Максим Диденко
Роман-газета
Я уже не в первый раз за время этой поездки отрепетировал возможно представившийся диалог с охранником, который ночью сидит в кибитке и каждые пару часов делает обход.
Насколько я помню с того последнего случая, когда я был здесь, это было именно так – каждые два часа по намеченному маршруту. Чтобы отвлечься и не плакать на похоронах папы (а после, довольно скоро, и мамы), я хотел казаться взрослым, я вышел из толпы друзей и родственников, присутствовавших на панихиде, и подошел к сторожу, который тихо, поодаль от всех, стоял и молча курил длинную сигарету. Он начал задавать мне вопросы и выяснять, что же такой парнишка как я делает на этом грустном мероприятии. В попытке меня поддержать он рассказал мне, что занимается охраной всех, кто здесь почивает с миром. Также о том, что по специальному указанию он делает обход по строгому расписанию и следит, чтобы все было в порядке.
Подойдя еще немного ближе, я не увидел света, исходящего из окон этой сторожки. Все указывало на то, что у этого блюстителя ночного порядка сегодня, как бы ни было это странно, выходной, к моему великому счастью.
Постройку эту сложно было не заметить даже в полумраке, так как на той стороне арки начинался совсем другой мир. Я никак не ожидал, что здесь настолько все переделают с момента моего последнего визита сюда, когда меня привозили на похороны родителей, дважды. Теперь здесь все, что я вижу, не похоже на любое другое обычное кладбище, а скорее на парк, начинающийся с широкой асфальтированной аллеи, уходящей в самую его глубь, и через каждые несколько метров освещается яркими фонарями слева и справа от нее.
На противоположной стороне аллеи, прямо напротив дома сторожа (лучше рассмотрев, теперь я это строгое кирпичное здание с решетками на окнах и металлической дверью, никак не могу назвать сторожкой – времена меняются и, к счастью, правительство не забывает улучшать качество рабочих мест, в том числе и обычного кладбищенского сторожа), находится тот самый камень, на котором выгравированы имена многих захороненных здесь. Только вот минус в том, что камень этот относительно новый, потому имен людей, почивавших здесь с самого позднего, что можно взять, это двадцать четыре года тому назад (Эвелин сказала в котором году умерла), здесь уж точно нет.
Я не уверен, все это были лишь мои мысли, или же я произнес все это вслух, когда рассматривал камень, но глянув по направлению вглубь кладбища я увидел, что Эва уплывает вдаль от меня; она, как и всегда, передвигалась так, будто бы плыла по воздуху, совсем не касаясь земли ногами. Узнать, так ли это на самом деле, я не мог из-за ее длинного до пят платья. Видимо, она поняла, что самостоятельно я не найду ее могилы и сама повела меня.
Лопату я с собой не взял. Ясно же, что в такси я бы не сел с лопатой в руках, указав пунктом назначения городское кладбище, что было логично – ночь, мужик, маленькая девочка, лопата и кладбище, ничего не напоминает? Как минимум, интересный сюжет для первой полосы в новостной газете. Единственной надеждой было бы каким-то образом договориться со сторожем, ну или же каким-либо иным образом заполучить лопату у него; но на это уже не осталось времени, так как Эвелин лишила меня такой возможности и мне пришлось бежать вслед за ней, чтобы не потерять ее из виду.
Луна, которая к тому времени поднялась уже намного выше в ночное небо, выплыла из-за облаков, позволяя увидеть все это несметное количество надгробий. Это памятное уходит настолько далеко, что конца территории кладбища я так и не увидел. Через каждые двадцать-тридцать могил, влево и вправо аллея пускала узкие дорожки, ведущие к склепам. Они стройным рядом располагались вдоль всей северной и, соответственно, южной стороны кладбища вдоль металлического ограждения. На одну из таких дорожек свернула девочка.
Подойдя к ним вплотную, она остановилась, будто бы пытаясь ощутить что-то в воздухе, после чего вновь поплыла дальше, но уже вдоль склепов, в то же время касаясь каждого из них рукой, вытянутой в их направлении.
Мне ничего не оставалось, как молча следовать за ней. Ветер, подувший с поля, путь которому более не преграждали ни деревья, ни многочисленные городские здания, окатил мне лицо свежестью, чем будто бы снял пелену с глаз, которая окутала и вела меня к цели, как марионетку. Я вдохнул холодного осеннего воздуха и осознал, что я ночью с призраком девочки бреду вдоль каменных могил и ища ту самую, которую мне придется открыть и вынуть оттуда что-то, некогда принадлежащее давно умершей малышке. Я ничего более сумасшедшего в своей жизни не делал.
Я огляделся по сторонам, проверяя, не следит ли кто-нибудь за нами. Это ощущение преследует меня с самого утра, еще когда я вышел из квартиры, столкнувшись с теми здоровяками. С того момента у меня то ли паранойя развилась, то ли все взаправду, но это странное чувство, что я всегда не один, меня не покидало и до этой поры, хотя я и старался не обращать на него внимания.
Будто бы очнувшись от какого-то сна, я протер руками лицо, ощупал асфальт под ногами и двинулся дальше.
Кровь стынет в жилах от мрачности событий последних суток моей жизни, но сердце в груди колотится как никогда быстро. Думаю, если я сейчас присяду хотя бы на минутку, чтобы отдышаться и успокоиться, то тут же упаду замертво от какого-нибудь кровоизлияния в мозг, или чего-то еще в этом роде, а сейчас, сам того не понимая, живу на адреналине, − сам себе мысленно пытаюсь объяснить положение своих же дел и оценить ситуацию; пусть и не здраво, но хоть как-то.
В тот самый момент, когда я боролся с нарастающей паникой внутри себя, хотя, может это и не паника, но точнее я не могу описать это ощущение, Эвелин остановилась, указывая крохотной ручонкой на склеп слева от нее.
Мы пришли.
Сделав несколько глубоких вдохов, я подошел к этому бетонному сооружению, которое своими внушительными размерами напоминало небольшой гараж для одной легковой машины. Оценив размеры плиты, перекрывающей вход и свои силы, я приложился к ней сбоку плечом и, как следует навалившись, не без труда, начал мало-помалу сдвигать ее с места, открывая путь в зияющую чернотой беспросветную тьму могильного склепа.
Закончив с плитой, я достал и зажег фонарик, чтобы видеть куда делать следующие шаги. Запах изнутри исходил настолько мерзкий и тошнотворный, что мне пришлось закрыть лицо рукавом куртки, иначе бы меня попросту вывернуло остатками завтрака; если они еще были где-то в желудке, что очень маловероятно, с учетом того, что я ел последний раз не менее десяти часов назад (я совсем позабыл о тех сандвичах, которые я упаковал в сумку сегодня утром. Так всегда бывает, когда я чем-то сильно увлечен).
На самом деле очень странно, что спустя столько лет запах все еще сохранился. Наверное, все дело в том, что помещение было плотно закрыто и в него не поступал ни кислород, ни солнечный свет.
Осветив перед собой путь, я сделал еще несколько шагов вперед. Эвелин прошла вслед за мной. Дышать становилось все легче – ощущалось, что комната наполняется привычным для меня воздухом. Внутри я заметил, что сам склеп разделен на четыре части, каждый из которых предназначался для захоронения отдельного человека – четыре бетонных полки с углублениями висели на стенах, приколоченные железными цепями. Ну да, было бы слишком расточительно возводить такое помещение лишь для одного.
Девочка немедля подошла к одному из углублений у дальней стены и остановилась около него, опустив голову. Мне было не понятно, то ли она скорбит по самой себе, то ли показывает мне, что она нашла свое тело, потому я сразу подошел к ней.
− Это… это ты, верно, Эва? – спросил я немного робко и большим состраданием в голосе. Я уже выяснил, что даже призраки испытывают чувства, там, на поляне в парке, потому, как бы ни было мне неприятно все это, я не мог столь холодно и беспристрастно говорить о лежащих передо мной останках в присутствии их владельца.
Девочка медленно кивнула головой, после чего сразу же, словно дым от сигареты, бесследно растворилась в воздухе.
На часах уже без четверти десять, а это значит, что времени у меня менее двух часов и пора бы поторопиться, чтобы успеть все приготовить.
Скелет, который, по моему мнению, должен был уже полностью разложиться и изветшать, исчезнув полностью, по-прежнему сохранял свою целостную структуру, почти как тот школьный экспонат в кабинете биологии. Только был он в разы меньше и покрыт толстым слоем черной пыли, глубоко въевшейся в кости, и остатками сгнившей одежды, в которой тело девочки было помещено сюда.
Обыскав все вокруг, я не смог найти ничего, принадлежавшего ей, но это, как я понимал теперь, было и не нужно, ведь сам скелет подойдет как нельзя хорошо в качестве «какого-то личного предмета усопшего».
Хорошо, если так оно и есть. Шанса на ошибку у меня нет и возможности повторить ритуал, в случае неудачи – тоже, потому все должно быть наверняка.
Я остановился напротив полки и, в который раз рассматривая скелет с фонариком, надеялся, что все же что-то упустил; и я был прав. Не встань я под этим углом, то не заметил бы слабого блеска в левой кисти скелета в тот момент, когда ее касался луч фонаря. Это была маленькая подвеска на тонкой, возможно, серебряной цепочке, которую, как я понимаю, девочка крепко сжимала в руке прямо перед смертью. Как я узнал через минуту – именная, подаренная ей родителями. Открыв ее, я увидел их совместное фото и подпись «С любовью Эвелин от родителей».
Жутко находиться в этом месте и ощущать себя расхитителем гробниц. Не представляю, как бы я мог оправдываться, появись сейчас на пороге этой бетонной комнаты какой-нибудь полицейский или сторож. Расскажи я правду, то меня тут же упрячут в психушку, а если солгать – за решетку.
Половина одиннадцатого и времени на то, чтобы перебирать свои переживания и этические несогласованности у меня не осталось.
Расстелив на полу платок, в который я обернул некоторые из ингредиентов, я стал вынимать все содержимое из рюкзака и начинать готовить потир.
Скелет девочки занимал чуть больше половины всего места на погребальной полке, потому я с легкостью смог разместить на ней чашу, прямо у головы; только пришлось немного подвинуть череп в сторону, от чего издался резкий неприятный хруст кости в районе шеи. Я отпрянул назад с извинениями, будто бы сделал что-то ужасное. Эвелин по-прежнему нигде не было видно.
Уложив в емкость все строго по списку, я услышал чьи-то шаги за спиной. Серьезно перепугавшись я погасил фонарь и затаил дыхание, будто бы мне это могло как-то помочь не быть обнаруженным.
Луна к тому времени уже была высоко в небе, потому, обернувшись, я увидел четкий силуэт человека в длинном пальто и шляпе, а в руке его поблескивал пистолет, направленный прямо на меня.
Ошибки быть не может – это тот самый коллекционер, кем бы ни был он на самом деле. Думается мне, что сейчас я узнаю о нем гораздо больше, если он не убьет меня на месте.
− Вот ты где, вор! Хотя я изначально знал, где и когда тебя искать. Что же ты, роль доброго самаритянина решил сыграть и помочь девчонке?
Вряд ли он отпустит меня живым. Скорее всего просто застрелит и задвинет плиту входа в склеп, потому я уже не ограничивался в выражениях, лишь дрожь в голосе выдавала мой страх.
− Вор? То, что вы мне дали, я вернул, честно выполнив свою часть уговора, не так ли?
− Не прикидывайся дурачком, − продолжал мужчина. Если бы у тебя не было второй части, принадлежащей мне по праву, то ты бы не смог зайти так далеко. А я уже очень давно ищу эти рукописи Кормака. Так верни же ее мне, сейчас же! Этот чертов старик и после смерти доставил мне немало хлопот.
− Я в этом нисколько не виноват, сэр, − пытаюсь как-то успокоить его и зачем-то заговорить. Не представляю, что мне делать дальше. Если я сейчас отдам ему то, чего он хочет, это будет означать, что все мои труды напрасны.
Он что-то прорычал в ответ. Не видя иного выхода, я решил отдать ему рукописи.
− Зачем вам эти бумаги? Нет, я отдам вам их. Я лишь хочу знать…
− Не твое собачье дело! Я половину жизни за ними охочусь и не собираюсь вот так, уже чувствуя запах добычи, начинать объясняться какому-то непросвещенному, вроде тебя.
− Непросвещенному? А может я уже знаю о вашей древней общине гораздо больше, чем вам кажется? Кормак многое мне рассказал в этой второй части, которая, к слову, сейчас не здесь (хотя она лежит позади меня на полке, рядом со скелетом девочки; сейчас важно было импровизировать). Я расскажу вам где она при условии, что вы…
− Да кем ты себя возомнил! – прошипел тот и бросился на меня, но не сделав и шагу, свалился на пол, за мгновение до этого встретившись головой с чем-то резко блеснувшим в полумраке. Когда улеглась многолетняя пыль, клубами поднявшаяся от падения тела мужчины, я увидел девушку в капюшоне, сжимавшую в руке черенок от лопаты. Видимо, от удара металлическое основание отломалось от рукояти.
− Да ты его убила! Кто ты, на хрен, такая? – завопил я тут же, позабыв о недавней угрозе своей жизни. В отличие от первого «гостя», я не ощущаю, что эта девушка хочет мне навредить, а потом забрать газету. Не могу этого объяснить, но злобой от нее не веет.
− Не светите в лицо, − первое, что сказала она, когда сняла капюшон. Я машинально направил фонарь ей в лицо, чтобы увидеть наконец кто же она такая, но забыл, что это, в общем-то, как минимум, не этично.
− Простите. Я…
− Меня зовут… В прочем, это не важно, по крайней мере сейчас. У нас осталось десять минут до полуночи, и я очень рада, что успела. Моя сестра…
− Ваша сестра? Эвелин? – удивленно спросил я.
− Да. Слушайте, может потом все расспросы, а? Вы все приготовили?
− Все готово.
− Кроме последнего, − протягивает мне что-то маленькое и говорит бросить это в чашу ко всем остальным ингредиентам. – Она очень любила его.
Выяснять, что все-таки это было, я не стал и молча поместил ко всему остальному.
Когда я чиркнул зажигалкой и поднес ее к потиру, тот моментально загорелся, будто бы в сосуде было какое-то горючее. Удивляться времени не было, к тому же, это уже были сущие пустяки, по сравнению с тем, что мне довелось увидеть и пережить за последнее время.
Сестра Эвелин светила на распечатки, с которых я старался максимально четко и выразительно зачитывать подготовленные строки, те самые, что было указано произнести во время горения пламени.
Когда я закончил, вспышка яркого света вырвалась из чаши и пролетела мимо нас, устремившись к центру комнаты, где соединилась с еще одним чуть менее ярким, метавшимся из стороны в сторону сгустком света. Став одним целым, оно закружилось на месте, затем резко рассыпалось на тысячи мелких ярких точек, тут же ослепив нас на несколько секунд, после чего все эти осколки упали на пол и разом померкли, будто бы их и не было.
