Махатма Карамчанд Ганди
Моя жизнь
VIII. Поездка в Преторию
Вскоре я познакомился с индийцами-христианами, жившими в Дурбане. Среди них – с судебным толмачом господином Полем, который был католиком, а также с покойным ныне господином Субханом Годфри, тогда учителем при протестантской миссии, отцом господина Джеймса Годфри, посетившего Индию в 1924 г. в качестве члена депутации из Южной Африки. Примерно в это же время я встретился с покойными ныне парсом Рустомджи и Адамджи Миякханом. Все эти люди, которые ранее не встречались, не считая деловых свиданий, в конце концов, как увидим ниже, установили друг с другом тесный контакт.
В то время как я расширял круг знакомых, фирма получила письмо от своего юрисконсульта, в котором сообщалось, что надо готовиться к процессу и что Абдулла Шет должен поехать в Преторию сам или прислать своего представителя.
Абдулла Шет показал мне это письмо и спросил, согласен ли я ехать в Преторию.
– Я смогу вам ответить только после того, как разберусь в деле, – сказал я. – Сейчас мне не ясно, что я там должен делать.
Он тут же приказал служащим ознакомить меня с делом. Приступив к его изучению, я почувствовал, что начинать следует с азов. Еще в Занзибаре я несколько дней посещал суд, чтобы ознакомиться с его работой. Адвокат-парс допрашивал свидетеля, задавая ему вопросы о записях в кредит и дебет в расчетных книгах. Все это было для меня тарабарской грамотой. Я не изучал бухгалтерии ни в школе, ни во время пребывания в Англии.
Дело, ради которого я приехал в Африку, заключалось главным образом в бухгалтерских расчетах. Только тот, кто знал бухгалтерский учет, мог понять и объяснить его. Служащий Абдуллы толковал мне о каких-то записях в дебет и кредит, а я чувствовал, что все больше запутываюсь. Я не знал, что означает Д. О. В словаре мне не удалось найти этой аббревиатуры. Я признался в своем невежестве клерку и узнал от него, что Д. О. – долговое обязательство. Тогда я купил учебник бухгалтерии и, проштудировав его, почувствовал себя увереннее и разобрался в существе дела. Я видел, что Абдулла Шет, который не умел вести бухгалтерских записей, свободно разбирался во всех хитросплетениях бухгалтерии благодаря своему практическому опыту. Я сказал ему, что готов ехать в Преторию.
– Где вы там остановитесь? – спросил меня Шет.
– Где вы пожелаете, – ответил я.
– В таком случае я напишу нашему юрисконсульту, и он позаботится о помещении. Кроме того, я напишу своим друзьям меманцам, но останавливаться у них я бы не советовал. Наши противники пользуются большим влиянием в Претории. Если кому-нибудь из них попадет в руки наша частная переписка, это может принести нам много неприятностей. Чем меньше вы будете сближаться с ними, тем лучше для нас.
– Я остановлюсь там, где меня поместит ваш юрисконсульт, или устроюсь самостоятельно. Пожалуйста, не беспокойтесь. Ни одна душа ничего не будет знать о наших с вами секретах. Но я намерен познакомиться с нашими противниками и поддерживать с ними связь. Я хотел бы установить с ними дружеские отношения и постараюсь, если это только возможно, уладить дело несудебным порядком. В конце концов, Тайиб Шет – ваш родственник.
Шет Тайиб Ходжи Хан Мухаммад был близким родственником Абдуллы Шета.
Упоминание о возможности полюбовного соглашения, как я мог заметить, несколько озадачило Шета. Но я находился в Дурбане уже дней шесть или семь, и мы знали и понимали друг друга. Я не был для него больше «белым слоном». Поэтому он сказал:
– Н-да, я понимаю. Конечно, соглашение без суда было бы самым лучшим исходом. Но мы, родственники, прекрасно знаем друг друга. Тайиб Шет не такой человек, чтобы легко пойти на соглашение. При малейшей оплошности с нашей стороны он выжмет из нас все и в конце концов утопит. Поэтому, пожалуйста, подумайте дважды, прежде чем что-нибудь предпринять.
– На этот счет не беспокойтесь, – сказал я. – Мне нет надобности говорить с Тайибом Шетом или с кем-либо еще по существу дела. Я только подам ему мысль о соглашении и возможности избавления таким образом от ненужной тяжбы.
На седьмой или восьмой день после моего прибытия я выехал из Дурбана. Для меня приобрели билет в первом классе. При этом обычно доплачивали еще пять шиллингов за постельные принадлежности. Абдулла Шет настаивал, чтобы я заказал себе постель, но из упрямства, гордости и желания сэкономить пять шиллингов я отказался. Абдулла Шет предостерегал меня.
– Смотрите, здесь не Индия, – сказал он. – Слава богу, такие расходы нам по средствам. Пожалуйста, не отказывайте себе в необходимом.
Я поблагодарил его и просил не беспокоиться.
Примерно в девять часов вечера поезд пришел в Марицбург, столицу Наталя. Постельные принадлежности обычно выдавались на этой станции. Ко мне подошел железнодорожный служащий и спросил, возьму ли я их. Я ответил:
– Нет, у меня есть свои.
Он ушел. Но вслед за ним в купе вошел новый пассажир и стал рассматривать меня с ног до головы. Ему не понравилось, что я «цветной». Он вышел и вернулся с одним или двумя чиновниками. Все они молча смотрели на меня, потом пришел еще один чиновник и сказал:
– Выходите, вам следует пройти в багажное отделение.
– Но у меня билет в первом классе, – сказал я.
– Это ничего не значит, – возразил он, – ступайте в багажное отделение.
– А я вам говорю, что в Дурбане получил место в этом вагоне, и настаиваю на том, чтобы остаться здесь.
– Нет, вы здесь не останетесь, – сказал чиновник. – Вы должны покинуть этот вагон, иначе мне придется позвать констебля, и он вас высадит.
– Пожалуйста, зовите. Я отказываюсь выйти добровольно.
Явился констебль, взял меня за руку и выволок из вагона. Мой багаж тоже вытащили. Я отказался перейти в другой вагон, и поезд ушел. Я пошел в зал ожидания и сел там, имея при себе чемодан. Остальной багаж я оставил на произвол судьбы. О нем позаботилось железнодорожное начальство.
Дело было зимой, а зима в высокогорных районах Южной Африки суровая и холодная. Марицбург расположен высоко над уровнем моря, и холода здесь бывают ужасные. Мое пальто находилось в багаже, но я не решался спросить о вещах, чтобы не подвергнуться новым оскорблениям. Я сидел и дрожал от холода. Зал был не освещен. Около полуночи вошел какой-то пассажир и, кажется, хотел заговорить со мной. Но мне было не до разговоров.
Я думал о том, как поступить: бороться ли за свои права, или вернуться в Индию, или, быть может, продолжать путь в Преторию, не обращая внимания на оскорбления, и вернуться в Индию только по окончании дела? Убежать назад в Индию, не исполнив своего обязательства, было бы трусостью. Лишения, которым я подвергался, были проявлением серьезной болезни расовых предубеждений. Я должен попытаться искоренить этот недуг, если только это возможно, и вынести для этого все предстоящие лишения. Удовлетворения за обиду я должен требовать лишь постольку, поскольку это необходимо для устранения расовых предрассудков.
Поэтому я решил ехать в Преторию ближайшим поездом.
На следующее утро я отправил длинную телеграмму главному управляющему железной дорогой и одновременно известил о происшедшем Абдуллу Шета, который немедленно посетил управляющего железной дорогой. Последний оправдывал действия железнодорожных властей, но заверил, что уже отдал распоряжение начальнику станции проследить, чтобы я беспрепятственно доехал до места назначения. Абдулла Шет протелеграфировал индийским купцам в Марицбурге и своим друзьям в других пунктах следования, чтобы они встретили и позаботились обо мне. Купцы пришли на станцию и старались утешить меня, рассказывая о собственных обидах; инцидент, происшедший со мной, оказался совершенно обычным явлением. Они рассказывали, что индиец, едущий в первом или втором классе, всегда должен ожидать неприятностей со стороны железнодорожных служащих или белых пассажиров. Целый день провел я, слушая эти скорбные истории. Наконец пришел вечерний поезд. Место для меня было заказано заранее. Теперь я купил в Марицбурге билет на постельные принадлежности, который не пожелал приобрести в Дурбане.
Поезд доставил меня в Чарлстаун.
IX. Новые унижения
Поезд пришел в Чарлстаун утром. В то время между Чарлстауном и Йоханнесбургом еще не было железнодорожного сообщения. Приходилось ехать в почтовой карете, которая останавливалась еп route[5] на ночь в Стандертоне. У меня был билет на дилижанс, и он еще не утратил силу, несмотря на мою задержку на день в Марицбурге. Кроме того, Абдулла Шет телеграфировал обо мне агенту компании дилижансов в Чарлстауне.
Чтобы не пустить меня, агенту нужен был предлог, и он нашел его. Увидев, что я иностранец, он сказал:
– Ваш билет недействителен.
Я разъяснил ему, в чем дело. Но он настаивал на своем, и не потому, что в дилижансе не было места, а совсем по другой причине. Пассажиров надо было разместить внутри дилижанса, но так как я был для них кули, да к тому же еще, как видно, не здешний, то проводник, как называли белого, распоряжавшегося дилижансом, решил, что меня не следует сажать с белыми пассажирами. В дилижансе было еще два сиденья по обе стороны от козел. Проводник обыкновенно занимал одно из наружных мест. На этот раз он сел внутри дилижанса, а меня посадил на свое место. Я понимал, что это полнейший произвол и издевательство, но счел лучшим для себя промолчать. Я не смог бы добиться, чтобы меня пустили в дилижанс, а если бы я стал протестовать, дилижанс ушел бы без меня. Я потеряет бы еще день, и одному Небу известно, не повторилась ли бы эта история и на следующий день. Поэтому, как ни кипело у меня все внутри от раздражения, я благоразумно уселся рядом с кучером.
Приблизительно в три часа дня дилижанс приехал в Пардекоф. Теперь проводнику захотелось сесть на мое моего. Он хотел курить, а может быть, просто подышать свежим воздухом. Взяв у кучера кусок грязной мешковины, он разостлал его на подножке и, обращаясь ко мне, сказал:
– Сами, садись сюда, я хочу сесть рядом с кучером.
Такого оскорбления я не мог снести. Дрожа от негодования и страха, я сказал ему:
– Вы посадили меня здесь, хотя обязаны были поместить внутри дилижанса. Я стерпел это оскорбление. Теперь, когда вам хочется курить, вы заставляете меня сидеть у ваших ног. Этого я не сделаю, но готов перейти в дилижанс.
Пока я с трудом выговаривал эти слова, этот мужчина набросился на меня и надавал хороших пощечин, затем схватил за руку и пытался стащить вниз. Я ухватился за медные поручни козел и решил не выпускать их, хотя бы мне переломали руки. Пассажиры были свидетелями этой сцены, они видели, как этот человек бранил и бил меня, в то время как я не произносил ни слова. Он был гораздо сильнее меня. Некоторым пассажирам стало жаль меня, и они увещевали проводника:
– Да оставьте его. Не бейте его. Он ни в чем не виноват. Он прав. Если ему нельзя сидеть там, пустите его к нам в дилижанс.
– Не беспокойтесь! – крикнул мужчина, но, по-видимому, несколько струхнул и перестал бить.
Он выпустил меня и, продолжая браниться, приказал слуге-готтентоту, сидевшему по другую сторону от кучера, пересесть на подножку, а сам занял его место.
Пассажиры заняли свои места; раздался свисток, и дилижанс загромыхал по дороге. Сердце мое сильно билось. Я уже сомневался, что доберусь живым до места назначения. Человек все время злобно поглядывал на меня и ворчал:
– Берегись, дай только добраться до Стандертона, там я тебе покажу!
Я не произносил ни слова и молил Бога о помощи.
Когда уже стемнело, мы приехали в Стандертон, и я облегченно вздохнул, увидев индийские лица. Как только я сошел вниз, мои новые друзья сказали:
– Мы получили телеграмму от Дады Абдуллы и пришли, чтобы отвести вас в лавку Исышета.
Я очень обрадовался. Мы пошли в лавку шета Исы Гаджи Сумара. Шет и его клерки окружили меня. Я рассказал обо всем, что со мной случилось. Горько было слушать это, и они старались утешить меня рассказами о такого же рода неприятностях, которые приходилось переживать им.
Мне хотелось поставить в известность обо всем происшедшем агента компании дилижансов. Поэтому я написал ему письмо с изложением всех подробностей и обратил его внимание на угрозы его подчиненного в мой адрес. Я просил также гарантировать, чтобы меня поместили вместе с другими пассажирами в дилижансе завтра утром, когда мы вновь отправимся в путь. На это агент ответил мне:
– Из Стандертона пойдет дилижанс большего размера, его сопровождают другие лица. Человека, на которого вы жаловались, завтра здесь не будет, а вы сядете вместе с другими пассажирами.
Это несколько успокоило меня. Я, конечно, не собирался возбуждать дело против человека, который нанес мне оскорбление действием, так что инцидент можно было считать исчерпанным.
Утром служащий Исышета проводил меня к дилижансу. Я получил хорошее место и в тот же вечер благополучно прибыл в Йоханнесбург.
Стандертон – небольшая деревушка, а Йоханнесбург – крупный город. Абдулла Шет телеграфировал уже туда и сообщил мне адрес тамошней фирмы Мухаммада Касама Камруддина. Служащий этой фирмы должен был встретить меня на станции, но я его не увидел, а он меня тоже не опознал. Поэтому я решил направиться в отель. Я знал названия нескольких отелей. Взяв извозчика, я велел везти себя в Большую национальную гостиницу. Там я прошел к управляющему и попросил комнату. Он с минуту разглядывал меня, потом вежливо ответил:
– Очень жаль, но у нас нет свободных номеров, – и откланялся.
Тогда я поехал в магазин Мухаммада Касама Камруддина. Абдул Гани шет уже ждал меня здесь и сердечно приветствовал.
Он от души смеялся над моим приключением в гостинице.
– Неужели вы думали, что вас пустят в гостиницу?
– А почему бы нет? – спросил я.
– Это вы поймете, когда побудете здесь несколько дней, – сказал он. – Только мы можем жить в такой стране, потому что, стремясь заработать деньги, не обращаем внимания на оскорбления. Деньги – вот что нам нужно.
Затем он рассказал о лишениях индийцев в Южной Африке. (О шете Абдулле Гани мы еще узнаем многое.) Он сказал:
– Эта страна не для таких, как вы. Вот, например, завтра вам надо будет поехать в Преторию. Вам придется ехать третьим классом. В Трансваале наше положение еще хуже, чем в Натале. Здесь индийцам никогда не дают билетов первого и второго класса.
– Вы, наверное, не добивались этого упорно?
– Мы посылали депутации, но, признаюсь, обычно наши люди не желают ехать первым или вторым классом.
Я попросил достать мне железнодорожные правила и прочел их. Они были запутанны. Старое трансваальское законодательство не отличалось точностью формулировок, а железнодорожные правила тем более. Я сказал шету:
– Я хочу ехать первым классом, а если это невозможно, то предпочту нанять экипаж до Претории, ведь до нее тридцать семь миль.
Шет Абдул Гани заметил, что это потребует больше времени и денег, но одобрил мое намерение ехать первым классом. Я послал записку начальнику станции, в которой указал, что я адвокат и всегда езжу первым классом. Кроме того, я написал, что мне нужно быть в Претории как можно скорее, что я лично приду за ответом на вокзал, так как у меня нет времени ждать, и что надеюсь получить билет первого класса. Я намеренно подчеркнул, что приеду за ответом, так как полагал, что письменный ответ скорее будет отрицательным: ведь у начальника станции могло быть своеобразное представление о «кули-адвокате». Если же я явлюсь к нему в безукоризненном английском костюме и поговорю с ним, мне, возможно, удастся убедить его дать билет первого класса.
Итак, я отправился на вокзал в сюртуке и галстуке, положил на конторку соверен в качестве платы за проезд и попросил дать мне билет первого класса.
– Это вы прислали мне записку? – спросил он.
– Да, вы очень меня обяжете, если дадите билет. Мне нужно быть в Претории сегодня же.
Он улыбнулся и, сжалившись, сказал:
– Я не трансваалец. Я голландец. Я понимаю ваши чувства и сочувствую вам. Я дам вам билет, однако обещайте мне, что, если проводник потребует, чтобы вы перешли в третий класс, вы не будете впутывать меня в это дело, то есть я хочу сказать, вы не будете возбуждать судебного дела против железнодорожной компании. Желаю вам благополучно доехать. Я вижу, вы джентльмен.
С этими словами он вручил мне билет. Я поблагодарил и дал требуемое обещание.
Шет Абдул Гани пришел проводить меня на вокзал. Он был приятно удивлен, узнав о происшедшем, но предупредил:
– Буду рад, если вы доберетесь благополучно до Претории. Боюсь только, проводник не оставит вас в покое. А если даже оставит, пассажиры не потерпят, чтобы вы ехали в первом классе.
Я занял свое место в купе первого класса, и поезд тронулся. В Гермистоне проводник пришел проверять билеты. Увидев меня, он рассердился и знаками предложил мне отправиться в третий класс. Я показал ему свой билет.
– Все равно, – сказал он, – переходите в третий класс.
В купе, кроме меня, был только один пассажир – англичанин. Он обратился к проводнику:
– Зачем вы беспокоите джентльмена? Разве не видите, что у него билет первого класса? Я нисколько не возражаю, чтобы он ехал со мной.
И повернувшись ко мне, сказал:
– Устраивайтесь поудобнее.
– Если желаете ехать с кули, то мне нет до этого дела, – проворчал проводник и ушел.
Около восьми часов вечера поезд прибыл в Преторию.
X. Первый день в Претории
Я ожидал увидеть на вокзале в Претории кого-нибудь из служащих поверенного Дады Абдуллы. Я знал, что никто из индийцев меня не будет встречать, так как я обещал, в частности, не останавливаться в доме у индийца.
Но поверенный не приехал. Потом я узнал, что, так как я прибыл в воскресенье, неудобно было послать служащего встретить меня. Я был озадачен и раздумывал, куда пойти, опасаясь, что ни в одном отеле меня не примут.
Вокзал в Претории в 1893 г. был совершенно не похож на то, чем он стал в 1914 г. Освещение было скудное. Пассажиров мало. Я подождал, пока все вышли, рассчитывая попросить контролера, отбирающего билеты, когда он освободится, указать мне маленькую гостиницу или какое-нибудь другое место, где я мог бы остановиться, чтобы не пришлось ночевать на вокзале. Должен признаться, мне было трудно собраться с духом и обратиться к нему даже с такой просьбой из-за опасения подвергнуться оскорблениям.
Вокзал опустел. Я отдал билет контролеру и начал его расспрашивать. Он отвечал вежливо, однако я понял, что пользы от него будет мало. В разговор вмешался стоявший около нас американский негр.
– Я вижу, – сказал он, – вы здесь совсем чужой, без друзей. Хотите, пойдемте со мной, я провожу вас в маленькую гостиницу. Хозяин ее – американец, которого я очень хорошо знаю. Думаю, что он устроит вас.
У меня были свои опасения в отношении этого предложения, но я принял его и поблагодарил негра. Он повел меня в гостиницу Джонстона. Там он отвел хозяина в сторону, что-то сказал ему, и тот согласился пустить меня на ночь, но с условием, что я буду обедать у себя в комнате.
– Уверяю вас, – сказал он, – у меня нет никаких расовых предрассудков. Но все мои постояльцы – европейцы, и, если я пущу вас в столовую, они могут оскорбиться и даже покинуть гостиницу.
– Благодарю вас уже за то, что вы согласились приютить меня на ночь, – сказал я. – Со здешними порядками я более или менее знаком и понимаю ваши затруднения. Я не возражаю против того, чтобы обедать у себя в комнате. Надеюсь, завтра мне удастся устроиться где-нибудь еще.
Мне отвели комнату, и я задумался в ожидании обеда. В гостинице было немного постояльцев, и я предполагал, что официант принесет обед очень скоро. Но вместо него пришел господин Джонстон. Он сказал:
– Мне стало стыдно, что я попросил вас обедать в комнате. Поэтому я переговорил с другими постояльцами и спросил, не согласятся ли они, чтобы вы обедали в столовой. Они сказали, что не возражают и что вы вообще можете оставаться здесь сколько вам заблагорассудится. Пожалуйста, если вам угодно, пойдемте в столовую и оставайтесь у меня.
Я снова поблагодарил его, пошел в столовую и с аппетитом принялся за обед.
На следующий день я отправился к адвокату А. У. Бейкеру. Абдулла Шет рассказывал мне о нем, и я не удивился оказанному мне радушному приему. Бейкер отнесся ко мне очень тепло и любезно расспрашивал. Я рассказал ему о себе все. Потом он сказал:
– У нас нет здесь работы для вас как для адвоката, так как мы пригласили лучшего поверенного. Дело это затянувшееся и сложное, и я буду пользоваться вашей помощью только для получения нужной информации. Вы облегчите мне сношения с клиентом, так как теперь все сведения, которые мне понадобятся от него, я буду получать через вас. Это будет несомненным плюсом. Помещения для вас я пока не подыскал. Я считал, что лучше это сделать, познакомившись с вами. Здесь страшно распространены расовые предрассудки, и поэтому найти помещение для таких, как вы, нелегко. Но я знаю одну бедную женщину, жену пекаря, которая, думаю, устроит вас у себя и таким образом увеличит свой доход. Пойдемте к ней.
Он повел меня к ней. Переговорил обо мне, и она согласилась взять меня на полный пансион за тридцать пять шиллингов в неделю.
Господин Бейкер был не только поверенным, он постоянно выступал в качестве нецерковного проповедника. Он еще жив и теперь занимается исключительно миссионерской деятельностью, оставив юридическую практику. Он вполне состоятелен как проповедник. Мы до сих пор переписываемся. В своих письмах он всегда подробно излагает одну и ту же тему. Он доказывает превосходство христианства с различных точек зрения и утверждает, что невозможно обрести вечный мир иначе, как признав Иисуса единственным сыном Бога и спасителем человечества.
Уже во время первой беседы Бейкер поинтересовался моими религиозными воззрениями. Я сказал ему:
– По рождению я индус. Но я еще мало знаю индуизм и еще меньше другие религии. По существу, я не знаю, где я, в чем моя вера и во что следует верить. Я собираюсь тщательно изучить мою религию, а по возможности и другие религии.
Бейкер обрадовался услышанному и сказал:
– Я здесь являюсь одним из духовников южноафриканской генеральной миссии. Я выстроил церковь на собственные средства и регулярно произношу там проповеди. Я свободен от расовых предрассудков. У меня есть единомышленники. Ежедневно в час дня мы собираемся на несколько минут и молимся о даровании нам мира и света. Буду рад, если вы присоединитесь к нам. Я познакомлю вас со своими единомышленниками, которые будут счастливы встретить вас, и, осмелюсь сказать, вам тоже понравится их общество. Я дам вам, кроме того, почитать несколько религиозных книг, хотя, конечно, Библия – это Книга книг, и ее я особенно рекомендовал бы вам.
Я поблагодарил мистера Бейкера и согласился посещать молитвенные собрания в час дня по возможности регулярно.
– В таком случае я жду вас здесь завтра в час дня, и мы вместе отправимся молиться, – сказал Бейкер.
Мы распрощались.
Пока у меня было мало времени для размышлений.
Я отправился к мистеру Джонстону, заплатил ему по счету и позавтракал уже на новой квартире. Хозяйка оказалась хорошей женщиной. Она готовила мне вегетарианскую пищу. Скоро я стал чувствовать себя у нее как дома.
Затем я отправился навестить человека, к которому Да-да Абдулла дал мне записку. От него я многое узнал о лишениях индийцев в Южной Африке. Он настаивал, чтобы я остановился у него, но я поблагодарил, сказав, что уже устроился. Он убеждал обращаться к нему, не стесняясь, по любому делу.
Стемнело. Я возвратился домой, покушал, прошел в свою комнату, лег в постель и глубоко задумался. У меня не было безотлагательной работы. Я сообщил об этом Абдулле Шету. «Что может означать проявленный ко мне мистером Бейкером интерес? – думал я. – Какую пользу принесет мне знакомство с его религиозными единомышленниками? Насколько глубоко мне следует изучать христианство? Каким образом достать литературу по индуизму? И смогу ли я понять действительное место христианства, не зная как следует свою собственную религию?» Я смог прийти только к одному выводу: надо беспристрастно изучать все, с чем мне придется столкнуться, и вести себя с группой мистера Бейкера так, как Бог направит меня; но не следует помышлять о принятии другой религии, пока я целиком не пойму свою собственную.
С этими мыслями я заснул.
