М. Р. Маллоу
Дело дамы с леопардами
Сказать ему не дали. В «Мигли» началась перепалка. Мисс Дэрроу и Микки заговорили хором. Что «я всегда знала, сэр!» и «у вас прямо-таки природная склонность». И что почти пятнадцать лет рекламных акций стоят опыта констебля, решившего открыть частную лавочку, как оно обычно у сыщиков и бывает – это все знают. И что работа на шарлатанов, мошенников и прохиндеев дает такие преимущества, какие полиции и не снились. И что основатель сыскной полиции в Париже Видок в молодости был беглым каторжником. И что мистер Форд будет почище любого мошенника.
И что книги о Пинкертоне были написаны в качестве рекламы сыскного бюро. Ре-кла-мы! И что-то про Ника Картера. И еще что-то, и еще что-то.
Саммерс отбивался. Говорил, что оба начитались романов. Убеждал, что шеф детективного бюро правильно не принял его в свое время. Твердил, что и сам бы себя не принял. Что у него нет опыта. Призывал рассуждать здраво и трезво. И, наконец, вздохнул, поняв, что будет так разоряться до утра.
– Ну, хорошо, пусть, – сказал он. – Можно открыть офис и сидеть там в надежде, что кто-нибудь придет. А если повезет, разыскивать пропавших пекинесов, следить за гулящими женами и расследовать кражи велосипедов. Вы вообще тут все представляете, что такое на самом деле карьера сыщика?
– Это верно, сэр, – заметила мисс Дэрроу. – Вам нужно настоящее дело. Дело, которое заставит о вас заговорить.
– Этого еще не хватало.
– Форд ничего не сможет вам сделать, сэр. Люди не любят распространяться, что пользуются услугами детектива.
– Мисс Дэрроу, миленькая, – Саммерс прижал руки к груди, – будем реалистами. Во-первых, кому я нужен. И во-вторых, даже, подвернись мне сколько-нибудь серьезное дело, меня грохнут в первый же день.
– У вас будут помощники, – возразила на это экономка.
– Ну, – жуя зубочистку, подтвердил Микки.
– Тоже мне, Боб Руланд. [Боб Руланд – преданный помощник знаменитого детектива Ната Пинкертона]
Бывший коммерсант оглядел своего бывшего управляющего. Потом залпом выпил чай в своей чашке. Сделав это, он, во-первых, обнаружил, что обжег язык, а во-вторых, сказал:
– Тридцать пять лет я гонялся за своими фанабериями. Дайте мне хоть теперь начать жить по-человечески! Я хочу стать нормальным человеком!
И он ушел в свою комнату.
Глава 2, в которой Д.Э. Саммерса не узнать
Маллоу вернулся домой через четверо суток в компании профессора Найтли. Д.Э. Самерса нигде не было. Он не спустился, чтобы посмотреть, кто пришел, не высунулся с лестницы, не крикнул из библиотеки.
Дверь в библиотеку была распахнута, граммофон стонал «Кто теперь жалеет?», но внутри было пусто. В гостиной, как убедились Дюк с профессором, тоже не было ни души. Маллоу пожал плечами и пошел в кухню, спросить экономку.
И тут понял, что кухня преобразилась.
Сверкали, как новые, краны. Трубы были покрашены замечательной голубой краской. Сияла печь – с кастрюлями и всем, что на ней стояло, до последнего ковшика. Светился неземным светом кофейник. Окно тоже блестело и мисс Дэрроу как раз собралась уносить ведро и тряпку. Компаньон вешал занавески.
– Мистер Саммерс говорит, физический труд помогает ему думать, – сказала мисс Дэрроу.
М.Р. Маллоу покивал.
– Сэр, – позвал он как можно непринужденнее.
Джейк долго не отвечал. У него был не очень большой опыт в вешаньи занавесок. Наконец, он слез с табуретки.
– Отказали, – сказал он и вытер со лба пот. – Отказали везде.
– Ну, и черт с ними, – беспечно отозвался Дюк. – Я получил гонорар, сэр. Деньги небольшие, но настоящие. К ноябрю обязался написать вторую часть.
Джейк присвистнул.
– Так ты теперь у нас настоящий писатель! Ну, поздравляю.
Он обозрел свою работу.
– Нет, правда, поздравляю. Очень за тебя рад. Это ведь и есть твое дело. К тому же, деньги за то, что любишь, пусть даже и небольшие – это победа, сэр. Настоящая.
Дюк улыбнулся, стесняясь.
– На бензин хватит. У нас есть с вами время. Что-нибудь придумаем!
Он хлопнул компаньона по спине.
– Как твои гробы?
– Готово, – коротко сказал Джейк.
Что-то в его голосе напомнило о гире, пущенной когда-то в механика.
Когда-то? Но ведь это было совсем недавно! Всего лишь… всего лишь… только полтора года прошло!
Надо же.
– А я есть хочу, – Маллоу принюхался, стараясь, чтобы вышло натурально. Вышло фальшиво, хоть и было чистой правдой. – Жареная рыба? Отлично. Не очень-то разбежишься с теперешними ценами в этом ихнем вагоне-ресторане. Идемте обедать, сэр?
Все трое пошли в гостиную. Пока мисс Дэрроу накрывала на стол, выяснилось, что профессора Найтли Дюк встретил на станции в Нью-Йорке, что профессор как раз вернулся из Вены, где был на конференции, где читал лекцию о воздействии йода на жизненные функции человека.
– Применение этого вещества, – профессор сиял от радости, – показывает удивительные результаты. Приходило ли вам в голову, мой мальчик, что простой йод, введенный в гипотоламус человека, способен сделать абсолютно здорового человека из безнадежного идиота? И наоборот!
Маллоу ткнул вилкой в кусок трески.
– Подумаешь, фокус, – жуя, сказал он. – Я вам без всякого йода сделаю идиота из нормального человека за пять минут. Джейк – за три. А вам, уважаемый мистер Найтли, понадобится не меньше получаса, но зато эффект! Эффект будет фантастическим.
Профессор погладил свою бороду.
– Чем же именно я достигну такого эффекта?
– Не скромничайте, профессор. Человек, которого можно убедить, что эрзац-кофе способен заменить настоящий; что русская икра – сорок долларов маленькая баночка – действительно приехала из России, а не из Бостона, где ловкие ребята слепили ее из трески и желатина; что вишневый сок из порошка получают, разводя водой высушенные вишни; личность, которая радуется, как дитя от того, что в журнале написано, что маргарин лучше масла – такой человек наверняка готовый кретин. Ему уже никакой йод не поможет.
– Вы преувеличиваете, мой мальчик. И как вы стали консервативны! Подумайте, как поменяется уровень жизни! Дешевые товары окажут большую услугу бедным. Они смогут покупать синтетическую еду, дешевую одежду, недорогую мебель. Разве это не хорошо?
Но Дюк махнул рукой.
– Да все теперь только и будут покупать эти ваши дешевые товары. Скоро и хорошего кофе-то не увидишь. И простая табуретка окажется роскошью. Куда катится мир!
Профессор промокнул рот салфеткой. Он был в настроении. К тому же, жареная треска мисс Дэрроу сама по себе делала жизнь гораздо более сносной.
– Вы просто устали, Дюк, и от того не в духе, – произнес он. – На наших глазах наука совершает гигантские шаги, о которых раньше нельзя было и помыслить! Ведь, может быть, совсем скоро мы увидим гомункулуса – человека, рожденного научным способом! Уже сейчас проводятся опыты по пересадке головы! И очень возможно, что еще при нашей с вами жизни человек получит шанс стать бессмертным! Жизнеобеспечение организма будет поддерживаться специальными препаратами. Это вполне реально, молодые люди, более, чем!
Повисла пауза.
– Ну да, ну да, – со вздохом пробормотал Д.Э. Саммерс.
– Чего «ну да«? – Дюк возмущенно бросил вилку. – Да кому он оно нужно, это ваше бессмертие? Вы что, с ума посходили? Да тогда жизнь не будет стоить ломаного гроша! Эй! Ты оглох, что ли?
Но Джейк смотрел в пространство. Пришлось пнуть его под столом.
– Да она и так гроша не стоит… – пробормотал Д.Э. Саммерс. – Профессор, а сможет наука усыпить – на долгий срок, без вреда? Чтобы пережить, э-э-э, может быть, выиграть время?
– Ты что выигрывать собрался? – зашипел, как кот, Маллоу. – Идиот! Тебе и так тридцать четыре, сколько осталось-то! Подумаешь, Форд! Подумаешь, отказали!
– Вот и подумай, – спокойно сказал его компаньон. – Мне уже тридцать четыре. И мне теперь везде будут отказывать. Подумай над этим хорошенько.
– Молодые люди, я думаю, нам не повредит немножко взбодриться, – быстро сказал профессор Найтли.
Он раскрыл портфель и оттуда появилась тяжелая черная бутылка в форме шара с золотым крестом на этикетке. Потом квадратная зеленая с головой кабана. Потом пузатая коричневая с гномом. Потом опять зеленая, со всадником.
– Разумеется, все это – чисто медицинские средства, – сказал профессор.
– Разумеется, – с готовностью согласились компаньоны.
– Настойки, микстуры, бальзамы. Разумеется, в чисто лечебных целях,
– Ну, разумеется! – хором подтвердили компаньоны.
Найтли взял черную бутылку.
– Знаменитый венгерский бальзам «Уникум»! Весьма приятный. А это «Шварцхог» – горькая настойка из Германии. Дивный букет. Лесные травы – очень, знаете ли, придает сил.
Не выпуская бутылки, он приглашающим жестом указал на другую, с гномом.
– «Вюрцельпетер» – прекрасный яблочный аромат! Поразительно повышает тонус! А это «Сироп де Пикон» – отменная микстура из апельсинов! Карамель, хина и горечавка – божественный вкус, господа, просто божественный!
Пробка выстрелила, как резиновая пулька из игрушечного пистолета. Профессорский нос приник к горлышку.
Мисс Дэрроу, которая как раз собиралась что-то сказать, так этого и не сделала, а повернулась и пошла. Маллоу вскочил.
– Мисс Дэрроу! Мисс Дэрроу! – уговаривал он. – Ну что вы, милая мисс Дэрроу! Мы просто не успели! Профессор приехал издалека и должен же похвастаться! Разумеется, мы ждем не дождемся, когда же вы предложите ваше медицинское средство!
Экономка «Мигли», видите ли, тоже имела в своем шкафчике лечебный бальзам. Собственный, на клюкве и дикой вишне. Каковое средство (совершенно законно, поскольку разливалось в аптечные бутылки!) употреблялось в качестве «лечебной настойки».
С момента введения сухого закона шесть лет назад жители города жестоко страдали от простуды, прострела, ломоты в суставах, всевозможных нарушений пищеварения – короче говоря, без горьких настоек и бальзамов Блинвиллю грозила трагедия.
Пять-шесть рюмочек каждого медицинского средства по очереди разогрели профессора.
– А знаете ли, молодые люди, что я почти разгадал одно преступление? – Найтли громко поставил рюмку. – Кровь стынет от этого ужаса. Волосы шевелятся на голове!
Он указал на свою облысевшую голову.
– Я уже сказал вам, что австрийская столица в панике?
– Какое дело? – спросил Маллоу, смеясь.
Тогда Найтли полез во внутренний карман своего пиджака и извлек оттуда потрепанную записную книжку. Из книжки он бережно вынул несколько газетных вырезок.
В округе Марияхильф, – говорилось там, – опять видели леопарда.
Слово «опять» было подчеркнуто химическим карандашом.
– «Опять», – сказал Найтли. – «Опять», молодые люди! Я прошу вас это запомнить. Далее.
…Хищника удалось испугать выстрелами из пистолета. Все попытки поимки оказались тщетными. Животное скрылось.
Кроме того.
…На Штефанплац, Грабен, нашли растерзанную собачку. Пожилая особа опознала по ошейнику своего пекинеса и упала в обморок.
И, наконец:
…В зоологическом саду Шенбрунн отрицают пропажу животного. Полиция считает, что животное сбежало из частного зверинца. Владелец хищника будет найден и привлечен к ответственности.
– Но слушайте дальше, – профессор поднял палец. – Тут же, рядом, в рубрике «Происшествия» появилось вот это.
Он полез за пазуху. На сей раз на свет появилась целая газета.
– «В полицию округа Марияхильф, – прочел Найтли, – обратился господин С., отец пропавшей неделю назад семнадцатилетней мадемуазель Д. Девушка сказала отцу, что отправляется к подруге и не вернулась. Подруга, фрейлейн П., дочь близких друзей семьи, говорит, что ждала ее в кофейне Ландтмана на Рингштрассе, чтобы пойти в театр с общими друзьями, но не дождалась. Пропавшая описывается как «стройная, достаточно рослая, волосы светлые, черты лица правильные, особые приметы отсутствуют».
Маллоу молчал.
– Так, – равнодушно сказал Саммерс.
– Я обратил внимание, – продолжал профессор, – что эта заметка уже третья. Если верить газетам, за прошедший месяц бесследно исчезли три барышни. Все, как одна, рослые особы со светлыми волосами.
– И что? – лениво спросил Джейк.
Профессор откинулся на спинку стула. Нос у него покраснел, глаза блестели, и вообще он пришел в крайнее воодушевление.
– А вот что, мой мальчик. Вот, знаете ли, что. Приходилось ли вам слышать об атлантах? Сверхрасе, породившей, по некоторым предположениям, европейскую цивилизацию?
Саммерс скорчил рожу.
– Розенкрейцеры? – усмехнулся Маллоу.
– Именно! – обрадовался профессор. – Именно розенкрейцеры! Семь эпох эволюции человека. Семь рас-прародительниц [Согласно одной из теорий розенкцрейцеров – адептов Блаватской, существует семь эпох развития цивилизации: полярная, гиперборейская, лемурийская, атлантическая, арийская – и затем будущие шестая и седьмая эпохи]. Как вам известно, как раз сейчас мы проходим так называемую арийскую эпоху.
Саммерс неохотно засмеялся.
– Бесноватые поклонники мадам Пи-Эйч?
– Они самые, – подтвердил Найтли. – Значит, кое-какое представление об атлантах у вас есть. Это хорошо. Теперь слушайте. В Вене мне случилось присутствовать на лекции некоего доктора Сойки. Это довольно известный человек в городе, профессор психиатрии, доктор физиологии, о нем было много разговоров. Но дело не в этом. Дело в том, что этот человек – поклонник мадам Блаватской.
Найтли наклонился над столом.
– Герр Сойка уделяет особенное внимание даме с леопардами, – понизив голос, сказал он вполголоса и налил себе еще медицинского средства.
– Какой даме? – переспросил Маллоу.
– Ну, дама с леопардами – метафизическая фигура. Мой ученый коллега цитировал «Дверь в стене» Уэллса так, как пастор – Библию. Кроме этого, он указал на, – профессор прокашлялся, – богиню Бастет.
– Что? – удивился Саммерс.
– Я тоже не ждал получить такое напоминание о нашем египетском деле, – Найтли развел руками. – Этот человек приводил в качестве доказательства своей теории могущественных женщин-кошек. Богинь и полубогинь, которые так часто встречаются в мифологии. По его мнению, богиня с телом женщины и головой кошки, устойчиво присутствует в культах разных народов. Ergo, не повод ли это устранить любые сомнения в нашем происхождении? Происхождении европейской расы от полулюдей-полубогов, которых древние греки называли героями. Джейк, вы, может быть, помните некоторые обломки барельефа в находках Вандерера? На них как раз находились изображения Бастет в виде женщины с двумя леопардами. Помните? Прекрасно. Эту же женщину – или очень на нее похожую – упоминает в своем рассказе Уэллс. Дама с леопардами. Сверхженщина. Воплощение женского начала. Богиня-мать, понимаете?
– Нет, – Саммерс пожал плечами.
Профессор прокашлялся, вынул из-за воротника салфетку и положил вилку. Затем встал.
– Боюсь, господа, мне самому придется прочесть вам небольшую лекцию.
Он прошелся по комнате.
– Итак, в своих лекциях мадам Блаватская не раз называла праматерь европейской расы: скандинавскую Фригг, жену Одина – повелителя мира. Мать богов, сидящую на золотом троне. Подобную всепитающей Земле матери всего сущего. Мадам Пи-Эйч уподобляет Фригг всем богиням: она есть германская Фрея и славянская Адити. Она есть Изида и Диана одновременно, ибо она также есть Хольда – могущественная охотница. Она же и Деметра – покровительница земледелия, которую римляне называли Церерой. Она Луна. В ней воплощается сама природа. И тут Сойка особо отмечает следующий факт: эпос описывает Фригг как высокую светловолосую даму, чью повозку влекут кошки.
Он сделал паузу.
– Кошки, господа. Вы чувствуете?
Саммерс ничего не сказал.
– Так и Уэллс был поклонником мадам Пи-Эйч? – поинтересовался Маллоу.
– Да, мой мальчик, он был ее почитателем. И вот вам еще одно имя: Уильям Стид, – профессор потянул себя за бороду. – Филантроп, известный журналист, едва не получил Нобелевскую премию. Издатель журнала «Обозрение обозрений». Очень интересная личность. Сторонник социальных реформ. Именно вокруг его журнала образовался некий кружок реформаторов – в который входил и Уэллс. Именно там вместе со Стидом они начали интересоваться оккультизмом, фотографировать духов и тому подобное. Кроме того, есть еще одно обстоятельство. Стид был одержим идеей греховности. Понимаете? Похоже, эта одержимость и вызвала у него интерес к трудам мадам Блаватской. Европейская раса вырождается и все такое прочее. Эту идею и унаследовал от него Уэллс в своем произведении.
– И что? – кисло спросил Саммерс.
Профессор помолчал.
– Удивительно, – пробормотал он. – Такой незаурядный человек – и такое мракобесие! Однако, при всем этом Уильям Стид погиб на «Титанике» как настоящий мужчина. [Во время спасательной операции на «Титанике» пассажиры-мужчины старались уступить место в шлюпке женщинам и детям. Уильям Стид остался на тонущем корабле.]
– И что? – опять спросил Джейк.
– Теперь будьте внимательны, – профессор поднял палец. – Сойка отмечает следующие факты. Устами своего маленького героя Уэллс называет даму в пурпурном платье матерью. Сойка же настаивает, что эта дама поразительно напоминает Кибелу – великую мать богов, как ее называют в Малой Азии. Которая, в свою очередь, обнаруживает очевидное сходство с греческой Артемидой – божественной охотницей и покровительницей домашнего очага. Римляне звали ее Дианой. Вам, конечно, неизвестно, что постоянный спутник Дианы – кот? Далее. Золотоволосая Диана оборачивается кошкой, чтобы ускользнуть от преследующего ее Тифона. Ну, а в Египте ей соответствует уже знакомая вам Баст, или Бастет – женщина с головой кошки, покровительница семейного очага.
Профессор налил себе сельтерской из сифона и долго пил. Компаньоны ждали.
– Далее, – Найтли прошелся по комнате. – У язычников существует дианический культ – поклонение Матери Всего Сущего. Эту особу изображают высокой, сильной, хорошо сложенной белокурой женщиной. Так, например, греко-римская Селена – одно из многих божеств этого пантеона… впрочем, этого должно хватить.
Профессор прокашлялся.
– Вот, собственно, в двух словах содержание его лекции. Следуя рассуждениям доктора Сойки, из всего сказанного следует, что в облике дамы с леопардами мистер Уэллс описал именно Праматерь и, вольно или невольно, особо подчеркнул ее неразрывную связь с кошками. Наконец, сфинкс! Тело льва, голова женщины! О чем это может свидетельствовать? Связь. Образ Праматери связан с кошачьими не метафизически, а физически!
Воцарилась тишина.
– Чего-чего? – пробормотал М. Р. Маллоу.
Профессор накрутил бороду на палец, чуть не вырвал ее с корнем и положил ладони на стол. Видно было, что он так и норовит замахать руками и только страшным усилием воли сохраняет спокойствие.
– Видите ли, мой мальчик, – заговорил он вполголоса, – конференция, как я уже упоминал, затрагивала внутренние ресурсы организма, возможности здравоохранения, различные вопросы улучшения здоровья. Иммунитет – и так далее. Лекция была прочитана доктором Сойкой в аспекте евгеники. Этот человек размышляет о неком… улучшении человеческой породы.
– Подождите, – перебил Саммерс. – Что вы хотите сказать?
Найтли вскочил.
– Сойка заявил, – продолжал он, держась за спинку стула, как если бы это была кафедра, – что исследование арийской расы в аспекте евгеники делает возможным улучшение человека!
Профессор опять поднял палец. Компаньоны молча смотрели на него. Найтли наклонился над столом и зашептал:
– Не указывают ли эти странные исчезновения, а также появление животных на улице, на некие эксперименты? Чудовищные эксперименты! Возможна ли попытка воссоздать праматерь рода человеческого для создания, так сказать, новой европейской расы? Сверхрасы?
– Значит! – брякнул пьяный Маллоу. – А вы что думали! Что же еще, прах меня побери, это может значить?
– Правильно! – Найтли стукнул стулом об пол.
Тут Дюк взглянул в лицо компаньона.
– Нет доказательств, – спокойно сказал Джейк. – Все, что мы имеем – предположение профессора. Только предположение.
– Предположение? – профессор нагнулся над столом и только чудом не потерял равновесие. – Вы говорите «предположение«?! Джейк, вы?
– Кто-то должен сохранять здравый смысл, – откидываясь на спинку стула, отозвался бывший коммерсант.
– Он у нас теперь анахорет, – Маллоу налил профессору. – Намерен ложиться не позже двенадцати, собирается вставать не позже семи, каждое утро думает выливать на себя ведро холодной воды, хочет лечить меланхолию физическим трудом и размышляет о том, как приносить пользу обществу.
Профессор с готовностью засмеялся.
– Видел бы его папенька за работой, – продолжал Дюк. – Вот бы порадовался. Мне прямо жалко, что твой папаша тебя не видит!
– Да что такого? – мрачно сказал Д.Э. Саммерс. – У меня голова чугунная от всех этих валяний в постели до обеда. А холодная вода отличная вещь. Рекомендую. Это вон ты у нас богема.
– Я? Богема?
– А кто, я богема? Да, ты богема. Оранжерейное растение. Финик вялый. Сосиска арлингтонская. Заветренная арлингтонская сосиска!
– Это вы мне, что ли?
– Вам, вам. Смотрите, профессор, как он медленно соображает. Видите? Вот вам богемный образ жизни. Вырождается на глазах!
Маллоу уже приготовился острить, но компаньон безнадежно махнул рукой.
– Я делаю, что умею, – произнес он. – Человек должен что-нибудь уметь, иначе он ничего не стоит. Это вон ты у нас писатель. А я – простой смертный.
Найтли уже улыбался в предвкушении развязки комической сценки, которые так любили компаньоны, но ее не последовало.
Повисло молчание. Маллоу уткнул подбородок в сложенные руки.
– Жизнь, – сказал он, обращаясь к профессору, – кастратофически слонжа.
– Пожалуй, – не стал спорить тот. – Она еще и очень трунда, и умчительна, хотя инретесна тоже.
Джейк встал и подошел к окну. Посмотрел, как скачет по двору ворона, отвернулся.
– Вы оба умеете что-то полезное. Можно использовать его в какую угодно сторону, важен сам факт. Компаньон у меня пишет книжки – хотя жулик порядочный. Вы, профессор, тоже впариваете гражданам всякие фокусы, но при этом делаете краски, лаки, искусственные ткани, все эти бакелитовые смеси – полезные вещи. А я…
Д.Э. оборвал фразу.
– Ладно, – он махнул рукой. – Это все ваши медицинские средства. Забудьте.
– Вы понимаете, к чему он ведет? – Маллоу повернулся к профессору.
– Не вполне, – отозвался тот, глядя на Джейка. – Но, кажется, я улавливаю. Вы хотите сказать, что бесполезны?
Саммерс усмехнулся.
– Стоило Генри перекрыть мне кислород. И если бы только это. Сначала Эдисон с его патентом на монопольное производство кинематографической продукции позавтракал маленькими компаниями вроде нашей. Потом меня предложил купить Вандерер для развлечения своей дочери. Меня или моего компаньона – все равно. И впрямь, какая разница! Теперь Форд. Всегда находится крупный хищник, чтобы подмять под себя всех, кто слабее. Что остается таким, как я? Ремесло? Об этом я должен был думать двадцать лет назад. Теперь рынок занят. В Блинвилле два гробовщика и человек шесть плотников. Кому я нужен, если их услугами пользуются много лет? Переезжать и начинать все сначала? Бюро по трудоустройству под завязку набиты молодыми парнями, которые занимают очередь с семи утра. Значит, или жулик, или… – он развел руками. – Все очевидно. Я не умею ничего такого, что позволило бы мне вести порядочную жизнь.
Опять воцарилось молчание.
Профессор Найтли сообразил, что продолжения не последует.
– Вы не виноваты, мой мальчик. Бодаться с Фордом…
Саммерс жестом отмахнулся. Он так и стоял у окна, прислонившись спиной к стене, засунув руки в карманы и глядя в пустой камин.
– Гм, – сказал профессор. – Да, положение сложное. Джейк, вы предпочитаете комплименты или сразу дело?
– А у вас ко мне дело? – Саммерс выпрямился.
– Молодые люди, вы слепы и глухи! – возмутился Найтли. – Я уже битый час толкую вам о необходимости заняться делом дамы с леопардами!
– Хватит жить святошей, – поддакнул Маллоу. – А? А, сэр?
Но Д.Э. уже опять обмяк, ссутулился и уставился в камин.
– Заигрался, – произнес он, ни к кому особенно не обращаясь. – Слишком долго валял дурака. Сэр, вы хоть понимаете, что у нас нет денег? Нам не на что жить. Какие, к черту, европы!
– А, – Маллоу моргнул, – но… ты обычно…
– В том-то и дело! – отрезал Джейк. – Я больше не могу, как обычно.
Взглянул на примолкшего компаньона и произнес уже мягче:
– У меня не осталось куража. Сэр.
Он вернулся на свое место и сел, закрыв лицо руками.
– В башке теперь только одно: деньги, деньги, деньги. Где взять денег?
– Но ведь раньше вас, – попробовал вставить профессор, – не останавливало это обстоятельство? Наоборот, именно оно заставляло вас импровизировать! Рисковать! Ставить все на карту! Не так ли?
– Это было раньше, – отрезал Саммерс. – По молодости. По глупости. Если бы я тогда знал, что так будет – уж поверьте, профессор, много чего сделал бы по-другому.
– Черт возьми, да мы бы просто с голоду умерли, если бы ты сделал тогда по-другому! – возмутился Маллоу.
– Да что ты? – изумился его компаньон. – Умерли бы, если бы пошли в почтовую контору? Кассирами? Какими-нибудь грузчиками или завинчивателями гаек?
– Гаек? – Маллоу дернулся, голос его сделался елейным. – На завод «Форд Мотор», сэр? Восьмичасовой рабочий день, достойная оплата? Права человека? Журнал рекордов? Вышел в уборную десять тридцать, вернулся на рабочее место десять тридцать пять? В случае отъезда обязуюсь дать полный отчет компании? Может, вам нравятся корпоративные вечеринки? Народные танцы? Комитет нравственности, который ходит по квартирам проверять, порядочный ли ты человек, на той ли женат, и нет ли у тебя, случайно, любовницы?
– Да что вам всем дался этот Форд! – рявкнул Джейк. – Ушли бы мы оттуда. Ушли бы и спокойно…
– …шлепали крышки на консервном заводе? Ходили бутербродом? Мечтали бы, как достигнем вершины карьеры продавцами в универсальном магазине? Ты об этом?
– Вот потому и гробы, – тихо сказал Саммерс. – И дурак я был, что не занялся этим раньше. Стал бы теперь не хуже папаши. Уметь делать что-то руками, знаешь, дорогого стоит. Черт, надо было нам тогда опять на китобой. Надо было…
Он безнадежно умолк.
– Теперь даже она не поможет, – пробормотал Дюк. – Ей бы это понравилось.
– Я бы даже сказал больше! – профессор крякнул. – Эта особа дурно на него влияет.
Дрожащей рукой он достал из кармана пенсне и нацепил на нос.
– Джейк, мой мальчик. У меня было много женщин. Даже теперь в Вене живет одна интересная…
– Поздравляю, профессор.
– Но я хотел вам заметить, что неудачи на… – Найтли опять крякнул и разделил надвое свою бороду, – амурном, так сказать, поприще…
– Чего?! – Саммерс выпрямил спину. – Каком еще поприще! Профессор, вы перебрали.
– Я трезв! – возмутился ученый. – Как стекло! Как горный хрусталь! Как алмаз самой чистой воды!
В доказательство он сплел две половины своей бороды вместе.
Маллоу засмеялся.
– Идемте, мистер Найтли. По-моему, вы хотите спать.
