полная версия

М. Г. Лой
Шагая по облакам

Толян удивился. Уж чего он не ожидал, так увидеть город. Простой, привычный город. Неширокие улицы, пятиэтажки и высотные дома. Вот только смотрели дома на него тёмными глазницами выбитых окон и дверей. Нельзя сказать, что город был заброшен или пострадал от, например, бомбёжки, казалось дома были новые, просто кто-то забыл вставить в них стёкла и двери. Кажется Толян похожую картину где-то видел. То ли в каком-то фильме, то ли где-то ещё…

– Пустота, – сказал Ангел, как само собою разумеющееся. Сунув руки в карманы белоснежного пальто, Ангел стоял в пяти шагах от Толяна, будучи уже не таким довольным, как до этого. Огромные крылья за спиной были раскрыты и являли собой самое прекрасное, что было в загробном мире. Нимб над головой светился ярким золотистым светом. И Ангел внимательно следил за Толяном, и Толян понял, на этот раз так просто не сбежать. В высшем существе что-то изменилось. Толян догадался, что его новый друг зол.

– Изначально я подумывал бросить тебя сюда. Та же самая сотка, но наказание жёстче. Тут реальное опустошение, Толян. Это когда не забываешь, это когда помнишь и сожаления тебя опустошают так, что ты превращаешься вот в это.

Толян вздрогнул. Мимо него прошло нечто с полусгнившим телом, одежда которого была порвана в нескольких местах. Оно шло по дороге не имея цели. Просто шло. От точки «А» до точки «Б». Оно не собирало облака или же камни, оно просто шло, снедаемое прошлым, поступками и сожалением. Гнило заживо, превращаясь в скелет. Жуткое зрелище, если учесть, что город был чистым, и несмотря на пустые окна и дверные проёмы, эти существа портили весь вид и казались нереальными. И это был не ад, это было то самое междуними.

– Подумал, но потом передумал. Таких, как ты, Толян, в пустоту бросать не имеет смысла, – продолжил Ангел, отмахнувшись от проходящего мимо наказуемого. Тот отлетел в сторону, прямо в пустующий оконный проём высокого здания. Что с ним случилось Толян так и не смог разобрать. Ангел продолжил вещать. – Ты же со своими мыслями здесь революцию совершишь. Дойдёшь до точки кипения и всё, ба-ба-бах. И в любом случае будешь нарушителем. Но не таким невинным, как вот сейчас, а другим. А это уже статья, Толян. И завернётся всё так, что жизнь милой не покажется, ни тебе, ни мне. И обязательно уцепятся за это нарушение судьи, а я их терпеть не могу. Они начинают копаться в душе, и это не оборот речи, это в прямом смысле слова. Положат твою душу на алтарь правды и запустят туда свои корявые, старческие, уродливые пыльцы. И ад тогда тебе будет казаться раем… В общем, и мне пришлось бы таскаться на эти их суды, потом держать слово перед богами… Нудятина сплошная. Поэтому я решил тебя отправить к облакам. Ну миленько же. Собирай облачка в тележку, потом перевози их в нужное место, потом в другом нужном месте собирай и опять вези туда, куда надо, и так далее, по кругу, сто лет. С каждым толчком тачки забываешь то или иное событие в жизни. И хорошо ведь. Никаких сожалений. Раз и забыл. Обо всём забыл. Даже собственное имя взял и забыл.

– Вот именно. С именем перебор, – рыкнул Толян. Почему-то упоминание облаков его злило. Как и то, что был момент когда забыл даже самого себя.

– А зачем тебе имя, Толян? – Ангел едко усмехнулся. Толян некоторое время смотрел на него, думал, продолжит ли говорить, но тот молчал.

– Может для того, чтобы ты меня по-имени называл? – вопросил в ответ Толян, стараясь быть как можно саркастичнее. – Кажется оно тебе нравится.

– Пф, – Ангел тихо рассмеялся.

– А у тебя имя есть? – вдруг серьёзно спросил Толян.

– Ам-м, – Ангел закатил глаза, задумался. Нахмурился, наклонил голову на бок, пытаясь судорожно вспомнить что-то, будто имя, это некое незначительное событие в его жизни, что случилось хрен знает сколько лет назад. – Кто знает, может есть, может и нет. Вот не помню. Да и к чему оно существу, которое живёт очень, очень долго. И очень, очень долго будет ещё жить.

– А у меня оно есть и терять я его не желаю. И я живу не очень, очень долго, а очень, очень мало. Это имя мне дали родители, это имя вписали в моё свидетельство о рождении, потом в паспорт и написали на могильной доске. С годами оно сотрётся, но где-то всё равно останется. Имя – это человек, это личность. Это самое дорогое, что осталось у меня от родителей. И даже ты, высшее существо, не имеешь право его у меня забирать!

– Слишком сильное значение ты придаёшь имени. Скоро воспоминая о прежней жизни сотрутся, Толян. У тебя будет другое имя.

– Не хочу, – упрямо, как маленький мальчик, прохрипел Толян.

– Да никого не волнует хочешь ты или нет, – Ангел снова ухмыльнулся. – Ты что думаешь, что ты тут бог? Да ты всего лишь тварь, гнида, грязь на моих туфлях… – Ангел изменился в лице, но тут же взял себя в руки.

– Тебе чего от меня надо? Ну что ты ко мне прицепился?!

Обстановка накалялась, и Толян это чувствовал. Ангел хоть и казался расслабленным, но говорил более грубо и жёстко. И крылья за спиной чуть подрагивали, а нимб, казалось, вот-вот заполыхает так, что от его света можно будет ослепнуть.

– Да ничего не надо. У меня перерыв, вот решил с тобой поболтать. И ты, между прочим, под моим присмотром. А ты чего от меня бегаешь?

– Ты мне не нравишься.

– О, святые ватрушки, – Ангел наигранно приложил руку к груди. – Ты это серьёзно?Такое ощущение, будто я тебе предлагаю руку и сердце. Так, Толян, и ты мне не нравишься.

– И где логика?

– А её нет, Толян. Разве сама жизнь логична? Нет, конечно. Родиться, чтобы потом умереть. К чему всё это? В чём суть? Сути нет, Толян, если только не дать жизнь другой жизни. О нет, я не про человека. Я беру масштабнее. Я про этот мир. Ведь если не будет вас – душ, людей, – то не будет и нас. Всё взаимосвязано. У всего есть значение. И насколько оно логично, это уже не нам с тобой судить. Я ненавижу людишек и тебя в том числе, но такие как ты меня воодушевляют. Веселят. Вы – яркое пятно в серой и унылой дичи душ, что вечно ноют и стенают. Впрочем, я тебе уже не раз это говорил, но видно у тебя память короткая.

– Видно, – кивнул Толян, стискивая древко косы. Вот-вот и взмахнёт.

– Даже не думай, – вдруг сказал Ангел.

– О чём?

– О том.

– Не понимаю.

– Не делай этого.

Рука сама дёрнулась, однако опустить её Толян так и не успел. Ангел оказался совсем близко, остановил взмах махровым крылом. Коса кончиком застряла в пышных, но крепких перьях. И сколько бы Толян не пытался выдернуть косу, у него ничего не получалось.

– Кончай уже, – прохрипел Ангел. Злость исказила его лицо до неузнаваемости. – Не поможет. Кто ты и кто я? Тебе человечишке никогда не побороть силу высшего существа.

– Да пошёл ты в… ублюдок! – закричал Толян и пнул Ангела. Но прежде чем осознал, достиг удар цели или нет, Ангел взмахнул крылом. Толян отлетел в сторону. Он не знал, куда именно, да и не важно это было. Просто упал на поверхность, проскользив по ней на спине. Не успев толком понять, что произошло, Толян чётко увидел, как Ангел снова взмахнул уже двумя крыльями и в одно мгновение оказался рядом, опаляя глаза Толяна ярким светом. Не только нимб ослепительно загорелся, но и крылья и сам Ангел. Невыносимый свет, что был ярче солнца. Толян ощутил, как кожи коснулись горячие лучи, как тело объяло жаром. Так и подмывало нырнуть в холодную воду, но водоёма рядом не было, даже ведра воды. Да и сам Толян потерялся, напрочь забыв где он находится.

– Не надо так разговаривать со мной, Толян, – прогремел громом голос Ангела над Толяновым ухом. Затем крепкая и горячая ладонь высшего существа легла ему на голову и крепко сжала. Толян услышал как захрустела черепная коробка. К жару, что обжигал кожу и проникал внутрь, добавилась головная боль.

– Я от тебя, Толян, ничего не прошу. Говорю, мне с тобой даже интересно. Ты меня развлекаешь. Именно я дал тебе эту косу, с которой ты гуляешь по нашему миру вместо того, чтобы отбывать наказание, как другие. Поэтому, Толян, единственное, что я хочу, так это беседы. Всего-то пару лет, не больше. И уходить от меня тогда, когда я не договорил или когда тебе этого хочется, не красиво. И не правильно. Я ангел, а ты червь! Так будь добр соблюдать мои условия и приличия, тварь навозная!

Но Толян даже при таком раскладе эти условия соблюдать не хотел. И на этикет ему тоже было плевать! Ему не нравился Ангел от слова совсем. Слишком надменный, слишком ублюдочный. Он его раздражал. А тех людей, или высших существ, какая к чёрту разница! – которые ему не нравились, он избегал. Общение с ними сводил к нулю, потому что с такими поговоришь и, либо сам говнюком становишься, либо ощущаешь, как вступил в лужу дерьма. И сейчас в Толяне говорило дикое упрямство, и как бы Ангел не старался, Толян подчиняться не собирался. Даже если он через секунду превратится в тлеющие угли.

– Не хорошо так думать, Толян, – Ангел подкинул его, как тряпичную куклу.

Толян и не думал, что мог так летать. Было тяжело, боль проникала в каждую частичку тела. Вот только уже родную и драгоценную косу Толян так и не выпустил. Наоборот, ему показалось, что крепче сжал. Хотя куда крепче, пальцы и так болели от того, насколько сильно он сцепил их на деревянном косовище. И пусть Ангел сказал ему – чему сильно не хотелось верить! – что подбросил её, она была отдушиной. Она была спасением. Не только от яркого, сжигающего и плоть оболочки и душу, что трепыхалась в ней, как птица в клетке, света, но и от самого себя или же от облаков, которые он должен был до сих пор собирать.

Вот тот ответ, который Толян всё искал, но не мог найти. Ответ на съедающий мозг вопрос: откуда взялась коса? И почему никто, кроме Толяна её не приметил? Если верить словам Ангела, что он её подбросил, и если предполагать, что подбросил именно Толяну, потому что Ангелу, как всегда, было скучно и надо было развлечься, тогда всё становилось ясным и понятным…

Вот Ангел схватил его за горло, с силой сжал, заставляя захрипеть, а затем грубо усадил на стул. Толян с трудом разлепил обожжённые веки и такими же обожжёнными глазами уставился на высшее существо, которое уже не сверкало, как солнце, но крылья всё ещё не сложило, показывая их красоту и мощь, и нимб горел ярко, на этот раз не мигая. Каким образом Толян видел Ангела он не знал. И были ли глаза травмированы тоже, но Толян будто смотрел на себя со стороны: обгоревший, изуродованный, ничтожный, сидящий на деревянном, старом, расшатанном, потемневшем от времени стуле, который вот-вот развалится под ним.

Ангел присел перед ним на корточки, и Толян бегло окинул взглядом место. Простая мрачная комната. Вроде знакомая, а вроде и нет.

– Успокоился? – вопросил Ангел. И тон у него был настолько будничным, что внутри всё перевернулось. Толян кашлянул, в горле заклокотало. Он проглотил противный, вязкий ком. По лицу что-то потекло, наверное, кровь. Сил, чтобы что-то сказать или же сделать не было совсем. Даже умирая от рака, он не испытывал такой беспомощности и боли.

– А ты думал легко быть революционером? – продолжил Ангел всё тем же тоном, сидя на корточках и положив руки на колени. Ни дать ни взять, браток из девяностых за углом начальной школы. Только наполовину скуренной сигареты зажатой между пальцев не хватает. – Нет, конечно. Чтобы совершить революцию надо столько всего сделать. И стольких убить. Надо быть грешником. Великим грешником. Такие грешники горят в аду на самом нижнем этаже. Для каждого из них там есть особое место, Толян.

К чему этот разговор? Какая революция? И зачем тут ад?

Ангел ещё некоторое время смотрел на него, будто ожидая ответа, или быть может пытаясь понять, успокоился ли человечишка, но затем встал и направился вглубь мрачной комнаты. Толян устало прикрыл глаза, а когда поднял всё такие же тяжёлые и болезненные веки, отметил знакомый интерьер. Кабинет Ангела.

– Я это к тому, Толян, что ты не революционер. Ты не убийца. И ты не такой уж великий грешник, потому тебе никогда не достичь высот.

Ангел взошёл на свой постамент, скинул пальто, повесил его на плечики. Это уже было. Такое ощущение будто кинорежиссёр решил не заморачиваться насчёт новых кадров и вставил один и тот же в разные моменты.

– Скучно, правда? – неожиданно спросил Ангел. Что скучно? А это к чему?.. Скучно быть революционером?.. Или что? Ангел глянул на Толяна через плечо. – Вот так, Толян, я и живу. День ото дня, ночь от ночи, которых кстати, в этом мире нет, одно и тоже. Будто заезженная пластинка. Но не будем об этом, у меня есть ещё время, чтобы с тобой поболтать. Ну, рассказывай, – и радостный присел на мягкое кресло, открыл верхний ящик и достал оттуда сапоги.

– Какой ты жалкий, – прохрипел Толян. Ангел поставил сапоги на стол. Белоснежные, чистые. Не те ли сапоги отмывала от грязи одна из изменниц-жён? Или это другие? Ангел посмотрел на Толяна тяжёлым взглядом. – Пожалеть тебя, что ли? – и Толян сплюнул на пол сгусток кровавой слюны.

– Нарываешься, – злобно оскалился Ангел.

Толян коротко пожал плечами, посидел немного, а затем, когда Ангел нагнулся, чтобы поставить сапоги на пол – нагнулся буквально слегка – резко взмахнул рукой. Ему удалось. Только на мгновение. Коса скользнула вниз, прочертив лишь короткую, в пару сантиметров чёрточку, когда махровое крыло коснулось ржавой железяки. Толян увидел это перед тем, как мрак сомкнулся вокруг него. Однако не успел он порадоваться своему побегу, темноту сразу же разорвал яркий свет. Толян взмахнул косой снова. В его движениях читалась паника и суета, но он уже понял: без разницы как махать, главное, чтобы был удар.

– Че-ервь… – услышал Толян полное ненависти слово, и казалось, что этот гневный шёпот летел за ним, будто гибкая змея кнута. Летел, но никак достигнуть не мог.

Бежать так бежать! И было стыдно, но другого выхода Толян не видел.

Он рухнул на что-то твёрдое. Боль прорезала всё тело, и Толян услышал треск костей. Падение оказалось намного жёстче, чем предыдущие. Из горла вырвался сдавленный крик. Толян открыл глаза, застонал от боли. Вот только эта боль была не такой, как та, которой одаривал его свет Ангела. И несмотря на это, Толян попытался сделать ещё один замах, но ничего не вышло. Оставшись на камнях, он внимательно вглядывался в темноту, но Ангела больше не видел.

Прошла минута, а может больше, когда Толян с трудом сел, ощущая, как боль медленно уходит, и ему даже почудилось, что все раны, что он получил до этого, затягиваются и сходят ожоги. Медленно поднявшись, Толян посмотрел на косу. На мгновение ему показалось, что Ангел мог сломать, но оружие смерти до сих пор было целым, хотя выглядело хрупким инструментом.

Толян огляделся. Место знакомое. Широкая мрачная река, не торопясь, несла свои воды из темноты в темноту. Берег был всё так же каменист, однако порожков у реки уже не было. И глядя на неё, Толян как и в прошлый раз, ощущал спокойствие и умиротворение. И неожиданно, сравнив эти ощущения с теми, что он испытывал перед райскими вратами, осознал, что что-то в них есть схожее. Однако, перед вратами в рай всё было намного лучше и чище.

Толян огляделся ещё раз и приметил стоявшую в нескольких шагах от него прекрасную женщину. Она будто отсюда не уходила, впрочем, возможно и двигалась, но Толян этого не знал. Догадался лишь потому, что река тут была немного другой. А может и той самой, просто… Просто в этом мире всё по-другому, не так, как в мире людей.

– Привет, – сказал Толян и даже махнул рукой. Правда взмах получился немного скованным и нелепым.

– Привет, – сказала Ангел.

Она смотрела на него так же, как тогда, и Толяну казалось, что они не знакомы. Но он точно её помнил. Это была она, хотя лица Ангела он в прошлый раз не рассмотрел. И сейчас черты ускользали, но он всё равно был уверен, что она красавица. И всё те же белоснежные волосы, и всё те же глаза, зрачки которых являли собой циферблат часов. И эти глаза привлекали Толяна, и он точно знал, что при первой их встрече он не видел отражения времени в радужке глаз, но в тот же момент точно знал, что оно было и тогда. Оно было всегда.

– Я… – Толян хотел что-то сказать про своё неожиданное появление, но тут же замолчал. «Я тут мимо пролетал». Или «я решил к тебе в гости заскочить»… Глупости. Сарказм. Лучше промолчать и поговорить о чём-то другом. Но о чём? А может взмахнуть косой снова? Но за последнее время, что Толян пробыл в поезде, а потом у врат рая, а после с Ангелом «по душам» поговорил и даже вроде как в битву вступил, ему так надоело ею махать, что хотелось просто отдохнуть. Вот тут посидеть, посмотреть на мерное течение реки. Насладиться тишиной и темнотой, которых тут хоть отбавляй. Ни о чём не думать, просто наслаждаться… жизнью. Вот такой вот… жизнью.

– Садись, – сказала женщина, вновь предлагая ему тот самый табурет-камень, на котором Толян уже сидел. И опуская свою пятую точку на сиденье, он вдруг подумал, что она не ангел. Возможно… Жизнь?

Переведя взгляд на реку, Толян некоторое время думал об этом, внимательно следя за тем, как река плавно течёт откуда-то куда-то, отмечая, что воды всё такие же тёмные, однако не было в них мрачности или же бездонности, а потом вновь посмотрел на неё. Она уже сидела на таком же каменном табурете, как он и так же смотрела на реку. Да, это Жизнь, подумал он, ощущая, как его тонкими нитями опутывает неясная печаль, что исходила от женщины. Такая красивая и такая грустная.

– Я… – снова начал Толян. Хотелось поговорить, пусть в прошлый раз вроде она его и разозлила. Ушёл, как дурак, грубо, не попрощавшись, обидевшись на что-то незначительное, будто пацан какой. А она просто говорила то, что думала, выражала своё мнение, возможно, говорила правду. Ведь она Жизнь, а Жизни виднее.

– К сорока годам я устал жить, – наконец, начал он. И показалось ему, что он уже это говорил. Но остановиться сейчас не мог. Выглядело бы это совсем глупо. – На самом деле мне страшно было умирать. В какой-то момент я подумал о том, что смог бы в будущем исправить многие свои проступки. Лёжа на смертном одре я переосмысливал свою никчемную жизнь и строил планы. Мечтал. Собирал камни. Но при этом чётко понимал, что мне второго шанса не предоставиться. И чётко понимал, что даже если бы чудо случилось, я бы всё равно… навряд ли, что-то исправил. Такие герои бывают в книгах и фильмах. В жизни всё по-другому. Жизнь – другая. На то она реальностью и зовётся, что в ней всё не так, как в книгах или же в мечтах. Поэтому я устал. Устал от себя самого. Ленивого, глупого и завистливого человека. Человека, который ничего не сделал в своей жизни. Но с другой стороны, а что я должен был сделать? Что вообще человек должен сделать? Зачем рождается? Для каких поступков или же для каких целей? Для того, чтобы порадовать других людей? Или для того, чтобы совершить… революцию?.. Зачем рождается, а потом умирает? В чём вообще логика?

Толян немного помолчал, глядя на реку. Он не ожидал от Жизни ответа, слов поддержки или комментариев. Уже то, что он рассуждал о жизни перед Жизнью, было нелепым и смешным. Но ему просто хотелось выговориться, как тогда, и почему-то стыдно не было.

– А может он рождается для того, чтобы просто рождаться? – продолжил Толян. – Что если в человеке нет смысла вообще? Что такое человек? Хрупкое, завистливое, жадное и ничтожное существо. Ангел говорил, что без нас не было бы этого мира. Но так ли это на самом деле? Я понимаю, что человек – это фундамент для чего-то или кого-то. Что всё в этой вселенной не просто так делается, что всё взаимосвязано. Люди, ангелы, боги, планеты, космические тела… Да и сама вселенная не проста. Что это? Откуда это? Где конец, а где начало?.. Может, вселенная – это огромная утроба, в которой мы все зарождаемся, потом развиваемся, а далее существуем, проживаем определённый короткий отрывок жизни, и просто умираем, так толком и не родившись… – Толян на мгновении завис, пытаясь понять, что только что сказал. Но не сумев толком представить это, фыркнул и продолжил: – По сути, мне знать ответ и не надо. Не то, чтобы я не хотел жить в неведении, просто не понимаю, для чего он мне. Чтобы знать? Глупость несусветная… А ведь некоторые жаждут этих познаний. А меня интересует всего лишь один ответ на всего лишь один вопрос: зачем мы рождаемся?

Толян посмотрел на Жизнь, давая понять, что хочет услышать ответ. Она смотрела на него, слушала и была очень внимательна. Тонкие, мелкие стрелки отсчитывали в её глазах время. На мгновение Толян увидел огромный холл, в котором люди в серых одеяниях стояли неровным строем и смотрели на огромное табло. На этом табло отсчитывалось и время Толяна. Тридцать девять лет. Ему осталось тридцать девять лет. А потом… Толян не хотел об этом думать, хотя на доли секунды ему в голову пришла глупая мысль: а что если здесь он проживает очередную жизнь? Что если Ангел его немного обманул? Но потом отмёл эту мысль и продолжил другую.

– Зачем люди нужны? – спросил он.

– Чтобы держать мир людей. Ангелы и бесы держат этот мир, люди – свой. У людей слишком большое значение, чтобы они были червями. Люди – сила, но при этом люди слабы. И глупы. А ещё слишком жестоки и кровожадны. Если дать им силу ангелов или же бесовскую, то они уничтожат вселенную.

– Тогда это будут не люди. Это будут ангелы.

– Нет. Чтобы быть ангелом, нужно им родиться. А чтобы быть человеком, нужно человеком родиться. Но человек и сила ангела, это разные вещи. Ангелы создают, а люди нет. Они только разрушают.

– А как же… построить дом? Создать семью? – Толян в очередной раз потерял суть повествования. И в этот раз его это удивило снова. Каждый раз, когда Жизнь с ним говорила, он чувствовал, как её слова выбивали почву у него из-под ног. – Это же строительство. Да, потом разрушают, обязательно. Но иногда и сохраняют. Нет, я понимаю, что ты говоришь в других масштабах, однако, человек не такой уж и плохой.

– Нет. Он не плохой. Но он беспощадный.

– Как-то… не логично. В моём представлении плохой, это беспощадный. Это жестокий. Это кровожадный. Алчный. А у тебя получается всё как-то… обтекаемо, что ли.

Она промолчала. Возможно задумалась, впрочем по её лицу нельзя было сказать, о чём именно.

– Но разве не боги сделали людей такими? – вопросил Толян, когда пауза затянулась. – Не вселенная? Ты же сама сказала, что люди имеют право на всё.

– Да, имеют. Потому что слабы. Если бы были сильны, не имели бы такого права. Всё закономерно, – повторила она и добавила: – Равновесие.

Толян почувствовал, что начал закипать. Как тогда. Жизнь говорила вроде как понятно, но в тот же момент логики в её словах не было. Как и у Ангела. То Толян ему нравился, то он его ненавидел. Нет, Толян понимал суть вещей, были люди, которых он терпеть не мог, но с ними порой было интересно поговорить о том и о сём. Но здесь, в этом мраке беспорядочности и странностей не логичность казалась… не правильной. Впрочем, она сюда подходила. Это когда костюм тройка и кроссовки. Грёбаная мода, однако настолько безвкусна, что хоть носки жуй. Пример был так себе, но Толян почему-то в это мгновение подумал именно об этом.

– Н-да, уж, – пробормотал Толян и снова стал смотреть на реку, облокотившись о колени и положив косу на ноги.

Потом Толян перевёл взгляд на скрещенные в замок пальцы. Под огрубевшими ногтями кое-где застыла грязь. Сами ногти отросли. Конечно, не как у женщин, но Толян не любил, когда отрастали. Он всегда обрезал их под самый корень. И сейчас захотелось достать лезвие и срезать излишки. Но лезвия не было, поэтому он перевёл взгляд на руки. Грубые, с выпуклыми венами. Это от тяжёлой работы. Кожа чуть темнее обычного. Толян нахмурился, в голову лезли странные мысли. Впрочем ничего странного в них не было. Толян подумал о том, что в этом мире он ни разу зубы не почистил. И не умылся. И в сон его не клонило. И побриться бы. Толян коснулся морды, повёл по скулам ладонью. Станка нет. Ну да, он же умер, зачем ему человеческие потребности, всё вышеперечисленное только для живых. Но щетина на щеках была. А он щетину не любил. Толян коротко вздохнул, поправил манжет клетчатой, байковой рубашки и вновь стал смотреть на реку.

– Однажды, летом, – заговорил он, – мы поехали с ночевкой на рыбалку. Мне было… лет восемь. Папа взял спиннинги и палатку. Одолжил у кого-то на работе. У нас машины тогда не было, но был мотоцикл, с коляской. Мы приехали на реку. Она была широкая, большая. Берег был каменистый. Гравий. Папа с дедом начали ставить палатку, а мы с мамой пошли бродить по берегу. Просто гуляли, смотрели на воду, собирали ракушки и камешки. А потом мама надула матрац, и я побежал купаться. Я уже толком и не помню, как всё было, но чётко помню ощущения от этой поездки. С ночёвкой, на берегу реки. Тёплая летняя ночь, звёзды на небе. Костёр. Мы с мамой пекли картошку. И когда я ел картошку, то пачкался, а мама смеялась и папа тоже. А дед говорил, что я поросёнок и меня это сильно задевало. Мне было восемь. Но в словах деда не слышалось зла. Палатка была тесная для нас, но мы там поместились. Правда дед толком не спал, каждый раз выходил курить. И я слышал, как он кашлял и бродил туда-сюда. А когда наступило раннее утро, папа собрал спиннинги, и мы поехали домой. Папа был за рулём, дед сзади, а мы с мамой в коляске… Ещё было темно. Рыбу мы тогда не поймали, но не в рыбе было дело. А в том счастье, что мы испытали все. Вместе. Мы были настоящей семьёй. Я тогда этого не понимал, а сейчас… Мне кажется… нет, я точно уверен, что у нас была крепкая и дружная семья. А ты говоришь, что люди уничтожают. Разрушают.

Жизнь ничего не ответила, но Толян и не ждал от неё комментариев.

– Возможно у каждого есть такие воспоминания и многие могут сказать то же, что и я сейчас говорю. Но я хочу думать, что такая семья была лишь у меня. Я только перед смертью, за три или четыре года до этого, вдруг подумал о том, как сильно мне была нужна моя семья. Своя. И что я бы сделал её такой же крепкой и счастливой… – Толян усмехнулся, почувствовав горечь от своих слов, больше смахивающих на розовые мечты. – А может и не сделал бы. Вот так-то. Я не люблю людей, – продолжил Толян, вздохнув. – Я их ненавижу. Ангел тоже ненавидит людей. Но по-другому. А может и нет. Может мы с ним одинаковые в своей ненависти. Но ты права, люди кровожадны и беспощадны. Они алчные. Властолюбивые. А ещё эгоистичные. Раньше я думал, что они стали такими не так давно, но сейчас сомневаюсь в этом. А что если люди были такими всегда? С самого рождения человечества? И в наше время есть крепкие семьи, есть хорошие люди. И в прошлом были семьи так себе. Иногда родители продавали своих детей, а иногда дети – родителей. Разве это хороший человек? Однако, что если прошлое мне запомнилось не таким, каким оно было на самом деле. Всё потому, что я был маленьким. Ведь тогда мир для меня был яркой картинкой, что крепилась кнопкой на стене в спальне, которую я делил с родителями. Тот мир детства, из которого так скоро хотелось выбраться, вырасти, стать взрослым, но в который хотелось вернуться с каждым годом взрослой жизни всё чаще и больше. Люди говорят, что они стали такими, потому что мир стал таким. Интересно, а кто этот мир таким сделал? Если в этом мире живут только люди. Конечно, люди. Но не я, а вон тот. Который справа. Или который слева. А может, тот, что сидит на троне. Вот если бы сидел на троне я, тогда всё было бы по-другому. Ха-ха, – Толян хохотнул. – Сколько раз я лично так думал, и так говорил. Жизнь такая, – передразнил Толян кого-то, уже и не помнил кого. – Ну так сделай её лучше. Чище. А зачем? Я лучше подожду когда кто-то сделает. Или же сделаю так, чтобы моя была лучше. Стадо всегда будет винить пастуха, потому что пастух управляет стадом, а пастух всегда будет упрекать в чём-то стадо, потому что оно тупое. И если вдруг какая-то овца решит пойти своей дорогой, то пастух либо вернёт овцу, либо пристрелит несчастную. А может её сожрёт волк. И всё же, несмотря на то, что я ненавижу людей и люди по сути своей ничтожные твари, я тоже человек. И родители мои были людьми. И мой дед. И тёть Аня. И Алинка. И Плутнёв. И Васян. И даже Ладушка, что украла у меня деньги и свалила в туман. Я их любил. Некоторых до сих пор люблю. И они меня любили. А кто-то ненавидел. Вот такие мы: хорошие и плохие.

– Люди, – сказала Жизнь, будто подытожив.

– Н-да, люди, – согласился Толян, посмотрев на неё. – А какие вы, жители этого мира?

Жизнь некоторое время смотрел на него, а потом, чуть заметно улыбнувшись, одними уголками губ, что стало для Толяна открытием, произнесла:

– Скучные.

– Пф, – Толян фыркнул и невесело рассмеялся.

Они снова замолчали. Снова стали смотреть на тёмные воды. В этот раз Толян ни о чём не думал, лишь, скрепив пальцы в замок, гладил подушечками больших пальцев костяшки. Коса продолжала лежать у него на коленях. Затем пришла мысль, что пора бы и честь знать, но уходить не хотелось.

– Почему ты хочешь исчезнуть навсегда? – Жизнь неожиданно нарушила тишину.

Толян удивился. Повернул к ней голову. Некоторое время смотрел ей в глаза, а потом коротко пожал плечами и ответил:

– Я просто устал. Жить. Не вижу смысла. Нет причины. Всё это… не логично. И… больно. Слишком больно… Да.

– Жаль, – сказала Жизнь. – Ты тёплый и добрый.

Толян удивился сильнее. Затем, почувствовав смущение, тихо фыркнул, а после произнёс:

– Спасибо.

Они смотрели друг на друга, и Толян ждал, когда Жизнь продолжит, но та молчала. И Толян ничего не говорил. В голове вновь образовалась пустота. Потом он встал, перехватывая правой рукой косу за тёплое древко, и сказал:

– Ну, я пойду. Дальше. Так что… Бывай. Удачи. Всего хорошего.

– До свидания, – сказала Жизнь.

Толян ещё немного постоял, затем почувствовал себя полнейшим кретином, закивал, как китайский болванчик, буркнул «пока» и взмахнул косой. Тонкая линия разрезала реку на две половины и Толяна окружила темнота. Некоторое время он падал, с каким-то смущением вспоминая нелепое прощание, а после разорвал пространство косой смерти и грохнулся на землю, вновь больно ударившись.

9. Водолей

Голубое небо.

Вот те на.

Оно было высокое, ни облачка, ни тучки на нём. И без солнца. Бескрайнее, бездонное, невероятно яркое голубое небо. Впрочем, во всём этом было столько нереальности, что поверить оказалось сложно. Но при этом оно было, и Толяна это удивляло. А ещё здесь дул лёгкий, тёплый ветерок, и вставать не хотелось.

– …И вот я прихожу к Иосифу Виссарионовичу и говорю: «Уважаемый товарищ Сталин, я человек маленький, меня всяк может обидеть. Вы не подумайте ничего такого, и ни в коем случае не злитесь на мой счёт. Мы, значит, всей деревней голосовали и пришли к выводу, что нам более не надобно поднимать целину, так как земелька у нас плохая и даже кукуруза расти не слишком-то и желает. И тем же коллективом, всей деревней, выдвинули меня на место переговорщика, того, значит, человека, что к вам пойдёт и будет просить у вас за всех нас…» Э, мил человек, кажется вы лежите на моей тропинке.