Магомед Бисавалиев
Тайная тетрадь
– Кто???
– Будус… Не наша она, не из Джурмута, она – тлянадинка. Не в смысле, что у них все такие, а в смысле, что она была оттуда (Тлянада – одно из обществ Антратля, которое находится в верхнем участке Тляратинского района, ближайшие соседи общества Джурмут). Как только Будус не мучила бедного мужа. Вдобавок к её необузданному характеру, коварству и дерзости, она ещё была на короткой ноге с шайтанами, они приходили ей на помощь, когда надо было кого-нибудь наказать, – говорит тётя.
Я начинаю смеяться, она с недоумением смотрит на меня.
– Неудивительно, – отвечаю я тёте. – У тебя, о чём бы мы ни говорили, везде шайтаны выскакивают. Я слышал об этой Будус, имя слышал, слышал один случай, как она ночью ходила на мельницу и как там мучила несчастного мужа. Подробности не знаю.
Дальше привожу рассказ тёти.
«Как рассказывала покойная бабушка, у Будус была связь с шайтанами. Люди заметили много загадочного в ней, и решили, что она, возможно, пользовалась этим и без постоянной связи с шайтанами. Верили тому, что она могла ночью встать и из селения Гортноб (село Джурмута) направиться одна в Тлянада. Расстояние между ними – около 15–20 километров, для неё не имело значения. Лето стоит иль зима, по страшным тропам взбиралась она в горы, спускалась в ущелья, через леса и пропасти шла одна. Вряд ли какая другая женщина могла пойти так.
Моя покойная бабушка рассказывала, что её мать знала Будус, и они были даже в приятельских отношениях. Спросила прабабушка как-то у Будус:
– Как ты можешь ходить по этим страшным тропинкам через тёмные леса и пропасти, где за любым поворотом можешь нарваться на медведя или волка? Ты всегда ходишь ночью. Медведи-то ничего, а джиннов не боишься ты, Будус?
Так и спросила моя прабабушка. А Будус в ответ расхохоталась:
– Ночь и шайтаны – мои попутчики в Тлянада, днём они исчезают, поэтому я люблю отправляться в путь, как стемнеет. Медведей я не раз встречала, они не хотят со мной ссориться, уступают дорогу, тихонько уходят в свою берлогу или за деревьями в лесу исчезают. А с шайтанами разное бывает. Вышла я однажды в сумерки из Гортноба и решила пойти в Тлянада. Я была одета красиво, на поясе звенели серебряные погремушки, для надёжности сверху на пояс завязала горменду и через горменду нацепила серп для сенокоса и небольшую верёвку. Их я взяла, чтобы на обратном пути скосить и принести сено для своих телят. Была ранняя осень. Холодная лунная ночь. В горах в сентябре становится холодно, появляются первые признаки скорой зимы. Только я повернула за тлянадинский мост и спустилась к опушке леса, слышу, там свадьба идёт вовсю. Зурна, барабан, песни и свист доносятся со всех сторон, а на поляне ни одной живой души. Я сразу поняла, что шайтаны решили поиграть со мной. Такое часто бывало. Когда дошла до середины поляны, не удержалась, пустилась в пляс под зурну и барабан. Свист и крики всё усиливались и усиливались. Как пошла по второму кругу, танцевать со мной выскочил красивый мужчина в белой черкеске. И вдруг под ритмичный танец и овации свадьбы джинны запели хором:
Ракьчухъ бугаб кІатІ-кІатI бахъи,
гьайбатай, гьайбатай…
ГІарцул мача,
чараб гурма дуа рокъолу боъла,
Ад бухьараб рохьен бичи,
жаб дуй бегьу болару.
Ракьчухъ бугаб кІатІ-кІатІ бахъи,
гьайбатай, гьайбатай гьайбатай…
Песня разлеталась повсюду и, удвоенная эхом, возвращалась, оттолкнувшись от отвесных скал, из тёмных пропастей. На шайтанском сухбате (вечеринке) танцевала Будус. Шайтанская молодёжь не выпускала её со свадьбы. За верёвку на поясе дёргали, замуж звали, танцевать заставляли. Когда много их стало кругом, Будус пригрозила им, и они отстали…»
Мне стало очень смешно от слова «пригрозила». Прервав тётю, спрашиваю:
– Чем же она на шайтанском сходняке могла им пригрозить?
– А ты смысл песни хоть понял? Из слов понятно, что шайтаны её боятся! – говорит тётя. – Когда она пошла в пляс, запели они.
В переводе песня звучит примерно так:
То, что болтается за поясом, развяжи,
красивая, красивая.
К белой шали и поясу в серебре
Не подходит то, что ты привязала к верёвке.
То, что болтается за поясом, развяжи,
красивая, красивая, красивая…
Вот и вся песня. Слово «красивая» повторяется несколько раз, это для звучания песни. Чего же боятся шайтаны? Они боятся серпа, который у неё под поясом. «КІатІ-кІатI» – это то, что торчит из-под пояса (буквальный перевод). Как говорят в горах, шайтаны боятся металлического.
– Помнишь, тебе маленькому, когда за овцами или ещё куда-нибудь вечером шёл, бабушка пихала в карман нож, чтобы шайтаны не навредили?
Тётя продолжила свой рассказ.
– Вот так и ходила Будус, летом ли зимой – без разницы, в основном ночью, в Тлянада и обратно.
– Как она могла ходить одна, будучи замужем? Как муж её терпел и не разводился? – опять прерываю я.
Тётя терпеливо продолжает:
«Говорят, она с самого начала приручила его. Однажды муж побил её: почему, мол, без моего разрешения ты ходишь ночью непонятно куда. Будус ответила ему: «Мои друзья с того мира (шайтаны) не простят тебе того, что ты сделал».
Он не обратил внимания на её слова.
Однажды ему пришлось пойти на целую ночь на мельницу, чтобы перемолоть зерно. После полуночи Будус пошла туда же, воткнула большой камень в открытые деревянные трубы, откуда шла вода на мельницу, и спряталась за кустами. От недостатка воды мельница остановилась. Муж Будус зажёг лучину и пошёл вдоль трубы посмотреть, не застряло ли что. В это время в него полетели камни, щебень и гравий – всё, что она могла бросить.
Муж от страха побежал обратно к мельнице, закрылся в ней и не высовывался до утра. Утром он рассказал Будус о непонятном камнепаде и нападении на мельницу и попросил прощения у неё. Муж стал ручным, и Будус свободно ходила ночью, по одной версии, к шайтанам, по другой… непонятно, куда она ходила.
Ещё говорят, что она была внешне хороша. Глаза у неё были светло-голубые, огромные, но когда она рассказывала о шайтанах, они становились большие и страшные, а голос – тихим, хрипловатым.
Детей у неё с мужем не было. Она его не только шайтанами пугала, говорила, что есть много мужчин, готовых на ней жениться. Есть даже песня её, которая сохранилась по сей день, где она пренебрежительно обращается к мужу и открыто говорит, что она с ним временно, пока не найдёт себе мужа получше. За подобное, по праву горцев, должно было убивать, а Будус убить не смогли. Она взяла верх над адатами и шариатом своим неугомонным и буйным характером. Послушай её песню – обращение к мужу:
Дун мун вакьу толу егьрайги гуру,
Вакьанав щвезигІан лъураб магьари.
Чатамануб энкел, мун чадад чІваяб,
Чам къоялъ балана, экъаб жинсалъа?
В построчном переводе это звучит не так красиво, многое теряется, но смысл таков:
Не от любви я вышла за тебя –
Махар заключён, пока не найду любимого.
Потник для седла, чтоб тебя другие носили,
Сколько же мне смотреть на кривую рожу твою?
Рассказывали, что как-то ночью, ещё до рассвета пошла Будус за село, туда, где сено косили; разделась догола, распустила волосы и так побежала навстречу женщинам, которые шли на сенокос. Те от страха кинулись домой, крича о привидении. Всё село туда отправилось. А подойдя, увидели Будус. Она траву по кругу покосила и отметила свои границы, чтобы другие не забрали хорошее место. На вопрос, видела ли она голую женщину, совершенно спокойно ответила:
– Мы только что расстались, она жена Далгата.
– Какой Далгат? – спросили её люди.
– Не наш, их Далгат. Он хан шайтанов; женщина, которая утром тут голая бегала, это жена его. Она моя подруга, – сказала Будус и продолжила косить.
…Историй про Будус много разных рассказывали, её имя на слуху было. Но память моя ослабла, ничего не помню: ни сколько она жила с мужем-джурмутовцем, ни каков был их конец», – завершает свой рассказ тётя.
Предания о похищенных
Как рассказывают старшие, Джурмут был своего рода перевалочной базой по обмену пленных из Грузии и сбору войск для набегов. И джурмутовцам, и другим джамаатам Антратля приходилось быть в постоянной боевой готовности. Отряды из внутреннего Дагестана шли в набеги через Анцух-Капуча или через Тлейсерух в Камилух, дальше через Джурмут в Грузию. В известной народной песне, посвящённой отчаянному храбрецу, предводителю войск аварцев Мусал Адалову из Балахани, встречаются такие строки:
Нухда гъара балел гъолодисеца,
ГъалбацIилан тарав Мусал ГIадалав.
Къокъаби тIотIолел дол тIомураца
ТIаса вищун тарав балахьунисев.
В переводе звучит примерно так:
В засаде успешными голодинцами,
Львом прозванный Мусал Адалав.
Группы разбивающими джурмутовцами
Предводителем избранный балаханинец.
Были походы, и делили добычу поровну, и уходили аварцы по реке вниз в свои аулы. А Джурмуту приходилось воевать с грузинскими отрядами, идущими, чтоб отомстить, и у себя, и в Цоре, куда приходилось спускаться на зимовку – в горах снега, и там не выживут овцы зимой.
Ещё есть предание про Джоджи, пленного грузина. Бетельдинцы передавали его друг другу от очага к очагу, и каждый вечер после работы привязывали, чтоб не сбежал. Дошла очередь до одного добряка-бетельдинца. Ему жалко стало Джоджи, и он спросил:
– Привязать ли тебя, Джоджи?
– Это тебе знать.
– Убежишь, если не привяжу? – спросил бетельдинец.
– Это мне знать, – ответил Джоджи.
«Устал он, куда может сбежать в такую погоду? На улице дождь. Дорогу тоже вряд ли он найдёт в такой темноте, пусть свободно поспит», – подумал бетельдинец и оставил пленника несвязанным. Как узнали, что он не привязал Джоджи и тот убежал, встало всё село, но его так и не нашли. Джоджи спрятался возле аула в пещере, он смотрел на бетельдинцев, которые шли с факелами искать его в темноте. Они вернулись по домам, а он спокойно встал и отправился через горы в Грузию. И поныне есть местность под названием Джоджил нохъо (Пещера Джоджи).
…Про чородинского Зураба, которого похитил из Грузии Малу, я рассказывал. Есть такие же предания и у других сёл Антратля. Отец рассказал ещё одну жуткую историю, которой невозможно найти никакое оправдание.
Жестокость
– Повели одни молодые ребята из Салда в село Чорода похищенную в Грузии женщину и её двух дочерей, чтобы продать. Был день рузмана, там ждали людей из внутреннего Дагестана, которые приходили за пленными в Чорода. Их покупали хиндалалы 2, – сказал отец и накрыл армуд с чаем блюдцем.
Так чай дольше не остывает, и бывает вкуснее – сам пробовал. Этот знак мне понравился, это означало, что мы никуда не спешим. Я слушаю внимательно, предвкушая интересную беседу.
– После рузмана два хиндалава вышли на годекан и спросили, у кого есть женщины на продажу. К покупателям привели женщину с дочерьми. И говорит хиндалав салдинцу: «Дочерей беру, они ещё маленькие, скрутить прутьями проще, и получится из них что-нибудь. А вот её я не возьму, ничему хорошему она их не научит, в глазах её макру (коварство, хитрость)». Так сказал хиндалав и начал готовить хурджуны. Мать ненавидящим взглядом обвела всех и остановила его на покупателе-хиндалаве, смотревшего в её сторону и говорившего что-то на непонятном ей языке. Когда он стал разглядывать её малолетних дочерей и смотреть на хурджуны, прикидывая, поместятся ли в них девочки, мать вздрогнула. Злость в глазах сменилась испугом. Она со страхом смотрела то на гостя, то на своих дочерей, то на людей, собравшихся вокруг.
Кажется, она уже что-то заподозрила, но сердце не желало верить страшному. Салдинец уговаривал хиндалава купить и мать. Объяснял, что она и внешне хороша, не стара – чего отказываться?! – мол, пригодится для хозяйства. Хиндалав ни в какую не соглашался, сказал как отрезал.
Он засунул в хурджун одну из девочек – лет семи, и затянул верхнюю верёвку так, что из мешка торчала только её голова. Девочка начала плакать и биться. Он прикрикнул, она задрожала от испуга и замолкла. Вторую девочку он таким же образом засунул в другой хурджун. Взгляд женщины, встревоженный и молящий, метался от дочерей к её собственным связанным рукам, затем к хозяину-салдинцу, от него к покупателю и снова замирал на девочках; она ждала, что руки развяжут, и её поведут с дочерьми. Но к ней никто не подходил.
Она начала биться, плакать, просить, умолять. Она умоляла хиндалава взять и её тоже, твердила, что умрёт она без дочерей. Тот не знал грузинский язык – переводили рядом стоящие, уговаривая, чтобы взял и женщину. Он отказался наотрез. Сказал, что девочек не удержит, если рядом с ними будет мать. Гости распрощались с чородинцами, взяли своих лошадей и направились в путь.
Привязанная к столбу женщина рыдала на весь аул, а когда гости скрылись за поворотом, принялась что-то говорить нараспев. Это был то ли плач, то ли проклятие, то ли молитва, то ли ворожба. Сельчане спешно стали расходиться, подальше от несчастной женщины, будто опасаясь, что её беда и страдания могут задеть и их.
Через некоторое время кто-то развязал ей руки и отпустил. Она пулей полетела вслед за лошадьми, увозившими её детей. В это время лошади и хиндалал перешли речку и приближались к местности Халцах. Увидев бегущую за ними женщину, они остановились. Жители села, издалека наблюдавшие эту картину, терялись в догадках и даже предположить не могли, как будут развиваться события дальше.
Женщина добежала, схватила за уздечку лошадь, на которую были погружены хурджуны с её детьми. Она умоляла о чём-то всадника, направляясь к хурджуну. Обняла дочь, поцеловала её и долго не выпускала из объятий. Потом побежала на другую сторону, обняла другую дочь, и тоже поцеловала, и долго не отпускала её.
Лошадь и всадник дёргались то назад, то вперёд. Дважды крикнул что-то всадник, потом рукояткой плети оттолкнул её и продолжил путь дальше. Женщина зарыдала и упала на землю. Долго лежала она так и не шевелилась, а жители села разошлись по своим саклям. Говорили, в предвечернее время она встала и направилась в сторону Салда, оттуда пошла по реке вверх.
Через неделю её труп нашли чабаны в местности Ор Ричдиб по дороге в Грузию. Какова была причина смерти, неизвестно. Было это поздней осенью. Могла замёрзнуть, могла умереть с голоду, могла и покончить с собой после всего, что пережила. Есть там недалеко от водораздела по дороге в Грузию, у подножья горы, холмик и почерневший от ветров и дождей маленький камень на нём. Джурмутовцы называют эту местность Хъазахъалъул хIуб (могила грузинки) как свидетельство печальной истории несчастной женщины и её дочерей.
История ружья
и храброго человека
В моих дневниковых записях много всякого. Кого-то зацепили эти истории, перенесли в ранее им неведомый мир волшебства и легенд древнего Джурмута. Для других то, что я рассказывал, не стало новостью. Не исключено, что часть людей равнодушно прошлись взглядом по буковкам, их мои записи не заинтересовали. Тут нет ничего удивительного, у каждого пишущего человека свой читатель. К чему это я тут?
К тому, что в этих моих повествованиях вы познакомились с моим аулом, обществом из восьми сёл Джурмут, с Антратлем и с главными моими собеседниками – отцом моим и тётей.
А был в моём раннем детстве ещё один очень интересный персонаж в лице моего покойного дедушки. Отца моей матери звали Абдурахимил Мухама из Чорода. Он слишком рано ушёл, мне было всего 10, когда его не стало. Но я хорошо помню его внешность, одежду, людей, которые окружали, его длинные молитвы и разговоры с гостями. Он был удивительным рассказчиком.
У дедушки была небольшая комната, постоянно горел огонь в печи, а на ней закипающий свистящий чайник или кастрюля, на полу матрас и овечья шкура на матрасе. Там лежал он, там сидел и там же молился. Бабушка готовила возле печи, а он в центре сидел и что-то рассказывал людям. Я был слишком мал, чтобы понять и запомнить его истории. Потом, как дедушки не стало и я повзрослел, стал слушать, что говорили о нём старики:
«Когда Абдурахимил Мухама рассказывал, такое ощущение было, что мы не возле него, а там, на месте его повествования находимся. Он заставлял или смеяться, или печалиться, слушать его было одно удовольствие», – говорили его друзья и сельчане. Всю жизнь дед чабановал. В детстве изучал исламские науки, как я помню, постоянно дома читал Коран. Светского образования не было у него, и кириллицу не знал. Каждое воскресенье старший брат ходил к дедушке с аварскими книгами, чтобы ему читать.
Без них дедушка никак не мог. Брал в руки аварскую хрестоматию и по лицам писателей и поэтов определял, кто из какого общества или аула. Очень хорошо разбирался в лицах людей. Хорошо знал аварцев, их внешность и характеры.
Почему вдруг я сегодня заговорил о дедушке? Причиной стала беседа с одним из читателей газеты «Миллат». Там в моей колонке была одна мысль, которую читатели приняли неоднозначно. Вот она: «Когда люди физически бьют друг друга, это унижает обоих участников этого процесса. И того, кто сам бьёт, и того, кого бьют. Не зря ведь горцы в прошлые века кинжал с пояса не снимали ни при каких обстоятельствах. Оружие было на страже чести и достоинства горца. Оно ставило людей в равное положение и не давало оскорблять друг друга».
Вы скажете: «Всё верно, но при чём тут твой дедушка?». А вот при чём. Он рассказывал одну удивительную историю из совсем давних времён, где оружие поставило людей в неравное положение. Вот она:
– В старину был, оказывается, один цорский аварец, признанный храбрец. Он был очень ловким, удалым молодцом, с кем никто не мог сразиться ни на саблях, ни в кинжальном бою. Одним махом отсёк бы голову любому, кто замахнётся на него. Все очень уважали его за удаль и ловкость, а ещё за благородство и доблесть. Его часто чабаны приглашали в гости, резали для гостя барашка и проводили славные вечера в горах у костра. И вот как-то гостил он у чабанов недалеко от Белоканов, и к их костру подошёл путник, а за спиной он нёс странный длинный предмет. Храбрец, любопытный до всего нового, начал беседу с гостем и поинтересовался, что это за металлическая палка.
– Этой палкой можно убить человека на расстоянии, – ответил гость. – Вот тут зажигают огонь, она выстрелит и убьёт. Тупанк (ружьё) называется.
Храбрец недоверчиво усмехнулся:
– Да брось ты, убей, если можешь, меня.
– За что я буду тебя убивать? Ты мне не враг, а так убьёт, и не сомневайся, – ответил гость.
– Убей, если можешь, вон того буйвола, – сказал опять молодой человек, – я разберусь с хозяином.
Гость выстрелил. Буйвол грохнулся на землю. Молодой человек побежал к буйволу пощупал тушу, замер на мгновение и зашагал назад, глядя на свою ладонь, где ярким цветком алела буйволиная кровь. Он был бледен как полотно. Гость поскакал дальше. Молодой человек долго молчал и смотрел вслед странному гостю, а потом, обращаясь к друзьям-чабанам, сказал:
– Да, братья, времена храбрецов прошли, отныне любой трус, который получит вот такую дырявую палку, из-за угла может убить любого бихьинчи.
Байби ургъил эрбенияса
(Пусть армянин позаботится)
У многих пословиц и поговорок есть своя предыстория. Просто так ничего не появляется. Например, у джурмутовцев есть такая поговорка: «Байби ургъил эрбенияса» (Пусть об этом позаботится армянин). Что за армянин? Откуда он возник в Джурмуте, вроде бы и не граничим мы с Арменией.
Мне недавно рассказали историю появления этой поговорки, делюсь с вами.
В старину джурмутская молодёжь от скуки часто устраивала сухбаты (вечеринки). Разводили костёр на открытой площадке в центре аула. Под зурну и барабан танцевали лезгинку. Самые отчаянные парни в азарте танца перепрыгивали через огонь. А девушки держали дистанцию, к костру не приближались. Как-то была на сухбате избалованная девица знатного, богатого рода, увешанная серебром и золотом. Подошёл к ней один из танцоров и пригласил на танец. Красавица в золоте пошла в пляс, словно бабочка порхала она вокруг костра.
Ритм танца всё ускорялся, расстояние между костром и девушкой всё уменьшалось, она кружилась и кружилась. И в какой-то момент её роскошное платье коснулось пламени костра, вспыхнуло, и огонь перекинулся на девчонку. Женщины с кувшинами воды, мужчины с бурками бросились спасать её. Не успели сбить с неё пламя, как она вновь закружилась в танце ещё ближе к огню. Танцем красавицы любовались не только собравшиеся на сухбате, но и аульчане со своих плоских крыш, наблюдавшие за весельем. Вдруг с одной из крыш закричали:
– Огонь!!! Огонь!!! Ещё чуточку подойдёшь, сгорит в огне твоё дорогое платье!
В ответ девушка бросила ставшие поговоркой слова:
– Байби ургъил эрбенияса (Пусть позаботится армянин).
Дело в том, что каждый год весной через перевал в Джурмут приходил армянин с белой кобылицей. Все женщины села, начиная с девчонок, что только научились ходить, заканчивая старухами, которые уже готовились к последнему пути, ждали его прихода. Ведь и на спине кобылицы, и на собственной спине нёс он товар – дорогую ткань и платья для девушек. Позволить себе такие покупки могла не каждая женщина в Джурмуте, но всем хотелось хотя бы поглядеть на расшитое золотом платье, погладить рукой разноцветные отрезы шёлка, атласа и бархата.
Богатая избалованная танцовщица, которой родители не отказывали ни в чём, бросила те слова, чтобы лишний раз подчеркнуть свой статус, богатство и важность своего рода. По сей день их произносят в Джурмуте по поводу дел, не касающихся говорящих:
– Мне-то что, не моя печаль, байби ургъил эрбенияса (пусть позаботится армянин).
Бедняк и монеты
А мы за ужином сидим молча. Присутствие отца за столом несколько сковывает всех. Одна Ик может нарушить «протокол» и рассказывать всё, что считает нужным: о своём учителе английского, о повадках её кота и прочих вещах вселенского масштаба.
– Так ушёл Абдулатипов или нет? – спросил отец, пользуясь паузой.
– Заявление об уходе подал он, Путин в Туркмении, кого определили на его место, неизвестно, завтра, наверное, узнаем, – говорю я.
– А что люди говорят?
– Разное… Кто-то радуется, другие недовольны. Большинство в ожидании чуда, только с чем связан такой оптимизм, не знаю.
– Там, наверху, нет порядка, судя по всему, иначе такая ситуация не возникла бы, – сказал отец и замолк…
– Радость или печаль от ухода одного или прихода другого главы – это глупость. Такое чувство может быть только у очень недалёкого человека. Верующий в предопределённость судьбы не испытает ни радости, ни печали, ибо от правителей ничего не зависит. Есть же одна интересная притча про крестьянина, который потерял монету… – сказал отец и замолк. Я ждал продолжения разговора, а он возился с куском мяса и молчал.
– И что было у крестьянина? – спрашиваю я. Отец отодвинул мясо, потянул к себе стакан чая и начал:
– Работал крестьянин на земле у одного богатого человека. Богатый его кормил. Однажды, когда собрали небывалые урожаи, богатый дал крестьянину золотую монету и отпустил его. Радости бедного крестьянина не было конца. Он шёл по полю, луна стояла над его головой, и он чувствовал себя безмерно счастливым человеком. Когда луну закрыли облака и стало совсем темно, крестьянин споткнулся о камень на тропе и упал лицом вниз. Он встал, пощупал карман, где была монета, и вздрогнул, дырочка в кармане и нет монеты. Испугался бедный крестьянин, хватался то за карман, то за голову и начал тёмной ночью среди высокой травы наощупь искать свою монету. Под руки попадала сухая осенняя трава, камни, хворост и ещё непонятно что. Заплакал крестьянин и пнул ногой камень, о который споткнулся. Уже собираясь уходить, он на всякий случай ещё раз присел и пошарил по земле вокруг себя. Вдруг что-то прохладное и круглое оказалось в руке, в ту же минуту разошлись облака, бледная луна опять повисла над его головой и под лунным светом тускло заблестела на его ладони потерянная монета. От радости часто заколотилось сердце крестьянина. Монету в карман он больше не положил, крепко сжал в кулаке и зашагал дальше. К утру добрался до дома, обнял старую матушку, рассказал о великодушии богача, который дал монету, и милости Всевышнего, который вернул её. Он отдал матери монету, присел и стал разуваться. Снял чарыки, бросил к порогу сначала один, потом другой, и тут из второго чарыка что-то выпало, покатилось и легло прямо у его ног. Это была золотая монета. По видимости, она выпала из дырявого кармана и, скользнув вдоль ноги, упала в чарык. То, что суждено Аллахом, человек найдёт даже ночью наощупь в бескрайном поле. Обе монеты дал Аллах, первую сделал причиной, чтобы привести его ко второй. Поэтому глупо радоваться чему-то или печалиться, каждому своя доля предопределена, – сказал отец.
История одной беды
в обществе Тлянада
– Много несчастья и горя принесла охота на туров и оленей в горах, много… Кто-то попадал под камнепад и снежную лавину. Другие срывались и разбивались насмерть, это очень безбаракатное и глупое занятие. Не зря ведь говорят в горах Джурмута: «Адамазул гIабдал – чанахъан, чвазул гIабдал – юргъачу» («Среди людей дурак – охотник, среди лошадей – иноходец»), – говорит тётя сидящим за столом и рассказывает какую-то очень занимательную историю. Был осенний дождливый день в Махачкале, она приезжала к моей старшей сестре на недельку в гости. Я не стал её возвращать к началу повествования. Внимательно историю слушала моя сестра и её гости.
– Там, кажется, шесть или семь человек погибли тогда, под лавину попали. Первым пропал охотник, узнали, что его унесла снежная лавина. Когда пошло всё село, чтобы его искать, в это время пошла ещё одна лавина и унесла тех, кто искал охотника. Жуткая история… Как услышишь плачи и причитания их женщин по этому горю, прямо душу выворачивает, – поддержала разговор моя старшая сестра. Она дёрнулась от картины ужаса, постучала пальцами по столу, потом тихо что-то прошептала про себя: «… да убережёт Аллах».
– Мне среди тех умерших людей больше всего жалко жену того охотника, который пропал первым. Некоторых из них нашли в снежной лавине и предали земле. Другие остались там почти до весны. Искали, оказывается, когда растаяла лавина, находили трупы и предавали земле. А у охотника отдельная история. А что испытывала жена того несчастного – это один ужас, – говорит тётя.
– А что она могла испытывать, в отличие от других пропавших?
– Ей не до горя было. Оказывается, она ещё ужасно стыдилась тех женщин и детей, чьи мужья и отцы пропали из-за её мужа. Он пошёл на охоту один. Его унесла лавина, а все остальные люди умерли тогда, когда пошли его искать. Он стал причиной смерти ещё шести человек. Это всё от Аллаха, их дни были сочтены на земле, а охотник стал причиной их ухода в мир иной. Но не все же умные, чтоб это понимать. Некоторые жёны и родственники умерших, оказывается, упрекали жену охотника. Слух пошёл в ауле, мол, она сказала, что хочет свежее мясо тура. А молодой муж, над которым имела власть красивая молодая жена, пошёл на охоту, чтобы ей мясо достать. Возможно, что это было не так, мужчина и сам мог пойти на охоту, однако пошёл слух, что причиной этого несчастья стали капризы молодой красивой женщины. А отчаявшиеся от горя и безысходности жёны пропавших мужей открыто упрекали жену охотника: «Почему не ешь мясо тура? Поставь казан и довольствуйся мясом, твоя алчность похоронила наших мужей живьём в снежной лавине».
Вот такую страшную зиму прожили люди, убитые горем в этой снежней стихии, в диком, оторванном от большого мира вместе с лютыми морозами, со снежными бурями и лавинами, где выли волки, плакали ночами жёны и матери, ждали обманутые дети наступления весны и возвращения своих отцов домой.
Отцы не возвращались. С большим опозданием проявлялись первые признаки весны: таяли снега, снежные лавины, что заполняли ущелья, изо дня в день они становились меньше. Люди ежедневно работали и искали потерянных сельчан. Понемногу находили тела и предавали земле. А несчастного охотника и ещё одного человека из пропавших не могли найти. Когда после очередных поисков возвращались люди с трупом, женщины и дети стояли на плоских крышах и ждали вестей: кого же нашли на этот раз? Среди ожидающих была и несчастная жена охотника. Часть молодых людей пришла вперёд, чтобы подготовить могилу на кладбище. Они и сказали женщинам, которые их встретили у годекана, чей труп оттуда несут. Выяснилось, что не охотник он, а один из последних, кто пошёл на поиски охотника. Женщины гурьбой с плачем и причитаниями пошли к дому, где должна была пройти похоронная процессия. На краю плоской крыши осталась одна оклеветанная и сгорбленная горем несчастная жена охотника, которая стала объектом ненависти сельчан. Она зарыдала и что-то говорила там причитаниями, длинный плач был, я не всё помню, – сказала тётя и прервала разговор. Мне чрезвычайно интересен был именно этот плач несчастной женщины, но я не спрашивал об этом, могло выглядеть несерьёзно, когда мужчина интересуется такими вещами. Тут она процитировала несколько строк из того, что осталось в её памяти из плачи жены охотника:
«Ратунби, ратунби, рацIцIа ратунби,
Мун, гIайиб ккарав чи, гIорсой хутIиби.
Регьиби, регьиби, рацIцIа регьиби,
Лъимал гьеав дада дава воунби…»
В подстрочном переводе звучит примерно так:
Пусть находят, находят, всех находят,
Ты же виноват, оставайся в лавине.
Пусть вернутся домой, все вернутся,
Отец без детей пусть останется там,
(обращается к пропавшему мужу – ред.)
В русском переводе плач получается несколько корявым и не звучит, на диалекте аварского – сильно цепляет…
– И какова была судьба этого несчастного охотника? Нашли его? – спросил я наконец у тёти, хотя во всей их беседе практически не принимал участия.
– Летом… летом, когда полностью растаяла лавина, нашли его тело на самом верху, где было мало снега и легче всего можно было найти. Просто не попали на него, так было угодно Аллаху, – закончила тётя эту страшную историю общества Тлянада. Я не стал вдаваться в подробности жуткой истории, не раскрыл имена людей и название аула, ибо люди есть разные и не всем нравится, когда упоминают страшные истории их родных и близких. Многие от такого убегают как от дурного сна, от привидения, будто, если вспомнить это, мы накликаем на себя очередную беду…
Но была, оказывается, ещё одна жуткая история из этой же серии, это было в Джурмуте.
История одной беды в Джурмуте
История эта случилась в 30‑х годах прошлого столетия в ауле Чорода общества Джурмут. У них луга для сенокоса находятся в нескольких километрах, по ту сторону реки. Поэтому чородинцы не возили сено в аул, строили там же, на пологих склонах хутора. Молодые женщины переселялись туда, до середины зимы ухаживали за животными, а ближе к марту, когда заканчивались запасы сена, возвращались в аул вместе со скотом. Но беда, если зима окажется снежной, огромные сугробы, зависшие на горных хребтах, обрушиваются вниз, перекрывая и ущелья, и даже саму реку Джурмут.