Максим Диденко
Роман-газета
− Что за чертовщина? – громко выругался я, ошалело уставившись на осколки чашки и черные брызги кофейной гущи, медленно стекающие вниз по стене.
Рассматривая все это, я заметил какое-то движение за тем столом, от которого несколько минут назад исходил странный звук. На стуле сидела девочка лет восьми и молча смотрела прямо мне в глаза. Точно, это была девочка, только была она полупрозрачная, раз в несколько секунд пропадая и вновь появляясь на том же стуле. В этот момент на моей голове наверняка появилось несколько новых седых волос. Все мое тело тут же покрылось мелкой дрожью, а сам я встал как вкопанный, не понимая того, что происходит и не в силах сделать шаг.
Девочка встала со стула и медленно, словно плывя, подошла ко мне и попыталась коснуться рукой, но та прошла насквозь, тогда я четко понял, что передо мной стоит призрак.
Я очнулся лежа на полу посреди конторы. Видимо, я потерял сознание. В помещении никого не было, и я уже подумал, что все это мне привиделось, но встав на ноги я увидел на запотевшем стекле с внутренней стороны надпись, сделанную, по всей вероятности, пальцем. Автор этого обращения просил о помощи. На этом моменте я осознал, что все это происходит взаправду, хотя и поверить в это было невероятно сложно.
Первым делом я закрыл дверь на замок изнутри и опустил жалюзи на окнах конторы, которая была сооружена внутри канцелярского магазинчика, чтобы никто из его посетителей не смог увидеть всего происходящего внутри. Моя уверенность в том, что случившееся было только началом росла с каждой минутой. В ожидании неизвестного я стал бродить по комнате.
Я вновь ощутил озноб, когда страницы газеты, лежавшей на столе, начали будто бы сами собой переворачиваться одна за другой. Мой взгляд остановился на размытой, изуродованной временем иллюстрации, которая демонстрировала надгробную плиту, насколько я понимаю, с именем погребенного под ней. Моментом позже возле меня появилась та самая девочка. Дрожащей рукой она держала журнал, как бы показывая на что мне смотреть и не позволяя перевернуть страницу. Она явно хотела мне что-то сказать.
− Кто ты? Как тебя зовут? – понимая, что угрозы она для меня никакой не несет, более уверенным голосом спросил я. – Тебе от меня что-то нужно?
Ее взгляд, наполненный страданием и грустью, говорил о многом. В какой-то момент я уже перестал думать о ней, как о призраке, а лишь как о обычной маленькой девочке, которая не знает к кому обратиться, и что действительно лишь я способен ей помочь. Я внезапно забыл о всех своих страхах и проникся ее болью; думаю, что именно ее я сейчас ощутил на себе. Я попытался понять, что же все-таки произошло с ней при жизни и почему она здесь. Отбросив мысли о невероятности того, что я вижу, я начал говорить с ней как с живым человеком.
В ответ на мои вопросы, она подняла взгляд и заглянула в мои глаза, после чего подошла к тому же окну, на котором ранее написала свои первые слова. Через мгновение это окно начало покрываться легкой изморозью. Приложив к нему маленькую ручонку девочка начала писать свою историю.
Она рассказала мне, что зовут ее Эвелин и что оказалась она здесь по жестокой воле случая, так как во время одного из ритуалов, завершить который не удалось, она покинула этот мир, но не попала в тот, в который направлялась.
Когда она была еще совсем малышкой, ее отец и мать состояли в какой-то общине, веровавшей в загробный мир. Они верили, что там человека ожидали все блага, не доставшиеся ему при жизни в этом мире. Насколько известно, то доказательств в правдивости этого верования не никаких не найдено, но ведь именно в этом и есть смысл веры – твердо знать, что все именно так и не иначе. Попасть в тот мир можно было лишь правильным образом переправившись из мира живых. Важно было неукоснительно следовать задолго до этого написанным правилам проведения ритуала.
Подготовительный процесс длился очень долго – около десяти лет. Так как переправа совершалась сразу для нескольких людей, то при жизни некоторым из них необходимо сначала завершить свои земные дела. Людям, состоявшим в этом секретном обществе, нельзя было иметь детей, так как ребенок мог не только не справиться с переходом, но и по глупости разболтать кому-то о предстоящих планах, что точно негативно сказалось бы на всех членах высшего порядка.
Также Эва рассказала еще одну ужасную историю. О ней она узнала уже повзрослев. Ее родители, подписывая некое соглашение о переправе, уже готовились к тому, чтобы стать родителями. Они не поставили в известность руководство, чем и навлекли на дочку большую беду: когда община прознала о беременности Марты – матери девочки − было решено лишить ту речи, удалив ей язык, чтобы обезопасить всех от возможного разглашения тайн и запланированных ритуалов. Они объяснили это тем, что договор подписанный кровью отменить никак нельзя, а потому лучше так, чем и вовсе придать девочку смерти.
Не известно, смогла бы она говорить со мной своим голосом, пребывая в бестелесной форме, но теперь стало ясно почему она и не пыталась. Насколько жестокими людьми нужно быть, чтобы маленькой девочке отрезать язык в попытке уберечь свои задницы? В моей голове это никак не укладывалось.
Не знаю почему, но я поверил каждому ее слову, сколь бы невероятно все это не звучало, но я поверил и искренне захотел помочь.
Я не следил за утекающим временем, так как был полностью поглощен историей малютки, мученическим образом прожившей свою жизнь будучи человеком, и продолжавшей ничуть не более легкую жизнь призрака на этой жестокой земле.
Сейчас моя задача заключалась в том, чтобы услышать и понять все то, что Эвелин так старательно пыталась мне рассказать, а также в том, чтобы успевать протирать стекло, являвшееся сейчас ее листом бумаги, дабы она не останавливаясь продолжала говорить. Иного способа общаться, увы, у нас не было.
Хотя я и старался не задавать лишних вопросов, наше, если можно так назвать, общение, затянулось до позднего вечера и обнаружив, что на часах без четверти девять вечера, я попросил рассказать о самом главном, чтобы можно было уже перейти непосредственно к газете.
Она была не против. Закончив вырисовывать буквы на замерзшем стекле, она кивнула мне и, как мне показалось, даже немного улыбнулась – я не уверен улыбка ли это на самом деле − после чего вновь поплыла по комнате к столу. Это была ее первая эмоция, которую я увидел на ее лице с момента нашей встречи, если не считать тоску по родителям, грусть от глубокой безысходности и отчаяние, осознавая, что застряла она здесь надолго.
Я не смог узнать, когда именно проводился тот ритуал, но по стилю одежды, что сейчас на девочке, я могу предполагать, что уже миновало с той поры уже порядка двадцати лет, а то и больше. Она скитается призраком по земле, пытаясь найти выход из этого промежуточного состояния.
Сходив к автомату за порцией кофеина, я принялся за работу. Самое важное, с чего стоит начать, это разложить все страницы следуя нумерации, чтобы ничего не упустить, так как корешок этого ветхого издания претерпел немало издевок времени. Листы, также, как и в первом экземпляре, попросту выпадали при неаккуратном перелистывании; некоторые уже находились не на своем месте.
Завершив с этим, я обернулся, но Эвелин нигде не было. Ощущение, что я все-таки схожу с ума, у меня по-прежнему присутствовало. Ранее я никогда не понимал, чем именно руководствуются психи, совершая столь невероятные поступки, непостижимые разуму нормального человека, но сейчас все абсолютно иначе. Все становится намного проще, когда искренне пытаешься вникнуть в ситуацию.
Я предпринимаю попытки вызволить призрака маленькой девочки из плена иного измерения. Казалось бы, это невозможно объяснить здравым смыслом, а расскажи я кому-либо об этом, тотчас попал бы в сумасшедший дом, ибо это любому здравомыслящему человеку покажется полным бредом. Но я здесь, и я твердо убежден в том, что происходящее реально. Настолько же реально, как и все, что каждый из нас привык видеть в повседневной жизни.
Настройки сканера мне менять не пришлось, потому первую страницу я сразу же отправил в обработку, только вот времени сам процесс выявления и генерирования затертых символов в тексте, исходя из собранной базы логических цепочек слов и их сочетаний, занимает достаточно большое количество времени. Сигнала о завершении обработки я не услышал – веки стали такими тяжелыми, что я был не в силах больше держать глаза открытыми и уснул. Разбудил меня жуткий холод в левой руке. Открыв глаза я сквозь сон попытался найти источник холода, но тут же ужаснулся, увидев прямо перед собой бесстрастное лицо Эвелин.
Я понимаю, что призракам не требуется сон, но я ведь еще жив и мне он очень даже нужен, подумал я про себя спустя несколько секунд после того, как пришел в чувство; я, конечно же, не осмелился произнести эти слова вслух.
В следующие несколько часов я выпил с полдюжины чашек кофе и старался работать максимально продуктивно. Между периодическими заменами бумаги в аппарате, я ходил по комнате с уже готовыми, распечатанными листами, и читал. Насколько это возможно моему уставшему мозгу, я пытался понять суть содержимого газеты.
Там было много непонятных мне слов, которые я слышал впервые. Оно и не странно, ведь ранее мне не приходилось читать инструкции по переправе человеческих душ из одного измерения в иное. Автор либо же полный псих, либо же гений всех времен, потому как не увидев явного подтверждения слов, поверить в описанное попросту невозможно.
«…Когда все будет подготовлено как подобает, останется лишь ждать, ждать той самой ночи, когда луна завершит свою вторую фазу. В этом промежутке, перед началом фазы третьей, откроется занавес и проход в Навайлу будет распечатан. Именно в этот момент ритуал перехода имеет место быть осуществленным…» − говорит Аластер Кормак.
− Навайла? – произнес я задумчиво, будто бы мысль, которая не должна была стать звуком все-таки вырвалась из моего рта. В этот момент меня овеяло холодом и передо мной предстала девочка, глядевшая на меня ожидающим взглядом. Очевидно, что ей знакомо это слово. Выражаясь более точно, ей знакомо это место.
− Тебе известно, о чем речь, ведь так? – спросил я у призрака. − Это то место, куда ты должна была отправиться?
Эвелин помолчав, опустила взгляд в пол. Какое-то время она стояла недвижимой, от чего мне стало даже неловко, но потом она резко двинулась вперед, пройдя прямо сквозь меня к окну. Мое сердце на мгновение остановилось, и я подумал, что сейчас умру, ощутив резкий всепоглощающий холод, охвативший все внутренние органы моего тела. Жуткое ощущение, испытав которое я тут же упал на одно колено, схватив себя за рубашку в области сердца. К счастью, это ощущение так же резко исчезло, как и появилось и обернувшись я увидел надпись на стекле.
Надпись гласила:
«Навайла – мой дом. Помоги мне вернуться домой».
Самой же девочки уже нигде не было.
Поработав еще несколько часов, я решил на сегодня закончить. Усталость берет верх над возможностями. На часах уже далеко за полночь. В моем нынешнем состоянии я вряд ли разгадаю тайну рукописи; если она там вообще есть. Остается восстановить лишь три страницы, после которых уже вся роман-газета будет в моем распоряжении, но мой мозг отказывается продолжать работать, а сердце мне четко дало понять, что еще одной чашки кофе оно не выдержит. Потому я принял решение собрать все наработанное за сегодня и пойти отоспаться, а наутро со свежей головой доделать работу и тогда уже думать дальше, что делать и как быть с имеющейся у меня информацией.
Этой ночью уснуть мне не удалось. Странные мысли кружились в голове и перед глазами снова и снова появлялась картина, происходящее в которой соответствовало тому, что я прочел накануне. А еще Навайла… Что же это такое? И где?
Симон не находил себе места, то и дело бегал и мяукал по квартире, словно ощущая чье-то присутствие. Думаю, это Эвелин. Она была привязана к этим записям и не могла покинуть того места, в котором находилась газета. Это очень жестокий способ заключения, от осознания которого у меня по коже пробегали мурашки. Появлялись также и мысли о том, чтобы просто избавиться от этих записей, но моя другая сторона, желающая помочь бедной девочке, твердила обратное, снова и снова доказывая мне, что ее спасение является моим долгом. Не знаю почему, но я обязан сделать все, чтобы ей помочь, каким бы мистическим и ужасным все это ни было на самом деле.
Короткая стрелка на часах была направлена вниз, пытаясь дотянуться до отметки с цифрой пять. Я не стал дожидаться звонка будильника. Не смог. То ли зовущее чувство долга, то ли количество выпитого кофе − не знаю, что именно, но что-то по-прежнему терзающее мою нервную систему заставило меня подняться с кровати. Я понял, что пытаться спать было бы бесполезной тратой времени. Лучше всего будет прямо сейчас пойти принять душ, позавтракать и тотчас отправиться в контору, чтобы завершить дело.
Какое же разочарование ожидало меня по прибытию. Подойдя ближе к тому месту, которое кормило меня долгие годы, я увидел одни лишь руины. Не уцелело практически ничего. Сплошной хаос: разбитые стекла витрин, выломанные двери, перевернутые столы и повсюду разбросанные бумаги. Пострадала как моя контора, так и магазинчик, внутри которого она располагалась.
Долго размышлять о том, что стало причиной налета мне не пришлось. Все стало ясно в тот момент, когда среди снующей по месту происшествия полиции я заметил того самого мужчину в длинном пальто с высоким воротником и шляпе. Он представился мне коллекционером. Или это мне показалось, что он представился? У меня не осталось никаких сомнений, что именно он замешан во всей разрухе, настигнувшей это место.
Также ясно то, что он вовсе не коллекционер. Работа, которую он поручил мне накануне, была выполнена на отлично, потому у него не было никаких причин как-либо мстить мне, значит он преследовал иную цель. Вторая часть роман-газеты? Как он мог прознать о том, что в данный момент она находится именно у меня? Я практически уверен, что ради коллекции, какой бы она ни была, никто не станет учинять такую разруху. К тому же попытка заполучить газету именно таким способом никак не могла означать, что это издание имеет для него сугубо историческую и коллекционную ценность. Напротив, здесь наблюдается только личный интерес и отнюдь не добрые намерения.
Если же он способен на подобные вещи, стал думать я, спрятавшись за деревом, расположенным через дорогу напротив конторы, то что бы было со мной, не уйди я этой ночью домой. А что, если он уже знает мой домашний адрес и будет поджидать меня там, дабы заполучить эту злосчастную газету? Возвращаться домой тоже пока нельзя. И полиция наверняка будет искать меня, предпринимая попытки выяснить кто может быть причастен к этому акту вандализма, или же ограблению; хотя второй вариант маловероятен по тем причинам, что из конторы ничего не украли. Не могли ничего украсть, потому что воровать там по сути не было чего: там помимо старенькой никому не нужной аппаратуры, некоторых сканов бумаг, которые мне приносили на массовую распечатку и скромного набора чашек да ложек, в которых я иногда запаривал лапшу, больше ничего не было взять. Старенький компьютер, который на ладан дышал, финансовой ценности для грабителей составить также не мог, так как он был безнадежно побит временем и даже запускаться иной раз без хорошего пинка попросту отказывался.
