Максим Антонович
Причины неудовлетворительного состояния нашей литературы

Таким образом, Добролюбов и его друзья неповинны в нынешнем упадке литературы, который совершился не вследствие их идей, но помимо этих идей и вопреки им. Этот упадок происходил от других причин и был действительно случайностью, а никак не «логическим последствием неправильной постановки идеалов», как уверяет г. Кавелин. Почтенный философ впал здесь в ошибку известного ложного умозаключения: post hoc, ergo propter hoc; упадок совершился после Добролюбова, следовательно, по причине и по вине Добролюбова. Столь же нефилософично, скажут, объяснять что-нибудь случайностью в таком строго логическом и последовательном деле, как ход развития литературы. – Да, но что же делать, когда это единственно возможное и верное объяснение; и притом эта случайность, с известной точки зрения, вовсе не случайность. Вообще в истории нашей литературы играют большую роль подобные случайности и внешние, благоприятные иди неблагоприятные обстоятельства. Конечно, если рассматривать эту историю в общем и целом, так сказать, с макроскопической точки, то ход ее представится правильным и логическим, не зависимым от случайностей и мало зависимым от внешних обстоятельств. Но при микроскопическом рассматривании истории, при разборе отдельных моментов оказывается, что для данного момента имели большое влияние разные случайности и внешние обстоятельства, что они хоть на время, именно на этот момент, поворачивали ход истории по-своему, так что по прошествии этого момента он опять шел своим порядком. При таком взгляде, история нашей литературы представляет как бы ряд вспышек, во время которых литература ярко вспыхивала и несколько времени ярко горела, потом снова меркла и потухала, хотя, конечно, во время каждой последующей вспышки она вспыхивала сильнее и горела ярче, чем во время предыдущей.

Известно, например, как ярко вспыхнула наша литература в конце прошлого столетия и какое влияние имели на эту вспышку случайности и благоприятные обстоятельства, по изменении которых вспышка кончилась и яркость померкла. Такая же вспышка была и в начале нынешнего столетия, тоже вследствие благоприятных обстоятельств, но и в этот раз литература блистала не долго и к концу первой четверти столетия заметно померкла. Затем снова начались проблески в литературе, завершившиеся появлением Гоголя и публициста Белинского. Но потом без всякой причинной связи с идеями Белинского, а совершенно случайно и благодаря внешним неблагоприятным обстоятельствам, литература снова пришла в упадок и в такое жалкое положение, что его нельзя и сравнивать с нынешним положением литературы. И это было как раз после Белинского, при его непосредственных учениках, друзьях и преемниках, которые не были заражены «узким идеализмом» и «крайним отрицанием» Добролюбова. Мы уверены, что сам г. Кавелин признает этот упадок случайностью, а не «логическим последствием» идей Белинского. В течение этого времени идеи Белинского оставались мертвым, непроизводительным капиталом в литературе, были светильником, который спрятан был под спудом и никого не освещал; даже самое имя его оставалось под спудом. За этим упадком скоро последовала новая вспышка и новое возрождение литературы, опять-таки благодаря случайности и благоприятным обстоятельствам.

Такими обстоятельствами считаются обыкновенно крымская война и ее последствия, которые поэтому и признаются эрой нашего возрождения. Но это мнение не совсем верно, или, по крайней мере, неточно. Кроме войны были и другие благоприятные обстоятельства и притом обстоятельства более случайные. – Друзья Добролюбова и он сам с жаром принялись за дело.

Первым словом возрожденной литературы была мысль о Белинском, напоминание о его заслугах, оценка его деятельности, извлечение его из-под спуда и употребление в дело капитала его идей и идеалов. Это было сделано в замечательных для своего времени статьях «Очерки гоголевского периода русской литературы». Медовые годы возрождения нашей литературы, вероятно, памятны многим, и потому мы не будем распространяться о них. Это время переполнило все сердца радостью, восторгом и самыми радужными надеждами; все были уверены, что для литературы настал золотой век, который продолжится неизменно во веки веков. Тогда-то и выработалась колоссально хвастливая фраза: «в настоящее время, когда…», представлявшая это время раем на земле, осуществлением всяких идеалов, исполнением всяких надежд. Но Добролюбов и его друзья не очень увлекались этим временем, не разделяли общих восторгов, старались даже охлаждать их и развивать трезвое отношение к делу; они сдерживали преувеличенную уверенность, преувеличенные ожидания и надежды, старались втолковать увлекающимся, что еще не время торжествовать победу, предаваться успокоению и законному после каждого успеха отдыху, что дело далеко еще не кончено, что оно только начинается, что требуется еще много и много усиленного труда и трудной борьбы, чтобы наступило настоящее желанное время; что то, что досталось легко, без борьбы, случайно, только благодаря благоприятным обстоятельствам, так же легко может быть и потеряно при неблагоприятных случайных обстоятельствах и не вызовет борьбы для его сохранения. Они понимали, что восторгавшее всех возрождение литературы и общества есть в значительной степени такая же вспышка, какие бывали и прежде, есть подогретое увлечение, которое при первом же более или менее суровом испытании охладеет и даже перейдет в противоположное чувство. Они точно предчувствовали или, лучше, предугадывали, что эта вспышка не разгорится в постоянный яркий огонь, а более или менее померкнет. В этом именно смысле Добролюбов напоминал увлекающимся людям о блестящей эпохе литературы в екатерининский век. Но это трезвое, охлаждающее, даже почти скептическое отношение Добролюбова и его друзей к литературному оживлению нимало не ослабляло и не охлаждало их собственной энергии и деятельности, а, напротив, доводило ее до лихорадочной спешности и не знавшей отдыха торопливости; они торопились ковать железо, пока оно горячо, спешили воспользоваться временем вспышки и сделать хоть что-нибудь прочное, пока она не прошла, посадить хоть несколько семян, которые могли бы прорастать и в неблагоприятные времена, когда теплота одушевления пропадет.