М. Г. Лой
Шагая по облакам
Толян пригубил чай, но вкуса не почувствовал. Сделал ещё один глоток, но ощущения остались те же, будто ничего и не пил. Не только вкуса не было, не чувствовалось и то, напиток горячий или холодный. Толян посмотрел на Ангела. Тот сидел и внимательно наблюдал за ним, чуть приподняв брови. Ждал реакции.
– Прикалываешься? – спросил Толян, как ему показалось, злобно глядя на Ангела.
Тот рассмеялся и сказал:
– А что? Смешно же, – но потом резко замолчал и, пригубив из своей чашке, озвучил: – Хотя не слишком. Такое уже было и не раз. Вот совсем недавно тоже одного поил. Умолял меня вернуть его обратно. Срань господня, всё по одной схеме! Говорю ж, скукота. Рыдал тут. Аж чуть не помер от своих рыдания. Хотя он уже помер, но знаешь, я образно говорю. Так вот, напоил его чаем, а он мне: «Какой вкусный у вас чай», – и Ангел вновь расхохотался. – Ага, вкусный. Думает, я дебил. И не знаю, что тут в этом мире чай вкуса не имеет. Тут не имеет вкуса ничто. Ни еда, ни сок, ни алкоголь. И чувства голода тут тоже нет. Это мёртвая зона, – Ангел заглянул Толяну в глаза. – Загробный мир. И тот, кто сюда попадает, всего лишь душа, аморфное нечто, заключённое во временную оболочку, отображающую тело, что было у души в предыдущей жизни. Всё. С одной стороны новая жизнь, с другой – всего лишь остановка по требованию высших существ. Ты, Толян, это понимаешь?
– Конечно, – ответил Толян, ощущая, как злость разрастается внутри оболочки с невероятной скоростью. Будто ядерный цветок. Сделав пару шагов вперёд, Толян поставил на стол чашку и отошёл к своему месту.
– Так ты говоришь, то врата перерождения? – решил уточнить Толян и сменить тему разговора. Хотелось сбежать отсюда подальше и от Ангела в том числе, однако что-то удерживало. Нет, не что-то необычное, Толяном не понятое, а скорей всего он сам пока что не хотел уходить. Хотя надо. Надо! Он же беглец!
– А? А, ну да, – отозвался Ангел, складывая в стол чашки и заварник. – Второй путь отправления в другой мир и в другую жизнь.
– Что-то души какие-то жалкие. Уродливые. Подгнившие.
– Так то оболочки, – кивнул Ангел, соглашаясь с ним и тут же давая более развёрнутый ответ. – Но естественно и оголённые души есть. К вратам же стекаются все, у кого сроки позаканчивались в междуними и в аду. Кому на перерождение пора, тот к своему пути и приходит. Своей очереди ждёт. Всё по расписанию. Строго по секундам и даже долям. Ну сейчас в воротах автоматика стоит, раньше вручную открывали да закрывали. Теперь посокращали всех. С другой стороны так даже удобнее. А то, бывало же и раньше срока отправляли, бывало и чуток позже. Приходилось нагонять или же чуть притормаживать молотилку. Конечно, безработных стало много. Но кто оказался в таком положении, того в армию поотправляли. А что делать? Ничего. Приходится выживать. Говорю ж, Толян, выживаем, как можем.
– Что-то не похожи эти врата на перерождение. Скорее на адские врата, – сказал Толян, решив не обращать внимание и опустить все эти безработицы, армию, автоматику и прочее. При этом Ангел вновь казался таким несчастным и бедным, что у Толяна нерв перпендикулярно становился. Хотя, злость по прежнему в нём кипела, словно кто-то подбрасывал дрова в печь, на которой стоял котёл с водой.
– Да, нормальные врата, что ты начинаешь, – покривился Ангел, будто они говорили о чём-то малозначимом. – Что тебя не устраивает? М? Что?
– Зубастая тварь, – просто ответил Толян. Хотел казаться таким же беззаботным, как Ангел. Показывать ему свои эмоции Толян считал унизительным.
– А, так ты про молотилку. Ну да, конечно, видос имеет тварюга отвратный. Никакой этики и эстетики. Но так надо. Как же без этого. Суть перерождения заключается в том, что когда душа оказывается в пасти молотилки, она лишается всего, что у неё осталось от ада или же междуними. Ну, например, отголоски каких-то чувств или воспоминаний. В врата перерождения душа должна ступать полностью апатичная. Ничего не чувствовать, ничего не помнить, ничего не ощущать. Ты не поверишь, но есть такие души, которые даже пройдя десять тысяч лет ада, продолжают чувствовать ненависть или сожаления и помнить то, что помнить им точно нельзя, особенного, когда выходишь из врат ада. Ну или те, кто чувствует вкус чая. Да, блин, Толян, я тебе отвечаю, есть такие. И они не врут! Нет, ты сейчас подумал о том мужике, о котором я только что рассказывал, так вот, тот гондон нагло вешал лапшу на уши. Уж я в этом разбираюсь, можешь мне верить. Впрочем, не об этом разговор. Короче, в врата перерождения душа должна ступать, грубо говоря, очищенная. Но чтобы точно быть уверенным в её очистке, для этого и была создана молотилка. К тому же, перемалывая душу зубами и, – Ангел начал жестикулировать, – уничтожая тем самым в ней следы прошлой жизни и пребывания в аду и междуними, молотилка параллельно с этим освящает её и сжимает душу до состояния песчинки. И отправляет на распределительный конвейер, а там уже отдельная группа, занимающаяся доставкой, раскидывает их по утробам. И душа растёт вместе с эмбрионом, а потом и с человеком. Это очень сложный процесс, Толян, не советую тебе в него углубляться, – отмахнулся Ангел.
Толян не знал, что сказать. Процесс и правда сложный, да Толян и не собирался разбираться во всём этом, его интересовало само чудовище. Верить или нет Ангелу, он не мог решить, но говорил тот убедительно. Впрочем, Толяну и на это было наплевать. Врата перерождения, врата ада – класть он на них хотел. Его интересовало забвение. Интересно, а там врата есть?
– Ну вообще молотилка всегда была, – Ангел пожал плечами, продолжая, – сколько себя помню. А я помню себя… – Ангел закатил глаза, задумался. – Ёлы-палы, вечность уже прошла. Ладно, не будем о грустном. Хотя я хочу тебе сказать, вернее продолжить то, на чём тогда остановились, мы тоже стареем, Толян. Вот честно тебе говорю, зуб даю. У меня на голове пара седых волос уже появилась. Ну ещё работа такая, нервная, – махнул рукой Ангел и поменял в кресле позу, развалившись, будто вёл со своим старым другом светские беседы. – То одно, то другое, то третье. Вчера вот дамочка приходила. Вся такая блатная. Чемодан притащила с собой. Знаешь, такой розовенький, блестящий, со стразами. Я тогда ещё подумал, это ж сколько надо сидеть над ним и лепить эти чёртовы блескучки? Короче, открывает его, а там денег немерено. И говорит мне с видом Клеопатры: я хочу назад. Я ей: да нельзя. Нет пути назад, понимаешь? Она: хочу и всё. И хоть что ты ей делай, упёрлась рогом в стену, хрен отдерёшь. Заплачу мол. Бери что дают. А то потом не будет. Ну и всё в таком русле. Я ей списочек услуг достал, зачитываю, мол, вот тебе, выбирай что хочешь. Хотя грешков у неё… С такими только на низшие этажи ада. Только вниз. А ещё, вся расписанная, как будто картинная галерея… О, кстати, опять забыл. Вот видишь, Толян, даже память подводит. Забывать уже стал. Того и гляди, деменция скоро придёт. Так, погоди, – Ангел открыл всё тот же ящик, достал блокнот, перелистнул несколько страниц, вчитываясь в одну, потом в другую, затем вынул карандаш и, послюнявив его, сделал пометку на чистом листе. – Да Дьявол просил парочку расписанных прислать. Коллекционер адский. Галерею собирает. Сам даже что-то рисует, хрен знает что, ещё пока не показывал, да я если честно смотреть и не хочу. Оно мне не нужно. Так вот, – Ангел забросил блокнот в стол, туда же карандаш, закрыл ящик. – Я ей снова список зачитываю, уже и предлагаю, у неё кстати, откупиться от низшего этажа денег как раз тютелька в тютельку, мол, говорю, купи себе повыше этажок, внизу жесть, как жарко, да и пять тысяч лет там торчать – это тебе не кишки на забор наматывать. А она: пошёл в баню, верни меня назад, у меня сделка срывается. Я говорю: да она уже сорвалась, тебя грохнули, дура. Не, не в какую. Короче, так намаялся с ней, что по быстрому столкнул Дьяволу, думаю, пусть тот нервы себе портит. Хотя знаешь, у него нервы, как канаты. Хрен поиграешь. Вот одно жалко, деньги. Так много, твою налево. А Дьявол подкупы не любит. Сжигает деньги. Берёт и сжигает. Печку ими топит. Или бесам даёт, жопы подтирать. Сколько раз ему говорил, мебель поменяй, пружины вон из дивана торчат. Он: мне нравится так. А я ему: ну хотя бы с костей грешников или тел грешников сотвори чего-нибудь приличное, в стиле дьявол-тек или адский классицизм. Бесполезно. Да упёртый, как баран. Хотя черти, конечно, коррупцией занимаются. Если нарваться на нужного, то можно откупиться. Однако, если Дьявол поймает на горяченьком, всё, крышка сразу.
На мгновение Ангел замолчал, и Толян подумал о том, что рассказ высшего существа не вязался с тем, что было с ним. Если вспомнить, то кажется Ангел говорил о том, что сюда, к нему на распределение, попадают те, у кого нет денег. Кто пришёл в этот мир без единой копейки. И у кого грешков вроде как не много. Да и коль по даме ад плакал, почему же она здесь оказалась? А теперь получается, что к нему ходят всякие. И даже те, у кого чемоданы денег? И откуда у них эти чемоданы? Толян, сам не ожидая, озвучил эту мысль, хотя ответ знать не хотел.
– В тот момент, когда сдохла, чемоданчик был рядом с ней. Тачку столкнули с обрыва. Она сама за рулём была, а на заднем сидении деньги в чемодане лежали.
– Так ты ж сказал, что её на сделке грохнули?
– Не, она на сделку ехала. Вот и грохнули её.
– За что?
– Да мне оно надо, Толян. За что её грохнули, за то и грохнули. А деньги в момент смерти были с ней. Вот она их и притащила с собой, я же тебе говорю. И до сих пор лежит на дне ущелья, в зарослях машина обгорела, тело обгорело. Никому не нужная. Хоронить никто не собирается. Потому ко мне и направили. Ну вот опять я говорю… Ну накипело, Толян, накипело. А поговорить порой и не с кем. Вот с кем говорить? С кем?! Когда эти жалкие душонки только плачут, рыдают, выпрашивают, да сапоги целуют. О, кстати, надо переобуться. А то опять своими слюнями и соплями мне обувь испоганят, – Ангел открыл ящик стола, достал оттуда чистые, белоснежные сапоги, начал переобуваться. – Расскажи что-нибудь ты? Как прогулочка? Где был? Что видел? Интересно же.
Толян некоторое время смотрел на то, как светлая макушка Ангела то исчезает за столом, то вновь появляется. Мыслей в голове не было. И если честно, думать сейчас хотелось вовсе не о той женщине, с большим чемоданом денег, а о чём-то другом. Вот только в черепной коробке пусто. Он смотрел, как подмигивает ему нимб, и как вздрагивают большие, белоснежные крылья, то исчезая, то снова появляясь. Затем, когда Ангел переобулся, отставив туфли в сторону, и разогнулся, поправляя жилет и галстук, Толян резко поднял руку и взмахнул косой. Толян понял, что надо уходить. Можно по-английски. Кто ему Ангел? Никто. А значит и прощаться не было смысла. Да и мало ли, скажи Толян, что уходит, тот бы остановил. Скорей всего так и было бы. Потому эффект неожиданности в данный момент был как-никак кстати. Последнее что он увидел, это удивленное лицо Ангела, которое чёрная тонкая линия располосовала на две неровные половинки.
Толяна накрыла привычная темнота. Правда пробыл он в ней не долго. Взмахнул косой снова. Вспомнил, как Ангел сказал, что хотел перехватить его на полпути, да поленился. Выходило, что передвигаться по мраку надо быстро.
Толян приземлился на заднюю точку, но больно ударился локтем, при этом чуть не выпустив из руки инструмент смерти. Удержал, слава богу! Поморщившись, он поднялся и столкнулся с нечитаемым взглядом невысокого паренька, с прилизанными на левый бок жидкими волосиками. Пацан был рыжим, с веснушчатым лицом, на котором отражалось лишь презрение и ничего больше. Он усиленно делал вид, что ему всё равно, но отвращение так и лезло на морду, которое совершенно не вязалось с его равнодушным взглядом красных глаз.
– Здоров, – сказал Толян, потому что надо было что-то сказать. Пацан ничего не ответил, лишь отвернулся, затем нажал на кнопку и кабина остановилась. Толян встал и с удивлением отметил, что он в лифте.
– Девятый этаж, – противным, монотонным голосом произнёс пацан.
– Слышь, парень, у меня десятый, – сказал кто-то у Толяна за спиной. Толян обернулся. Столкнулся с мужиком его возраста. Тот держал в руке большой талон, на котором жирным шрифтом было написано – «10».
– Не вы, – с огромным отвращением произнёс парень, глянув на мужика через плечо, так небрежно, что Толяну тоже стало не по себе. – А вы, – и глянул на Толяна.
– Я? – Толян указал на себя пальцем.
– Да-а, – широко открыв глаза, растягивая букву «а», выдавил пацан, будто его кто-то заставлял это делать. И словно он выдавливал из себя не слова, а что-то другое, сидя на розовом унитазе. Толяну так и захотелось впечатать в это полное презрения и отвращения лицо свой кулак.
– О, Потапыч! – крикнул кто-то, и Толян осознал, что зовут его. Глянув в проём открытых лифтовых дверей, тьмы не заметил. – Давай, сюда! Заходи. Ты быстро. Думал, заглянешь позже.
Толян несколько раз удивлённо моргнул, затем сделал пару шагов вперёд. За спиной, чуть ли не касаясь его рубашки, закрылись створки лифта. Звякнул колокольчик, и лифт тихо, Толян не видел, но знал, поехал дальше.
Некоторое время Толян бегло осматривал огромную комнату с колоннами и высокими, от пола до потолка окнами. Ничего приметного, кроме того, что на стенах висели люди: кто-то был подвешен на крюках, прямо за шею или под подбородок, кто-то на верёвках, кого-то распяли, а некоторые были чуть ли не размазаны, вдавлены в бетон. Были и те, кто стояли, держа части колонн на своих плечах. Мужик, что смотрел на Толяна и звал его, находился в центре комнаты, держал в руках отбойный молоток, который был отключён. Незнакомец был в чёрной футболке и штанах, заляпанных кровью. Почему-то на чёрном красное было так хорошо видно, что казалось то был вовсе не чёрный, а белый цвет. Мужик был лысым и с большим пузом. Здоровый, метра два ростом.
– Ну чего встал? Проходи. Я почти закончил, – сказал предположительно хозяин огромной залы, после чего включил инструмент и, опустив его, начал долбить лежащего у его ног человека. Тот дёргался, стонал и хрипел, а мужик продолжал водить пикой по спине, и Толян с трудом понимал, что вообще происходит.
Осознав, что оказался не в таком уж и хорошем месте, Толян приготовился уже поднять руку с косой, когда мужик отключил молоток и сказал:
– Погоди. Вот, подойти. Посмотри, – и довольный указал на кровавое месиво у своих ног.
Толян послушно подошёл, однако быстро отвёл взгляд.
– Ну как? – спросил незнакомец глядя на Толяна. – Что скажешь?
– Это… что? – осмелился задать вопрос Толян, стараясь смотреть мимо кровавого месива, но в тот же момент вроде как на него. Хозяин «пинт-хауса» с отбойным молотком его немного напрягал. Хотя Толян и не сказал бы, что он боялся.
– Как что, татуха, – ответил лысый. Потом отложил инструмент и подошёл к старому дивану. Такой диван был когда-то у них дома, когда Толян был ещё маленьким. – Я, Потапыч, недавно увлёкся живописью. Короче, сначала картины рисовал. Ну ничего я скажу тебе так получались. Даже выставку делал. Все говорили, что у меня талант, – мужик хохотнул, снял футболку и принялся стягивать кровавые штаны, перед этим скинув небрежно сланцы. – Акварелью писал, гуашью, маслеными красками. Потом как-нибудь покажу тебе своё творчество. А затем решил заняться татухами. Правда у меня недавно выжигатель сломался, вот починить нужно, да времени всё никак нет. – Хозяин комнаты взял лежащие на диване чистые чёрные брюки. – Поэтому решил заменить выжигатель молотком. Не то пальто, конечно, грубовато немного получается, но знаешь, новаторство – это новаторство. И хотя я ни черта…
– Вызывали? – спросил неожиданно появившийся из тёмного дыма мужчина с всклокоченными волосами.
– Пшёл вон, – махнул небрежной рукой лысый, и всклокоченный так же исчез, как появился. – Короче и пусть я ни хрена в этой живописьки не понимаю, но у меня талант. Вот, Потапыч. – Многозначительно добавил мужик и взялся за чёрный свитер.
Толян, продолжая прибывать в некой растерянности, пытался понять что ему делать.
– Короче, надо чем-то развеивать скуку. Однообразие надоело. А гости если и приходят, то раз в тысячелетие и те, грёбаные ангелы. Ну поиграем в картишки, погоняем шары в бильярдной, покурим травы, расслабимся за водочкой, и всё, конец куражу. Снова за работу. А работу никто не отменял. Её надо делать. Ад, Потапыч, на месте стоять не может. Грешников развелось, жуть. У меня места уже нет. Они всё прут и прут. Казалось бы, человечишка живёт хрен да маленько. Неужели той жалкой житёнки хватает на то, чтобы грешить. И знаешь, что, Потапыч, ё-ма-ё, хватает! Реально хватает! Я, если честно, в шоке. Тут вечность живёшь и времени порой нет, чтобы поссать сходить. А вы, людишки, успеваете не только отдохнуть, но ещё и согрешить. Во, даёте!
Лысый покачал головой, присел на диван и стал натягивать носки, чтобы потом обуться в мягкие, кожаные ботинки.
– Я, Потапыч, на днях, ну, пару тысячелетий назад, подумал об амнистии, но сразу же решил: а с какой стати я буду скашивать срок гондону, что мать и отца порешил? Или же с чего бы я порезал срок лицемеру, что всю жизнь только и делал, что жопу начальству лизал, да ямы другим рыл. Или лжецам, которые мало того, врут, как дышат, так ещё грязь из углов своими гнилыми языками выметают, сплетни разносят, а потом другие люди от этих сплетен страдают. Ну или депутатам, которые лишь воровали, да на беды народа плевали с высокой колокольни. Нет уж, решил я, лучше построю новый домик. И вот, строю. Уже четыре небоскрёба построил. И что ты думаешь, Потапыч? Все заняты. Все. Ну тут ещё боги виноваты. Эти говнюки миры делают, как пирожки лепят, а с ними, естественно, и душонки создают. Кто-то же должен заселять их творения. Если миры будут простаивать, то и кирдык им придёт. А за простой и кирдык тоже по головке не погладят. Короче, одни проблемы. И получается, что когда душонки сюда попадают, им негде срока отбывать. А без отбывки в перерождение – не по закону. А мы, Потапыч, закон соблюдаем. Короче, божкам насрать куда и в какой котёл я засуну души. Если нет, делай, строй, лепи, твори сам. У них свои заботы. Им думать о другом не положено. Не надо. Они лучше подумают о том, какой листочек или травинку создать. А мне приходится отдуваться за всех.
Хозяин комнаты встал, поправил штанины, надел подтяжки, а потом взял с подлокотника шляпу с узкими полями.
– У ангелов недобор в перерождение, потому что практически все грешные душонки у меня, – продолжил мужик, напяливая шляпу на лысую голову. – Из забвения вызывают души, чтобы цикл перерождения не притормаживать. Вот так-то, дефицит, – Толян промолчал о том, что боги ж вроде души тоже создают… – А знаешь почему, Потапыч? Потому что появилось это сраное междуними. Вот не было его, и грешников было меньше. Потому что раньше, Потапыч, грешники, пусть и с малыми грешками, отрабатывали свои наказания здесь, в аду. А тот, кто в аду отбывает срок, потом, в другой жизни, меньше грешков делает. А то и вообще, безгрешный. Ну, как сказать, безгрешный, я имею в виду, мало их, совсем мало. Вот как у тебя. Впрочем, за Алинку я бы тебе соточку на сорок пятом этаже впаял. – И посмотрел так, словно готов был уже бросить Толяна в пекло.
– Кстати, я не представился. Извини. Дьявол, – и протянул Толяну большую, мясистую ладонь. Толян вложил в ладонь свою, несильно сжал.
– Толян, – сказал Толян.
Дьявол кивнул, разжал ладонь. И всё? Простое мужское рукопожатие? Без примесей чего-то там…
– Знаю, – просто сказал Дьявол. – Короче, Потапыч, смотри, тут у меня галерея. – И Дьявол обвёл рукой помещение, указывая на стену. Толян глянул туда, чтобы оценить висящих на стене людей. Каждый из них имел на теле татуировки, и Толян ненароком подумал, что и правда похоже на картинную галерея.
– Вот этого и того, что там, а ещё вон ту, у Ангела взял, – рассказывал Дьявол, проходя вдоль стены. – Вот этих, – Дьявол указал на тех, что висели на крюках, – с двадцатого спустил. Короче, амнистию я решил не делать, так предложил отработать срок таким образом. Но это только для тех, кому осталось пару сотен лет. Основной срок пусть отрабатывают там, где положено. Короче, тут ничего страшного. Потапыч, имею права, – сказал Дьявол, положа руку на грудь. – Серьёзно тебе говорю, никаких подкупов и прочее. Ты знаешь, не люблю я когда торгуются. И когда покупают то, что покупать нельзя тоже не люблю. Я коррумпированных на шестом держу, там у меня кухня. Кого на сковороде жарю до костей, кого в духовке запекаю, кого в суп, предварительно порубив, ну а кого на фарш. Потом себя же жрать заставляю… Э-э, ну тебе не понять… А вон тот, – ткнул Дьявол пальцем в другого висящего на стене, – коррумпированный. Но ему ещё пару тысяч лет тут отбывать, но уж больно мне его картинки понравились. Поэтому решил изменить немного правилам, пусть чуток повесит тут, потом отправлю обратно и приплюсую к тому сроку то, что пропустил, вися тут. Тоже имею права, Потапыч. Есть поправка, что могу прибавить по кое-каким обстоятельствам. Короче, смотри, – и довольный Дьявол подошёл ближе, и Толян следом за ним, рассматривая наколотые на теле рисунки, от головы медузы Горгоны, до надписи из книги кодекса бусидо, от башки волка до молота Тора, от задницы бегемота до банки кока-колы. – У него даже на писюне что-то есть, – хохотнул Дьявол, и Толян тут же отвёл взгляд, потому что тот скользнул ниже. На чьи-то мужские органы ему, мужчине, смотреть как-то было отвратительно. – А вот у этого, – и Дьявол быстро направился к колонне, которую держал один из людей, практически прогнувшись под ней, – на ягодицах что-то есть. И между ног. Вот я думаю, а в жопе есть? Но посмотреть как-то не решаюсь. Потапыч, мож ты посмотришь, а? Загляни. Ну посмотри. Потапыч, ну глянь. Ну интересно же. Потапыч, ну чего тебе стоит, а?..
– Нет. Спасибо, – выдавил из себя Толян, оборвав тираду Дьявола.
– Ну как хочешь, – пожал Дьявол плечами. – В общем, тут у меня царство искусства, моя отдушина, мой маленький личный ад, – обвёл Дьявол широко руками комнату, а затем подошёл к тому месиву, что продолжало лежать на месте, где его оставили, чуть слышно постанывая. Ему было больно. Толян подозревал, что сильно больно. – Н-да, это, конечно, не то пальто. Надо всё же выжигатель сделать и нормальные рисунки выжигать. Хотя, эта каша в моём стиле, но всё же, не то, – и Дьявол поднял ногу и опустил её со всего размаху на нечто, что когда-то было оболочкой для души, но ещё дышало и душа там присутствовала. Дьявол опустил ногу ещё раз, потом ещё, и опускал её до тех пор, пока пол под оболочкой не провалился, и она не упала вниз. Некоторое время он серьёзно, насупившись, смотрел в дыру, потом довольно кивнул. – Ага, на месте. Так, ладно, пошли, прогуляемся.
Толян ничего не сказал, но путешествие по аду его не особо прельщало. Тем более в компании самого главного грешника, если верить библии. Однако мысль тут же вылетела из головы. Даже можно сказать, что он потерял её и не потому, что комната каким-то неожиданным образом растворилась в темноте, а потому что кто-то заставил Толяна забыть об этом.
– У меня тут, конечно, не на что смотреть, – говорил Дьявол, вышагивая впереди Толяна по непроглядной темноте. Казалось бы в своей мрачной одежде Дьявол должен был сливаться с окружением, но Толян чётко видел его и знал, что тот идёт впереди и даже если тьма поглотит Дьявола, Толян всё равно его найдёт. – Особых достопримечательностей нет. Есть историческая зона, как было миллион лет назад, но далековато идти. В следующий раз покажу. Там ещё котёл каменный сохранился. И в котле, кстати, до сих пор варятся душонки. И слон ещё жив. Старый правда, бедолага, уже мозгами слабый, но всё равно ещё дышит и стоит на своих ногах. Топтал в прошлом предателей, тех, кто с войны бежал, кто своих предавал. Наступит на грешников, раздавит в лепёшку, а потом смотрит, как оболочка с душой снова прежними становятся, чтобы снова растоптать их и в грязь вдавить. Больно, я скажу тебе. Очень больно. За тот момент, пока их кости трещат и кишки через глотки лезут, а глаза лопаются, вспоминают своё предательство. В общем так вот тысячу лет. К концу срока от ублюдков ничего не остаётся, кроме как кровавая лепёшка из не пойми чего. Душонка тогда еле-еле выползала из ада, некоторых приходилось пинком вышвыривать. Врата перерождения ждать не будут, а опоздаешь, так штраф потом.
Толян, слушая Дьявола, слегка приумерил свой шаг. Тьма медленно расступилась, и Толян оказался у ущелья, через которое был брошен подвесной мост. И всё было бы хорошо, если бы внизу что-то не трещало, не доносились оттуда крики, чавкающие звуки, и если бы мост, на который ступил Дьявол, не тлел чёрно-алыми углями. Подошва ботинок, в которых был Дьявол, плавилась и дымилась, источала отвратительный запах. Он продолжал идти вперёд, уверенный, что Толян за ним последует. Шёл и не стонал, шёл нормально, как будто по дороге. Иногда смотрел вниз, продолжал что-то говорить, но Толян слышал только бубнёшь и ничего более. Странным образом Дьявол вдруг стал казаться чем-то нереальным, но всё ещё из плоти и крови, живым.
Толян ступил на мост, казалось, что ему угли никак не могут угрожать. Но сделав два шага, понял, ботинки, в которых он был, оплавились в одно мгновение, и сейчас он идёт по углям босоногий. Угли жгут и пропекают кожу ступней, жар, поднимаясь выше, окутывает ноги, сначала щиколотки, потом добирается до икр. Толян ощущает боль и понимает, что если он сделает ещё несколько шагов, то его ступни покроются волдырями, а потом кожа и вовсе слезет, оголив куски мяса. И когда он достигнет конца моста, то плоть сгорит до костей. И быть может он весь превратится в скелет, потому что, шагая вперёд, Толян чувствует, как жар поднимается всё выше и уже достигает колен. И кожу печёт, и становится больно.
Толян отметил, что верёвки пропали, и мост висит в кромешном мраке, ничем не закреплённый. У него нет перекладин, Толяну не за что держаться, и в случае чего, он упадёт вниз и ничто его не спасёт. Толян хотел посмотреть на дно ущелья, но не смог. Не то, чтобы стало страшно, просто он не хотел ни на что другое отвлекаться. Он хотел уже дойти до конца. Вон до той стороны обрыва, где уже был Дьявол, отряхивающий свои штаны и внимательно разглядывающий подошвы ботинок. Толян хотел дойти так сильно, что готов был бежать, но как бы ни старался, не мог. И не мог назад повернуть, невидимая сила мешала, толкала только вперёд. И он двигался, твёрдыми, широкими шагами двигался вперёд.
– Я подумал, Потапыч, и решил, что за Алинку тебе надо ответить, – сказал Дьявол. Он сидел на другой стороне ущелья, на невысоком камне и чистил обувной щёткой ботинки. Ботинки, которые были в нормальном, привычном состоянии. Не опалённые и не оплавленные. Дьявол был, как казалось Толяну, далеко, но Толян чётко слышал его спокойный, даже с лёгкой ленцой голос. – Да, не спорю, грешок так себе, и она сама виновата, за что, конечно же, потом, когда помрёт, ответит, но ты виноват не меньше. И раз уж ты ко мне пришёл в гости, то прошу, развлекайся. Говорю, нет у меня ничего такого, что могло бы тебе понравится или развеять твою скуку. Сам от тоски помираю. Вот только картишки, да бильярд. Ну ты не серчай на меня. Вот такой я говнюк. А что делать, Потапыч? – Дьявол посмотрел на него, став невинным, как тот Ангел, который Толяну уже всю печень съел своими рассуждениями на тему, как тяжело ему живётся. – Характер не сахар и с годами становится только хуже. Всякое говно начинает лезть. Потому что, Потапыч, старею. Старею.
«Точно Ангел», – подумал Толян, продолжая идти. Боль была невыносимой, но другого варианта у него не было. Осталось немного. Половина пути. Половина пути… А перед глазами то и дело вспыхивало заплаканное лицо Алинки, которая просила у него совета, а он ничего не смог в тот момент сделать, кроме как набить морду тому ублюдку, с которым Алинка трахнулась по согласию, и отвести любимую девчонку к врачу, на аборт.
– Да, ангел, – сказал Дьявол, будто прочитав его мысли. Откинул щётку. – А ты что, не знал? Ну это же всем известно. У меня и крылья есть. Во, смотри, – и Дьявол, встав с камня, показал крылья. Большие, широкие, густо усыпанные перьями. Правда крылья были не белоснежными, а серыми. Но чертовски красивыми. – Почистить надо бы. Давно уже этим не занимался, оттого и пепла насобиралось. Времени, Потапыч, нет. Катастрофически его не хватает. Я ж говорю, грешников, хоть жопой жуй. О, у меня и нимб есть…
И Толян не успел моргнуть глазом, как тьма сменилась привычной картинкой. Настолько привычной, что Толян от неожиданности чуть на задницу не сел. Он оказался в квартире. Обычной квартире, в которой проживает обычный, среднестатистический гражданин Российской Федерации. А от того, что она была знакомой, Толян так и остался стоять в дверном проёме в одну из комнат, словно приклеенный к полу.
– Щас, покажу, – сказал из кухни Дьявол, открывая ящики и шкафы гарнитура в поисках злополучного нимба. – Где-то тут был. Я иногда снимаю его. Понимаешь, теряю. Черти мне его…
– Вызывали, – из тёмной дымки рядом с Толяном вновь появился знакомый мужчина, скучающим взглядом уставившись в проём, что вёл в кухню.
– Свали, – сказал Дьявол, и мужчина исчез. – Короче, работа у меня такая, что и свои мозги можно где-нибудь оставить, а потом вечность искать и не найти. Однажды нимб свалился в мясорубку, чуть кранты ему не случилось. А если нимб уничтожить, то это ж сколько потом сил и времени надо, чтобы восстановить. Ты представить себе не можешь. Так я теперь его снимаю. Но сниму и забуду надеть, так и хожу, пока бесы или черти…
– Вызывали, – мужчина вновь появился, и на этот раз Толян внимательно осмотрел его. Невысокий, с растрёпанными волосами, одетый в простую рубаху, подвязанную кушаком и в шаровары. А ещё в лаптях.
– Федя, не беси меня! Исчезни! – грозно сказал Дьявол. Федя тут же исчез, а Дьявол вышел из кухни в прихожую, чтобы потеснить Толяна и зайти в большую комнату. Потом пройти к обычной стенке и, открыв ящик, начать рыться там. – Так вот, эти сволочи мне потом напоминают, и я снова надеваю его. Потом опять снимаю. Короче, задолбало всё. Поэтому уже решил только по особым случаям надевать. А так, вот лежит тут. Где-то тут. Мать его, – Дьявол открыл другой ящик, начал рыться там. – О, нашёл! – довольно сказал он и показал Толяну нимб.
Ничего особенного. Простое кольцо, которое Дьявол тут же пристроил над головой, перед этим скинув шляпу. Затем поправил нимб, чтобы тот смотрелся ровно. Через пару мгновений тот загорелся алым светом.