда мы сюда приедем, – и Домициан поднялся с кафедры, – поставьте здесь трон, а не это жалкое подобие. Хотя ранее мы постоянно представляли своего отца тут, в сенате, и так устали уже от вас, что в следующий раз появимся здесь ой как не скоро.

Сенаторы поднялись.

– Да, и еще одно, пока не забыли, – обратился император к префекту преторианцев Фуску. – Проверь, кто сегодня не явился на заседание сената, и неважно, по какой причине, мы его лишим сенаторского звания, арестуем, а имущество конфискуем. Это касается и всех последующих заседаний, даже когда нас не будет.

– Да, владыка!

Домициан быстро и сутулясь покинул здание сената в сопровождении преторианцев, развевая своим золотистым плащом. Сенаторы выдохнули и стали обсуждать произошедшее.

– Сенаторы, не расходитесь! – объявил Фуск. – Мы должны сверить список с присутствующими.

– Похоже, прогульщиков отныне не будет. – Улыбнулся Сервий, обращаясь к коллегам.

– Это не смешно, Гней! – ответил ему сенатор.

Один из преторианцев подбежал к Корнелию Фуску и шепнул что-то на ухо.

– Сенатор Гней Юний Сервий! – закричал префект преторианцев.

– Присутствует!

– Это хорошо, но тебя зовет император.

Сенаторы начали переглядываться между собой и перешептываться. Гней вместе с подошедшим сюда преторианцем направился на выход и по ступеням спустился на форум. На улице находилось несколько сотен всадников, пеших преторианцев и десять плотно закрытых паланкинов.

– Ну и в каком из паланкинов наш повелитель? – спросил Сервий у преторианца.

– Я должен прежде обыскать тебя!

– У меня нет с собой оружия, я же шел на встречу к императору в сенат. Зачем мне кинжал, от кого защищаться?

Но преторианец не послушал и полностью обыскал сенатора, после чего кивнул, и другой преторианец указал на седьмой по счету паланкин. Когда Гней Сервий подошел к нему, ему открыли занавес и внутри сидящий Домициан указал рукой сесть напротив него. Сенатор кивнул и молча выполнил приказ.

– Ты звал меня, повелитель? – начал Гней.

Император приблизил к нему свое лицо довольно близко и начал практически буравить его взглядом. Сервий внимательно смотрел в глаза Цезаря, не отводя взгляда.

– Да, звали, Гней! – ответил Домициан и отпрянул назад. – Мы тобой очень разочарованы.

– Повелитель?

– Мы получили письмо от твоего зятя Авла о том, что ты поручил ему схватить и доставить Туллия Флавия к нам во дворец. Вместо этого мы узнаем, что Авл мертв, а Туллий сбежал опять, во второй раз. Почему ты лично не пришел и не сказал нам об этом, почему Авл послал письмо? Не проще было бы не слать послание, а просто доставить Туллия к нам, как своего рода сюрприз? Почему Авл посмел просить у нас много золота? Что это за игры такие?

– Повелитель, я хотел как лучше… – стал выкручиваться Сервий. – Чтобы ты был в курсе всех событий. Но Авла поразила жадность, и он, вопреки мне, захотел заработать на этом. Я прошу прощения за это письмо, владыка.

– Нам не нужны извинения, Гней! Нам нужен Туллий! Ты хоть понимаешь, какая он угроза для нашего трона? Мы не успели его схватить, ведь он исчез до того, как Тит скончался. Это наш брат его отослал назло нам. Мы послали вдогонку бывших преторианцев убить его, но этому ничтожеству кто-то помог. А теперь эти кто-то, сторонники Тита, могут использовать его как марионетку для борьбы с нами. И им абсолютно неважно, что в Туллии нет крови рода Флавиев, но его усыновил наш брат, и этого для них достаточно, чтобы посадить его на трон.

– Я клянусь всеми богами Рима, мой император, что я все сделаю, дабы найти его и доставить живым или мертвым.

– Живым!

– Если получится…

– Ладно, в любом состоянии он должен быть доставлен до нашего отъезда из Рима.

– А когда ты покидаешь нас, повелитель?

– Месяц, мы даем тебе месяц, Гней. В календы сентября мы уедем, а ты, если не выполнишь наш приказ, будешь пировать вместе с Авлом у Плутона в загробном царстве. Ты нас понял?

– Четко и ясно, владыка.

– Свободен.

– Да, император.

Сервий вылез из паланкина и только собрался уходить, как голова Домициана высунулась из паланкина.

– Гней!

Сервий развернулся, уставившись на императора.

– Мы строгие, но справедливые, если выполнишь приказ… успеешь… мы тебя приблизим и начнем доверять! А это дорогого стоит, – и голова исчезла.

Гней вернулся в Курию Юлия. Там уже вовсю шла ругань сенаторов с префектом преторианцев. У Фуска был такой мощный и громкий голос, что он всегда всех перекрикивал, но только не сегодня.

– Ты же слышал, Корнелий, это же полная узурпация власти, – чуть ли не плача, говорил один из старейших сенаторов.

– Да, практически сегодня сенат распустился! – кричал другой.

– Мы уже начинаем существовать для красоты, – заводил всех третий.

– Мы сенаторы, по сути, без сената… Мы ничего не решаем… Мы ничем не управляем… Мы уязвимы и беззащитны… Пусть император сразу снесет эту Курию, а нас казнит…

– Успокойтесь! – голосил Фуск. – Не надо сгущать краски. Наш император просил вас сегодня голосовать за его цензорство. Если он решил распускать сенат, зачем ему было ваше голосование?! Он и так мог себя объявить цензором пожизненно, без вашего участия.

– А как же его фраза, что полномочия сената считаются устаревшими?

– Почему вы мне все высказываетесь? – возмущался префект. – Император был здесь, надо было ему говорить о ваших недовольствах. Может быть, он прислушался бы к вам…

– Мы тебе говорим, потому что ты правая рука императора, Корнелий! – вмешался уже Гней Сервий. – Как раньше ты был правой рукой императора Тита, когда служил его перфектом преторианцев и яро защищал на открытии амфитеатра Флавиев от людей, которые просто хотели его видеть и общаться с ним.

– Это были обычные попрошайки, решившие поймать момент и получить пару денариев по доброте Цезаря Тита. И я не был его правой рукой, Гней. Его окружали совсем другие, люди и давали советы тоже они. Кто, как не ты, знает об этом?

– Ты имеешь в виду Лициния Муциана и Иосифа Флавия? Так Лициний скончался от лихорадки через месяц после смерти Августа Тита, а Иосиф после того послания, которое практически убило нашего императора, отбыл на свою родину в Палестину и вряд ли вернется в Рим в ближайшее время. Но они не были правой рукой Тита. Или ты имеешь в виду меня? Так я уж тем более не влиял на него.

– Какое это вообще отношение имеет к сенату?! – вновь закричала часть сенаторов. – У нас тут стоит вопрос выживания.

– Все, довольно! – сдался Фуск. – Вас много, а я один… и не желаю более слушать несправедливые упреки в свой адрес, будто я что-то решаю. Преторианцы сверят список присутствующих, а я умываю руки, – и он с красным от злобы лицом покинул сенат.

Избавившись от префекта, радостные сенаторы тут же напали с криками на преторианцев. Правда, последние были готовы к этому и на провокации не велись, а молча сверяли список.

– Зачем тебя вызывал император? – спросил толстый сенатор, подходя к Гнею. С ним шел и худой.

– Выразил соболезнование по поводу гибели моих родственников.

– Какой все же внимательный и чувствительный наш император, да хранят его боги, – взмолился худой.

Но Сервий больше не желал оставаться внутри этого шумного места и, попрощавшись с коллегами, тут же покинул сенат.

***

Императорский паланкин вместе со свитой прибыл на Капитолийский холм. Там вовсю шло строительство нового храма в честь Юпитера Капитолийского, разрушенного во время опустошительного пожара 80 года. Встречал Цезаря главный авгур со жрецами и весталками. Когда Домициан вылез из паланкина, встречавшие поклонились, и перед ними выстроились преторианцы.

– О Великий понтифик, Цезарь Домициан, это честь для нас – встречать тебя! – все еще кланяясь, заявил авгур.

Преторианцы расступились, давая проход императору. В этот самый момент к храму прискакал всадник и, остановившись, уверенно спрыгнул с лошади.

– Повелитель! – Кивнул Корнелий Фуск. – Я спешил как мог…

– Мы же тебе четко дали указание насчет списков сенаторов… – холодно выговорил Домициан.

– Конечно, повелитель, но это делают мои помощники. Я же просто не мог оставить тебя одного, пока ты совершаешь объезд строений. Твоя безопасность лежит на мне.

Цезарь Флавий перевел свой взгляд на весталок, стоящих с опущенными вниз глазами, и оценивающе осмотрел их, после чего зло поглядел на авгура.

– Как идут дела с храмом?

– Владыка, как ты видишь, стены готовы. Новый храм уже превосходит предшественников великолепием, он выше и изящнее прежнего. В Рим недавно доставили колонны из пентелийского³⁷ мрамора. Главные двери, как ты и приказывал, будут обшиты золотом. Крыша покроется черепицей из позолоченной бронзы.

– Учти: мы потратили двенадцать тысяч талантов на позолоту одного только этого храма. Когда он будет готов, мы тщательно проверим, все ли золото ушло по назначению, и если не дай боги мы чего-то не досчитаемся, ты ответишь за это головой.

– Мой повелитель, я честный римлянин, и видят боги: я никогда ничего чужого не брал и не возьму, а тем более то, что принадлежит Юпитеру…

– Это мы еще проверим. А теперь веди нас внутрь, мы должны видеть, на каком этапе находится строительство.

Вся свита оказалась внутри. Там пространство Капитолийского храма было разделено на три помещения, каждое из которых посвящено отдельному божеству. Центральное помещение было отдано для поклонения Юпитеру – богу неба, дневного света, грозы, отцу всех богов, верховному божеству римлян, соответствует греческому богу Зевсу. Здесь уже была установлена терракотовая статуя Юпитера, сидящего на троне и держащего в руках скипетр. Справа от главного прохода находилось святилище Юноны – богини брака и рождения, семьи, материнства, женщин и женской детородной силы, а слева – Минервы³⁸ – богини мудрости. Каждый из трех богов имел свой алтарь. Авгур все это показал императору, но по тому не ясно было, доволен он этим или нет.

В помещении оказался угрюмый пожилой человек, и преторианцы насторожились.

– Все в порядке, – поспешил успокоить всех авгур. – Это наш страж храма Марий. Мы его держим здесь из уважения, так как он охраняет это место уже сорок лет.

Домициан замер и уставился на стража храма. Он молча наблюдал за ним, а затем прищурил глаза.

– Повелитель! – Старик поклонился ему на расстоянии. – Для меня большая радость снова тебя увидеть.

– Пропустите его, – приказал Цезарь преторианцам.

– Можно я поцелую твою руку, господин? – подходя, произнес Марий.

Цезарь, тщательно всматриваясь в незнакомца, протянул ему правую руку, и тот, поцеловав, прижался лбом к ней.

– Я всегда вспоминаю те события…

– Не здесь! – строго прервал его Домициан и вырвал руку. – Мы приглашаем тебя сегодня на ужин в нашем дворце. Ты же придешь?

– Повелитель, это кажется сном… я буду счастлив…

– Приказываю доставить его домой переодеться, а потом ко мне во дворец, – дал указания император своему префекту, после чего вновь уставился на стража храма. – Отныне мы не позволим тебе быть обычным гражданином… Отныне ты будешь иметь все самое лучшее.