Максим Касмалинский
Мелкий инквизитор
Мы смотрим, рана махом затянулась, только брызги крови на рубашке и остались.
Юстус – теперь веришь? В связи с Единым человек всемогущ. И дяде Яну – хочешь, ухо мне отрежь, я его обратно приращу. Дядя Ян не стал ему ухо резать, хотя и хотел, как потом признался.
Юстас свою раму подобрал, закату сказал: «Увидимся», ушел босиком по песку.
Дядя Ян говорит – надо бы вернуть сандалии, они остались в пещере. Я говорю – ты что-нибудь понял? А дядя Ян, нож вытирая – ничего не понял. А Томаш надулся, говорит – сразу фокусы с ножиком, ты возьми, объясни нормально людям, а то резать… я давеча курке голову срубил, так она еще метров двести бежала.
*
… ходили в мастерскую у Юстусу-Проводнику. Он – что вас еще интересует?
Всё! – в один голос мы с Томашем. Юстусу видно, что скучно.
… про жизнь говорил, как лучше жить. Он не говорил «надо» или «должен», а говорил: хочешь блага – живи так. Живешь криво – не обижайся…
… человек, он как капля, возомнившая себя каплей. Если капля из океана, скажет, что она отдельно от океана, ты же скажешь «капля-дура». Не понятно – Тадеуш сказал, а Проводник руками развел – и мне не понятно. Это чувствовать надо. Но даже капля падает в океан и больше становится океана. А если из стены убрать один камень у основания – рухнет стена. Человек всегда находится в Едином, поэтому он всесилен. Но только когда капля знает, что она – океан.
… все, что может быть названо информацией – Единый. Все, что может быть названо живым – тоже. Скрепляясь с Единым, узнаешь все, и можешь почти все.
Это любое желание? – загорелся Тадеуш. Не любое – ответил Юстус. И не всем. Человеку праведной жизни, миротворцу, милосердному человеку, чистосердечному это дано. Но к слову сказать, контракт предполагает взаимность обязательств и презумпцию добросовестности сторон соглашения…
У-у-у – затянул Якуб, и все посмеялись.
Зла не творите – сказал Юстус. Прилетит обратно. Не обманывай, не гневайся и не гордись. Надо видеть в людях только хорошее, а в себе чаще видеть плохое. Никого не осуждать, никому не досаждать, любите друг друга, цените друг друга, будьте беззаботны как деревья в поле и свободны как птицы в небе.
Как сопля в полете – добавил Тадеуш.
Можно и так – согласился Юстус. Ты будешь мой любимый ученик.
*
… в тот день я пригласил сходить со мной к брату, которого Юстус, конечно же, знал. Пойдем – согласился – правда жрецов я не очень. Жрецы, далеки от жизни.
То есть, священники – это неправда? Так спросил я, когда мы пошли по дороге. Юстус ответил – почему же не правда? Священники делают дело благое. Молитва есть хороший способ связи с Единым. Только полезна крепкая молитва. Такая молитва, когда наизнанку тебя выворачивает. Сокрушительной силы молитва, от которой скалы падают в море. А способно ли совершать чистейшей искренности молитву, если думаешь все время, находясь в костеле: а правильно ли зашел? Здесь ли стою? Так ли свечку надо держать? Много жреческой церемонности, обрядности, это отвлекает, и молитва не получается.
Мы зашли в особняк Самюэля. В первой просторной комнате в ряд на стене портрет святой троицы: прелаты-подвижники – Умбертин, Адсон и Беренгар.
Юстус сказал вполголоса – мертвые чтят своих мертвецов.
Кифа вышел к нам высокомерный и надутый. Мне руку протянул, а Юстусу бросил – нет здесь работы, плотник, для тебя, не ищи.
Я особо не ищу – сказал Юстус. Не человек для работы, а работа для человека. Мне пока не надо.
Я говорю – Юстус недавно умер и воскрес. Много узнал по твоему, Кифа, ремеслу.
Прямо воскрес? – засмеялся братец, падая в кресло. И из клинической смерти прямо ко мне? Что ж по такому случаю я могу и продать по дешевке искупление грехов. Хотя какие у тебя там грехи…
Грехи мои тяжкие – сказал Юстус. Но после смерти все обнулилось, заново начинаю. А искупление за деньги, как и проповеди твои, мне не нужны, потому как теперь представляю устройство загробного мира. И знаю, как жить в мире догробном.
Старый каламбур – сказал Самюэль, оглянувшись на святого Умбертина. Но что ты можешь знать, чего не знаем мы?
Я знаю, например, – Юстус ногу на ногу закинул и без почтения брату в глаза – знаю, что, учась в семинарии, жил ты в одной комнате с неким слушателем, которого потом отчислили по-тихому. Знаю, что тогда же была некая Маргарита (был брат надутый, а тут сдулся), знаю про одну шкатулочку… известно содержание беседы вашей с отцом Стефаном. А сейчас, допустим, закричит петух.
Среди бела дня? – Самюэль сморщился. И тотчас заорал петух! Я удивлен был не меньше брата. Случайность?
Пусть еще раз кукарекнет – пожелал Юстус, петух не заставил ждать. У брата губа отпала, а Юстус добивает – не ошибусь, если предположу, что птица прокричит и третий раз. Это так же верно, как и то, что сегодня ночью ты видел во сне белую скатерть в четыре угла, что с неба спускалась. Имелась на скатерти всякая живность, которую во сне ты хотел заколоть, полакомиттся мясом. А день по уставу постный.
Тут в третий раз закричал петух. Брат повалился с кресла на колени и пополз к Юстусу. Я все понял – причитает Самюэль. О-о! О-о…
Юстусу неприятно – что ты окаешь? Что за мода на колени падать? Никому твои позы не интересны. Поднял брата и обратно в кресло зашвырнул.
Брат бормочет, мол, я на коленях в знак поклонения Богу и покорности вечной ему. А Юстус – не нужно Богу поклоняться, к нему стремиться надо, равняться на него, если под богом мы понимаем само совершенство.
Потом Юстус говорил о Едином, о свободе и счастье, а Сэмюель только охал и ахал. Затем они затеяли нудный богословский спор о природе веселья. Притом брат Кифа говорил, что жизнь полна трагизма, горести и боль преследуют нас ежечасно, но также ожидают посмертные адские муки. На это столяр заявил, что наше пребывание на земле есть подготовка к жизни оной, и значит бытовое горе не стоит принимать всерьез. Возможная же расплата в жизни оной, как наказание за грехи, есть справедливость, а на справедливость, хоть и неприятную, следует смотреть спокойно. Выше справедливости только милосердие, которого достаточно разлито во Вселенной, стало быть, всегда живет надежда. И что бы там не ожидало, человеку можно веселиться, это правильно. Смех обезоруживает зло. Мне стало скучно, я домой ушел. А на следующий день…
*
… Кифа ходил по поселку и славил Юстуса как пророка. Проводник и сам поработал над этим, плюнув в глаза бабке Лазовске, отчего она (уже почти ослепшая) стала более-менее видеть. Нашел кого прозреть! Бабка эту новость размазала по всей деревне толстым слоем и в мастерскую к Юстусу выстроилась очередь. Все хотели исцеления, даже здоровый, как юный бычок, рыжий Нафаня. Юстус говорит народу – я не лекарь, я могу только обратиться к Единому и попросить. Вы и сами можете это сделать. Каждый. А люди – колдун, колдун, помоги! Юстус ругался.
Это мы его создали, знахаря – сказал дядя Ян, и мне – ты его вызвал, ты позвал, мы хотели знания, а получилось деревенское чаклунство.
Народ соберется возле мастерской и требует – расскажи про дьявола. Юстус злится – какие дьяволы? Есть только ваше низменное и только ваше зло. Ваше невежество, ваше стяжательство, ваша враждебность, рабство и ложь – вот коллективный люцифер. Не ищи в селе, а ищи в себе! И не сваливай всю дрянь, которая в тебе, на существо с рогами и копытом.
… иссякновение правды и любви – корень всякого разлада. Само же оно происходит от преобладания самолюбия или эгоизма. Когда эгоизм вселится в сердце, то в нем распложается целое полчище гадостей. И становится человек, по сердечному строю, негодным ни к чему истинно доброму. Живем, как гробы зарытые, над которым люди ходят и не знают того.
